Рано утром Беркович проснулся от грохота и решил спросонок, что в квартире началась пальба. Он приподнялся на локте, но в это время за окном полыхнула молния, и Борис, успокоенный, повалился на бок. Господи, всего лишь гроза... Странная нынче стояла погода – днем парило, как в бане, а ночью с моря начинал дуть прохладный ветер, и на набережной появлялись толпы тель-авивцев, желавших охладить мозги после немыслимо трудного дня. К утру ветер утихал, и город опять превращался в сауну. Может, сегодня, после грозы, все будет наконец иначе?
     Сон пропал, и Борис начал думать о том, что сегодня пойдет с Наташей в кино. Поссорились они еще на встрече Нового года, который в Израиле целомудренно именовался праздником Сильвестра. Чем католический святой Сильвестр лучше католического же Санта Клауса, Беркович понять не мог, да и не старался. Почему Наташа на него обиделась, он сейчас уже не помнил, но не разговаривали они почти четыре месяца, помирившись только перед наступлением Песаха. Сегодня Борис собирался повести Наташу смотреть "Титаника" и очень надеялся, что первый за две недели выходной пройдет без происшествий и размолвок.
     К вечеру около Синематеки собралась толпа израильтян, желавших поучаствовать в давней трагедии и утонуть вместе с фешенебельным лайнером. Билеты Борис купил в предпоследнем ряду, и фильм Наташа смотрела, опершись на его руку, что Берковича вполне устраивало. Его бы устроила и последующая прогулка по набережной, но ведь полного счастья на свете не существует, и кому, как не сержанту полиции, знать об этом?
     Сотовый телефон затренькал, когда корма "Титаника" уже скрывалась под водой.
     – Почему ты его не выключил? – спросила Наташа, не отрывая взгляда от экрана.
     – Не имею права, – вздохнул Борис, – вдруг что-то случится, инспектор с меня шкуру спустит...
     Звонил, естественно, Хутиэли.
     – Сержант, – сказал он, – если ты дома, я вышлю патрульную машину. Если нет...
     – Я в Синематеке, – признался Беркович, – смотрю фильм.
     – С Наташей? – догадался инспектор. – Сколько осталось до конца?
     – До конца фильма минут десять. До конца свидания, думаю...
     – Ничего, Наташа тебя простит. Машина будет ждать у выхода. Поедешь в Южный Тель-Авив, там один болван убил другого.
     – От жары, наверное, – сказал Беркович.
     – Опять я поеду домой одна, – пробормотала Наташа. – Не нужно было мне с тобой мириться. Утонуть спокойно не дадут.
     – Переселяйся ко мне, – сказал Беркович, – и все проблемы решатся.
     – Это что, предложение? – изумилась Наташа. – Однако, время ты выбрал... Вернись к нему после того, как закончишь расследование, хорошо? Если, конечно, не забудешь.
     – А ты мне напомни.
     – Никогда!
     Машина действительно ждала в переулке у выхода из кинотеатра. За рулем сидел патрульный Фадида и слушал по радио марокканские мелодии. Наташа махнула Борису рукой и поспешила к автобусной остановке, а Фадида помчался по улице Карлебах с такой скоростью, будто убитого еще можно было спасти.
     Дом, где произошла трагедия, был огромным многоквартирным монстром, одним из многих, что выросли в этой части Тель-Авива в последнее десятилетие. Квартиры здесь были довольно дорогими, и большинство хозяев сдавало их внаем. Возле дома, где произошла трагедия, стояла толпа зевак, две полицейские машины с мигалками и "скорая помощь". Беркович поднялся на лифте на пятый этаж в сопровождении Ноама Лившица из оперативной бригады, прибывшей на место после звонка в полицию.
     – Звонил приятель этого Арика Зингера, – рассказывал Лившиц по дороге. – Они договорились вечером встретиться, приятель – его зовут Шимон Вингейт – немного запоздал. Разговор у них должен был быть не из приятных – о женщине. Когда Вингейт вошел...
     Рассказ пришлось прервать, потому что лифт остановился, и Беркович вышел на площадку пятого этажа. Дверь в квартиру Зингера была открыта настежь, из кухни доносились голоса, и Беркович направился прямо туда. За столом сидел молодой мужчина с длинной косичкой по последней моде. Перед Вингейтом – наверняка это был он – стоял незнакомый Берковичу полицейский, ждавший момента, чтобы передать подозреваемого с рук на руки представителю криминального отдела.
     Беркович представился, сел перед Вингейтом, вытер шею платком – в квартире было жарко, кондиционер не работал.
     – Расскажите с самого начала, – предложил он. – Я хочу услышать о том, что случилось, прежде чем осмотрю место, где все произошло.
     – Это была необходимая самооборона! – воскликнул Вингейт. – Я не собирался его убивать! Он напал на меня, и мне ничего не оставалось...
     – Этот молодой человек, – вмешался полицейский, – стрелял в хозяина квартиры из своей "беретты".
     – А до того Арик выстрелил в меня! – воскликнул Вингейт. – Слава Богу, не попал, вот мне и пришлось... Он бы меня убил – точно!
     – Вы повздорили? – спросил Беркович. – В чем причина?
     – Сарит – вот причина, – мрачно сказал Вингейт. – Она встречалась с Ариком три года, а потом ушла ко мне. Арик не мог этого простить – ни ей, ни мне. Говорил, что убьет нас обоих. Я не принимал этого всерьез. Знаете, когда много кричишь, все в крик и уходит... Но постоянное напряжение... С этим нужно было кончать. Я позвонил вчера Арику и сказал, что пора поговорить, буду у него в восемь. Тот выругался и бросил трубку... Я пришел, как и сказал...
     – С пистолетом за поясом, – вставил Беркович.
     – Я всегда хожу с оружием! – вспылил Вингейт. – Я работаю на территориях, у меня есть разрешение!
     – Это верно, – вставил полицейский, стоявший в дверях и слушавший разговор, – мы проверили сразу. У Вингейта разрешение есть, а у Зингера его не было.
     – Вот именно! – воскликнул Вингейт. – Я и не подозревал, что Арик купил пистолет! Я пришел, мы начали разговаривать сначала довольно мирно... Мне даже показалось, что он уже примирился с тем, что Сарит к нему не вернется. Потом... Я не помню, почему он вспылил... Вижу, он бросается к ящику...
     – Какому ящику?
     – Ну, в гостиной, там стоит секретер... Открывает ящик, вытаскивает эту чертову пушку и стреляет... Господи, как я испугался, не буду врать! Пуля взвизгнула у меня над ухом и попала в стену. Я ничего не соображал, только понял, что сейчас Арик выстрелит во второй раз и... В общем, я выхватил свой пистолет... И все. Он упал, как подкошенный... Я постоял минуту, приходя в себя, а потом позвонил в полицию. Трубка телефона в гостиной – единственное, что я трогал в этой квартире до того, как появились полицейские.
     – Хорошо, – кивнул Беркович, – вы посидите здесь, я с вами еще поговорю.
     Он вышел из кухни, оставив Вингейта размышлять о тщетности человеческой жизни. В гостиной эксперт Хан уже закончил работу, фотограф Брискин складывал аппаратуру, а два санитара стояли в дверях, готовые вынести тело. Беркович обошел лежавшего навзничь мужчину. Руки Зингера были раскинуты, пуля попала ему в грудь, пистолет лежал на полу около правой ладони.
     – На рукоятке отпечатки пальцев только одного типа, – сказал эксперт. – Точно пока не скажу, но полагаю, что это отпечатки самого Зингера... Посмотрите сюда, сержант, вот след пули.
     Беркович поднял голову – в стене неподалеку от входной двери на уровне чуть выше человеческой головы была свежая царапина.
     – Пуля срикошетировала, – сказал эксперт, – и сильно деформирована. Я взял ее для исследования.
     – Если бы Зингер попал в Вингейта, – задумчиво произнес Беркович, – то ранил бы его в живот, судя по направлению движения пули, верно?
     – Да, – согласился эксперт. – Зингер выстрелил, не успев поднять пистолет до уровня глаз – от пуза, как говорится. Видно, что не рассуждал, действовал импульсивно.
     – Конечно, – согласился Беркович. – А где лежало оружие?
     – В ящике секретера, – сказал Лившиц, стоявший чуть поодаль и слушавший разговор сержанта с экспертом.
     – Вы осматривали ящик? – обратился к нему Беркович.
     – Естественно, – сказал Лившиц. – Кроме пистолета, Зингер хранил там инструкцию от телевизора, неоплаченные счета за телефон и свет.
     – Вы закрыли ящик?
     – Я вернул все в прежнее положение, – холодно сказал Лившиц.
     – Понятно, – протянул Беркович. – А перчатки? Вы не видели перчаток?
     – Каких перчаток? – нахмурился Лившиц. – Я ведь обыском тут не занимался, это дело следственной бригады.
     – Безусловно, – согласился Беркович. – Я сам поищу.
     – О каких перчатках вы говорите? – вмешался эксперт. – На убитом перчаток быть не могло. Вингейт тоже был без перчаток, на его пистолете следы его пальцев.
     – Естественно, – кивнул Беркович. – Картина ясная, верно?
     – Вполне, – сказал Хан. – Если у вас нет возражений, сержант, я дам распоряжение унести тело.
     – У меня нет возражений, – покачал головой Беркович. Он подошел к секретеру, выдвинул ящик, тот оказался довольно тяжелым и ходил в пазах туго. Внутри действительно лежали бумаги, о которых говорил Лившиц. Собственно, Беркович и не ожидал обнаружить что-то иное. Он задвинул ящик, постучал по ручке костяшками пальцев, произнес "м-да" и пошел на кухню продолжать разговор с Вингейтом.
     Тот сидел в той же позе, в какой Беркович его оставил.
     – Вы понимаете, надеюсь, – сказал сержант, – что отвечать по закону вам все равно придется. Если вы действовали в пределах необходимой самообороны, суд обвинение снимет.
     – Я знаю, – мрачно сказал Вингейт. – Кошмар...
     – Только один вопрос, – вздохнул Беркович. – Куда вы дели перчатку?
     – Какую перчатку? – вскинулся Вингейт, и Беркович понял, что попал в точку.
     – Ту, что была на вашей руке, когда вы стреляли в стену из пистолета Зингера, – пояснил он. – Давайте не будем играть в прятки. Перчатку все равно найдут, вы ведь не могли ее унести и выбросить. Скорее всего, она окажется в мусорном ведре.
     По взгляду Вингейта Беркович понял, что и на этот раз оказался прав.
     Полчаса спустя, сидя в кабинете инспектора Хутиэли, сержант излагал свою версию убийства:
     – Вингейт наверняка все обдумал заранее, он знал, где приятель держит оружие, и потому ссору устроил именно в гостиной. Выстрелил в Зингера и убил его наповал. Потом надел перчатку, достал из ящика пистолет хозяина, выстрелил в стену – в ту сторону, где минуту назад стоял сам... Вложил оружие в ладонь мертвого уже Зингера... Машинально закрыл ящик секретера. Вот это его и сгубило, инспектор!
     – Да, я понимаю, – сказал Хутиэли. – Если бы все происходило так, как описывал Вингейт, ящик остался бы открытым. У Зингера просто времени не было закрывать ящик...
     – Перчатка действительно оказалась в ведре, – заключил Беркович. – Только не мусорном, а для грязного белья.
     – А фильм? – спросил инспектор. – Фильм был интересным?
     – Ерунда, – покачал головой Беркович. – Не люблю утопленников...
    
     Следующая глава