Утро выдалось таким промозглым, что не только идти на работу, но даже открывать глаза не хотелось. К тому же, Арик посреди ночи проснулся и закатил скандал. Ничего у сына не болело – во всяком случае, когда Наташа поднималась и входила в детскую, Арик переставал кричать, лицо его озарялось улыбкой, он дрыгал ножками, проявляя дружелюбие.
     – Ему просто хочется играть, – сказала Наташа.
     – В два часа ночи? – пробормотал Беркович и накрылся с головой одеялом.
     Это не помогло. Арик утихомирился часа через два, и Беркович не помнил, то ли он все-таки потом заснул, то ли так и ворочался до утра. Голова, во всяком случае, болела так, будто он всю ночь бодрствовал, решая сложную проблему: убил Арона Шпигеля кто-то из работников театра или это все-таки сделал посторонний?
     Беркович размышлял над этой проблемой вторые сутки, но не продвинулся ни на шаг, если, конечно, считать шаги только в правильном направлении.
     Позавчера вечером во время спектакля "Странные люди" в театре "Барабан" был убит выстрелом из пистолета артист Арон Шпигель, игравший роль главного героя. Заканчивалось второе действие, оставалось отыграть последнюю сцену – как граф Бональдо (артист Арон Шпигель) настигает своего смертельного врага Джино Гадони (артист Марк Тараш) и после короткого нервного диалога выпускает в него две пули из бутафорского – какой еще может быть на сцене? – пистолета. Пистоны обычно хлопали так, что у зрителей в первых рядах закладывало уши.
     Так произошло и на этот раз. Тараш картинно схватился обеими руками за грудь и повалился на спину, а Шпигель, вместо того, чтобы воскликнуть: "Боже! Я убил его!", испустил вопль и упал в трех метрах от ничего не понявшего коллеги.
     Помощник режиссера тоже в первые мгновения ничего не понял. Он даже спросил громким шепотом у Шпигеля, что тот себе позволяет, но ответа не получил. Лишь увидев, как вокруг головы артиста расплывается темное пятно, помощник режиссера дал команду опустить занавес.
     Инспектор Беркович и эксперт-криминалист Хан, прибыв по вызову вместе с оперативной группой, констатировали смерть артиста, последовавшую от пулевого ранения в затылок. Стрелял – это не вызывало сомнений – кто-то, стоявший позади деревянной декорации, изображавшей старую мельницу. Между досками было достаточно щелей, прицелиться и выстрелить не составляло труда, особенно если учесть, что Шпигель стоял в тот момент в полуметре от декорации.
     Зрителей, желавших знать, что да как, уговорили покинуть театр, а все двери, что вели за сцену, закрыли. Заперли и рабочий выход из театра. По словам вахтера, никто не выходил через этот выход после начала второго действия. По словам помощника режиссера, стоявшего в кулисе, никто не проходил и не пробегал мимо. Тем не менее, тщательный осмотр показал, что ни одна живая душа за декорацией не пряталась и даже не оставила никаких следов своего пребывания.
     За сценой в тот момент было всего одиннадцать человек, и все они уверяли, что видели друг друга. Помощник режиссера стоял в главной кулисе, два актера и актриса, исполнительница роли героини, находились в коридорчике, который вел в гримуборные, но оттуда прекрасно видели сцену и помощника режиссера. Семь человек – рабочие, пожарный и осветитель – занимались своим делом по разные стороны сцены, но видели и друг друга, и помощника режиссера, и группу актеров в коридоре. Никто, по их словам, за декорацию не заходил и никто не выходил оттуда до прибытия полиции.
     И разумеется, ни у кого не оказалось при себе огнестрельного оружия. Процедура, конечно, неприятная, но всех пришлось обыскать, а потом еще и в закулисной части обыск провели, что заняло большую часть ночи. За это время Беркович допросил всех задержанных, а потом отпустил их, потому что никаких причин для подозрений не оказалось.
     С тех пор прошло больше суток, Беркович надеялся отоспаться, но игры Арика не позволили этого сделать. На работу инспектор пришел с такой тяжелой головой, что ясно было: ничего путного он в этот день не придумает. Но и пускать дело на самотек тоже было нельзя, и Беркович поехал в театр, где в эти утренние часы не было никого из артистов, а рабочие сцены устанавливали декорации для репетиции вечернего спектакля. Инспектор прошел в кабинет главного режиссера Ноаха Ахимеира, который на позавчерашнем спектакле не был и ничем следствию помочь не мог.
     Из часового разговора Берковичу удалось узнать, что акером Шпигель был замечательным, но в личной жизни ему не везло – жена от него ушла два года назад. В театре Шпигеля не любили за его острый язык удивительное умение устраивать гадости, которые он почему-то считал смешными розыгрышами. Не любили – это еще мягко сказано. Многие его просто ненавидели и с удовольствием пустили бы Шпигелю пулю в затылок. Одно дело, впрочем, желать чего-то, и совсем другое – осуществить желание на деле, причем так, чтобы никто из находившихся за кулисами людей этого не заметил.
     – Придется отказаться от пяти спектаклей, – вздохнул Ахимеир. – В них у Шпигеля не было замены.
     – А Тараш? – спросил Беркович. – Он хороший актер?
     – Хороший, – кивнул Ахимеир. – Но Гамлет, к примеру, из него не получится. Кстати, жена Шпигеля ушла именно к Тарашу, так что, когда во время спектакля Арон стрелял в Марка, мне всегда казалось, что он представлял, как делает это на самом деле.
     – На самом деле, – напомнил Беркович, – убит оказался не Тараш, а Шпигель.
     После разговора с режиссером голова разболелась еще сильнее. Версия не прорисовывалась. Но кто-то же из одиннадцати допрошенных вчера людей имел и мотив, и возможность – ведь никто, кроме одного из них, не имел физической возможности убить Шпигеля! Впрочем, и эти одиннадцать такой возможности практически не имели, если действительно все время находились в поле зрения друг друга. Да и оружия у них не было, и на пальцах не оказалось следов пороховой гари. Никто из них в тот вечер не стрелял, это Рон Хан утверждал уверенно, и у Берковича не было основания не доверять выводам экспертизы.
     Инспектор хотел вернуться домой пораньше, чтобы немного поспать и привести мозг в рабочее состояние, но вместо этого принялся перечитывать протоколы ночных допросов. Одиннадцать человек. Действительно ли они каждый момент времени видели друг друга? Помощник режиссера видел стоявшего в противоположной кулисе пожарного, тот, в свою очередь, наблюдал за осветителем, осветитель видел стоявших в коридоре артистов, те были вместе и, следовательно, никто из них не убивал... В общем, заколдованный круг. А Марк Тараш, в которого Шпигель стрелял из своего пугача, видеть ничего не мог, поскольку после выстрела должен был упасть и глядеть в потолок, изображая покойника.
     Перед тем, как отправиться домой, Беркович спустился в подвал, в отдел судебной экспертизы, где застал Хана, вносившего в компьютер какие-то числа.
     – Я так и не нашел, за что уцепиться в деле Шпигеля, – признался инспектор. – Мистика какая-то.
     – Я тоже весь день над этим размышлял, – сказал Хан. – Версии не моя область, но то, что никто из этой компании не стрелял, – объективный факт. Когда человек стреляет из пистолета, на ладони в течение некоторого времени обязательно можно обнаружить следы пороха...
     – Что ты мне рассказываешь? – воскликнул Беркович. – Я прекрасно понимаю, что никто из них стрелять не мог. Но стрелял же! Никто не мог незамеченным проникнуть за декорацию. Но проник же! И никто не мог из театра выйти, чтобы вахтер его не заметил.
     – А если все-таки вышел? – спросил Хан. – Если кто-то мог невидимкой проникнуть за кулисы, он мог таким же невидимкой пройти мимо вахтера.
     – Или... – медленно сказал Беркович. – Послушай, Рон, я вспомнил одну фразу, которую мне сказал главный режиссер театра. "Шпигель стрелял в Тараша так, будто хотел это сделать на самом деле".
     – И что? – поднял брови эксперт. – Убили-то Шпигеля, а не Тараша.
     – Тараш увел у Шпигеля жену, – напомнил Беркович.
     – Так ведь Тараш увел у Шпигеля, а не наоборот!
     – Шпигеля все ненавидели.
     – Не пойму я, куда ты клонишь, – пожаловался Хан.
     – Пойду, – вздохнул Беркович. – Появилась одна мысль, но никак не думается, голова, как бревно...
     Поужинав и пропустив мимо сознания рассказ Наташи о том, как они с Ариком гуляли в парке, Беркович неожиданно спросил:
     – Ты еще дружишь с Дорой?
     – Ну... – растерялась Наташа. – Мы болтаем по телефону. Но почему ты...
     – Она все такая же театралка? И в "Барабан" ходит?
     – Конечно.
     – Спроси у нее, пожалуйста, были ли она на позавчерашнем представлении. Там артиста убили...
     – Я и спрашивать не стану. Она мне уже три раза эту историю рассказывала: как перед самым концом спектакля кто-то стрелял в главного героя.
     – Значит, она там была?
     – Была. А что, ты ведешь это дело?
     – Я хочу поговорить с Дорит, – воскликнул Беркович, – позвони ей и дай мне трубку.
     Минуту спустя он задал наконец мучивший его вопрос:
     – Дорит, там ведь по ходу пьесы Бональдо должен был стрелять в Гадони.
     – Да, а вместо этого сам вдруг упал и...
     – Что значит "вместо этого"? Артист Тараш упал, когда в него стрелял артист Шпигель. Звук выстрела из-за декорации слился со звуком пугача...
     – Может, Тараш и упал, – неуверенно сказала Дора. – Я не видела, его ведь на сцене не было.
     – Как не было? – поразился Беркович.
     – Ну как... Они спорили, перешли на крик, потом Бональдо – то есть, Шпигель – вытащил пистолет, а Гадони – ну, Тараш – бросился бежать, и Бональдо выстрелил ему вслед. Один раз, потом еще, а потом упал.
     – Вот как! – вскричал Беркович. – Спасибо, Дора, вы просто гений!
     Положив трубку, он тут же набрал домашний номер эксперта Хана.
     – Рон, – сказал Беркович, – мы оба лопухи. Мы проверили всех, кроме Тараша.
     – А его-то зачем было проверять? – удивился Хан. – Кто совсем уж никак не мог убить Шпигеля, так это Тараш. Он же лежал на сцене...
     – Должен был лежать, согласно пьесе! Но его на сцене не было. Он выбежал за кулисы, обогнул декорации, выстрелил в Шпигеля и вернулся – в это время уже началась паника, занавес опустили, так что ему даже и ложиться не нужно было.
     – Но его видели сотни людей, включая и тех, что стояли за кулисами!
     – Если ты говоришь о зрителях, то они Тараша как раз и не видели. А если говоришь о тех, кто стоял за сценой... Я думаю, все они соучастники этого преступления.
     На следующее утро, уже оформив нужные документы, Беркович рассказывал инспектору Хутиэли:
     – Шпигеля в театре ненавидели и сговорились убить. Все, кто был в тот вечер за кулисами, знали, что произойдет, и заранее обсудили, что станут говорить полиции. А зрители восприняли все произошедшее, как деталь представления. И то, что после выстрела Шпигеля Тараш бросился бежать, и то, что Шпигель выстрелил ему вслед – а что ему оставалось делать? Он наверняка в эти последние секунды жизни не понял, почему Тараш не падает, но продолжал играть роль. А я был уверен, что уж кто-кто, а актер, лежавший на сцене, не мог иметь отношения к убийству...
     – Это твои предположения, или ты уже получил доказательства? – поинтересовался Хутиэли.
     – Оружие. Пистолет найден при обыске в квартире Тараша. Калибр соответствует, Рон сейчас проводит баллистическую экспертизу.
     – Ну что ж, – улыбнулся Хутиэли, – поздравляю, Борис, и радуюсь вместе с тобой.
     – Да мне не до радости, – махнул рукой Беркович. – Мне бы поспать часов десять...
    
     Следующая глава