– Откуда он репатриировался? Из Норвегии? – спросил инспектор Хутиэли, ни к кому конкретно не обращаясь, когда стажер Беркович вышел из кабинета.
     – Из Баку, – посмотрев на экран компьютера, подсказала Ронит, работавшая в полиции не первый год, но тоже смущенная поведением стажера. Собственно, назвать это поведением не было никаких оснований. Беркович не вел себя никак. Он ждал в приемной, глядя в потолок и считая трещины. Когда его позвали, он вошел в кабинет и выслушал наставления начальства молча, не реагируя ни звуком, ни движением. Это раздражало. Это, в конце концов, было просто неприлично!
     – Из Баку, – повторил инспектор, – это не на крайнем севере?
     – По-моему, – наморщила лоб Ронит, – это где-то около Ирана. Я недавно читала в "Маариве", ну, вы помните, когда Биби летал в Японию, так он на обратном пути...
     – Вспомнил! – обрадовался Хутиэли. – Так чего же он ведет себя будто полярный медведь?
     Ронит пожала плечами и приготовилась слушать новые распоряжения.
     – Курс он закончил с отличием, – продолжал инспектор, – а то я бы его просто не взял... Ну хорошо, – сказал он, помолчав, – пусть справится с поручением, а там посмотрим.
     – А что вы ему поручили? – любопытство у Ронит взяло верх над субординацией, что, впрочем, случалось достаточно часто и не вызывало у инспектора недовольства.
     – Я послал его с Бирманом, – объяснил Хутиэли, – проводить обыск в квартире Бен-Эзры.
     Бен-Эзра по кличке Пистолет был владельцем "массажного кабинета" на улице Бен-Иегуды. Относительно молодой мужчина лет сорока, приятной наружности, он немного походил на актера Омара Шарифа. Бен-Эзра и на самом деле был неплохим актером, во всяком случае, в каждый свой привод в полицию он изображал столь безутешное раскаяние, что вводил в заблуждение даже непробиваемого комиссара Сингера. Правда, никакая игра не позволила бы Бен-Эзре избежать тюрьмы, будь у полиции достаточное количество надежных улик, чтобы отправить этого человека за решетку.
     Такие улики нашлись прошлой ночью. В полицию обратилась одна из девушек, сумевшая не только сбежать из-под плотной опеки охранников, но и захватить с собой ксерокопию договора, подписанного ею еще у себя дома, в России. Девушку звали Ириной, она была светлая и высокая – типичная русская проститутка, какими их изображали в прессе. На самом деле – обманутая девушка, ехавшая в Израиль, чтобы работать манекенщицей в приличном агентстве, и попавшая сразу после приезда в постель одного из помощников Пистолета.
     Инспектор отправился на квартиру к Бен-Эзре, но обнаружил, что хозяин сбежал. Впрочем, осмотр не показал никаких следов спешки. Похоже было, что Пистолет попросту отправился в очередной вояж – присматривать девочек, и лишь по несчастливой для инспектора случайности отъезд Бен-Эзры совпал с побегом Ирины.
     Звонок в полицию аэропорта не прояснил ситуацию. Никто с паспортом на имя Бен-Эзры через таможню и паспортный контроль не проходил. Впрочем, на легкий успех Хутиэли и не рассчитывал – наверняка Пистолет пользовался подложными документами, понимая, что под собственной фамилией рискует оказаться не за границей, а в камере предварительного заключения.
     Хутиэли отправил в Бен-Гурион курьера с фотографией Пистолета, не надеясь, впрочем, на успех. Наверняка Пистолет уже смотался за границу – в любой из двенадцати городов Старого или Нового Света, куда отправлялись вчерашние ночные рейсы.
     Оставалось сделать хотя бы необходимое – провести более тщательный обыск в квартире Пистолета и в принадлежавшем ему заведении. В заведение Хутиэли отправил группу Ривкина, а на квартиру – Бирмана, придав ему в помощники новоиспеченного стажера Берковича.
    
     * * *
     Стажер вернулся через три часа. Ронит ушла на обед, и Беркович минут пять молча стоял перез закрытой дверью в кабинет, соображая, видимо, что лучше – войти, нарушив субординацию, или подождать возвращения секретарши. В конце концов решил, что целесообразнее для дела – войти, поскольку никто не мог сказать, сколько времени будет отсутствовать Ронит.
     Стажер вошел, коротко доложил о прибытии и положил перед Хутиэли бланк протокола обыска.
     Инспектор пробежал взглядом три страницы, стоявший навытяжку стажер начал раздражать его уже одним своим видом, и Хутиэли попросил Берковича сесть и расслабиться.
     Стажер сел и расслабился – выражалось это в том, что он перестал быть похожим на палку и стал напоминать вопросительный знак.
     На лице инспектора отражались все эмоции, которые он испытывал, читая протокол.
     – Черт! – бросил Хутиэли, дойдя до описания бумаг в секретере Пистолета. – Этот идиот не оставил нам даже счетов за электричество!
     – Дубина! – воскликнул инспектор, обнаружив, что Бен-Эзра, уезжая, отдал ключ соседям и просил поливать его любимые цветочки. – О цветочках он заботится, негодяй! Впрочем, – добавил Хутиэли, бросая выразительный взгляд на молчавшего, как рыба, стажера, – это означает, что он действительно отправился в свое плановое турне, а вовсе не скрылся, напуганный бегством этой девицы.
     Инспектор перевернул страницу, прочитал несколько строк и, бросив бумаги на стол, повернулся к Берковичу.
     – Послушайте, стажер, – раздраженно сказал он. – Вы же знали, что самая важная информация находится на третьей странице. Почему не сказали сразу?
     – Вы не спрашивали, – ответил Беркович, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
     – Что не спрашивал? – вскричал инспектор, но продолжать разнос не стал. Действительно, откуда стажеру было знать заведенный порядок: Хутиэли всегда требовал от подчиненных, чтобы, принося документы, они сразу говорили, на что именно следует обратить внимание в первую очередь.
     – "В мусорной корзине, – прочитал инспектор вслух, – обнаружены... м-м... три пластиковых пакета... остатки салата... а, вот... листок из ежедневника со следами записи, сделанной на предыдущей странице. Достаточно четко можно прочитать: Нью-Йорк – 23 сентября, Париж – 24 сентября, Санкт-Петерсбург – 26 сентября".
     – Сегодня двадцать третье, – продолжал инспектор. – Значит, Бен-Эзра вылетел в Нью-Йорк нынче ночью, поскольку остальные сегодняшние рейсы в Штаты летят вечером. О чем это говорит, стажер?
     – О вашей замечательной памяти, инспектор, – ответил Беркович, не моргнув глазом.
     – М-м... И об этом тоже. Но главное – о том, что теперь мы его все-таки возьмем. В Париж он летит завтра, и я направлю американским коллегам по факсу фотографию Пистолета и запрос о задержании. Нет... Лучше я отправлю в Нью-Йорк сержанта Бродецки, он прекрасно знает Пистолета в лицо, пусть ходит у стоек регистрации всех парижских рейсов! Согласны?
     Беркович поднял на инспектора ничего не выражавший взгляд и задал вопрос, который заставил Хутиэли усомниться в умственных способностях стажера.
     – А если бы, – спросил Беркович, – в записке Бен-Эзры упоминались Марс или Венера, вы бы отправили сержанта Бродецки на космодром имени Кеннеди?
     – Вы шутите, стажер? – холодно спросил Хутиэли после минутной паузы, в течение которой он пытался обнаружить на лице Берковича хоть какие-то следы раскаяния. – Ни на Марс, ни на Венеру еще нет регулярных рейсов, если вы хотите, чтобы я ответил на ваш вопрос. В дальнейшем все-таки сначала думайте, а потом говорите.
     – Так я ведь... – начал было стажер и замолчал.
     – Можете идти, – бросил инспектор. – На сегодня для вас заданий нет.
     Через минуту он поднял взгляд и обнаружил, что Беркович по-прежнему стоит навытяжку перед столом, будто столб, врытый в землю.
     – Я же сказал вам...
     – Разрешите обратиться с просьбой, – безразличным голосом произнес стажер.
     – С просьбой? – удивился инспектор. – Ну, чего же вы хотите?
     – Не могли бы вы отправить меня вместе с сержантом Бродецки в Нью-Йорк для помощи в задержании Бен-Эзры?
     Хутиэли открыл было рот, чтобы отправить стажера туда, где он, по мнению инспектора, должен был находиться, но подумал, что, пожалуй, идея не выглядит такой уж нелепой. Лучше, чтобы Бродецки был не один. Стажер никогда не видел Пистолета, но не узнать его по фотографии попросту невозможно. А заодно он не будет здесь маячить и портить настроение своим постным видом.
     – Я отдам распоряжение, – сказал Хутиэли. – Ваши бумаги будут готовы через два часа...
    
     * * *
     – Этот парень, – докладывал неделю спустя сержант Бродецки после возвращения из Штатов, – исчез, как только мы вошли в здание аэропорта. Я решил, что расправлюсь с ним позднее, и пошел к стойкам регистрации французских компаний – до ближайшего рейса на Париж оставалось два часа... Пистолет не явился. Я пропустил еще два рейса, потом пришлось побегать, потому что одновременно регистрировались рейсы Пан-Ам и Эйр Франс...
     – Больше надо было спортом заниматься, – мрачно бросил инспектор, – тогда бы и бегал быстрее.
     – Когда Пистолет так и не явился, а между парижскими рейсами образовалось "окно", я попробовал отыскать этого... Берковича. И вы можете себе представить: захожу в полицейское отделение аэропорта, этот красавец сидит там, развалившись на стуле, а посреди комнаты под охраной двух полицейских – наш друг Пистолет собственной персоной!
     – Представляю твою отвисшую челюсть, – хмыкнул Хутиэли. – Черт меня побери, если я понимаю, какого черта этому стажеру пришло в голову проверять внутренние рейсы! Нет, я, конечно, знаю, что город с названием Париж есть и в Соединенных Штатах, и Санкт-Петербург тоже... Но мне бы никогда...
     Он замолчал, потому что дверь раскрылась ровно настолько, чтобы в образовашуюся щель протиснулся стажер Беркович собственной персоной.
     – Ронит нет на месте, – произнес Беркович извиняющимся тоном.
     Хутиэли встал и, обойдя стол, подошел к стажеру и пожал ему руку. Пожатие Берковича оказалось на удивление твердым – именно таким, какого следовало ожидать от человека, хорошо знающего свое место в жизни.
     – Полагаю, – сказал Хутиэли, – что вы еще тогда, сидя передо мной, уже догадались, что Пистолет вовсе не собирался в Европу? Именно поэтому вы и напросились в помощники сержанту. Я прав?
     – Да, – коротко ответил Беркович.
     – Почему это вам пришло в голову, а? Я только что говорил сержанту, что сам бы не подумал...
     – Видите ли, – Беркович едва заметно пожал плечами, – я обратил внимание на лишнюю букву в записке Пистолета.
     – Лишнюю букву? – недоуменно переспросил инспектор. Он быстро подошел к столу, взял в руки протокол и внимательно перечитал давно ему известный текст.
     – Ну? – спросил Хутиэли, не обнаружив никаких лишних букв, которые могли бы навести его на какие-либо мысли.
     – Санкт-Петербург, – сказал Беркович, – тот, который в России, пишется без буквы "с". Американский пишется и произносится чуть иначе – Санкт-Питерсбург. На иврите нет разницы между "и" и "е", но буква "с" была явно лишней...
     Хутиэли бросил листок на стол и сказал, помолчав:
     – Ваша бесстрастность, стажер, сбивает нормального человека с толка. Постарайтесь быть более эмоциональным, хорошо?
     Беркович кивнул.
     – Спасибо, – сказал Хутиэли, – можете идти.
     Стажер повернулся на каблуках и направился к двери.
     – Эй, – бросил инспектор ему вдогонку, – а что вы там мне плели насчет Марса? Вам не кажется, что вы должны извиниться?
     Беркович обернулся.
     – Но ведь Марс и Венера, – сказал он спокойно, – это населенные пункты в Соединенных Штатах. Я просто хотел подсказать вам...
     – Свободны! – бросил инспектор.
    
     Следующая глава