– У Мири опять собрались родственники, – сказала Наташа, когда из квартиры, расположенной этажом выше, послышались громкие звуки восточной музыки.
     – Только родственники? – равнодушно спросил Беркович, переворачивая страницу газеты. – Может, там и друзья собрались?
     – Проверяешь мои дедуктивные способности? – улыбнулась Наташа. – Отвечаю: сегодня четверг, а в этот день дважды в месяц к ним приезжают два сына, их жены и два внука. Для друзей в квартире не остается места.
     – Отлично, Ватсон, – пробормотал Беркович, читавший в это время статью о том, как некий подрядчик пытался дать взятку правительственному чиновнику.
     – Кстати, – продолжала Наташа, – ты не считаешь, Боря, что нам с тобой тоже нужно выбраться на люди? Или в гости пойти, или к себе кого-нибудь позвать.
     – Да, – кивнул Беркович, не прерывая чтения. – Как насчет того, чтобы съездить к Лотманам?
     – Неплохая идея, – согласилась Наташа, но не успела сказать больше ни слова: откуда-то сверху донесся такой пронзительный женский визг, что у нее заложило в ушах, а Беркович вскочил на ноги, уронив газету.
     – Что... Кто? – пролепетала Наташа и бросилась к распахнутому окну. Беркович встал рядом с женой и прислушался. Сверху, из квартиры супругов Нахмани, кроме музыки, доносился теперь еще и странный шум: кто-то кричал, кто-то, похоже, передвигал мебель, а потом музыка смолкла, и остались слышны только чьи-то сдавленные рыдания.
     – Там что-то случилось, Боря, – сказала Наташа, крепко вцепившись в локоть мужа.
     – Похоже на то, – согласился старший сержант. – Я, пожалуй, поднимусь, посмотрю, не нужна ли помощь.
     – Я с тобой, – сказала Наташа.
     В квартире, расположенной этажом выше, на звонок дверь открыли почти сразу, на пороге стоял старший из сыновей Мири – Яаков. Он был бледен, как смерть, и увидев Берковича, без слов впустил его с Наташей в квартиру.
     На диване в салоне лежала хозяйка квартиры Мири Нахмани, грузная женщина лет пятидесяти пяти, рядом на коленях стоял ее муж Рони, невестки с детьми столпились у накрытого круглого обеденного стола, а Гиль, младший сын Мири и Рони, кричал в трубку телефона, что мама умирает, и если скорая не приедет в эту же секунду, все будет кончено.
     Наташа подошла к женщинам, а Беркович – к дивану.
     – Маму укусил скорпион, – сообщил Яаков, и Беркович только теперь обратил внимание на то, что Рони, склонившись над женой, пытается высосать кровь из ранки на распухшей и красной, будто обваренный рак, ладони женщины. Мири тяжело дышала, глаза ее закатились, она пыталась что-то сказать, но губы не слушались.
     – Откуда в квартире скорпион? – удивленно спросил Беркович, но ответа получить не успел – в салон ввалились парамедики из службы "Маген Давид адом". Мгновенно оценив ситуацию, они поставили капельницу, вкололи Мири какое-то лекарство, измерили давление, после чего переложили женщину на носилки и понесли к двери. Один из медиков в это время расспрашивал Яакова о том, что произошло, и Беркович внимательно вслушивался в разговор.
     – Мы сели обедать, – рассказывал Яаков, – мама подала курицу... Нахум захотел фруктов, это сын Гиля... Мама пошла на кухню, открыла холодильник, там были в пакетах сливы и персики... Она хотела достать рукой несколько слив и вдруг ужасно закричала... – от воспоминания Яаков содрогнулся. – Я подбежал и увидел, как по маминой руке ползет скорпион. Я смахнул на пол это проклятое насекомое и раздавил каблуком...
     – Покажите, – попросил медик, и Беркович следом за ним и Яаковом направился в кухню.
     Раздавленный скорпион лежал в полуметре от холодильника, парамедик, обернув ладонь салфеткой, поднял насекомое и рассмотрел.
     – Плохо, – сказал он мрачно. – Это желтый скорпион.
     – Ну и что?! – воскликнул Яаков. – Какая разница?
     – Если повезет... – пробормотал медик и направился к двери – следом за коллегами, уже вынесшими из квартиры носилки.
     В больницу вместе с Мири поехали Рони и Гиль, Наташа как могла утешала невесток хозяйки и их детей, Беркович разговаривал с Яаковом, не находившим себе места.
     – Мама купила фрукты на рынке, – возбужденно говорил Яаков. – Нужно этих торговцев убивать! Почему они не проверяют товар, прежде чем выкладывать на прилавок? В прошлом году в горе арбузов нашли змею!
     Звонок телефона ударил по нервам, Яаков схватил трубку и едва не выронил ее, услышав голос брата.
     – Мама умерла, – сказал Гиль. – Мы только до приемного покоя доехали...
     Закричали женщины, заплакали дети, Наташа с ужасом смотрела на мужа, не зная, что нужно предпринимать в таких случаях, а Беркович стоял посреди салона и хмурился. Не нравилось ему что-то, но он не мог понять – что именно.
     Он прошел на кухню, где на столе валялся брошенный медиком дохлый скорпион. Назвать насекомое желтым было трудно – скорее коричневым. Впрочем, какая разница? Все равно – гадость. Беркович не хотел брать скорпиона рукой, поискал глазами и наконец вспомнил: под столом он видел скомканную резиновую перчатку. Он наклонился – перчатка была на месте, Беркович поднял ее, расправил и... вместо того, чтобы надеть на руку, положил в карман. Скорпиона он взял салфеткой, как это до него сделал парамедик, и положил в пустую баночку из-под меда.
     Выйдя в салон, Беркович сказал Наташе:
     – Побудь тут, а я спущусь, хочу позвонить.
     – Куда? – забеспокоилась Наташа. – О чем ты думаешь, Боря?
     – Потом объясню, – сказал Беркович и вышел из квартиры. На лестничной клетке толпились соседи – все уже знали о трагедии в семье Нахмани и хотели помочь.
     Спустившись к себе, Беркович позвонил эксперту Хану, который, к счастью, оказался в своей лаборатории, он только что закончил вскрытие тела несчастного бродяги, убитого вчера вечером в пьяной драке.
     – Рон, – сказал Беркович, – у меня есть резиновая перчатка, с которой я хотел бы снять пальцевые отпечатки.
     – Приезжай, – ответил Хан без особого восторга.
     Полчаса спустя эксперт взял у Берковича перчатку, положил на лабораторный стол и посыпал фиксирующим порошком.
     – Надеюсь, – сказал он, – ты ничего не испортил. Что это за перчатка, и чьи следы ты хочешь найти?
     – Женщина сунула руку в пакет со сливами, и ее укусил находившийся там желтый скорпион, – начал объяснять Беркович. Хан перестал работать и поднял на старшего сержанта напряженный взгляд.
     – Она умерла? – спросил эксперт.
     – Да... Откуда ты знаешь?
     – От укуса черного скорпиона существуют противоядия, – объяснил Хан. – А укус желтого скорпиона смертелен почти в ста процентов случаев.
     – Да, она умерла, – вздохнул Беркович. – Под кухонным столом я увидел эту перчатку. Мне показалось странным... Во-первых, такие перчатки хранят обычно в туалете, ими пользуются для мытья унитазов. Во-вторых, перчатка, как ты видишь, вывернута почти наизнанку – впечатление такое, будто кто-то быстро снял ее с руки и бросил.
     – Ты хочешь сказать...
     – Я пока ничего не хочу сказать. На перчатке должны быть следы пальцев хозяйки квартиры, это очевидно. Но чьи еще?
     – Не имея контрольных отпечатков, я тебе ничего сказать не смогу, – предупредил эксперт.
     – Зафиксируй то, что есть, а потом посмотрим, что можно будет сделать, – попросил Беркович.
     – Ты был прав, – сказал Хан четверть часа спустя. – Здесь три типа отпечатков. Много следов одного человека, который, скорее всего, пользовался перчаткой в повседневной работе. Поверх этих отпечатков другие следы, их немного, такие же есть на внутренней поверхности – этот человек, видимо, и стаскивал перчатку с руки, вывернув ее наизнанку. И еще два отпечатка третьего человека – такое впечатление, будто кто-то брал перчатку двумя пальцами уже после того, как второй стянул ее с руки.
     – Третий? – озадаченно переспросил Беркович и добавил: – Ну хорошо, теперь остается только взять контрольные отпечатки у всех, кто находился в квартире... Кстати, там были муж погибшей женщины, два их сына с женами, и трое детей. Дети отпадают, верно?
     – Да, это отпечатки пальцев взрослых людей. Ты думаешь, что муж или сын могли убить, подбросив в пакет скорпиона?
     – Я не знаю – кто. Но ведь это очевидно: кто-то принес желтого скорпиона, взял в туалете резиновую перчатку, надел ее, положил насекомое в пакет, когда никого не было на кухне, а перчатку спешно стянул с руки и бросил под стол, потому что в квартире было много народа, и его каждую секунду могли застать... А потом пришла хозяйка, открыла холодильник...
     – Серьезное обвинение, – сказал Хан. – Учти: был еще некто третий, который брал перчатку двумя пальцами.
     – Да... Я думаю, что убийцу видел кто-то, кто его хорошо знал и любил. Или хотел выгородить по иным соображениям. Возможно, убийца снял перчатку и просто уронил под ноги – он ведь наверняка находился в страшном возбуждении. А этот третий перчатку поднял и бросил под стол – подальше от внимательных глаз.
     – И если бы не ты, – подхватил эксперт, – то потом убийца или тот, третий, кто был на его стороне, взял бы перчатку и выбросил или положил на ее постоянное место в туалете.
     – Скорее всего, – согласился Беркович.
     – И теперь, не найдя перчатку под столом...
     – Черт! – воскликнул старший сержант. – Ну и тупица же я! Извини, Рон, мне придется вернуться.
     – Не спугни его! – крикнул вслед Хан. – И постарайся раздобыть контрольные отпечатки!
     В квартире Нахмани была толчея, стол уже убрали из салона, женщины-соседки рыдали, мужчины о чем-то мрачно говорили, ни мужа, ни сыновей Мири видно не было, а невестки с детьми сидели в одной из спален на кровати и тихо переговаривались друг с другом.
     – Они в больнице, оформляют документы, – ответила одна из невесток на вопрос Берковича.
     – Наверно, Мири была богатой женщиной, – неопределенно сказал старший сержант.
     – Богатой? – переспросила вторая невестка, Беркович с трудом их различал: обе были черноволосые, худощавые, с черными миндалевидными глазами. Может, сестры? – Да, говорят, у Мири много денег. От отца остались, она их не трогала...
     – Она вообще жадная была, – сообщила первая невестка, и вторая бросила на нее испепеляющий взгляд, не укрывшийся от внимания Берковича.
     – Понятно, – сказал старший сержант и, не дожидаясь начала ссоры, вышел из спальни. Постояв в салоне и не услышав ничего интересного, он подозвал Наташу и увел жену домой.
     – Я поеду по делам, – сказал он, – а ты отдохни, наверху ты больше не нужна.
     Он не представлял себе, о чем и как говорить с мужчинами семейства Нахмани – нужно было получить отпечатки их пальцев, но сделать это официально не представлялось возможным, никто ведь не возбуждал уголовного дела, смерть Мири выглядела естественной, врачи из больницы даже не обращались в полицию. Кто-то из мужчин был убийцей. Кто? Муж? Один из сыновей? А может, это сделала одна из невесток?
     Приехав в управление, Беркович сел за компьютер и узнал то, что и без того подозревал: никаких материалов о ком бы то ни было из семьи Нахмани в полиции не было. Пришлось засесть за телефон, и через час, многократно называя себя и извиняясь за звонок, старший сержант все-таки выяснил, что старший Нахмани, Рони, много лет работал администратором в одном из Тель-Авивских отелей, неплохо зарабатывал, и потому семья не трогала основной капитал Мири, доставшийся ей когда-то в наследство от родственника, умершего в Америке. Это были большие деньги – больше миллиона шекелей, причем согласно завещанию Мири могла свободно пользоваться процентами с этого капитала, но в день, когда она захочет что-то сделать с основной суммой, половина денег немедленно должна была перейти в благотворительные фонды. Странное завещание, ничего не скажешь, но и родственник был странным – при жизни он держал собственную семью в строгости, много жертвовал на синагоги и детские сады. Умирая, вспомнил о Мири, которую и видел-то всего раз или два в жизни, а вспомнив, переписал на ее имя свои банковские сбережения и сделал странную приписку, о которой Рони не мог вспоминать без возмущения.
     Правда, было еще одно обстоятельство: сама Мири могла завещать деньги кому угодно, и при этом завещательное условие умершего американского родственника теряло силу. Ясно, что и у мужа Мири, и у ее сыновей был мотив для убийства. Чудовищно, конечно, но Беркович был полицейским и понимал, что когда речь заходит о миллионе, родственные связи тают, как сахар в стакане с горячим чаем. Во всяком случае, если скорпион попал в пакет со сливами не случайно, то подозревать можно было только кого-то из присутствовавших на обеде.
     Старший сын Мири, Яаков, работал служащим в компании, занимавшейся довольно сомнительным бизнесом: продажей в Израиле какого-то очередного новомодного продукта для похудания. Сам Яаков ничего клиентам не предлагал, сидел в офисе и оформлял сделки. Заработок небольшой, а жена Яакова, Сара, одна из двух черноглазых невесток, слыла женщиной с большими претензиями и держала мужа в черном теле. Он выполнял все ее прихоти, а прихотей со временем становилось все больше. Невестка, кстати, вовсе не обязана была любить свою свекровь – вот и еще один мотив. Или точнее, модификация все того же мотива: деньги и еще раз деньги.
     Гиль, младший сын Мири, судя по информации, которую Берковичу удалось выяснить во время вынужденно кратких телефонных разговоров, представлял собой противоположность Яакову: энергичный молодой человек, владелец собственной посреднической фирмы, претензий и амбиций более чем достаточно, жена полностью подчинена его воле, но бизнес на самом деле идет не очень хорошо, а если точнее – так совсем плохо, и долги Гиля банкам перевалили уже за вторую сотню тысяч. Вот-вот речь могла зайти об аресте счетов, судебном иске и прочих прелестях, связанных с рисковой жизнью бизнесмена.
     Неплохой мотив для убийства собственной матери: после ее смерти Гиль мог рассчитывать на треть денег, а это, как ни крути, около четырехсот тысяч шекелей, а может и больше...
     Положив наконец телефонную трубку, Беркович понял, что сегодня будет просто не способен вести допросы – нужно было еще придумать повод, поскольку информация, полученная им, формальным поводом для задержания быть не могла.
     Проблема осталась прежней – как получить отпечатки пальцев отца и сыновей и при этом не сообщать им пока цели этой не очень приятной процедуры. Ведь они, собственно, и не знали даже, что некий старший сержант полиции заинтересовался внезапной смертью Мири Нахмани от укуса желтого скорпиона.
     Способ был, конечно, и Беркович, вздохнув, позвонил Наташе.
     – Ты еще долго? – спросила она с тоской. – Я тут сижу одна...
     – Ты не видела, мужчины уже вернулись из больницы? – спросил Беркович. Он знал, что мог не уточнять вопрос – Наташа понимала, о чем шла речь.
     – Да, недавно, – сказала она. – Я видела в окне.
     – Я буду дома минут через пятнадцать, – сообщил Беркович. – А ты пока приготовь три стопки, наполни их водкой и поставь на небольшой поднос.
     – Зачем? – удивилась Наташа.
     – Потом объясню, – сказал Беркович и положил трубку.
     Когда он вернулся, у подъезда дома стояли несколько мужчин в кипах – весть о смерти Мири наверняка уже разнеслась по всей стране, и начали съезжаться родственники и знакомые. Тем лучше, – подумал Беркович, – мой визит не удивит ни Рони, ни сыновей.
     Поднос с тремя стопками стоял на столе в салоне, и Беркович поднялся к соседям. Дверь оказалась раскрыта, в квартире Нахмани было много народа, посреди салона с бессмыссленным выражением на лице стоял глава семейства, а оба его сына сидели у стола и слушали, как родственники произносили слова утешения. Невесток и детей видно не было – то ли уехали домой, то ли заперлись в спальне.
     Беркович подошел к Рони, произнес подходившие к случаю слова и предложил по обычаю русских евреев выпить за упокой души усопшей Мири. Наверняка никто из семьи Нахмани понятия не имел о том, как евреи в России проводят обряд похорон, но за последние годы они слышали о новых репатриантах столько всякой ерунды, что не могли не поверить и этой. К тому же, разве Рони мог сейчас думать о чужих обычаях? Он взял с подноса стопку и пригубил. То же самое сделали Яаков с Гилем, и Беркович удалился из квартиры с сознанием исполненного долга.
     Сказав Наташе, что вернется в течение часа, Беркович аккуратно спрятал стопки в полиэтиленовый пакет и поехал к Хану в лабораторию. Был уже вечер, но эксперт еще не ушел и взял из рук Берковича пакет со словами:
     – Имей в виду, если отпечатки совпадают, тебе еще придется официально возбудить дело...
     Несколько минут спустя эксперт положил перед старшим сержантом листы с четкими отпечатками и сказал:
     – Перчатку надевал Рони, а двумя пальцами брал Гиль.
     – Ясно, – мрачно отозвался Беркович. – Ты хочешь сказать, что они действовали сообща?
     – Не знаю, – пожал плечами Хан. – Может, Рони провернул операцию, а Гиль увидел, как отец снимает перчатку, а потом, когда с матерью это случилось, он нашел перчатку на полу и двумя пальцами отбросил в сторону... Вариантов много.
     – Но главный подозреваемый – Рони Нахмани.
     – Э... Да. Правда... – Хан запнулся.
     – Что-нибудь не так?
     – Видишь ли... Все правильно, но есть один момент, который меня смущает. Я, естественно, не могу сказать, когда Нахмани надевал перчатку, но, скорее всего, было это задолго до обеда. Может, даже вчера.
     – Не понял, – нахмурился Беркович.
     – Пыль поверх отпечатков, – пояснил Хан. – Немного, но есть. Впечатление такое, будто перчатка лежала под столом не один час. Или даже не один день. На ней следы жидкости для мытья унитазов, поверх этих следов пальцы Рони Нахмани, потом пылинки, а на них уже следы двух пальцев Гиля.
     – Если эту перчатку использовали для мытья унитаза, то ей нечего было делать на кухне, верно? – спросил Беркович. – Значит, ее принесли специально, чтобы взять скорпиона и положить в пакет. Но тогда... Неужели насекомое лежало в пакете еще со вчерашнего дня? А может быть...
     Беркович закусил губу, подумав, что очевидные улики заставили его забыть о множестве других возможных версий. Черт возьми, а что если перчатка действительно валялась под столом уже больше суток? Значит, к делу она не имела отношения, и тогда...
     Версия, такая ясная и убедительная, трещала по швам из-за каких то пылинок.
     – А если под столом было столько пыли, что она осела на перчатке за час? – сказал Беркович, понимая, что цепляется за соломинку.
     – Ты ведь там был, – пожал плечами эксперт. – Под столом действительно много пыли?
     – Нет, – вынужден был признать Беркович. – Пол довольно чистый.
     – Вот видишь...
     – Ну спасибо, – сказал старший сержант и поехал домой, пребывая в дурном расположении духа. Мужчины, стоявшие у подъезда, уже разошлись, на лестничной клетке тоже было тихо, но дверь в квартиру Нахмани все еще оставалась распахнутой. Беркович прошел мимо своей квартиры, поднялся этажом выше и вошел в салон, где застал собственную жену, игравшую с детьми. Взрослых видно не было.
     – Ты здесь? – удивленно спросил Беркович. – А где остальные?
     – Яэль с Сарой поехали за продуктами, – пояснила Наташа. – А мужчины занимаются организацией похорон. Сегодня уже хоронить нельзя, значит, завтра в первой половине дня. Я предложила Саре посидеть с детьми...
     Мальчик лет шести и трехлетняя девочка возились со сборной моделью старинного замка. Беркович присел на колени, минуту наблюдал за детской возней, а потом все-таки решился.
     – Тебя как зовут? – спросил он мальчика. Тот поднял на старшего сержанта серьезный взгляд и сказал:
     – Нахум. А тебя?
     – Борис. Ты любишь делать сюрпризы?
     – Сюрпризы? А что это?
     – Ну... Что-нибудь такое, неожиданное, чтобы все удивились.
     – Конечно! – улыбнулся Нахум. – Вчера я маме сказал, что в шкафу сидит ящерица. Она так кричала!
     – И наказала тебя?
     – Нет, она же знает, что я люблю делать эти... сюрпризы, да?
     – А сегодня? Это ведь ты положил скорпиона в пакет со сливами?
     – Скорпиона? – не понял Нахум. – А, это такой кузнечик? Я его вчера поймал у нас за забором.
     – Он ведь мог тебя укусить!
     – Глупости, – уверенно сказал мальчик. – Я его в кармане держал.
     Беркович погладил Нахума по голове и, как мама, не стал ругать, потому что и он теперь знал, что мальчик обожает сюрпризы.
     Вечером, оставшись с Наташей вдвоем, Беркович рассказал ей о разговоре с Нахумом и своих не оправдавшихся подозрениях.
     – Какой ужас! – тихо сказала Наташа. – Он же сам мог умереть.
     – Да, мальчику повезло... И ведь когда-нибудь дед или отец скажут ему, что бабушка умерла от укуса скорпиона, а он вспомнит свою шутку и... что тогда?
     – Дети все переживают не так, как взрослые...
     – Ты думаешь? – неуверенно сказал Беркович.
     – А перчатка? – спросила Наташа. – Почему-то она ведь оказалась на кухне?
     – Ерунда все это, – буркнул Беркович. – Когда Рони вернулся домой, я его спросил... Он вчера мыл унитаз, а потом, забыв снять перчатку, пришел на кухню выпить колы. Здесь он перчатку стянул с руки и бросил на пол, чтобы потом поднять и положить на место. Но забыл. А Гиль увидел перчатку и двумя пальцами отбросил ее под стол.
     – Подумать только, – заключил Беркович, – из-за собственной подозрительности я чуть не обвинил в убийстве невинного человека...
    
     Следующая глава