– Я подал рапорт о твоем повышении, – сказал инспектор Хутиэли. – Не думаю, что это подействует, у наших кадровиков свои представления об очередности, знаешь ли. Но я просто хотел... м-м...
     – Вы хотели выразить свое отношение к моим способностям, – усмехнулся Беркович, – и не нашли для этого иного способа.
     – Вот! – воскликнул инспектор. – Это я тоже отметил. Я написал: "Сержант Беркович обладает одним существенным недостатком, который способен свести на нет все его многочисленные достоинства".
     – Любопытно, – протянул сержант, – о каком из моих недостатков речь? Наташа вчера вечером насчитала не один, а десяток.
     – Она пристрастна, – заявил Хутиэли, – а я объективен. Ты немного хвастлив, вот в чем беда.
     – Я хвастлив? – удивился Беркович. – Знаете, инспектор, среди десятка моих минусов, о которых говорила Наташа, хвастовство упомянуто не было.
     – Она еще плохо тебя знает, – сказал инспектор. – Вот когда вы наконец поженитесь... Кстати, сержант, ты в конце концов женишься или нет?
     – Непременно, – кивнул Беркович. – Мы еще не решили: делать хупу или съездить на Кипр. Не то чтобы я был против еврейской традиции, но просто...
     – Просто ты не любишь, когда тебе что-то навязывают, даже если это всего лишь брачная церемония. Вот почему ты не получил в прошлом месяце повышения, которого заслуживаешь. "Слишком независим, – сказали мне в кадрах, – пусть жизнь его обломает немного".
     – Нормально, – буркнул Беркович. – Всем хочется меня обломать – кадровикам, преступникам, Наташе... И вам тоже. Когда я веду расследование, все время приходится думать: а что скажет по этому поводу инспектор?
     – Тебя это нервирует? – хмыкнул Хутиэли. – Ну хорошо. Следующее расследование проведешь сам от начала до конца, я пальцем о палец не ударю. Если завалишь дело, будешь сам и отвечать. Но тогда о повышении придется забыть надолго.
     – Согласен, – быстро сказал Беркович.
     И будто для того, чтобы поставить точку в разговоре, зазвонил телефон.
     – Инспектор Хутиэли? – послышался голос дежурного Михаэля Бирмана.
     – Отсутствует, – быстро сказал Беркович. – Я за него. Сержант Беркович.
     – А, сержант! Самоубийство на улице Соколов. Патрульная машина ждет на выезде. С вами поедет эксперт-криминалист Хан.
     – Я знаю этот дом, – сказал эксперт по дороге. – И погибшего знал. Странная личность. Денег куры не клюют, а жил на первом этаже семиэтажного дома в трехкомнатной квартире, которую купил лет двадцать назад. Давно мог построить себе виллу в Герцлии. Ваксберг его фамилия.
     Дом, о котором говорил Хан, оказался серой коробкой, окна квартиры Ваксберга выходили в небольшой сад, отделенный от тротуара невысоким забором. Окна в гостиной были распахнуты настежь, в садике дежурил полицейский. Беркович с Ханом вошли в квартиру, и сержант поморщился.
     – Чем пахнет? – сказал он. – Похоже, что на кухне пропускает газ.
     Патрульный полицейский, первым приехавший по вызову, подтвердил:
     – Да, это газ, он еще не вполне выветрился.
     Тело погибшего полулежало в большом кресле за широким письменным столом. Голова была опущена на стол, будто человек спал. Все в этой квартире выглядело старым – не антикварным, а именно старым, даже ветхим: и шкафы с книгами, и стол, и кресло.
     Хан склонился над трупом, а Беркович осмотрел комнату. Здесь были два высоких окна с распахивающимися рамами – старая конструкция, которую можно было найти разве что в таких старых домах. Обе рамы были распахнуты, и на них видны были клочья приклеенных бумажных лент.
     Два человека стояли в стороне, у книжного шкафа: молодой человек с нервыми чертами лица, второй – постарше, выглядевший так, будто его только что подняли с постели.
     – Моти был моим братом, – хриплым голосом сказал старший, отвечая на вопрос Берковича. – Мое имя Хаим Ваксберг. А это, – Хаим кивнул на молодого человека, – мой сын Илан. Мы... Час назад мы приехали к Моти, чтобы поговорить о завещании. Поставили машину за углом, позвонили, но никто не ответил. Мы не удивились, так бывало, Моти ведь жил один. Илан пошел в сад, чтобы заглянуть в окно, и увидел...
     Беркович перевел вопросительный взгляд на молодого человека.
     – Я увидел дядю в кресле, он спал... – произнес Илан, выходя из ступора. – Я постучал в окно, но он не проснулся... Я вернулся к отцу...
     – И я взломал дверь, – сказал Хаим Ваксберг. – А что оставалось делать? Когда мы вошли в квартиру, то чуть не задохнулись от запаха газа. В этих старых квартирах комнаты не такие, как в современных домах... Илан бросился на кухню, но газовая плита была выключена. А я стал колотить в дверь гостиной, она была заперта изнутри. Моти не отвечал, и я взломал эту дверь тоже.
     "Похоже, – подумал Беркович, – отец гораздо энергичнее сына. Тот какой-то тюфяк"...
     – Мы вдвоем ворвались в гостиную, – продолжал Хаим, – и поняли, что не выдержим и минуты, кислорода здесь не было вообще. Мы бросились к окнам и распахнули их настежь, тогда стало возможно дышать. Я увидел... В общем, Моти был мертв. Задохнулся. Здесь, в гостиной, у него небольшая газовая плита, он нагревал себе чай, вот, видите, в углу?
     Действительно, за книжным шкафом помещалась старая двухконфорная плита, на которой стоял такой же старый чайник, весь в следах копоти.
     – Газ еще шел, – сказал Хаим, – и я перекрыл вентиль. А потом мы вызвали полицию.
     – Самоубийство, – сказал эксперт Хан, подойдя к сержанту. – В квартире, кроме Моти Ваксберга, никого не было. Двери в прихожей и гостиной заперты изнутри. Окна тоже были заперты, да они, похоже, вообще не открывались, видите, заклеены бумажной лентой?
     – Моти боялся свежего воздуха, – пробормотал Хаим, – он даже летом зажигал здесь газ, говорил, что ему холодно. Когда я сюда приходил, то не выдерживал больше получаса... Да, окна действительно были заклеены, мы с Иланом отодрали бумагу, когда распахивали рамы...
     – Понятно, – протянул Беркович. – Двери и окна заперты, в квартире только хозяин. Он пускает газ и садится за стол...
     – Я и говорю – самоубийство, – пожал плечами эксперт.
     – На теле нет следов насилия?
     – Небольшой кровоподтек на подбородке. Похоже, покойный ударился подбородком о стол, когда потерял сознание от газа. Больше ничего.
     – Ясно, – сказал Беркович. – У него были причины покончить с собой?
     – Нет, – покачал головой Хаим Ваксберг. – Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
     Илан издал горлом странный булькающий звук, прокашлялся и сказал:
     – Завещание. Дядя хотел изменить завещание...
     – При чем здесь завещание? – раздраженно сказал его отец. – Да, у Моти было завещание, по которому он все оставлял Меиру, это наш третий брат, они всегда были дружны, а мы с Моти одно время не общались, вот он и... Но недавно в семье наступил мир, и Моти сказал на прошлой неделе, что перепишет завещание, чтобы разделить деньги поровну между Меиром и мной. Меир, понимаете ли, очень болен... Впрочем, это неважно. Мы с Иланом приехали сегодня, чтобы обсудить кое-какие детали... При чем здесь завещание?
     – Ну... – сказал Беркович. – При том, что теперь половина отойдет к Меиру, верно? Большие деньги, если не секрет?
     – Полтора миллиона шекелей, – сказал Хаим Ваксберг, а Илан шумно вздохнул.
     Беркович присвистнул.
     – Да, – сказал он сочувствующе, – могу представить ваше настроение.
     – У меня умер брат, а вы!..
     – Да-да, извините, – быстро сказал Беркович. – Я просто пытаюсь сообразить... Значит, финансовой проблемы у брата не было?
     – Нет, – отрезал Хаим.
     – Почему еще он мог покончить с собой? Женщины? Вряд ли, в таком возрасте...
     – Он мог не обратить внимания на то, что газ перестал гореть, но продолжал поступать, – предположил Илан. – А потом потерял сознание...
     – Так и не почувствовав запаха? – усомнился Беркович.
     Он отошел к левому окну и долго разглядывал края рамы. Потом проделал то же с правым окном и надолго задумался.
     – Я закончил, – заявил эксперт Хан. – Если вы не возражаете, сержант, я прикажу унести тело.
     – Да-да, – рассеянно сказал Беркович, продолжая думать о своем. Через несколько минут, когда тело унесли и в квартире остались только Хаим и Илан Ваксберги, сержант будто очнулся от сна.
     – Подождите здесь, я сейчас, – бросил он и пошел к выходу. Выйдя в сад, сержант начал осматривать землю под окнами гостиной. Эксперт в это время стоял возле машины и с любопытством следил за действиями Берковича.
     – Рон! – позвал Хана сержант. – Поглядите тут. Мне кажется, есть кое-какие следы.
     Оставив эксперта в недоумении, Беркович вернулся в квартиру.
     – Вы можете идти, – сказал он старшему Ваксбергу, – а вас, Илан, я прошу задержаться на пару минут.
     – Я подожду тебя в машине, – бросил Хаим Ваксберг сыну, выходя из комнаты.
     – Скажите, Илан, – задал вопрос Беркович, когда они остались одни, – почему вы напомнили о завещании дяди? Вы думали, что здесь скрыта причина, по которой дядя...
     – Ну... – вздохнул Илан. – Отец и дяди всегда были на ножах... И вдруг папа и дядя помирились... И дядя Моти решил изменить завещание. Дяде Меиру это вряд ли понравилось. Может, он что-то сделал, чем-то шантажировал дядю Моти...
     – Хм... – с сомнением сказал Беркович. Услышав голос эксперта, он подошел к окну и высунулся наружу.
     – Вы правы, сержант, – сказал Хан. – Здесь есть следы. Кто-то стоял у окна снаружи и пытался влезть в комнату, но окно было закрыто изнутри, и ничего не получилось. Но остался след, видите?
     – Вижу, – кивнул Беркович. – А если кто-то не влезть хотел, а наоборот – вылезть?
     – Окно было закрыто изнутри, – терпеливо объяснил эксперт.
     – Да, конечно, – вздохнул Беркович.
     – Послушайте, Илан, – сказал он, вернувшись к молодому Ваксбергу, – вот что я вам скажу. Вы ведь левое окно октрывали, когда ворвались в гостиную, верно?
     – Да, – пожал плечами Илан, – ну и что?
     – А то, – мрачно сказал Беркович, – что вы и убили вашего дядю. Тихо! Стойте, как стоите, я вам объясню... Изменение завещания вам ведь ничего не дает, верно? Деньги переходят к отцу и дяде. А вы должны ждать... Дядя Меир болен, это ваш отец сказал. Кому он передаст свою часть в случае смерти?
     – Мне... – прошептал Илан, со страхом глядя на Берковича.
     – Я так и думал. Вам не нужно было, чтобы дядя Моти менял завещание в пользу вашего отца. По старому завещанию вы бы получили все деньги и в скором времени.
     – Ну и что? Не понимаю...
     – Да все вы понимаете! Дядя Моти должен был умереть, не изменив завещания. Вы пришли к нему вчера вечером поговорить, он принял вас в гостиной, двери вы заперли изнутри, двинули дядю в челюсть, чтобы он отключился, пустили газ и вышли через окно в сад, а потом прикрыли раму, чтобы не было заметно...
     – Окно было закрыто и даже заклеено, когда мы с папой...
     – Чушь! Ваш отец просто не обратил внимания, ему не до того было. Он бросился открывать именно то окно, которое действительно было заклеено. А вы ухитрились броситься к тому, через которое уходили ночью. И сделали вид, что сдираете бумагу. И не нужно спорить, – заключил Беркович. – За окном ваши следы. Хан хороший эксперт, он это докажет. Вы полагали, что полиция решит – самоубийство, все заперто, и не станет искать снаружи.
     Илан молча смотрел на сержанта, он был похож на мяч, из которого выпустили воздух.
     – Я провел расследование с начала и до конца, – сказал Беркович инспектору на следующее утро. – И что же меня ожидает в результате?
     – Тебя непременно повысят, – пообещал Хутиэли, – но только после того, как ты женишься на Наташе. Зачем холостому новая должность?
    
     Следующая глава