– Вообще-то, – сказал инспектор Хутиэли, – у них там своя группа расследования, посольство – не израильская территория. Но посол обратился к генералу, они с ним знакомы не первый год, и попросил содействия. А генерал, естественно, приказал нашему отделу...
     Что-то шеф сегодня слишком много разговаривает, – подумал старший сержант Беркович. – Наверняка волнуется.
     Когда полицейская машина подъехала к дому, где располагалось посольство Германии, Хутиэли и Берковича поджидали патрульный Добман и мужчина в штатском, как потом оказалось – руководитель службы безопасности посольства Рудольф Бергман.
     Рассказ его был коротким и мало что прояснял.
     Вечером посол устроил прием в честь полета немецкого астронавта на борту американского челнока. Все было как обычно – небольшая речь, фуршет, приватные беседы. Напитки, естественно, разносили вышколенные официанты, приглашенные из гостиницы "Хилтон".
     Французский консул Арман Легран отделился от толпы, чтобы побеседовать о делах с немецким коллегой Вингвассеном. Они отошли в дальний угол гостиной и стояли там, тихо переговариваясь. Когда они взяли у проходившего мимо официанта бокалы с вином, Виндгассен вспомнить не смог – прошло довольно много времени.
     Сделав очередной глоток, Легран поставил бокал на деревянный барьерчик, около которого происходила беседа, но несколько секунд спустя лицо француза приобрело землистый оттенок, он захрипел, схватился за горло...
     Когда через пять-шесть минут прибыла "скорая", сделать было уже ничего нельзя. Консула увезли в больницу, но он скончался в дороге на руках парамедиков.
     – Вы полагаете, что это отравление? – спросил инспектор.
     – Без сомнения, – сказал Бергман. – Мне хорошо знакомы внешние признаки. Синтетический яд, очень сильный, достаточно растворить миллиграмм в стакане воды или вина, а потом сделать всего один глоток. Смерть наступает в течение четверти часа.
     Хутиэли, Бергман и следовавший за ними Беркович вошли в зал посольства, где происходил прием. Бергман подвел полицейских к деревянному барьерчику, отделявшему общий зал от стоявших отдельно кресел. На краю барьерчика стояло два бокала.
     – Мы ничего не трогали, – предупредил Бергман. – Я с самого начала хотел, чтобы экспертизу делали в израильской полиции, и потому предложил вам принять участие в расследовании.
     Оба бокала были опорожнены наполовину.
     – Легран пил из этого, – показал Бергман. – Это известно со слов Виндгассена.
     Появился эксперт Хан и сразу приступил к делу.
     – Давайте пока поговорим с господином Виндгассеном, – предложил Хутиэли. – Только не здесь, найдите свободную комнату.
     Несколько минут спустя инспектор сидел за столом в комнате секретаря посольства, Беркович сел в углу за журнальным столиком, а Бергман, приведя Виндгассена, примостился на диванчике. Разговор шел по-английски, и Беркович напряженно переводил в уме.
     – Расскажите, пожалуйста, как было дело, – попросил Хутиэли. – Я бы не хотел вас прерывать, поэтому вспомните каждую деталь, вы же понимаете, как это важно.
     – Конечно, – пробормотал Виндгассен. – Мы говорили с Арманом об одной совместной программе. В центре зала была толчея, и мы отошли к барьеру. Я не помню, когда проходил официант, мы взяли по бокалу и продолжали разговор. Делали глоток и ставили бокалы на барьер.
     – Кто-нибудь проходил мимо? – спросил инспектор. – Я хочу сказать: была ли у кого-нибудь возможность незаметно для вас бросить капсулу с ядом в бокал господина Леграна?
     – Конечно! – энергично кивнул Виндгассен. – Не знаю, как Арман, но я вообще не обращал внимания на свой бокал. Когда хотелось, брал его, делал глоток и ставил на место. Беседа была интересной, и меня не интересовало окружающее. Думаю, что и Армана тоже.
     В дверь постучали, и в комнату вошел эксперт Хан.
     – Инспектор, – сказал он, – можно вас на минуту?
     Бергман сделал предостерегающий жест, и Хутиэли понимающе кивнул.
     – Говорите, Рон, – сказал инспектор. – Здесь все свои.
     – Видите ли, господа, – с некоторым смущением сказал Хан, – в бокалах, что были мне предложены, нет никаких следов яда. Возможно, я ошибаюсь, поскольку проводил анализ, как вы видели, в полевых условиях, но вероятность ошибки весьма невелика. Я бы сказал – почти нулевая. То есть, в вине, конечно, может быть яд, но не такой, чтобы убить человека за несколько минут.
     – Вы хотите сказать, – нахмурился Бергман, – что господин Легран умер не от яда?
     – О! – воскликнул Хан, поднимая вверх обе руки. – Я лишь хочу сказать, что яда не было в вине. Господин Легран был отравлен иным способом. Об этом же свидетельствуют отпечатки пальцев. Их всего два типа. Один принадлежит Леграну, а второй, скорее всего, – официанту, разносившему напитки. Других отпечатков нет.
     – Это невозможно! – воскликнули одновременно Бергман и Виндгассен.
     – Арман ничего не брал в рот, кроме вина, – добавил консул.
     – Я взял оба бокала, – сказал эксперт, – и сделаю надежный анализ. Часа через два будет известно точно...
     – Насколько я знаю Хана, – сказал инспектор, когда эксперт вышел, – окончательный результат не будет отличаться от предварительного.
     – Это невозможно! – опять повторил Виндгассен.
     – Борис, – обратился инспектор к Берковичу, – допроси свидетелей из приглашенных гостей, а я поговорю с сотрудниками посольства. Господин Бергман, вы останетесь здесь?
     – Да, – сказал немец. – Уверен, что убийца – в числе приглашенных, а не среди наших сотрудников.
     Полицейские вышли в холл, и Бергман обратился к стоявшим в отдалении мужчинам:
     – Господа, инспектор Хутиэли хочет поговорить с нашими сотрудниками, а старший сержант Беркович снимет показания с гостей посольства. Пожалуйста, сотрудники пусть пройдут в приемную, а гостей приглашаю за нами.
     Гостей было двенадцать человек, и пятерых Беркович отправил домой, поскольку сразу выяснилось, что они все время, когда Виндгассен беседовал с Леграном, стояли на балконе, это подтвердил и Бергман. Осталось семеро: аргентинский военный атташе, два сотрудника британского посольства, испанский и шведский консулы, и двое французов, пришедших с Леграном. Беркович решил начать с французов.
     Первым вызвали Мишеля Бонье, секретаря, работавшего с Леграном уже около десяти лет.
     – Вы наблюдали за консулом? – спросил Беркович. – Вы с ним так давно работаете, что хотя бы краем глаза должны были...
     – Конечно, – кивнул Бонье. – Мы с Клодом бродили по залу, знакомых не было, и нам приходилось развлекать друг друга. Я видел, как господин консул беседовал с немцем.
     – Кто-то подходил к ним?
     – Многие. Проходили мимо, некоторые останавливались поблизости...
     – Кто-нибудь подходил к консулу так близко, чтобы... Ну, может быть, мог коснуться его рукой... Или иным предметом...
     – Иным предметом? – удивился Бонье. – Нет, конечно! Зачем?
     – Пока неизвестно, как именно был внесен яд, – объяснил Беркович.
     – Разве не в вине?
     – Нам нужно проверить все варианты, верно? – уклонился от ответа старший сержант.
     – Понимаю... Нет, никто не подходил к консулу вплотную, если вы это имеете в виду. Потом, когда консул упал и началась суматоха... Тогда, конечно. Но это уже не имело значения, верно?
     – Да, – согласился Беркович. – Спасибо, подождите, пожалуйста, в холле.
     Вторым он вызвал Клода Фаринеля, работника консульского отдела. Фаринель выглядел подавленным, что было естественно, но в выражении его лица Берковичу почудилось что-то еще – озабоченность или удивление, или обе эти эмоции, а может, просто похожие.
     Фаринель вспомнил не больше, чем его коллега, но выражение удивления не покидало его лица, и Беркович в конце концов поинтересовался:
     – Может быть, вам что-то показалось странным? В поведении гостей и хозяев, например? Что вас заботит?
     – Вы спрашиваете... Человека убили на моих глазах...
     – Почему вы уверены, что это убийство? – спросил Беркович.
     – Но... – растерялся Фаринель. – Говорят, его отравили. В вине был яд... Разве нет?
     Беркович сделал вид, что не расслышал вопроса и задал свой:
     – Вы видели, как господин Легран пил из своего бокала?
     – Нет, – покачал головой Фаринель. – Я подошел потом, когда он упал и... Я еще удивился...
     – Удивились? Чему? – задал свой вопрос сидевший в стороне Бергман.
     – Почему он пил "кармель"? Официанты разносили хевронское вино, я сам пил именно хевронское и видел, как консул брал себе бокал с этого же подноса. Почему в бокале консула оказался "кармель"?
     – Это вас и беспокоит все время? – тихо спросил Беркович.
     – Да, я все время думаю... Если кто-то подменил бокалы, консул должен был это понять, он знает толк в винах.
     – Допустим. Но вы-то из его бокала не пили! – резко сказал Бергман. – Откуда вам известно, что в бокале консула оказался "кармель"?
     – Вы подозреваете, что... Но послушайте, я дегустирую вина с юности, отличу на цвет и уж тем более по запаху любые сорта – израильские во всяком случае наверняка. Когда я подошел к консулу после... В бокале у него был "кармель", а не "хеврон".
     – Подождите, пожалуйста, в холле, – попросил Беркович.
     Могло ли иметь какое-то значение то, что сказал француз? Но ведь есть факт, о котором Фаринель не знал: яда в бокале Леграна не оказалось. И бокал не был подменен – на стекле следы пальцев консула. Консула и...
     Через несколько минут перед Берковичем и Бергманом сидел Шауль Разикович, официант, разносивший напитки.
     – Вы давно знали Леграна? – спросил старший сержант. – Отвечайте, пожалуйста, правду, поскольку все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Это официальное предупреждение.
     – Меня в чем-то подозревают? – нахмурился официант.
     – Да, в убийстве.
     – Что?
     – В убийстве, – повторил Беркович. – Только вы могли подменить вино в бокале Леграна уже после того, как консул выпил. На бокале ваши отпечатки.
     – Я разносил напитки и, естественно...
     – Вы воспользовались суматохой, когда все бросились спасать Леграна и на бокал никто не обращал внимания. Но вы не очень разбираетесь в винах. Для вас нет разницы – во всяком случае, в цвете – между красным "кармелем" и красным же "хевроном". Вот вы и налили в бокал из другой бутылки...
     – Мы эту бутылку все равно найдем, – вставил Бергман.
     – Хорошо, что этот тип сломался почти сразу, – сказал Беркович часа два спустя инспектору Хутиэли, когда они вернулись в управление. – Иначе с ним пришлось бы повозиться.
     – Ты что, так хорошо разбираешься в винах? – удивленно спросил инспектор.
     – Абсолютно не разбираюсь. Но Фаринель действительно большой знаток, я это успел проверить, устроил ему небольшой экзамен.
     – А я тем временем кое-что узнал о мотиве, – сказал Хутиэли.
     – Женщина?
     – Как ты догадался?
     – А что еще может свести французского консула и израильского официанта?
     – М-да... – пробормотал инспектор. – Как говорят эти французы: шерше ля фам.
    
     Следующая глава