– Наверное, – сказала Наташа, – придется сдать билет на спектакль.
     – Почему? – удивился старший сержант Беркович. – Ты прочитала плохую рецензию?
     – Мы не сможем пойти в театр, потому что ты поздно вернешься домой.
     – С чего ты взяла? Я сегодня работаю до шести.
     – Ты читал утренние газеты? – спросила Наташа. – Пишут, что поздно вечером на вилле в северном Тель-Авиве убили женщину. Удивляюсь, почему тебя не подняли среди ночи...
     – А я теперь редко выезжаю с оперативной бригадой, – объяснил Беркович. – Стал большим начальником, видишь ли. Надо тебе сказать, Наташа, мне это не очень нравится – привык осматривать место происшествия своими глазами.
     Разговаривая с женой, старший сержант просматривал "Едиот ахронот". На первой полосе была помещена фотография женщины лет семидесяти, заголовок гласил: "Ревекка Розенфельд убита неизвестным грабителем".
     – Ну вот, репортеры уже все расследовали, – пробормотал Беркович.
     – Так я сдам билеты? – спросила Наташа.
     – Не торопись. Может, удастся закончить не очень поздно...
     – Очень неприятная история, – сказал инспектор Хутиэли, когда Беркович вошел к нему в кабинет, и протянул компьютерную распечатку – протоколы ночных допросов, проведенных по горячим следам сержантом Гореликом. – Кроме убитой, на вилле было три человека, и каждый из них мог убить Ревекку Розенфельд.
     – В газетах пишут, что на вилле был грабитель, – проявил Беркович свою осведомленность, и Хутиэли поднял глаза к потолку, показывая, что он думает о версиях, приходящих на ум газетчикам.
     – О грабеже и речи быть не может, – сказал он. – После восьми вечера вилла представляла собой неприступную крепость. Впрочем, прочитай протокол, сам убедишься.
     Ревекка Розенфельд, семидесяти трех лет, жила на вилле вместе с племянниками – Давидом и Даниэлем, молодыми людьми, сыновьями ее сестры Ханы, умершей несколько лет назад. Обе женщины рано потеряли мужей и очень дружили. У Ревекки детей не было, а Хана родила двух. Дэви и Дани росли непоседами и не очень-то думали о будущем, находясь под опекой двух любивших их женщин. Дэви был старше Дани на два года, но разница эта почти не ощущалась.
     Сестры купили виллу, чтобы не разлучаться друг с другом, но Хана умерла, и ее дети жили теперь с тетей. К старости у Ревекки развилась подагра, и она наняла сиделку, Лею, к которой привыкла, как привыкают к удобному костылю. Лея убирала, готовила и помогала хозяйке передвигаться. Впрочем, если не было приступов боли, Ревекка прекрасно передвигалась сама.
     Вчера вечером Дэви вернулся рано (после армии он пошел учиться в университет), а Дани задержался до восьми – он работал в туристическом агентстве. Около половины девятого Лея, как она это всегда делала, заперла дверь, проверила, закрыты ли окна (хозяйка очень не любила сквозняков) и отправилась на кухню мыть скопившуюся за день посуду. Мальчики поднялись на второй этаж, где были расположены их комнаты, и смотрели телевизор – показывали футбольный матч на первенство Европы. В десять матч закончился, и Дэви ушел спать. Дани остался в салоне, он хотел поработать над рекламным проспектом фирмы.
     Около полуночи Лея закончила уборку в кухне и пошла к себе. Ее комната находилась на первом этаже напротив спальни хозяйки. Лея вышла в салон и обомлела: Ревекка лежала возле дивана в халате, накинутом поверх ночной рубашки, на затылке женщины запеклась кровь, рядом валялось орудие убийства – бронзовая фигурка, изображавшая обезьяну.
     На вопль Леи прибежал сначала Дани, а минуту спустя и Дэви, протирая глаза, спустился в холл. Не было сомнений в том, что Ревекку убили, но не было сомнений и в том, что ее убить не могли – дверь по-прежнему была заперта изнутри, а беглый осмотр показал, что и окна оставались закрытыми.
     Полицейский патруль прибыл четверть часа спустя. Сержант Горелик, не отличавшийся особой щепетильностью, осмотрел место происшествия и сказал:
     – Если никто не мог войти снаружи, значит, убил кто-то вас троих. Логично?
     Это действительно выглядело логично, особенно после того, как выяснилось: согласно завещанию, составленному Ревеккой после смерти мужа, все ее состояние должно было отойти племянникам Даниэлю и Давиду, а Лее хозяйка дарила два бриллиантовых кольца и четыреста тысяч шекелей, достаточных для приобретения небольшой квартирки в Тель-Авиве.
     По мнению сержанта Горелика, убил либо кто-то из племянников, либо сиделка. Он задержал всех троих, и теперь они ждали в камерах либо освобождения, либо решения судьи о продлении срока предварительного заключения.
     – В протоколе ты этого не найдешь, – сказал инспектор, когда Беркович закончил чтение, – но Горелику удалось узнать, что Давид недавно крупно проигрался в одном из подпольных казино, и должен около трехсот тысяч шекелей. Даниэлю неделю назад предложили войти в очень перспективное дело, и ему срочно нужны сотни две тысяч. А сиделка присмотрела себе неплохую квартиру, но деньги нужны были срочно и...
     – И она убила хозяйку? – недоверчиво сказал Беркович. – По-моему, все это фантастика. Нужно быть полным идиотом, чтобы убивать человека, а потом навлекать подозрения на себя же.
     – Согласен с тобой. Но факты... На виллу действительно невозможно было проникнуть снаружи.
     – Следствие поведу я? – спросил Беркович и, увидев утвердительный кивок инспектора, принял решение: – Начну допрос с Леи. И немедленно. Иначе судья отпустит всех троих – вряд ли он согласится продлить срок заключения без дополнительных улик.
     Лея Бухман произвела на старшего сержанта приятное впечатление. Ясный взгляд, хорошая улыбка, видно, что добрая женщина.
     – Почему Ревекка была в салоне, а не в своей комнате? – спросил Беркович. – Она ведь уже должна была спать, верно?
     – Да, – кивнула Лея. – Я помогла ей раздеться и лечь. А потом пошла мыть посуду.
     – Слышали какой-нибудь шум?
     – Нет. Но у меня текла вода из крана, шумела стиральная машина...
     – Мог ли кто-то позвонить в дверь? Вы не расслышали, а Ревекка услышала, поднялась, открыла и...
     – Что вы говорите? – воскликнула Лея с неожиданным напором. – Если кто-то вошел, как он потом ушел? Дверь была заперта, я сама видела!
     – Госпожа Бухман, – мягко сказал Беркович. – Своими показаниями вы фактически обвиняете в убийстве одного из братьев. Или обоих вместе.
     – Господи, да как же? Они и мухи не обидят!
     – Как быстро прибежал Даниэль, когда вы закричали?
     – Сразу и прибежал. А за ним Дэви.
     – Значит, ваш крик они услышали, а крика Ревекки – нет?
     – Так ведь и я не услышала тоже...
     – Хорошо, – сказал Беркович, – мы еще поговорим до того, как вас повезут в суд.
     Допросы Даниэля и Давида не дали практически никакой новой информации. Оба молодых человека настаивали на том, что до десяти смотрели футбол, потом Давид пошел спать, а Даниэль оставался в салоне второго этажа до тех пор, пока не услышал крик Леи. В показаниях не содержалось противоречий, и Беркович подумал было, что братья, сговорившись, убили тетю вдвоем. Впрочем, мысль эта мелькнула и исчезла – доказательств у старшего сержанта не было.
     Отпустив братьев, Беркович принялся изучать другие материалы дела – кроме протоколов, здесь были биографические сведения, которые группе Горелика удалось получить за ночь и в первые утренние часы. Да, у Давида был долг, а Даниэль нуждался в деньгах, чтобы начать свое дело, и Лее деньги тоже были нужны позарез... Хотя последнее было и не очень понятно, ведь сиделка жила с Ревеккой уже много лет и не собиралась покупать квартиру – ей это было просто ни к чему.
     Подумав немного, Беркович вернулся к первым страницам, где сержант Горелик вскользь упоминал о том, что Лея была замужем, но развелась пятнадцать лет назад, и ее единственный сын Асаф жил с отцом, изредка навещал мать и вел после армии довольно непутевый образ жизни, не отличаясь в этом, впрочем, от собственного отца. Не могла ли Лея покупать квартиру для Асафа, а не для себя?
     В такой постановке вопроса был резон, и Беркович еще раз вызвал из камеры сиделку.
     – Ваш сын Асаф, – сказал он. – Какие у вас отношения? Часто ли он к вам приходит?
     Реакция Леи на этот вопрос оказалась для Берковича совершенно неожиданной. Во взгляде женщины возникло выражение животного ужаса, Лея приподнялась на стуле и неожиданно начала заваливаться вбок. Беркович успел подхватить Лею, прежде чем она упала на пол.
     Прошло несколько минут, прежде чем сиделка пришла в себя.
     – Что... – прошептала она. – Что вы хотите сказать? Асаф здесь ни при чем. Это я... я убила хозяйку. Я! Я!
     – Вряд ли, – вздохнул Беркович. – Вы ниже Ревекки ростом, а удар был нанесен сверху. Расскажите лучше правду, Лея. Ведь Даниэль с Давидом не виноваты, верно? И на себя наговаривать не нужно тоже. Вы сами открыли сыну дверь?
     – Нет... – прошептала Лея, сцепив пальцы так, что костяшки побелели. – Это она... Ревекка... Я действительно не слышала, у меня вода текла...
     Два часа спустя, после того, как судья Мордехай, отпустив братьев домой, продлил на трое суток срок заключения Леи и выдал постановление о задержании Асафа Бухмана, старший сержант Беркович рассказывал инспектору Хутиэли:
     – Сын приходил довольно часто и требовал денег, у Леи их не было, но Асаф знал о завещании, поскольку Ревекка не делала из этого секрета. Вчера вечером он пришел опять, был пьян, позвонил, мать не услышала, Дани с Давидом смотрели футбол, и на звонок из спальни вышла Ревекка. Открыла дверь, увидела Асафа и начала его отчитывать – он, мол, пьяница, мучает мать, и вообще плохо кончит. Тот вышел из себя... К тому же, Асаф давно ненавидел Ревекку за то, что у нее были деньги, которыми она, по его мнению, совершенно не умела пользоваться. В общем, он схватил статуэтку и... На крик Ревекки Лея выбежала из кухни и увидела собственного сына над телом хозяйки. Первое, что она сделала – прогнала Асафа и велела выспаться. Потом начала соображать, как выгородить сына. О нем Горелик наверняка подумал бы, если бы узнал, что на виллу кто-то приходил. Значит, нужно было создать видимость того, что вилла была отгорожена от мира, и убить Ревекку мог только кто-нибудь из жильцов. О себе Лея не думала, судьба Дани и Дэви ее тоже не очень волновала. Она заперла дверь и стала кричать. Прибежал Даниэль... Ну, дальше вы знаете.
     – Господи, – сказал Хутиэли, – как разрушительны бывают материнские инстинкты!
     – Если бы Лея могла рассуждать здраво, – заметил Беркович, – она поступила бы иначе. Нужно было оставить дверь распахнутой, тогда версия о грабеже пришла бы в голову не только репортерам. Иди потом, ищи ветра в поле...
     – Асаф все равно попал бы под подозрение, – возразил инспектор. – Нет, инстинкт подсказал правильно. Жаль. Теперь Лею будут судить за соучастие...
     – Когда у нас с Наташей будет ребенок, – сказал Беркович, – я уж постараюсь, чтобы у него не было финансовых проблем.
     – Вот еще один пример вредного родительского инстинкта, – назидательно произнес Хутиэли.
    
     Следующая глава