Павел Амнуэль
«Расследования Бориса Берковича»


    Главная

    Об авторе

    Млечный Путь

    Блог

    Друзья

    Контакты

Рейтинг@Mail.ru


Глава 14


ВСЕГО ЛИШЬ ДЕРЕВЯШКА

    
    
     – Кошмар, – сказал главный врач Иегуда Штайн, – никогда у нас такого не было. Никогда!
     – Когда-нибудь все происходит впервые, – меланхолически заметил сержант Беркович, осматривая тело убитого сегодня ночью пациента городской психиатрической лечебницы Реувена Пундака. Это был пожилой мужчина, довольно тучный, и чтобы прикончить его, убийце пришлось дважды ударить ножом – сначала в спину, а потом в шею, в область сонной артерии. Обе раны были в принципе не смертельны – если бы "скорую" вызвали достаточно быстро, Пундака можно было спасти. Пролежав без помощи несколько часов, бедняга умер от потери крови.
     – Можете унести, – разрешил эксперт-криминалист Хан, и четверо дюжих санитаров с трудом подняли тело.
     – Пойдемте в кабинет, – предложил Беркович Штайну. – Запишу ваши показания, а потом поговорю с остальными.
     – Кошмар! – повторил главврач, когда сержант включил диктофон. – Никогда раньше...
     – Да-да, – сказал Беркович. – Это вы уже говорили. Расскажите, как обнаружили тело.
     – Ну конечно... Обычно я ночую дома, здесь у нас есть дежурные врачи, меня вызывают, если... Ну, вы понимаете. Но вчера один больной впал в буйство, я задержался до полуночи, понервничал, потому что палатный врач... Впрочем, это к делу не относится. В общем, решил домой не ехать, остался в больнице. Спалось плохо...
     – Вы что-нибудь слышали ночью? Голоса? Шумы? Крики?
     – Голоса – конечно, контингент у нас беспокойный. Но криков не было. Часов в шесть я понял, что больше не засну, встал и пошел в свой кабинет.
     – А спали вы...
     – На том же этаже есть небольшая комната, в самом углу коридора, там стоит койка на тот случай... Ну, вы понимаете.
     – Понимаю, – кивнул Беркович. – Итак, вы пошли в свой кабинет...
     – И метрах в трех... ну, на том месте, где он и лежал... я увидел Пундака. Сначала мне показалось, что он так спит. Я его окликнул... Странно, что он разлегся спать на полу... Потом увидел кровь. Много крови. Пошел к себе – я ни до чего не дотрагивался, уверяю вас! – и вызвал полицию. Господи, никогда раньше!..
     – Да, конечно, – прервал сержант. – Скажите, что за деревяшки были в карманах этого Пундака?
     – Ах, это у него болезнь такая. Раньше он был замечательным краснодеревщиком, делал на заказ мебель с разными завитушками, очень, говорят, красивую, но мода прошла, и сам он постарел, резать, как раньше, не мог... Самое большее, на что его хватило, это нарезать кусочки дерева. Нарежет и бросит. Просто кусочки, и все. Пундак, собственно, и заболел, когда понял, что как профессионал он теперь нуль. Большинство мужчин это нормально переносят, а некоторые... Страшный удар, жизнь кончена и все такое. Это один из видов депрессивного психоза, излечимая, в принципе, болезнь, но для окружающих такие люди становятся невыносимы. Дома у него эти деревяшки валялись повсюду, и если кто-нибудь из домочадцев пытался их убрать, Пундак приходил в страшный гнев, ударить мог... Извините, сержант, я увлекся, все это не имеет отношения к делу.
     – Кто, по-вашему, мог убить Пундака? Ведь, судя по тому, что двери были заперты изнутри, убийство совершил кто-то, кто и сейчас находится в помещении больницы. Выбор большой – дежурные врачи, санитары, больные. Всего пятьдесят три человека.
     – Большинство больных отпадает, – решительно заявил главврач. – Они заперты в палатах и ночью не могут выйти, разве что в экстренных случаях и в сопровождении санитара. Это сорок один человек.
     – Остаются двенадцать.
     – Да, три дежурных врача, шесть санитаров и трое больных, которых мы не считаем нужным запирать. Всего таких больных четверо, но четвертый – Пундак. Правда...
     – Да? – переспросил Беркович, потому что Штайн неожиданно замолчал. – Вам что-то пришло в голову?
     – М-м... Я подумал, что можно еще больше сузить круг подозреваемых. Пундака убили на втором этаже, здесь вообще нет палат, и врачи обычно сюда не поднимаются, тем более ночью.
     – Обычно – да, – согласился Беркович. – Но это был особый случай. Некто хотел войти в комнату, где хранятся наркотические препараты, – дверь осталась полуоткрытой. Возможно, речь идет о попытке похищения... Но его увидел Пундак. И грабителю пришлось избавиться от свидетеля. Вы считаете, что речь могла идти только о похищении наркотиков?
     – Да, – пожал плечами Штайн. – В той комнате ничего больше и не возьмешь. И ночью там делать нечего. Да, видимо, Пундак действительно стал случайным свидетелем, он иногда бродил по ночам...
     – Я бы хотел поговорить с его лечащим врачом, – сказал Беркович.
     – С Симой Букер? Да, пожалуйста, – засуетился главврач. – Будете разговаривать в моем кабинете?
     – Попросите ее прийти сюда. И я бы хотел говорить с ней без свидетелей.
     – Понимаю, – пробормотал Штайн и вышел из кабинета.
     Доктор Сима Букер оказалась высокой молодой женщиной с красивой фигурой – она вполне могла работать манекенщицей, если бы не лицо. Лицо у женщины было не просто некрасивым, но даже уродливым, смотреть Симе Букер в глаза было мучением. Беркович преодолел желание отвести взгляд в сторону и сказал любезно:
     – Садитесь, Сима. Я бы хотел услышать, почему ваш пациент оказался в три часа ночи не в постели. И где сами вы были в это время?
     – Вы считаете, что я могла перерезать Реувену горло? – спокойно спросила Сима. – Да, физически могла, но я спала внизу и ничего не слышала, пока Штайн не поднял шума. У меня есть два свидетеля – другие врачи тоже находились в той же комнате.
     – Я вас не обвиняю, – покачал головой Беркович.
     – Что до Реувена, – продолжала Сима, – но он считался совершенно не опасным и мог ходить по коридорам в любое время.
     – У него ведь был нож – тот самый, которым его...
     – Да, он не мог прожить без ножа – этим ножом он резал свои деревяшки. Но Реувен никогда не поднял бы руку на человека. Никогда!
     – Он и не поднял. Это убийца отобрал у него нож и... Кстати, получается, что Реувен держал нож в руке, когда его заметил убийца. Это не согласуется с тем, что, по вашим словам, Пундак не мог...
     – Не мог! – воскликнула Сима. – А нож в руке он держал по вполне понятной причине: резал деревяшку.
     – Шел за человеком, который хотел взять наркотики, и на ходу резал деревяшку?
     – Вам это кажется странным? Но ведь Реувен был болен. Это одна из фобий. Впрочем, медицинское название вам ничего не скажет. Я думаю, что, увидев человека, который открывал дверь в ту комнату, Реувен машинально изобразил его на память. Он ведь держал деревяшку в руке, когда его...
     – Да, – кивнул Беркович. – В левой руке у него был кусочек дерева. И в карманах несколько кусочков. Простите, Сима, как понимать ваши слова: "Увидев человека, Реувен машинально изобразил его на память"?
     – Но он действительно это сделал!
     – Не понимаю, – нахмурился сержант. – В руке у Пундака был кусок дерева.
     – Да, – вздохнула Сима. – Для нас с вами это просто кусок дерева. Для Реувена – скульптурный портрет. Руки у него не могли справиться с ножом, как прежде. Но он пытался. Он говорил, что теперь изображает не внешнюю сторону предмета, а его внутренний мир, его сущность. Внешне это может быть кусочек дерева, но суть у этого кусочка – моя, ваша, любого, кого он хотел изобразить. Он смотрел на вас, отрезал от дерева кусок, и это были вы – для него, конечно, вы-то сами вряд ли отличили бы один кусок дерева от другого...
     – Любопытно, – протянул Беркович. – И что же, все куски, что были у Пундака в кармане, изображали для него кого-то конкретно?
     – Конечно! Он в свое время всех изобразил – и врачей, и санитаров, и больных. В палате у него эти дощечки стоят в ряд, совершенно одинаковые на вид – для нас. А Реувен мог точно сказать, что вот эта дощечка – Офер, наш сторож, а это – доктор Пинхас... Я сначала думала, что он говорит просто так. Проверила – он ни разу не ошибся. Для него действительно каждый кусочек дерева означал конкретного человека, и только его. Его внутреннюю суть, как говорил Реувен.
     – Сима, – сказал Беркович. – Если вы правы, то получается, что тот кусочек дерева, который был найден у Пундака в руке, должен был изображать...
     – Убийцу, – пробормотала Сима. – Да, скорее всего. Если бы Реувен остался жив, он мог бы сказать, кого он стругал, когда шел следом за...
     – Если бы он остался жив, – усмехнулся Беркович, – то мог бы прямо показать на человека... Потому его и убили.
     – Послушайте, – сказала Сима. – Мне в голову пришла одна мысль...
     – Да? Мне тоже. Давайте сравним. Не исключено, что мы думаем об одном и том же. Я вот о чем подумал: может, это только на первый взгляд кусочки дерева одинаковы? Может, они все-таки разные? Резать скульптуру Пундак не мог, но, возможно, он все-таки старался поставить каждому человеку в соответствие именно такой, а не иной, кусок дерева? Своего рода знак, символ – ведь он говорил, что изображает внутренний мир...
     – Да, – кивнула Сима. – Я в свое время рассматривала эти кусочки. Они действительно разные. Один чуть длиннее, другой скошен, у третьего выемка... Все разные, все. Может, действительно... И если сегодня ночью Реувен увидел кого-то и изобразил его, то можно сравнить этот кусочек дерева с другими...
     – Нет, – с сожалением сказал Беркович. – Только Пундак знал, какая деревяшка кого изображает. А Пундак мертв.
     – Не только, – сказала Сара. – Я ведь была его лечащим врачом. Много с ним говорила. Не уверена, что запомнила все деревяшки, но большую часть... Послушайте, сержант, давайте попробуем! Где эта деревяшка?
     – У эксперта, он забрал ее в качестве улики, найденной на месте преступления. Если Хан еще не уехал...
     Беркович с доктором сбежали на первый этаж и перехватили эксперта у выхода, он пожимал руку главврачу.
     – Рон, на минуту! – отозвал эксперта Беркович. – Где та деревяшка, что была в руке убитого?
     – В моем портфеле, а зачем она вам?
     – Потом объясню, – нетерпеливо отмахнулся сержант.
     Несколько минут спустя в палате, где стояла кровать Пундака и где на тумбочке рядами лежали совершенно одинаковые на первый взгляд кусочки дерева, доктор Сима Букер держала в руках две деревяшки и повторяла:
     – Не может быть! Но я не ошибаюсь... И все-таки это невозможно...
     – Что невозможно? – спросил Беркович.
     – Посмотрите – они совершенно одинаковы. Вот здесь скошено, здесь выступ, здесь...
     – Да, я все вижу, – нетерпеливо сказал сержант. – Чья это деревяшка? Кого Пундак изобразил?
     Доктор Букер подняла на Берковича растерянный взгляд:
     – Главврача. Иегуду Штайна.
     – Подождите здесь, – резко сказал Беркович и бросился из палаты. Он вспомнил, какой взгляд бросил Штайн на Симу Букер, когда услышал просьбу сержанта, обращенную к эксперту Хану. Если Штайн понял... А он должен был понять...
     – Какая глупость! – возмущался главврач в кабинете инспектора Хутиэли. – Бред сумасшедшего! И вы станете утверждать...
     Допрос происходил спустя три часа после задержания, и Беркович не потратил это время даром.
     – У нас есть сведения, – неторопливо сказал Хутиэли, – что ваш сын Нимрод принимает наркотики, и вы об этом узнали только на прошлой неделе.
     – Какая глупость! – воскликнул Штайн и неожиданно обмяк на стуле, будто потерял последние силы. – Ах, к черту. Все это бессмысленно. Проклятый Пундак... Делайте что хотите, мне все равно.
     Сержант Беркович, сидя за своим столом, слушал невнятное бормотание Штайна и видел перед собой грустный взгляд доктора Симы Букер. Взгляд этот, как и взгляд убитого пациента, проникал, казалось, в самую суть вещей.
    
    
Следующая глава