– Вы себя неплохо зарекомендовали, стажер, – сказал инспектор Хутиэли, закончив печатать какой-то важный документ и запуская принтер. – Сержант Бродецки от вас просто в восторге. Я-то понимаю причину ваших успехов...
     – Какая же это причина, инспектор? – спросил стажер Беркович, закрывая книгу, которую он читал, пока Хутиэли занимался делами.
     – Вам просто везет! – воскликнул инспектор. – И вы наблюдательны.
     – Так мне просто везет, – переспросил Беркович, – или я наблюдателен? Это ведь разные вещи, согласитесь.
     – Да, от скромности вы не умрете, – хмыкнул инспектор. – Кстати, эта книга, что вы читаете – все еще Голсуорси?
     – Нет, – покачал головой Беркович, – это братья Стругацкие, перевод на иврит.
     – Удивляюсь я на вас, русских, – сообщил инспектор. – Почему вы выдумываете проблемы себе на голову? Почему читаете русских авторов на иврите, а дома заставляете детей говорить по-русски?
     – Видите ли, господин Хутиэли...
     – Мы с вами просто беседуем, Беркович, зовите меня Авигдором.
     – Хорошо. А мое имя Борис.
     – Борис, – пробормотал Хутиэли. – Конечно, все русские – Борисы.
     – И фамилия у всех одна – Годуновы, – подхватил Беркович, но инспектор, не будучи знатоком ни российской истории, ни творчества великого русского поэта, не понял шутки.
     – Так вы говорили... – сказал Хутиэли.
     Продолжить объяснение Беркович не успел – зазвонил телефон.
     Хутиэли поднял трубку, молча выслушал какое-то длинное сообщение, мрачнея с каждым услышанным словом, и в заключение сказал единственное:
     – Выезжаю.
     Он положил трубку и смерил стажера долгим изучающим взглядом.
     – Поедете со мной, – сказал он.
     Уже в дороге, когда полицейская машина мчалась, срезая углы и распугивая автолюбителей, Хутиэли объяснил Берковичу, с чем им предстоит иметь дело.
     – На вилле Иды Стингер... кстати, вам знакомо это имя?
     – Владелица косметических кабинетов в Герцлии-питуах, – сказал Беркович.
     – Именно. Так вот, на ее вилле сегодня назначен был вечер. Гости, сами понимаете... Хозяйка – вот у кого денег полные сейфы! – пригласила выступить перед гостями камерный оркестр Раананы. Двадцать человек! И еще дирижер. Так вот, в семь все музыканты и гости были в сборе. В половине восьмого хозяйка вышла из дома и обнаружила, что перед дверью стоит автомобиль, а внутри – тело молодой женщины.
     Беркович присвистнул.
     – Женщина – виолончелистка из оркестра Мирьям Орен. Убита двумя выстрелами, одна пуля попала в плечо, вторая в грудь и оказалась смертельной.
     – Выстрелы никто не слышал? – удивился Беркович.
     – На вилле гремела музыка, – сказал Хутиэли, – а до соседних домов довольно далеко и, к тому же, рядом проходит шоссе, там всегда шумно.
     Полицейская машина подкатила к двухэтажному коттеджу, слева от которого на стоянке Беркович насчитал восемь автомобилей. Девятый стоял перед самым входом в дом, и у левой дверцы, со стороны водителя, толпились полицейские и какие-то люди, очевидно, гости госпожи Стингер. В отдалении стояла машина "скорой помощи".
     К Хутиэли подошел невысокий плотный мужчина в штатском, Беркович узнал Рона Хана, одного из лучших экспертов управления.
     – Я разрешил увезти тело, – сказал Хан, – или вы хотите сначала посмотреть сами?
     – Непременно, – кивнул инспектор.
     – Смертельной оказалась пуля, пробившая левое легкое и задевшая сердце. – продолжал эксперт. – Стреляли, судя по пулевому каналу, через открытое окно машины почти в упор. Убийца подошел к машине, когда жертва только подъехала и заглушила двигатель. Подошел, выстрелил и удалился.
     – Кто-то из гостей? – задумчиво произнес Хутиэли.
     В холле первого этажа инспектора и стажера встретила сама хозяйка, одетая в замечательное вечернее платье, вырез которого был похож на огромную дольку арбуза. Лет сорок, – отметил Беркович, – но выглядит на тридцать три.
     – Господи, какой ужас! – воскликнула Ида Стингер. – Негодяй сорвал мне такой вечер!
     Неудавшаяся вечеринка беспокоила ее больше, чем труп под окнами.
     – Я бы хотел допросить всех гостей и музыкантов из оркестра, – сухо сказал Хутиэли. Похоже, что и ему не понравилась манера хозяйки выражать свои мысли. – Могу я занять какую-нибудь комнату?
     Через несколько минут инспектор сидел за журнальным столом в кабинете хозяйки, а стажер примостился рядом на диванчике. Ида Стингер не смогла сообщить ничего интересного – занималась гостями, ничего не видела, ничего не слышала. Вторым инспектор вызвал Арнольда Бухера, дирижера оркестра. Бухер оказался щуплым старичком с огромными глазами – казалось, что думать и говорить он мог только о музыке, все остальное вызывало у него глухое раздражение, которого он не мог скрыть.
     – Она не собиралась выступать сегодня, – заявил дирижер. – И все этот Бени Фармер.
     – Фармер? – поднял брови Хутиэли. – Кто это?
     – Концертмейстер скрипок, – раздраженно сказал Бухер. – Он и Мирьям встречаются, если вы понимаете, что я имею в виду. Собирались пожениться, но что-то между ними произошло. Короче, Мирьям не хочет играть, если за пультом концертмейстера сидит Фармер. Я просил ее приехать, и она обещала, но сказала, что играть не будет.
     – В машине, – сказал Хутиэли, – нашли футляр с виолончелью. И одета Мирьям была так же, как все ваши музыканты-женщины – в белую блузку и черную юбку. Значит, Мирьям все-таки собиралась играть?
     – Нет, – покачал головой дирижер. – Она очень упряма. Виолончель привезла для Сары, на тот случай, если я все-таки поставлю в программу отрывок из "Вариаций" Чайковского. Сара Бек – альтистка, но раньше играла на виолончели и иногда заменяет Мирьям... А одежда... Она всегда так одевалась, это ее стиль.
     – А что собой представляет ваш концертмейстер, Фармер?
     – Замечательный скрипач, замечательный! Но ревнив, как Отелло.
     – Значит, если бы Мирьям его бросила...
     – Я понимаю, что вы хотите сказать, да, понимаю... Ударить ее он мог, это несомненно. В пылу спора, да... Но убить? Нет, это просто нелепо!
     – Понятно, – протянул Хутиэли. – Спасибо, господин Бухер.
     – Я могу покинуть виллу или должен...
     – Можете покинуть, – разрешил инспектор. – Как вы полагаете, Беркович?
     Стажер кивнул, мысли его были заняты другим, он не мог забыть женщину за рулем "субару", ее откинутую назад голову, кровь на белой блузке, узкую черную юбку, тоже пропитанную кровью.
     Через минуту в комнату вошел мужчина лет тридцати, он был почти лысым, что делало его похожим на героя голливудского боевика. На мужчине была белая рубашка и черные брюки.
     – Садитесь, господин Фармер, – предложил Хутиэли, а стажер, услышав это имя, встрепенулся и обратился в слух.
     – Мне сказали, что вы были близко знакомы с Мирьям Орен, – продолжал Хутиэли. – Вроде бы даже хотели пожениться...
     – Собирались, – тихо, каким-то обреченным голосом сказал Фармер. – А теперь вот...
     – Но я слышал, что вы поссорились, – продолжал гнуть свою линию инспектор.
     – Чепуха! – вскинулся Фармер. – Кто это сказал? Старик Бухер? Что он понимает в таких делах? Мы поссорились, верно, это было на прошлой неделе, но мы еще в субботу помирились. А сегодня мы с Мирьям договорились пойти в раввинат. Я не понимаю...
     Плечи Фармера поникли.
     – Бухер сказал, что Мирьям не собиралась играть сегодня именно потому, что за пультом сидели вы.
     – Он так сказал? – удивился Фармер. – Чепуха, я говорил с Мирьям за час до концерта, мы с ней встречались... Она, конечно, собиралась играть, чтобы все видели – у нас все хорошо. Да она же приехала в концертном костюме...
     – И виолончень привезла, – подсказал Хутиэли.
     – Виолончель она всегда с собой возила, – не поддался Фармер на уловку инспектора. – Даже если не играла. Но сегодня она собиралась играть. Вчера мы вместе репетировали "Вариации на темы рококо". Это было у нее дома, соседи должны были слышать.
     – У вас есть пистолет? – Хутиэли решил переменить тактику.
     – Нет, зачем мне? – пожал плечами Фармер и бросил на инспектора подозрительный взгляд. – Я ведь всего лишь музыкант. И живу не в поселении, а в Тель-Авиве.
     – Вы все время находились на вилле, после того, как приехали?
     – Вас интересует мое алиби? – вздохнул Фармер. – Я все время околачивался в холле или поблизости. Ждал Мирьям. Несколько раз выглядывал на улицу. Если вы считаете это уликой... Черт возьми! – вскричал он, не сдержавшись. – Вы хотите сказать, что я мог убить Мирьям?!
     – Успокойтесь, Фармер, – резко сказал Хутиэли. – Такие же вопросы я буду задавать всем. Я ищу убийцу вашей невесты!
     – Да, простите... – пробормотал Фармер. – Все это так ужасно... Этот негодяй не мог уйти далеко. Может, это какой-нибудь араб, ведь отсюда до Калькилии рукой подать...
     – Араб? – удивился Хутиэли. – Не думаю. Скажите, Фармер, кто-нибудь из оркестра может подтвердить ваши слова? Ну, о том, например, что вы с Мирьям помирились и хотели идти в раввинат. Кто-нибудь видел вас вместе в последние дни?
     Фармер подумал и покачал головой.
     – Мирьям была не из тех женщин, кто афиширует свои отношения, – сказал он. – Это я... да, я человек взрывной, и если выхожу из себя, это всем видно... Мы с Мирьям вчера гуляли у моря... Одни, вечером. Я был у нее, но никому из оркестра об этом не говорил. Зачем? Послушайте, инспектор, – взмолился Фармер, – почему вы теряете время? Кто-то убил Мирьям, а вы спрашиваете, ссорились мы с ней или нет...
     Хутиэли молча дописывал страницу в своем блокноте.
     – Убийцу мы найдем, – сказал он, закончив. – Но сейчас главное – установить мотив.
     – Вы думаете, у меня был мотив? – вскинулся Фармер. – Я же вам сказал...
     – Да-да, – поднял руки инспектор. – Вы можете идти, Фармер, но пока не покидайте виллу, возможно, после того, как я поговорю с остальными, у меня будет к вам еще вопросы.
     Фармер тяжело поднялся на ноги.
     – Господин Хутиэли, – подал голос стажер, – а я могу задать господину Фармеру один вопрос?
     – Да, – кивнул инспектор. – Задавайте.
     – Господин Фармер, – сказал Беркович, – вы утверждаете, что Мирьям приехала сюда, чтобы играть "Вариации" Чайковского. По сути, это ваш единственный аргумент в пользу того, что вы действительно помирились. Никто не видел, как вы гуляли у моря, никто не видел, как вы приходили к Мирьям домой.
     – Борис, – недовольно сказал Хутиэли. – Задавайте вопрос, зачем вы повторяете то, что я уже зафиксировал?
     – Просто хочу убедиться, что господин Фармер уверен в своих словах.
     – Конечно, уверен! – с вызовом сказал Фармер.
     – Я не понимаю, – раздумчиво сказал Беркович, – как может играть на виолончели женщина, если на ней узкая юбка? По-моему, это физически невозможно. Значит...
     – Какая еще узкая юбка? – с недоумением сказал Фармер. – Мирьям приехала в концертном костюме.
     – Да, в своей обычной блузке, – согласился Беркович, – но юбка на ней была, хотя и черная, но узкая, а вы, подойдя к машине, не обратили на это внимания... или просто не заметили, потому что торопились выстрелить. Нет, Фармер, Мирьям не собиралась выступать, и значит...
     Фармер сделал движение в сторону двери, и Беркович вскочил со своего кресла, но его остановил голос инспектора:
     – Спокойно, стажер. Вы думаете, он сбежит? Там же кругом наши люди. Так что вы скажете на это, дорогой Фармер?..
     Через час, вернувшись в управление после того, как Фармер был помещен в камеру предварительного заключения, Хутиэли сказал стажеру:
     – Черт возьми, я ведь тоже видел, что она была в узкой юбке! Но мне и в голову не пришло...
     – Просто я не только наблюдателен, – скромно пояснил Беркович, – но еще и бываю на симфонических концертах.
     – Бедняга, – прокомментировал Хутиэли, – и вы не засыпаете через пять минут после начала? Странные у вас, русских, вкусы...
    
     Следующая глава