Спектакль заканчивался. Лаэрт поднял отравленный клинок и обменялся с Гамлетом первыми ударами. Королева отерла сыну лицо и протянула руку, чтобы выпить из отравленного кубка. Клавдий, как и положено по тексту, попросил жену не пить, но Гертруде очень хотелось. Выпив вина, королева закричала: "Питье! Питье! О Гамлет мой! Я отравилась!" и упала на руки камеристки, а следом отдал Богу душу Лаэрт, напоровшись на отравленный клинок. Гамлет заколол короля и умер сам, занавес опустился, и зрители долго аплодировали, вызывая артистов.
     Спектакль, поставленный силами "русских" любителей, оказался не таким плохим, как ожидалось. В труппе был всего один профессионал – режиссер Игорь Рольников, не желавший смириться с тем, что в театре "Гешер" ему не нашлось места. Собрав единомышленников-энтузиастов, небесталанных, но и не хватавших звезд с неба, он, как это водится, замахнулся на нашего, сами понимаете, Шекспира. Деньги на постановку выделил городской совет Раананы, и труппа третий месяц ездила по стране, давая спектакли в домах культуры.
     – Гамлета! – кричали зрители, но актеры на вызовы почему-то не выходили, за закрытым занавесом слышались чьи-то крики. Наконец на авансцене появился взволнованный режиссер и вместо слов благодарности спросил напряженным голосом, нет ли среди зрителей врача.
     Бодрый старичок поднялся на сцену, и его подвели к королеве, которая откинулась на спинку трона, закатив глаза.
     – Что с ней? – обеспокоенно спросил режиссер Рольников.
     – Отравление, – мрачно сообщил врач. – В кубке что, действительно было отравленное вино?
     Кубок, из которого пила артистка Таня Динкина, игравшая Гертруду, лежал около трона, жидкость вылилась и уже наполовину впиталась досками сцены.
     – Ничего не трогать до приезда полиции! – резко сказал старичок-доктор, вошедший в роль детектива.
     Оперативная бригада прибыла минут через десять, и старшему сержанту Берковичу пришлось выслушать немало бессвязных версий, прежде чем он восстановил картину происшествия. Эксперт Хан между тем внимательно осмотрел тело, спрятал в полиэтиленовый пакет злополучный кубок, после чего сообщил Берковичу свое просвещенное мнение:
     – Цианистый калий. Яд находился в кубке, доза очень большая, судя по запаху.
     Тело унесли, актеры столпились за кулисами в мрачном молчании и боялись смотреть друг другу в глаза – каждому было ясно, что один из них убийца. Для допросов Берковичу предоставили кабинет администратора, и старший сержант вызвал режиссера Игоря Рольникова.
     – Кошмар! – воскликнул тот, переступив порог. – Не представляю! Ужас! Где я возьму другую Гертруду? У нас нет замен! Все пропало!
     – Успокойтесь, пожалуйста, – попросил Беркович и протянул Рольникову стакан "колы". Тот с подозрением посмотрел на стакан, так и не взяв его в руки. – Успокойтесь и ответьте на вопросы. Кто наполнял кубок, из которого пила Динкина?
     – Кто... Я сам наливал. У нас нет лишних людей, чтобы... У меня была бутылка "минеральной", я ее открыл, налил немного в кубок и передал солдату... А он поставил кубок на стол у трона.
     – Вы делали так на каждом спектакле?
     – Всегда! Могу поклясться, что, пока Таня не выпила, никто к этой проклятой посуде не прикасался!
     – Как вы можете быть в этом уверены? – удивился Беркович. – Вы же стояли за кулисами и вряд ли все время смотрели на кубок.
     – Представьте себе! Стол был в трех метрах от меня, все время на виду. Никто к нему не подходил и не должен был подходить! Все были заняты. У всех роли.
     – А статисты?
     – Господи, статисты! – взмахнул руками Рольников. – Откуда такая роскошь? На сцене было семь человек: Гамлет, Лаэрт, Клавдий, Гораций, Гертруда, ее служанка и солдат.
     – Кто играл солдата? Ведь именно ему вы передали кубок?
     – Яша Молинер. Пенсионер, играть не умеет, может только подать-принести. Но энтузиаст.
     – Молинер давно знаком с Динкиной? В каких они были отношениях?
     – Господи, в каких! Ни в каких. Он Тане в деды годится. Вы серьезно думаете, что он мог?..
     – Я ничего не думаю, – пожал плечами Беркович, – я всего лишь задаю вопросы.
     – Чушь все это, – с отвращением произнес Рольников. – Я же вам говорю: Яша взял у меня кубок, поставил на стол, и никто больше к нему не прикасался, пока...
     – Если так, – сказал Беркович, – то воду отравили вы, больше некому. Верно?
     – Чушь! Зачем мне? Лучшую артистку? Во время спектакля? Я что – псих? Идиот? Кретин?
     – Не думаю, – улыбнулся Беркович. – Но вы сами говорите – больше некому.
     В дверь заглянул эксперт Хан и знаком попросил Берковича выйти на минуту.
     – Я закончил, – сказал он тихо. – Заключение получишь после вскрытия, но мое мнение вряд ли изменится: яд был в кубке.
     – Рони, – сказал Беркович, – сколько может пройти времени после принятия яда до того момента, когда он начнет действовать?
     – При такой сильной концентрации – секунд десять-двадцать.
     – Видишь ли, выпив из кубка, артистка еще успела сказать несколько фраз своей роли. "Гамлет, я отравилась", и все такое.
     – А может, она говорила не по роли? Действительно кричала, что отравлена?
     – Нет, это был текст Шекспира, все слышали. И только потом она почувствовала себя плохо и даже не смогла позвать на помощь. Но тогда на нее уже не обращали внимания – все смотрели на поединок Лаэрта и Гамлета.
     – Ну, не знаю, – пробормотал Хан. – Я все-таки думаю, что она сразу почувствовала вкус цианида и крикнула. А все решили, что она шпарит по роли...
     Беркович покачал головой и вернулся к режиссеру, мрачно кусавшему ногти.
     – Кто находился ближе всего к Динкиной? – спросил он.
     – Ася Фурман, она играла камеристку, – сказал Рольников.
     – Позовите ее, пожалуйста.
     Ася Фурман оказалась миловидной девушкой лет двадцати трех, она была загримирована и одета в широкое платье, волочившееся по полу.
     – Вы подали Динкиной кубок? – спросил Беркович.
     – Нет, – покачала головой Ася, – Гертруда всегда брала кубок сама, потому что Клавдий говорил, что пить не нужно, а она не послушалась...
     – Когда королеве стало плохо... я имею в виду – по роли... Вы подошли и поддержали ее, верно?
     – Да, – кивнула Ася. – Она сказала: "О Гамлет мой, питье, я отравилась!" Бросила кубок и упала на трон, я ее поддержала, как всегда, а потом отошла в сторону, чтобы не загораживать от зрителя.
     – Вы почувствовали какой-нибудь запах? Может, Динкина вела себя иначе, чем обычно?
     – Нет... Все было точно по роли. И я тоже делала все, как всегда.
     – И до конца спектакля стояли рядом с троном?
     – Конечно.
     – Не заметили, что Динкиной на самом деле плохо и она умирает?
     – Ну, Таня так всегда делала... Падала на трон, закатывала глаза, хрипела... Мне это никогда не нравилось, слишком натуралистично. Но у Игоря свои представления... В конце концов, он режиссер.
     – Вы с самого начала в труппе?
     – Да, с первого дня. Думала, что Игорь даст мне роль поинтереснее, чем "подай-отнеси". Офелию хотела, а он... Впрочем, это к делу не относится.
     – Как в труппе относились к Динкиной?
     – Нормально, – пожала плечами Ася. – Она, правда, любила сплетничать, Игорь даже как-то сказал, что если она не уймет язык, он ее выгонит... На самом деле не собирался, играла она действительно хорошо.
     – Что за сплетни? – спросил Беркович.
     – Да Господи! Глупости. Кто с кем, кто когда...
     – Спасибо, – сказал Беркович. – Подождите, пожалуйста, в коридоре и позовите... Кто играл Гамлета? Шапиро? Вот его и позовите.
     От Генриха Шапиро, игравшего Гамлета, Антона Сливняка– Лаэрта, Михаэля Дунца-Клавдия и Олега Маневича-Горация никакой новой информации Беркович не получил. Все они так были заняты выяснением отношений, дуэлью и последовавшим финалом, что не могли добавить ни слова к рассказу Аси. Никто в сторону Гертруды не смотрел, никого умершая королева не интересовала. Об отношениях друг с другом в обыденной жизни каждый из артистов говорил неохотно. Конечно, были свои сложности, где их нет? Михаэль ухаживал за Асей, а той нравился Генрих, который, в свою очередь, непрочь был приударить за бедной Таней. Если учесть еще, что Генрих был женат, а Таню в Раанане ждал жених, который вовсе не одобрял артистические наклонности невесты... В общем, клубок отношений, который старшему сержанту пришлось распутывать нить за нитью. В конце концов он кое-что понял в мотивации убийцы, но решительно не представлял, как ему удалось отравить воду в кубке, если Рольников лично откупорил новую бутылку "минералки", наполнил сосуд, передал его Яше Молинеру, игравшему солдата, и сам видел, как тот поставил кубок на стол, не сдалав ни одного лишнего движения. Отравить воду мог либо сам режиссер, либо Молинер, но ни тому, ни другому это было решительно не нужно.
     Отпустив последнего свидетеля, Беркович посидел несколько минут в раздумье. Картина преступления была ясна, но ему недоставало обличающей улики. Актерам пока не разрешили разгримировываться, и значит, улику эту еще можно было получить. Если, конечно...
     Беркович вышел в коридор, где толпились артисты во главе с режиссером под надзором патрульного Нойбаха.
     – Ася, – позвал он и, когда девушка подошла, сказал: – Сейчас вернется наш эксперт, нужно провести кое-какие анализы. Пройдите, пожалуйста, в кабинет, и приложите каждый палец к бумаге, которая лежит на столе.
     – Зачем? – спросила девушка, не трогаясь с места.
     – Запах и молекулы цианида, – пояснил Беркович. – Это очень гигроскопичная бумага. Да чего вы боитесь? Вы же не дотрагивались до бокала?
     – Нет!
     – Значит, это пустая формальность.
     – Почему я?
     – Не только вы, остальные тоже.
     – Пусть сначала остальные, – упрямо сказала Ася. – Почему я первая?
     – Госпожа Фурман, – сухо сказал Беркович, – я сам решаю, в каком порядке производить следственные действия. У меня нет желания ждать, когда вы помоете пальцы.
     – Я?
     – Вы. Потому что именно вы, госпожа Фурман, отравили соперницу.
     – Нет! – закричала Ася и спрятала руки за спину.
     – Хорошо, что она не успела вымыть руки и потому поддалась на мою провокацию, – сказал Беркович инспектору Хутиэли несколько часов спустя.
     – Как же она отравила воду? – с недоумением спросил Хутиэли. – Ты сам сказал, что она не дотрагивалась до кубка.
     – Ей и не нужно было! В кубке была минеральная вода, Динкина выпила, изобразила отравление и упала, а Фурман бросилась к ней, чтобы поддержать. Гертруда лежит на троне, закрыв глаза и полуоткрыв рот – пока все по роли. Ася вливает ей в рот цианид из флакона, который все время держала в руке. Никто на них внимания не обращает – актеры и зрители поглощены дуэлью Гамлета с Лаэртом. Динкина уже натурально изображает смертные муки, а Ася выливает остаток отравы в кубок и на пол. Вот и все.
     – Где флакон? – спросил инспектор.
     – Нашли в мусорной корзине за сценой, она успела его выбросить в суматохе.
     – Отпечатки пальцев?
     – Очень четкие, – кивнул Беркович.
     – А если бы ты не нашел флакон? – недовольно сказал Хутиэли. – Не мог же ты строить обвинение только на том, что у девушки на пальцах следы цианида. Тем более, что их могло и не быть.
     – Их и не могло быть, – хмыкнул Беркович. – Я хотел вызвать у нее нужную реакцию.
     – Ты рисковал, Борис, – заявил Хутиэли.
     – Я был уверен в том, что убила Ася, – сказал Беркович. – Типично женское преступление. А других женщин там просто не было.
    
    
    
     Следующая глава