– Меня всегда удивляло, – сказал инспектор Хутиэли, – как Эркюлю Пуаро удавалось даже во время отдыха на Ривьере сталкиваться с убийством? Иные могут всю жизнь прожить и ни разу не увидеть убитого человека, а тут, смотри-ка, именно профессиональный сыщик именно в нужный момент оказывается именно в нужном месте...
     – Да, – сдерживая смех, ответил Беркович, – это Агата Кристи не продумала. Отступила, так сказать, от жизненной правды.
     – Конечно! – воскликнул Хутиэли. – Все это очень неправдоподобно.
     – Согласен, – кивнул Беркович. – Я понял, на что вы намекаете. Мол, как только некий сержант Беркович отправился отдохнуть в Эйлат, так сразу в гостинице убили человека. Будто нарочно, чтобы Беркович смог продемонстрировать свои таланты.
     – Ты правильно меня понял, – усмехнулся Хутиэли.
     – Уж не намекаете ли вы, инспектор, – сурово сказал Беркович, – что я специально это убийство организовал?
     – Согласись, Борис, что это странно: как только ты отправился в...
     – Ну да, – невежливо прервал начальника сержант, – это я уже понял. Отныне я не буду останавливаться в отелях, а равно и в кемпингах, а также не буду ходить в театры и прочие увеселительные заведения. Ибо, достаточно мне где-то появиться, как там происходит убийство...
     – Не преувеличивай! – сказал Хутиэли. – Одно и даже два совпадения – еще не статистика. Но если это случится в третий и четвертый раз...
     – ...То мне лучше будет последовать примеру Пуаро и уволиться из полиции, чтобы заняться частным сыском.
     – Вот еще! Ты мне и здесь пригодишься, – заключил дискуссию инспектор. – А что касается жизненной правды, то в реальности случаются куда более странные совпадения, чем в романах. Помню, в прошлом году приехала к нам в гости тетя из Майами...
     Поскольку историю с тетей, нашедшей племянника по фотографии в местной газете, Хутиэли рассказывал уже по крайней мере пять раз, сержант повернулся к компьютеру и углубился в чтение вчерашней сводки происшествий. Инспектор продолжал развивать свою мысль, но Беркович воспринимал его слова лишь как ненавязчивый звуковой фон. Поэтому, когда Хутиэли неожиданно повысил голос, Беркович не сразу понял, что произошло.
     – Сержант, – резко сказал инспектор, – я к тебе обращаюсь!
     – Простите, – пробормотал Беркович, – зачитался...
     – Нашел что читать! – пожал плечами Хутиэли. – Ты хоть слышал, что я тебе говорил?
     – Боюсь, что...
     – Понятно. Звонил комиссар Пундак из Петах-Тиквы. У них ночью произошло убийство.
     – Меня там не было, – вставил Беркович.
     – Оставь свои шуточки, дело серьезное. Убит Арон Зюсс, личность в тех краях довольно известная, у него три продовольственных магазина и еще он играет... играл на бирже, причем довольно успешно.
     – Пундак приглашает нас участвовать в расследовании?
     – Нет, конечно, расследованием он будет руководить сам. А к нам обратился за помощью в проверке алиби одного из главных подозреваемых. Сейчас по факсу придут кое-какие материалы. Прочитай и займись. Не думаю, что это отнимет много времени, но все-таки отвлечет тебя от чтения вчерашней сводки.
     Открылась дверь, и в кабинет заглянула Дорит Ольмейда, одна из секретарей или, как ее называл Хутиэли, "око полиции".
     – Вам факс из Петах-Тиквы, инспектор, – сказала девушка.
     – Это ему, – Хутиэли показал, на чей стол положить три листка бумаги.
     Труп Арона Зюсса был обнаружен рано утром, когда домой после ночной прогулки с девочками вернулся Беня, семнадцатилетний сын убитого. Тело лежало в большой комнате, Зюсс был смертельно ранен двумя пулями, одна из которых попала в голову. Он попытался, видимо, доползти до телефона, но не сумел этого сделать. Самое странное, что два выстрела слышали все соседи – Зюсс жил на первом этаже двухэтажного коттеджа, и окно гостиной, выходившее на улицу, было открыто.
     "Было часа два ночи, – показал Дан Ривлин, сосед Зюсса со второго этажа. – Я проснулся от какого-то резкого хлопка. Секунду спустя раздался еще один хлопок, и я понял, что это выстрел. Я прислушался, но все было тихо, больше никто не стрелял. Тогда я повернулся на другой бок и спал до утра"...
     "Было два часа и семь минут, – показала Фрида Маркиш, квартира которой находилась в доме напротив. – Это я помню, потому что машинально взглянула на часы. Я смотрела телевизор, вообще я сова и раньше трех не ложусь... Откуда-то с улицы раздались два громких хлопка, я подумала, что это могут быть выхлопные газы от машины... Я подошла к окну и выглянула, но на улице не было машин, и тогда мне пришло в голову, что это выстрелы. Однако все было тихо, нигде никакого движения... Я постояла у окна минуту-другую и пошла досматривать сериал"...
     Выстрелы слышали еще два соседа. Один из них, Моше Грубер, даже позвонил в полицию, но на вопрос, где именно стреляли, он ответить не смог. Патрульная машина, прибывшая через десять минут, дважды объехала квартал, но ничего подозрительного не обнаружила. О том, что произошло убийство, в полиции узнали только утром.
     Подозрения у комиссара Пундака вызвали два человека, о которых было известно, что они часто бывали в квартире Зюсса, и, в частности, вечером перед убийством тоже посетили коттедж в Петах-Тикве. Первым был Соломон Эдельман, давний приятель Зюсса, заядлый биржевый игрок, у которого не было другого занятия – он то заколачивал крупные суммы и тогда с шиком тратил деньги, то в одночасье спускал все, что успевал выиграть, и тогда его жена грозила выбросить мужа из дома, а Соломон клялся, что больше никогда не будет иметь дела с акциями. Вчера вечером Соломон приехал к Зюссу в десять, а когда уехал – не видел никто.
     Вторым подозреваемым стал джазовый музыкант Биби Кабира, игравший в ресторане отеля "Шератон" в Тель-Авиве. Кабира был знаком с Зюссом года два, связывали этих людей какие-то совместные финансовые операции. Кабира приехал к Зюссу, когда ресторан закрылся, в первом часу ночи. О чем он говорил с хозяином и когда уехал, не было никаких сведений.
     Вопрос заключался в том, оставался ли кто-то из этих людей в коттедже до семи минут третьего, когда прозвучали выстрелы. Эдельман жил недалеко от Зюсса, в Бней-Браке, это была территория, где комиссар Пундак чувствовал себя хозяином. Он немедленно явился к Эдельману домой, изъял для экспертизы принадлежавший хозяину пистолет (проверка на месте показала, что оружием давно не пользовались) и устроил Соломону и его жене Эстер допрос с пристрастием. Эстер утверждала (вопли ее слышны были на соседней улице), что муж вернулся домой в полночь, был трезв и спал до утра, как младенец, успев, правда, исполнить свои супружеские обязанности. Соломон подтвердил все, сказанное женой, добавив, что, уезжая, оставил Арона одного и, естественно, живого.
     Похоже было, что Эдельман действительно не имел к убийству никакого отношения. Оставался Биби Кабира, который жил на своей вилле в северном Тель-Авиве. Пундак с удовольствием нагрянул бы к Кабире сам, но для этого требовалось разрешение, поскольку формально это была не его территория. Поэтому...
     – Понятно, – сказал Беркович. – Уже потеряно много времени, инспектор.
     – Да, – кивнул Хутиэли. – Поезжай, разберись с этим Кабирой. Твоя задача – проверить алиби. Расследование ведет Пундак, пусть сам и расхлебывает кашу...
     Берковичу пришлось долго звонить в дверь. Кабира открыл минут через десять, глаза у него были заспанными, и он долго не понимал, чего от него хотят. Где он был ночью? А почему, собственно, это так важно? Услышав о смерти Зюсса, Кабира долго смотрел в одну точку, а потом пришел наконец в себя и засуетился.
     – Думаете, это я его... э... – бормотал он. – Ничего подобного, клянусь... У меня и пистолета нет, и права на ношение оружия... Можете хоть все обыскать... И вообще, я был у Арона несколько минут. Этот, как его... Эдельман тоже приезжал, но раньше, я его не застал... Я передал Арону деньги... Сколько? Три тысячи я был ему должен... И уехал, потому что... О! Так я вам сейчас покажу!
     Кабира хлопнул себя по лбу с такой силой, что Беркович подумал: музыкант хотел вышибить себе мозги. В следующую секунду Кабира бросился к лестнице, которая вела на второй этаж, и сержант поднялся следом, стараясь держаться поближе к "объекту". Наверху оказалась только дверь на крышу, распахнутая настежь. Крыша виллы была своеобразным летним салоном под открытым небом – здесь стояли диван, журнальный и сервировочный столики, кресло-качалка, куда Кабира немедленно и повалился, будто его не держали ноги.
     – Уф, – шумно вздохнул он. – Хотите выпить? Кола в той бутылке, видите?
     – Вижу, – сказал Беркович. – Но вы не ответили на мой вопрос: можете ли вы доказать, что после часа ночи и до утра находились здесь? Вы понимаете, что вас могут обвинить...
     – Чушь! – воскликнул Кабира, раскачиваясь в кресле. Он уже вполне пришел в себя и, похоже, разговор с сержантом даже начал доставлять ему удовольствие. – Я был дома и легко вам это докажу. Я наблюдал за метеорами, вот что я делал ночью!
     – За метеорами? – удивился Беркович.
     – За метеорами! – повторил Кабира. – Вы не знаете? Сегодня ночью прошел метеорный дождь, об этом все газеты писали! Я человек романтического склада, поэтому после работы заехал к Арону, отдал деньги и поспешил домой. Поднялся сюда и до трех часов следил за метеорами. А потом пошел спать. Могу доказать, нет проблемы! Я фотографировал небо своим "поляроидом". Ни черта, конечно, не получилось, я думал, что смогу сфотографировать след метеора, но "поляроид", видимо, не предназначен для ночных съемок. Но время! На фотографии ведь отпечатывается дата и время съемки! Вон там посмотрите, сержант, на журнальном столике.
     Беркович взял в руки стопку фотографий. Фотоаппарат, о котором говорил Кабира, лежал здесь же. Неизвестно, каким Кабира был музыкантом, но фотограф из него оказался никудышним. Чернота, только на двух снимках из восьми виден был бледный серп луны. Но время отмечено – это факт. Беркович перебрал фотографии – первая была сделана в час тридцать две минуты, последняя, восьмая, в два часа двадцать девять минут.
     – Вы могли сделать эти снимки и на улице рядом с домом Зюсса, – равнодушно сказал Беркович.
     – Позвольте! – заволновался музыкант. – Поглядите, там видны огни на крыше центра Азриэли. С крыши моего дома они видны, а из Петах-Тиквы – никак!
     И это тоже было правдой: три характерно расположенных огонька – пурпурный, белый и желтый – едва заметно пропечатались в левом нижнем углу четырех снимков.
     Что ж, если так, то Кабира действительно никак не мог оказаться в два часа семь минут в коттедже Зюсса... Надежное алиби.
     "Слишком надежное", – подумал Беркович. Он взял в руки фотоаппарат и сверил числа в окошечке с временем на своих часах. Разница составила одну минуту. Значит, Кабира не соврал, и в два часа он был здесь, пялился в небо и...
     – Надежное алиби, – сказал Беркович. – Вы позволите изъять аппарат и фотографии, их нужно будет использовать в качестве вещественных доказательств. Сейчас я составлю протокол...
     – Пожалуйста, – величественно кивнул Кабира. – Я честный человек, мне нечего скрывать.
     – Его честность, – сказал сержант Беркович инспектору Хутиэли полчаса спустя, – с самого начала вызывала сомнения. Слишком уж он играл на публику. Когда я увидел фотографии, то не сразу понял... Видите ли, инспектор, он подвел электронный таймер фотоаппарата на два часа назад, а потом, сделав снимки, опять выставил точное время. Но луна... Господин Кабира забыл о луне. Она восходит сейчас около половины четвертого.
     – Он ведь музыкант, а не астроном, – хмыкнул Хутиэли.
     – А я, по-вашему, астроном? – поднял брови Беркович.
     – Ты – полицейский, Борис. Значит, когда нужно, и астроном тоже. Я прав?
     – Возможно, – сказал Беркович. – Видите ли, подумав о том, что Кабира мог соврать, я посмотрел календарь, вот и все.
    
     Следующая глава