Ноах Карми был убит в своем кабинете – пуля влетела в открытое окно и попала поэту в голову. На место происшествия Беркович выехал вместе с экспертом Ханом, и по дороге они обсуждали творчество Карми, с которым были, впрочем, знакомы, в основном, понаслышке – оба не очень любили поэию. Говорить о деле не хотели, поскольку информация, полученная от патрульного офицера, не давала пищи для размышлений, а фантазировать не имело смысла.
     Поэт жил на небольшой – всего три комнаты – вилле, стоявшей на отшибе поселка Нерот, в пяти минутах езды от фешенебельного района Герцлии-питуах. Поэт приобрел этот домик со вторых рук несколько месяцев назад, когда по его сценарию на одной из студий Голливуда сняли романтическую драму "Холодные губы". Дом был хотя и старый, постройки шестидесятых годов, но очень уютный и с садом, где росли оливковые деревья. Поэт жил на вилле со своей новой пассией – манекенщицей Орной Фадида, и вчерашний вечер они, как обычно, провели в интимной обстановке (так сказала патрульному безутешная Орна). Около полуночи женщина заснула, а Карми отправился в кабинет, чтобы поработать – он был совой, и поэтические строки приходили ему на ум обычно поздней ночью.
     – Я спала до девяти, – сказала патрульному Орна, – а когда проснулась, то увидела, что Ноаха нет рядом. Обычно он приходит в пять и спит до одиннадцати... Я удивилась и пошла посмотреть. "Неужели, – подумала, – Ноах еще работает?" Но он не работал... Он сидел за столом...
     Тут женщина начала плакать и плакала до тех пор, пока не приехала оперативная бригада. Поэт действительно сидел за столом, опустив голову на грудь. Со стороны могло показаться, что он размышляет над какой-то рифмой. Однако череп Ноаха Карми был расколот пулей крупного калибра, на стол и на пол натекла лужа крови. И без осмотра было ясно, что стреляли через раскрытое окно. Попасть в поэта проблемы не составляло – у его левой руки стояла настольная лампа, освещавшая не только исписанные листы бумаги (Карми не пользовался компьютером, утверждая, что техника убивает вдохновение), но и самого сочинителя. Лампа продолжала гореть всю ночь. Сейчас, при ярком дневном освещении, свет ее лишь угадывался.
     – Смерть наступила около полуночи, – сказал Берковичу эксперт, закончив осмотр, – но не раньше одиннадцати и не позднее двух часов ночи.
     – В одиннадцать он еще был в постели с женщиной, – сообщил инспектор. – Скорее время убийства – от полуночи до двух. Кстати, войти в сад мог кто угодно – там даже ворот нет. Но для того, чтобы выстрелить в Карми, убийца должен был встать на бордюр, иначе он бы не дотянулся до окна.
     Из кабинета дверь вела в салон, а там находился выход в сад. Под окном кабинета действительно располагался довольно высокий каменный бордюр, встав на который легко можно было заглянуть в окно и выстрелить в ясно видную при свете настольной лампы фигуру поэта. Внимательно осмотрев камень и садовые дорожки, Хан и Беркович не нашли ничего, что можно было бы считать следами преступника. Дождей не было несколько месяцев, почва была сухая, и если убийца носил мягкую обувь, искать следы не имело смысла. Он пришел, выстрелил и убрался вовсояси, никем не замеченный. Крепко спавшая после утомительной любовной игры Орна не расслышала бы и пушечного выстрела. К тому же, спальня располагалась в противоположной от сада части виллы.
     – Не очень-то он ухаживал за садом, – заметил Хан. – Деревья не поливал, наверное, больше недели, а трава вообще пожухла.
     – Поэт, – хмыкнул Беркович. – Может, сад ему нужен был только для антуража. Смотрел на деревья, когда сочинял. А поливать – такая морока...
     Коллеги вернулись в дом, и Беркович задал несколько вопросов Орне, переставшей рыдать, но все еще не вполне адекватно реагировавшей на окружающее.
     – Нет! – вскричала она в ответ на вопрос о том, были ли у Ноаха враги. Правда, ответила она не сразу, и Беркович молча дожидался продолжения, потому что чувствовал: продолжение будет.
     – Ну... – сказала Орна после долгой паузы. – Если только Руби...
     – Кто это? – спросил Беркович.
     – Руби... Он в меня влюблен с детства, а потом у нас началось с Ноахом, и Руби говорил, что отомстит. Но это чепуха, он только кричать умеет, а на самом деле...
     – Кто этот Руби? – еще раз спросил инспектор.
     – Руби Газит, мы с ним росли вместе – жили в соседних квартирах. Он в "Хеврат хашмаль" работает. Золотые руки.
     – Где мы его можем найти?
     – Он и сейчас живет на прежнем месте! Да, понимаю... Улица Разумовски, двадцать, там мои родители, а в соседней квартире – Руби. Зачем вам? Он не мог этого сделать!
     – Разберемся, – сказал Беркович.
     Час спустя он мог вслед за Орной утверждать, что Руби Газит действительно не мог убить соперника, поскольку с девяти вечера находился в камере предварительного заключения полицейского участка в Рамат-Гане. Когда Беркович начал наводить справки, судья Дихтер как раз проводил судебное заседание и решал – оставить ли задержанного под стражей еще на сутки, как того требовала полиция?
     – Что он натворил? – спросил Беркович у инспектора Рознера, который вел дело Газита.
     – Подрался в дискотеке, – сообщил Рознер. – Знаешь, как это бывает: один не так посмотрел на девушку, другой не то сказал... В общем, подрались, и Газит пырнул парня ножом. Ранение не серьезное, в руку, но пока обвинительное заключение не подготовлено, я предпочел бы видеть Газита за решеткой.
     – Когда произошла драка? – спросил Беркович.
     – Часов в девять, веселье только начиналось.
     – Газита сразу задержали?
     – Конечно.
     – И он с того времени находился в камере?
     – Естественно. А почему это тебя интересует?
     – Видишь ли, около полуночи кто-то стрелял в поэта Карми. А Газит, говорят, грозился его убить – из-за женщины, как ты понимаешь.
     – Нет, – покачал головой Рознер. – Ищи другого подозреваемого. Газит всю ночь провел за решеткой. Железное алиби.
     Раздосадованный неудачей, Беркович вернулся на виллу, откуда уже увезли тело. Он отправился по соседям Ноаха Карми в надежде выяснить, не видел ли кто нынешней ночью подъезжавшего к вилле автомобиля. А может, и выстрел кто-нибудь слышал?
     Особых надежд на этот обход Беркович не возлагал, и результат оказался вполне ожидаемым. Никто ничего не видел и не слышал, а если бы видели, то давно уже сообщили бы в полицию, ведь всем известно, что на поэта Карми совершено покушение... Возможно, кто-нибудь из соседей видел, кто приезжал на виллу в предыдущие дни? Возможно, кто-то приезжал чаще других?.. Нет, никто ничего не видел и раньше. Поэт жил уединенно, с ним была только подруга, работал он по ночам, в кабинете до утра горел свет...
     Похоже было, что единственным источником информации об окружении Карми могла быть только Орна, и Берковичу пришлось поехать на улицу Разумовски. Здесь его ждала очередная неудача – девушка продолжала утверждать, что никаких врагов у Ноаха не было, все его любили, особенно женщины, поклонницы его таланта. Могла ли какая-нибудь поклонница застрелить кумира?
     – Да вы что, инспектор, совсем с ума сошли? Это я в припадке ревности могла бы застрелить соперницу, – гневно сказала Орна. – Слава Богу, Ноах никогда не подавал повода.
     Пришлось довольствоваться этой скудной информацией. В записной книжке Карми Беркович нашел несколько телефонов с фамилиями других поэтов и позвонил каждому из них, полагая, что коллеги по поэтическому цеху назовут хотя бы одну причину, по которой Карми непременно следовало бы лишить жизни. Получилось наоборот – будто на поэтическом Олимпе не было у Карми ни врагов, ни даже недоброжелателей. Число подозреваемых не желало увеличиваться. Уже под вечер Беркович оставил попытки получить хоть какую-то новую информацию и в последний раз перед тем, как возвращаться домой, отправился на виллу Карми. В мозгу вертелась безумная мысль о том, что поэта застрелила сама Орна – из ревности, конечно. Гипотеза критики не выдерживала, но Беркович хотел избавиться окончательно и от этой иллюзии.
     Выстрелить через окно Орна не могла – она бы не достала до подоконника, даже если бы встала на камень. Возможно, девушка вошла в кабинет и выстрелила? Но в таком случае поэт не мог ее не видеть, он переменил бы позу, да и выстрел был бы произведен практически в упор. Нет, отпадает...
     Беркович вошел в кабинет и обошел вокруг стола, стоявшего в метре от окна, за которым видно было небо и кроны деревьев в саду. Беркович представил себе, как поэт сидит, уронив голову на руки, и мучается над рифмой, а в это время убийца подходит к окну, становится на камень...
     Почему на камень? А если...
     Бросив еще один взгляд в окно, Беркович вышел из кабинета и направился в сад. Вот дерево, которое он видел из окна, – большая старая олива, кривая и некрасивая, как Квазимодо. Уже вечерело, и на землю опускался сумрак, но все же было достаточно света, чтобы взобраться на одну ветку, потом на другую, а с нее еще выше, на третью... Вот оно!
     Металлическая коробка с отверстием, выкрашенная в защитные зелено-коричневые цвета, была практически не видна даже на расстоянии метра, скрытая листвой. Беркович осторожно отогнул проволоку, которой коробка была прикреплена к большой ветке, и взял в руки тяжелый предмет. Обратный спуск оказался труднее подъема, но Беркович все-таки ухитрился не уронить свою добычу.
     Час спустя инспектор сидел в лаборатории эксперта Хана, и приятели с интересом рассматривали конструкцию, состоявшую из крупнокалиберного револьвера, спусковой механизм которого был соединен с часовым электронным включателем.
     – Ловко! – воскликнул Хан. – Упреждение на двенадцать часов. Он ведь должен был поставить эту штуку на дерево средь бела дня!
     – Самое безопасное время, – заметил Беркович. – Поэт только встал и принимает ванну, Орна возится на кухне, окна которой не выходят в сад... А с улицы деревья не видны.
     – Замечательная идея! – продолжал восхищаться эксперт. – Он ведь знал наверняка, что в полночь поэт будет сидеть за столом в определенной позе и писать стихи. Карми сидел там каждую ночь на протяжении месяцев – вполне можно было точно прицелиться, а потом задействовать это адское устройство. И полное алиби! Драка на дискотеке, арест...
     – Этот гений электроники должен был понимать, что полиция в конце концов займется деревьями!
     – С чего бы? Ты же сам был уверен, что стреляли из-за окна, а не с дерева!
     – Но я все-таки обнаружил прибор...
     – А если бы ты поехал домой, а не назад, на виллу? Ночью Газит снял бы с дерева свою игрушку, и все – никаких улик. Ты знаешь, что судья не продлил его арест?
     – Да, – кивнул Беркович. – Ты прав, я опередил его всего на пару часов. Мне повезло, ему – нет.
     По дороге домой инспектор продолжал размышлять о везении. Нет, – решил он, – Газиту не могло повезти настолько, чтобы он вышел сухим из воды. В конце концов следы все равно нашли бы – поломанные ветки, например. Но все равно хорошо, что мысль обратить внимание на деревья в саду пришла в голову сегодня вечером, а не завтра утром.
     "Вот и получается, – подумал Беркович, – мне повезло, а Газиту – нет. Но меньше всех повезло, конечно, поэту"...
    
     Следующая глава