– Замечательный сегодня день, – сказала Наташа, подставив солнцу спину. – Замечательная погода, не жарко, замечательная вода в море, даже волн почти нет.
     – Но самое главное, – подхватил Беркович, – я забыл дома сотовый телефон, и никто не может нам помешать насладиться этим замечательным днем.
     – Ты читаешь мои мысли, Боря! – воскликнула Наташа.
     – И еще, – продолжал Беркович, – такие замечательные дни обычно заканчиваются одинаково: вечером звонит инспектор и сообщает, что нужно срочно явиться на службу, потому что случилось ужасное преступление.
     – Типун тебе на язык, – пробормотала Наташа.
     Замечательный день закончился замечательным вечером – в кафе на набережной они поужинали вкусной рыбой в пикантном соусе и даже потанцевали под бодрую восточную музыку. Дома Берковича, естественно, ждало на автоответчике сообщение инспектора Хутиэли:
     – Борис, если хочешь поломать голову себе, приезжай на улицу Бограшов, три, пятая квартира. Если хочешь поломать голову Игалю Шпингеру, поезжай в управление и жди в моем кабинете. Все.
     – Надеюсь, инспектор говорил в переносном смысле, – с недоумением сказал Беркович, прослушав запись дважды.
     Он набрал номер сотового телефона Хутиэли и услышал:
     – Наконец-то! Я уж думал, у тебя аппарат испортился.
     – Мы были на пляже, – начал оправдываться Беркович.
     – Ты слышал мое сообщение?
     – Конечно. И хотел спросить, кто такой Шпингер, и почему я должен поломать ему голову.
     – Ничего ты не должен, – буркнул Хутиэли, – но если ты проведешь с этим типом хотя бы минуту, то у тебя непременно появится такое желание. Приезжай сюда, я тебе все объясню.
     – На Бограшов или в управление?
     – На Бограшов, – коротко сказал Хутиэли и выключил связь.
     – Я же говорил тебе, – обратился Беркович к Наташе, – что замечательные дни заканчиваются одинаково.
     – Мне ждать тебя или ложиться спать? – спросила Наташа.
     – Ложись спать, – вздохнул Беркович. – Судя по тону инспектора, работа предстоит долгая...
     Он прибыл по адресу минут пятнадцать спустя и поднялся на второй этаж, где в салоне большой четырехкомнатной квартиры его ждали инспектор Хутиэли, эксперт Рон Хан и двое полицейских, внимательно рассматривавших документы, разложенные на столе.
     – Видишь ли, – сказал инспектор, – днем арестован Игаль Шпингер, частный детектив. Один из его клиентов пожаловался в полицию на то, что детектив занимается шантажом.
     – Серьезное обвинение, – нахмурился Беркович.
     – Очень. Дело было так. Некий Юваль Тараш обратился к Шпингеру с достаточно стандартной просьбой проследить за женой, которую он подозревал в измене. Детектив несколько дней наблюдал за женщиной, без особого успеха. Тем временем Тараш в припадке ревности почему-то решил, что жена не только изменяет, но еще и хранит дома любовные письма. Тогда он обратился к Шпингеру с новой просьбой: эти письма найти. Получив письменное разрешение Тараша (дело-то щепетильное, сам понимаешь), детектив явился к нему домой и принялся за поиски. Хозяин действовал на нервы своими причитаниями, и Шпингер попросил его подождать результата где-нибудь в кафе. Оставшись один, детектив, мягко говоря, превысил полномочия и принялся искать любовные письма там, где их заведомо быть не могло, а именно – в рабочем кабинете хозяина.
     – Почему не могло? – спросил Беркович. – По-моему, разумная идея. Поскольку муж вряд ли стал бы искать письма в собственном кабинете, жена могла спрятать их именно там.
     – Да-да, – нетерпеливо сказал Хутиэли. – Но Шпингер успел убедиться, что письма, как и вообще измена жены – плод фантазии Тараша. Именно поэтому искать вообще не имело смысла. В кабинете Шпингер искал нечто другое.
     – Другое? – не понял Беркович.
     – Я же тебе еще не сказал, чем занимается господин Тараш? Он работает в министерстве иностранных дел и время от времени забирает кое-что из дипломатической почты домой, чтобы в спокойной обстановке изучить материалы.
     – Разве такое допускается? – удивился Беркович.
     – Это зависит от характера документации. Однако даже самые невинные бумаги могут при определенных обстоятельствах быть использованы против того или иного лица. Или стать причиной международного скандала. Обо всем этом Шпингер знал, приступая к поискам пресловутого любовного письма. Письма он не нашел, но прихватил из кабинета Тараша некий документ...
     Хутиэли запнулся.
     – Секретный настолько, – закончил Беркович, – что вы даже мне не можете сообщить его содержание.
     – Глупости! – отрезал инспектор. – Честное слово, Борис, я сам не знаю содержания, да меня оно и не интересует. Не в содержании дело. Шпингер заявил клиенту, что любовное письмо не найдено. Вернувшись домой, Тараш не нашел документа, который он изучал. Он позвонил детективу, и тот признался, что письмо у него, и что он хочет за бумагу пятьдесят тысяч шекелей.
     – Он что, дурак? – недоуменно спросил Беркович. – Ясно же было, что Тараш заявит в полицию...
     – Совсем не ясно! Поступив так, Тараш признался бы в преступной халатности. Он имел право изучать документ дома, но почему пустил в кабинет постороннего, да еще в свое отсутствие? На это шантажист и рассчитывал.
     – И просчитался?
     – Да, Тараш оказался решительнее, чем думал Шпингер. Получив заявление, мы задержали детектива по факту незаконного обыска. Но пресловутое письмо пропало.
     – Как пропало? – удивился Беркович. – Уж Шпингер-то знает, куда он дел письмо!
     – Конечно. Но не говорит. Пока ты загорал на пляже, я этого типа допрашивал четыре часа. Он твердит как заведенный: "Ничего не знаю, никаких писем не видел, да, обыск проводил, но с письменного разрешения хозяина, искал любовные письма, не нашел". Ясно, что врет, но как доказать?
     – Я получил ордер на обыск в квартире детектива, – продолжал Хутиэли, – и вот мы с Ханом и этими ребятами, – инспектор кивнул на полицейских, закончивших копаться в бумагах, – торчим здесь еще с полудня. Письма нет.
     – Может, Шпингер держит бумагу в другом месте?
     – Ты думаешь, эта идея нам в голову не приходила? Нет, это исключено. В своем офисе он бумагу спрятать не мог, поскольку не появлялся там со вчерашнего утра. Письмо должно быть в квартире, но его здесь нет, можешь поверить.
     – Верю, – пробормотал Беркович, глядя на осунувшееся лицо эксперта Хана.
     – Приходится признать, – вступил в разговор эксперт, – что Шпингер решился передать бумагу третьему лицу. Вопрос – кому.
     – У него много близких друзей? – спросил Беркович, уверенный, что связи Шпингера, конечно, уже подверглись проверке.
     – У него вообще нет друзей, – отрезал Хутиэли. – Именно поэтому я был уверен, что мы найдем документ здесь и нигде больше. Рон считает, что кому-то Шпингер все же доверял, а я думаю, что он соорудил тайник вне дома, хотя это, конечно, огромный риск.
     – Зачем ему было это делать, если Шпингер был уверен, что Тараш не станет жаловаться в полицию? – спросил Беркович.
     – Соглаен, это не очень разумно, но где-то ведь эта бумага спрятана! – воскликнул инспектор. – Остается одно: надавить на Шпингера, чтобы он все-таки раскрыл свой поганый рот.
     – Не получится, – философски заметил Хан. – Шпингер знает, что, не имея доказательства, вы сможете засадить его максимум на несколько недель. А скорее всего, судья вынужден будет отпустить его, и негодяй отделается только лишением лицензии. От Тараша он потом получит больше, чем потеряет.
     – Похоже на то, – кивнул Хутиэли.
     – Значит, насколько я понял, – медленно проговорил Беркович, – проблема формулируется таким образом: письмо находится в квартире, поскольку больше ему негде находиться, и письмо в квартире не находится, потому что обыск не привел ни к каким результатам.
     – Именно так, – согласился Хутиэли.
     – Вам не кажется, инспектор, что задача сильно смахивает на сюжет рассказа Эдгара По "Похищенное письмо"?
     – Твой шеф не читал этот рассказ, – вмешался эксперт Хан, – но я его просветил, и мы проверили все, что лежит на виду. Кстати, я даже в плафоны заглядывал, если уж вспоминать литературные ассоциации. Ничего.
     – Жаль, – пробормотал Беркович, медленно обводя взглядом салон квартиры. Что он надеялся увидеть? Нечто, ускользнувшее от внимания Хутиэли, Хана и двух полицейских? Со времен Эдгара По прошли полтора века, и в наши дни даже люди, никогда не читавшие классики, прекрасно знают, как проводить обыск, чтобы не упустить ни единой детали. Но все-таки Шпингер каким-то образом умудрился спрятать бумагу!
     – Можно, я пройду по квартире? – спросил Беркович.
     – Ради Бога, – пожал плечами Хутиэли. – Я тебя позвал не для того, чтобы ты сидел, глядя в потолок.
     Беркович вышел в коридорчик, откуда три двери вели в комнаты, одна из которых оказалась спальней, вторая рабочим кабинетом, а третья, по-видимому, служила для приема гостей, преимущественно женского пола, судя по устоявшемуся терпкому запаху духов и заправленной покрывалом тахте. Беркович не искал чего-то конкретного, просто пытался составить впечатление о характере хозяина. Возможно, поняв суть человека, удастся проследить и ход его мыслей.
     Рядом с "женской гостиной", как назвал комнату Беркович, располагалась ванная, и старший сержант на мгновение задержался у двери. Ему показалось, что эта дверь чем-то отличается от двери гостиной. Нет, это было не так, обе двери были совершенно одинаковы. "Ну и что? – подумал Беркович. – Почему бы им не быть одинаковыми?"
     Он постоял немного, собираясь с мыслями, и вернулся в салон.
     – Не нашел? – скептически произнес Хутиэли.
     – Нет, – коротко отозвался Беркович. – Скажите, инспектор, Шпингер – человек религиозный?
     – Абсолютно светский, – покачал головой инспектор. – А почему ты спрашиваешь?
     – Потому что остался в таком случае лишь один предмет, где может быть спрятано письмо. Предмет находится в квартире и в то же время – вне ее, потому вы и не обратили внимания.
     – Ты хочешь сказать... – начал понимать Хутиэли, но эксперт Хан оказался сообразительнее.
     – Черт возьми! – воскликнул он и бросился к входной двери. Встав на цыпочки, он принялся внимательно разглядывать прибитую к притолоке мезузу.
     – Дайте отвертку! – бросил он отрывисто. – Шурупы недавно вывинчивали, это прекрасно видно.
     Письмо оказалось свернуто так плотно, что разворачивать его пришлось очень осторожно – инспектор боялся порвать бумагу.
     – В большинстве квартир, – возбужденно говорил между тем Беркович, обращаясь ко всем сразу, – мезузы прибиты на двери каждой комнаты, кроме, конечно, ванной и туалета. А здесь я обратил внимание: на двери спальни мезузы не было. И на дверях других комнат. Если бы они были, то вы бы при обыске обратили на них внимание...
     – М-да, – сказал Хан. – Вот уж действительно – самое видное место...
    
     Следующая глава