– Если честно, – сказал сержант Беркович, – я не получил удовольствия. К тому же, я знаю кое-какие обстоятельства, и потому личность режиссера мне несимпатична.
     – При чем здесь личность режиссера? – рассердилась Наташа. – Ты можешь смотреть спектакль, не думая о своих полицейских штучках?
     – Могу, – вздохнул Беркович и взял Наташу под руку. Они возвращались из театра, Наташа давно хотела посмотреть "Служанок" в постановке Виктюка, но лишь сейчас, во время очередных гастролей театра в Израиле, ей удалось не только выкроить время самой, но еще и уговорить Бориса – у сержанта изначально было предубеждение против этого режиссера.
     – Могу, – повторил Беркович, – но мне, как мужчине, не может нравиться, когда бьют по лицу женщину.
     – Почему ты веришь слухам? – возмутилась Наташа. – Мало ли что говорят о талантливом человеке!
     – Инспектор Бирман, – сказал Беркович, – третий день разбирается с жалобой импрессарио Бендецкой.
     – Какой ты все-таки... – обиженно сказала Наташа. – Я говорю о новом театральном стиле, о потрясающих средствах выразительности, а ты – ударил он ее, не ударил...
     – Не будем ссориться, – примирительно сказал Борис, – а то накликаем.
     – Что накликаем? – не поняла Наташа.
     – Вот позвонит сейчас мой шеф...
     – У тебя свободный вечер! – возмутилась Наташа.
     – Ну... Пока же никто нам не мешает.
     Именно в этот момент и зазвонил висевший в футляре на поясе Берковича мобильный телефон.
     – Если это твой Хутиэли... – грозно сказала Наташа.
     Разумеется, это оказался именно инспектор. Похоже, что и его оторвали от какого-то занятия, более приятного, чем расследование преступлений.
     – Борис, – сказал Хутиэли скрипучим голосом. – Извини, что мешаю наслаждаться пьесой...
     – Пьеса уже закончилась, – сказал Беркович, – мы с Наташей гуляем и ведем театроведческий спор.
     – Далеко от театра? – поинтересовался инспектор.
     – Нет, – с недоумением ответил Беркович. – Мы только вышли... А какое это имеет значение?
     – В квартале от театра, – объяснил Хутиэли, – произошло убийство. Я могу, конечно, послать сержанта Финкеля, он сейчас дежурит, но пока Финкель прибудет на место, и к тому же...
     – Да, я понимаю, – сказал Беркович. О том, как Хутиэли не любит поручать Финкелю сложные дела, Берковичу было хорошо известно. – Бригада на месте?
     – Да, эксперт с фотографом выехали. Я сказал Хану, что ты присоединишься чуть позже. Разберись там со свидетелем.
     "Он был уверен, что я не откажусь, – подумал Беркович. – Черт побери, но ведь сейчас действительно не мое время! Пусть посылает Финкеля"...
     – Хорошо, инспектор, – сказал Беркович, – говорите адрес.
     – Боря, – возмущенно заявила Наташа, когда сержант закончил разговор, – твой начальник считает, что ты у него раб?
     – Наташенька, – вздохнул Беркович, – такая у меня работа. Я выбрал ее, ты выбрала меня, так что...
     – Ах, ты выбрал ее? Я-то думала, что ты выбрал меня, как я тебя!
     – Будем ссориться? – примирительно сказал Беркович. – Если хочешь, я вызову тебе такси, а если не хочешь ехать домой, то можешь присоединиться ко мне и поглядеть, как работает полиция.
     – А... можно? – растерянно спросила Наташа. – И вообще... там кровь...
     – Мне, – объяснил Беркович, – шеф поручил работу со свидетелем и первоначальные следственные действия. Пока мы дойдем до места, тело уже увезут.
     – Пошли, – решительно сказала Наташа и взяла Бориса под руку.
     В переулке, куда молодые люди свернули с улицы Иерушалаим, было темно, как на северном полюсе в полярную ночь. Фонари горели только в дальних палисадниках, окружавших небольшие домики, которые только при большой игре фантазии можно было назвать виллами. Это были одноэтажные строения времен, пожалуй, еще британского мандата. У одного из домиков стояла полицейская машина.
     – Это вы, сержант? – окликнул Берковича знакомый голос, и на свет выступила грузная фигура патрульного Моди Ялона. – Инспектор предупредил, чтобы я... А это кто с вами?
     – Мы возвращались из театра, – объяснил Беркович, – не мог же я отправить девушку домой без сопровождения. Инспектор сказал, что есть свидетель. Где он?
     – Свидетель, – вздохнул патрульный. – Когда мы подъехали...
     – Кстати, кто вызвал полицию? – поинтересовался сержант.
     – Вернулась домой жена убитого и наткнулась на тело мужа. Рон Каспи лежал у распахнутой входной двери – головой наружу, ногами в прихожей. Убит ударом ножа в сердце. Женщина в шоке.
     – Понимаю. С ней пока разговаривать бессмысленно. Так что свидетель?
     – Это мы думаем, что он все видел. Не мог не видеть, поскольку весь вечер красил забор возле своего дома. Краска в одном месте чуть подсохла, а в другом еще совершенно мокрая. Хан утверждает, что этот человек работал кистью примерно с пяти до восьми. А с того места, где он стоял, отлично видна входная дверь домика Каспи. Убили беднягу, когда было еще светло – если верить времени смерти, установленному экспертом...
     – Не помню, чтобы Хан ошибался в определениях, – вставил Беркович.
     – Значит, – резюмировал Ялон, – Бени Бармин должен был видеть убийцу.
     – Так в чем проблема?
     – Он утверждает, что ничего не видел, ничего не знает, на дом Каспи не смотрел и вообще занимался только своим делом – красил забор.
     Беркович вздохнул и посмотрел в сторону Наташи, слушавшей разговор, затаив дыхание. Взгляд ее выражал полную уверенность в том, что сейчас ее любимый Боренька покажет всем этим остолопам, как находить преступника по горячим следам.
     – Не вижу зацепки, – сказал Беркович. – Если человек утверждает, что ничего не видел, то как заставить его изменить показания? Нужны улики, доказательства...
     – По-моему, – заметил Ялон, – этот Бармин перепугался, потому что знает убийцу. Он ведь живет рядом с Каспи тридцать лет, видел всех, кто ходил к соседу, а Каспи этот – личность темная, я узнавал: он значится в картотеке, пять лет назад вышел из тюрьмы, сидел за сутенерство.
     – Допустим, ты прав, – согласился Беркович. – Но не вижу, как твое мнение может помочь делу.
     – Боря, – тихо сказала Наташа. – Ты хочешь сказать, что если человек видел убийцу, нет способа заставить его сказать правду?
     – Интересно, какой? Пытать его, что ли? – спросил сержант. – Способ только один: доказать, что человек лжет. Тогда его можно привлечь за лжесвидетельство.
     – Ну так докажи! – воскликнула Наташа.
     Беркович и Ялон одновременно хмыкнули и пожали плечами.
     – Наташенька, – сказал сержант, – постой тут несколько минут, я осмотрюсь немного. Поговори с Моди, он знает массу историй...
     – Хорошо, – кивнула Наташа, поняв, что жених вовсе не собирается складывать руки, как ей сначала показалось.
     Беркович подошел к двери дома Каспи, но тело уже убрали, а прибывшие медики и полицейские натоптали так, что обнаружить чьи-нибудь следы было затруднительно. Да и смысла не имело; сержант понимал, что единственная возможность сдвинуть следствие с мертвой точки – это добиться, чтобы Бени Бармин назвал имя убийцы. Если, конечно, Ялон прав, и все обстояло именно так, как описал эксперт.
     Беркович пересек узкую нейтральную полосу и подошел к забору, отделявшему участок Каспи от такого же точно участка, принадлежавшего Бармину. Попробовал пальцем краску – действительно, забор недавно покрасили, прошло не больше двух-трех часов. Однако ни у забора, ни в пределах видимости Беркович не обнаружил ни ведерка с краской, ни кисти. Видимо, Бармин закончил красить еще до прибытия полиции и поспешил убрать инструмент. Куда?
     Сержант опустился на колени и обнаружил на песчаной дорожке следы краски – кто-то шел здесь с ведерком, из которого капало. Следов было несколько; судя по всему, Бармину пришлось по меньшей мере три раза наполнять ведерко. Беркович пошел вдоль следа и пришел к небольшому сарайчику, дверь которого была распахнута. Внутри стоял старый мотоцикл и лежали на полках инструменты. Пятилитровая емкость с краской стояла у входа, а рядом валялось небольшое, меньше литра, ведерко. Малярная кисть была аккуратно опущена в емкость с растворителем. Похоже, что Бармин спокойно закончил красить, вернулся с пустым ведерком в сарай, помыл кисть и опустил ее в растворитель, а потом отправился домой. Человек действовал так, будто ничего не произошло, и это говорило против версии Ялона.
     Беркович вышел из сарая и пошел по следам к участку Каспи. Пройдя почти две трети пути, он остановился, вгляделся в след и пошел обратно, вглядываясь в расположение капель краски. Сержант вернулся к сараю и минуты две постоял в задумчивости. Потом кивнул сам себе и решительно направился к дому Каспи.
     Бени Бармин, сосед убитого, мужчина лет пятидесяти, лысый, как колено, мрачно сидел на кухне в обществе эксперта Хана.
     – А, сержант! – встретил Хан Берковича. – Поговорите с этим господином, а то его придется отпустить. Он утверждает, что ничего не видел.
     – Сержант! – воскликнул возмущенный Бармин. – Я действительно ничего не видел! На каком основании меня тут держат? Я буду жаловаться!
     Беркович уселся на стул и минуту смотрел на Бармина, не отрываясь. Тот забеспокоился.
     – Послушайте, сержант... – начал он тоном ниже.
     – Нет, это вы послушайте, – резко сказал Беркович. – Вы знаете имя убийцы, а он, не исключено, тоже вас видел, и потому ваша жизнь в опасности...
     – Чушь, – буркнул Бармин. – Не давите мне на психику, сержант.
     – Давить вам на психику будет суд, – пожал плечами Беркович, – когда будет судить вас по обвинению в лжесвидетельстве.
     – Чушь! – повторил Бармин.
     – Видите ли, – сказал сержант, – я докажу на суде, что вы сегодня солгали. Хотите скажу – как? Вижу, что хотите. Так вот, вы несколько раз наполняли ведерко, когда красили забор. Точнее – три раза. Два раза вы шли от забора к сараю и обратно медленным и равномерным шагом – это легко видно по следам. На третий раз вы тоже направились к сараю медленно, расстояние между каплями было небольшим. Но на половине пути вы вдруг перепугались и побежали, делая огромные прыжки. Расстояние между каплями, падавшими из ведерка, увеличилось втрое! Любой эксперт посчитает это доказательством. Что скажете, Рон?
     – Безусловно, – кивнул Хан, – это доказательство. Я готов подписать заключение, как только увижу след.
     – Что же вас так напугало, Бени? – продолжал Беркович. – Если бы вы просто увидели, как некто убил соседа, вы бы спрятались за ближайшее дерево, переждали и потом вызвали полицию. Но вы пустились наутек – значит, убийца увидел вас, и вы подумали, что он захочет убрать свидетеля. Вы и сейчас так думаете. Вот почему вы не сообщили в полицию. И вот потому я говорю, что ваша жизнь в опасности.
     – Можно подумать, что полиция сможет меня защитить, – опустил голову Бармин.
     – Сможет, – твердо сказал Беркович, – если вы скажете правду. Мы возьмем убийцу, и вы будете в безопасности. Итак?
     – Менахем, – буркнул Бармин. – Фамилию его я никогда не знал, а кличка у него Кролик, потому что у него длинные оттопыренные уши...
     Полчаса спустя Беркович прощался с Наташей на пороге ее дома. Довез их Моди Ялон, предложил подбросить и сержанта, но Беркович, поблагодарив, отказался.
     – Ну как вечер? – спросил он. – Жалеешь, что отвлеклась от спектакля?
     – Что спектакль? – улыбнулась Наташа. – Ты сыграл лучше, чем все эти актеры, что дрыгались на сцене.
     – Ах, так все-таки дрыгались! – картинно возмутился Беркович. – А ты говорила...
     – Могу я изменить свои показания? Или ты и меня привлечешь к суду за лжесвидетельство? – сказала Наташа, оставив за собой последнее слово.
    
     Следующая глава