– Твое назначение на должность инспектора – дело решенное, – сказал, улыбаясь, Хутиэли, войдя в кабинет старшего сержанта Берковича. – И повышение в звании ты, естественно, тоже получишь. Я говорил только что с майором Лившицем, он обещал, что приказ будет готов к началу следующей недели. Эй, Борис, ты что, не рад этому?
     Старший сержант Беркович сидел за столом с отсутствующим видом, взгляд его был направлен в пространство.
     – Борис! – воскликнул Хутиэли. – Что с тобой? Ты не заболел? С Наташей все в порядке? А с Ариэлем?
     – Что? – переспросил Беркович. – Извините, шеф, я задумался. Но я все слышал. Господи, конечно, я рад назначению! И я не болен, вовсе нет! С Наташей тоже все в порядке, а Арик просто прелесть, я не предполагал, что игра с ребенком может доставить такое удовольствие.
     – Интересно, – хмыкнул Хутиэли, – в какие игры ты играешь с малышом, которому не исполнилось и полугода?
     – В гляделки, – отозвался Беркович. – Мы смотрим в глаза друг другу, улыбаемся и говорим "Агу". Выигрывает тот, кто первым отведет взгляд.
     – А ногами ты при этом тоже дрыгаешь? – с любопытством спросил Хутиэли.
     – Не издевайтесь, инспектор! – воскликнул Беркович. – Наверняка у вас были такие же ощущения, когда родился ваш первенец.
     – Наверно, – пожал плечами инспектор. – Это было так давно... Рони уже из армии вернулся. Так ты о сыне своем думал, когда я вошел?
     – Нет, – покачал головой Беркович. – Я думал об убийстве Лещинского.
     – Того "русского", которого нашли с пробитой головой на площади Шимшон? – нахмурился Хутиэли. – А что тут думать? Насколько я знаю, дело это закрыто.
     – Закрыто, – кивнул Беркович. – Если бы речь шла не о бомже и алкоголике, да еще и "русском" впридачу, расследование так быстро не свернули бы. Я неправ?
     – Наверное, ты прав, – сказал инспектор, – но перспектив в этом расследовании не было никаких, с этим ты должен согласиться.
     – Не знаю... Я как раз думал об этом, когда вы вошли и сообщили радостную новость.
     – И что же ты об этом думал? – с интересом спросил Хутиэли.
     – Я думал, что наши с вами коллеги, инспектор, отнеслись к расследованию халатно и не сделали всего, чтобы найти убийцу.
     – Серьезное обвинение, – нахмурился Хутиэли.
     Новый репатриант из России Николай Лещинский, 42 лет, приехал в Израиль с семьей – женой и десятилетним сыном – семь лет назад. Как это часто бывает, на новом месте в семье возникли проблемы. Николай не мог устроиться на работу, и жена его Ирина вкалывала за двоих. Сын Толик не нашел общего языка с детьми в школе, его часто били, и в конце концов мальчик вообще отказался ходить на уроки. Николай начал пить, скандалы в семье происходили все чаще, и кончилось тем, что Ирина выбросила на улицу вещи мужа. Николай еще не знал, что его любимая Ира решила вернуться в Россию, полностью разочаровавшись в Израиле после того, как хозяин ресторана, где она мыла посуду, предложил ей уединиться для любовных утех.
     Николай некоторое время жил у приятелей, но долго так продолжаться не могло. Ирина подала на развод, а потом вернулась с сыном в Оршу, откуда была родом. Николай спился окончательно и ночевал на скамейке под большой финиковой пальмой на площади Шимшон. Лещинский и его собутыльники – их было человек пять – устраивали пьяные драки, но быстро успокаивались, когда слышали полицейскую сирену.
     Дней десять назад полицейский патруль обнаружил Николая Лещинского мертвым на куче тряпья, служившей ему и домом, и постелью. У бомжа был пробит череп, орудие убийства – разбитая бутылка из-под пива "Маккаби" лежала рядом. Сержанту Охайону, начавшему расследование, все было ясно с самого начала: Николая убили собутыльники в очередной пьяной драке. Найти приятелей Лещинского труда не составило – места их ночевок полиции были известны. Все подозреваемые утверждали, что в тот вечер они с Николаем не пили. Нашлись свидетели, видевшие, как эта пятерка бомжей устраивалась на ночлег в районе новой автобусной станции.
     И еще одно обстоятельство заставило сержанта Охайона оставить бомжей в покое: отпечатки пальцев, обнаруженные на горлышке бутылки, не принадлежали никому из этой компании.
     Так кто же убил?
     Вокруг площади стояло несколько домов, жильцы которых могли видеть драку или слышать крики. Николая Лещинского знали все, поскольку жил он и дебоширил под их окнами. Один из жильцов даже устроил сержанту Охайону скандал, обвиняя полицию в том, что она вмешивается лишь тогда, когда происходит преступление, а вот почему никто не принял меры и не заставил этого "русского пьяницу" перенести свое тряпье куда-нибудь на окраину города?
     Впрочем, на вопрос "Что вы видели или слышали в ночь с понедельника на вторник?" все отвечали одинаково: "Ничего, мы спали". Охайон сделал вывод, что драка произошла поздно ночью, когда все спали, а подраться Лещинский мог и не со старыми знакомыми – не с ними же одними он пил, в конце-то концов! Можно было, конечно, перетрясти всех бомжей Тель-Авива, но неужели полиции больше делать нечего?
     – Это я и называю халатным отношением к своим обязанностям, – сказал Беркович инспектору Хутиэли. – Интересно, поставил бы сержант точку, если бы убитым оказался выходец не из России, а из восточной общины?
     – Серьезное обвинение, – повторил Хутиэли. – Самое неприятное, что ты, в принципе, прав. Но, с другой стороны, согласись: "русские" значительно пополнили за несколько последних лет коллекцию тель-авивских бомжей. В восточной общине количество алкоголиков все-таки меньше, ты не согласен?
     – Меня не интересуют межобщинные проблемы, – резко сказал Беркович. – Пусть этим занимаются социологи. Но я не понимаю, как можно было прекратить расследование убийства!
     – Да потому, что все версии были отработаны, и результат оказался нулевым, – спокойно произнес инспектор.
     – Версии! Отрабатывалась единственная версия – пьяная драка.
     – У тебя есть другие предположения? Ведь все улики совершенно типичны...
     – Если была драка, почему никто из жильцов не слышал криков? То, что они спали, – во-первых, не убедительно, от крика кто-нибудь обязательно проснулся бы, ведь все происходило буквально под окнами, а во-вторых, это просто неправда.
     – Неправда? – поднял брови Хутиэли.
     – Я сделал то, что обязан был сделать сержант Охайон, – сказал Беркович. – Навел справки и выяснил, что по крайней мере в трех квартирах были люди, которые могли видеть, как все происходило. Судя по заключению судмедэксперта, смерть наступила между полуночью и двумя часами. Около полуночи закончилась вечеринка в одной из квартир. Не могли же хозяева сразу лечь спать! В другой квартире живет старушка, к которой в ноль часов двадцать минут приезжала "скорая помощь". Медики находились на месте до ноля часов сорока минут. В третьей квартире живет человек, работавший в вечернюю смену, которая заканчилась в полночь. Значит, именно в нужное время он возвращался домой. Он тоже мог видеть происходившее.
     – Но не видел, – покачал головой инспектор. – Из сказанного тобой следует всего лишь, что убийство произошло, скорее всего, после часа ночи, когда "скорая" уже уехала, а жители квартиры, где была вечеринка, наскоро прибравшись, легли спать. Человек, работавший до полуночи, тоже вернулся домой раньше часа ночи, ты согласен?
     – Да, – вздохнул Беркович. – Для успокоения совести мне бы все же хотелось задать им всем по два-три вопроса. Но не могу. Дело закрыто, и вел его не я. Мне очень не хочется ссориться с сержантом Охайоном, он отличный парень...
     – Но все это будет тебя мучить, пока ты не задашь свои вопросы, – усмехнулся инспектор. – Я тебя знаю, Борис, ты этого так не оставишь... Хорошо, я поговорю с майором Лившицем, ты ведь этого от меня хотел? Но учти – никакой гарантии.
     – Большое спасибо, инспектор! – воскликнул Беркович.
     Разрешение он получил через два часа, и Хутиэли предупредил старшего сержанта, что дополнительные вопросы он может задавать лишь с согласия жильцов. Дело закрыто, и возобновлять официальное расследование майор не собирается.
     Три квартиры, о которых упоминал Беркович, располагались в разных домах, и старший сержант больше всего времени потратил там, где в ночь убийства происходила вечеринка. Он познакомился с Ави, юношей, справлявшим свой день рождения. Берковичу пришлось посмотреть семейный альбом, выслушать восторженный рассказ Далии, матери Ави, о том, какой это замечательный мальчик, и на улицу Беркович вышел, твердо уверенный в том, что на таких семьях и держится государство.
     Старушки, вызывавшей "скорую", дома не оказалось. По словам соседей, ее отвезли в больницу, и Беркович не стал задерживаться. Третьим в списке был Раанан Розен, работник "Хеврат хашмаль" – тот, кто возвращался в ту ночь с работы после полуночи. Розен оказался дома – он работал сегодня в ночную смену.
     – Я уже рассказал все, что знал, сержанту Охайону, – удивился Розен. – Неужели мои показания потеряли? Если даже в полиции происходит такое...
     – Нет, – успокоил его Беркович. – Ваши показания занесены в компьютер, никуда они не делись. Я только хотел уточнить время, когда вы вернулись домой. Это нужно для идентификации момента смерти.
     – Без пяти час, – сказал Розен. – Я немного запоздал, потому что заезжал на заправочную станцию. Обычно мне до дома ехать минут двадцать.
     – Спасибо, – поблагодарил Беркович и покинул квартиру. Хозяин и не заметил, что с журнального столика исчезла пластмассовая пепельница.
     Старший сержант постоял минуту под пальмой, где уже ничто не напоминало о произошедшей трагедии, и поехал в управление. Через час он вошел в кабинет Хутиэли и положил перед инспектором экспертное заключение, подписанное Роном Ханом.
     – Отпечатки пальцев на бытулке "Маккаби", – сказал Беркович, – идентичны пальцевым следам на пепельнице, принадлежащей Раанану Розену.
     – Ты хочешь сказать...
     – Он убийца. Не было никакой пьяной драки. Я думаю, что отчасти виноват сам Лещинский – его оргии долгое время выводили Розена из себя. Он поздно возвращается домой, хочет спать, а под окном вопли... И полиция никаких мер не принимает. В ту ночь Розен вернулся с работы около часа, проходил мимо Лещинского. Возможно, тот не спал и сказал в адрес Розена какую-нибудь гадость. Возможно, Розен увидел бутылку в руках Лещинского и понял, что ему опять не дадут спать... В общем, он двинул Николая этой бутылкой по голове и, успокоившись, отправился домой. А почему он должен был волноваться? Кто станет искать убийцу какого-то бомжа? Да их всех топить надо в Ярконе... Впрочем, меня не интересует, о чем думал Розен. Пальцевые отпечатки принадлежат ему.
     Инспектор внимательно прочитал заключение.
     – И опять ты прав, Борис, – сказал он. – Считай, что это еще один шаг к новой должности и званию. Но вот сержант Охайон теперь вряд ли подаст тебе руку.
     – Ничего, – бодро сказал Беркович. – Рони хороший парень, разберемся.
    
     Следующая глава