Павел Амнуэль
«Расследования Бориса Берковича»


    Главная

    Об авторе

    Млечный Путь

    Блог

    Друзья

    Контакты

Рейтинг@Mail.ru


Глава 1


ПРЯМЫЕ УЛИКИ

    
    
     – Боря, – сказала Наташа, – если ты не хочешь гулять с Ариком, так и скажи, я пойду сама. У тебя неприятности на работе?
     – Неприятности? – пробормотал Беркович, уже час сидевший перед телевизором и не обращавший внимания ни на жену, ни на сына. – Можно это и так назвать...
     – Мы с Ариком прогуляемся, – решила Наташа, – а когда вернемся, ты все мне расскажешь.
     Беркович не ответил и переключил канал – ему надоело смотреть крутой американский триллер, в котором все было ясно с первых же кадров. "Господи, – подумал он, – в деле Шустера все тоже было ясно с первой же минуты, когда соседи позвонили в полицию и сказали, что слышали выстрел"...
     Сначала по вызову выехала оперативная бригада сержанта Теплицкого. Дверь в квартиру Шустера была не заперта, полицейские постучали, а потом вошли и обнаружили хозяина лежащим посреди салона. Под головой успела натечь небольшая лужица крови. Пистолет системы "беретта" лежал в ладони убитого, а на виске была видна огнестрельная рана со следами пороховой гари, и это указывало на то, что выстрел был произведен в упор.
     Может быть, с поиском преступника пришлось бы повозиться, но Теплицкому повезло – оглядев салон внимательным взглядом, он увидел на вешалке две куртки, одна из которых наверняка принадлежала хозяину. А кому принадлежала вторая?
     Позвали соседей – тех самых, что вызвали полицию. Это были супруги Дихтеры, знавшие много лет не только самого Эуда Шустера, но и всех его приятелей, а также бывшую жену, сбежавшую в Америку, и двух детей, уехавших за океан с матерью. Хава Дихтер уверенно заявила, что одна из курток ("Вот эта, более потрепанная") действительно принадлежит Шустеру ("Какой кошмар, неужели его убили?"), а вторая – одному из приятелей хозяина по имени Давид. Приятели-то они, конечно, приятели, но с некоторых пор между ними пробежала черная кошка – Дихтеры слышали из-за стены, как Эуд и Давид ссорились, причем на очень повышенных тонах, а как-то ("Это было месяц назад, сержант, или чуть раньше") гость кричал, что убьет Эуда, если тот... А вот что именно "если", ни Хава, ни ее муж Арон толком не расслышали.
     По горячим следам сержант Теплицкий отправился домой к Давиду, фамилия которого была Ройзман. Полицейским удивительно повезло – случается же такое: в кармане куртки оказалась повестка из армии, вызов на резервистские сборы, и там была указана не только фамилия, но и адрес, и номер удостоверения личности.
     Давид Ройзман был дома – принимал душ. Он долго не открывал, а когда предстал перед Теплицким с полотенцем, намотанным на бедра, то даже не сделал вид, что удивлен. Пока задержанного везли в управление, Беркович успел вызвать из базы данных сведения о Ройзмане, давно состоявшем в полиции на учете, поскольку уже имел две судимости. Однажды он получил год тюрьмы за грабеж, а во второй раз суд ограничился условным осуждением.
     И что интересно – у Ройзмана действительно были основания не любить Шустера. Оказывается, оба проходили по одному делу, оба получили по два года условно просто потому, что все улики против них оказались косвенными. И хотя судьи были убеждены, что старушку с улицы Розовски ограбили именно Шустер с Ройзманом, доказать это не удалось. Старушку грабители не тронули, разве только попугали немного, а вот деньги и ценности из квартиры исчезли. Немалые деньги, кстати, и немалые ценности: на четверть миллиона шекелей, богатая оказалась стурашка. Грабителей, которые были в масках, она не опознала, даже одежду не смогла припомнить, такой у бедняжки оказался шок.
     До той истории Ройзман и Шустер были друзьями – не разлей вода. А после суда отношения испортились, об этом и соседи рассказывали. Похоже – во всяком случае, Беркович, подумав, пришел к такому заключению, – что Шустер не поделился с Ройзманом награбленным. Что он наговорил приятелю, было пока неизвестно, но Ройзман остался, видимо, убежден, что Шустер его "накалывает", а такое, естественно, не прощается.
     Вот Ройзман и убил бывшего приятеля и подельника. Но убийцей он никогда не был – грабил, да, мог ударить, но, согласно всем имевшимся сведениям, склонности к "мокрухе" не имел. Но, тем не менее, Шустера убил – и чем больше Беркович общался с задержанным, тем яснее ему это становилось.
     Мотив был налицо – бесспорный мотив. На "беретте", кроме пальцевых отпечатков убитого, оказались и следы Ройзмана, причем лежали они поверх следов Шустера. И еще куртка Ройзмана на вешалке – наверняка он ее забыл на месте преступления, все-таки на убийство пошел впервые, а может, и готов к нему не был, вот и впал в душевное расстройство, проще говоря – так перепугался содеянного, что бежал из квартиры, себя не помня.
     Судя по всему, дело обстояло следующим образом. Ройзман явился к Шустеру, чтобы в очередной раз потребовать невыплаченную долю. Хозяин в очередной раз заявил, что денег у него нет. Гость вышел из себя и начал угрожать. Возможно, дошло до драки, и Шустер вытащил свой пистолет, который лежал у него в тумбочке под телевизором. Дальше понятно – Ройзману удалось перехватить руку Шустера, вывернуть ее, и в этот момент грянул выстрел.
     Разумеется, произошедшее можно было квалифицировать, как убийство в порядке необходимой самообороны, но проблема заключалась в том, что на всех допросах Ройзман утверждал одно и то же: Шустера не убивал, драки между ними не было, куртку свою забыл на вешалке, это правда, но забыл вовсе не в день убийства, а предыдущим вечером, когда действительно приходил ругаться и пару раз съездил хозяину по морде, а потом ушел в гневе, оставив куртку. На другой день пришел за ней, дверь оказалась не запертой, вошел и обнаружил Шустера мертвым посреди салона.
     И удрал, конечно: издалека уже была слышна полицейская сирена.
     А пальцевые следы на пистолете? Об этом Ройзман вообще не помнил. Стресс. Шок. "Что хотите делайте, инспектор, но не убивал я этого подонка!"
     – Ну так что у тебя за проблемы? – спросила мужа Наташа, вернувшись с прогулки и уложив сына спать; Арик похныкал, но соска его быстро успокоила.
     – Понимаешь, – протянул Беркович, выключив телевизор, – по всем признакам выходит, что некто Ройзман убил некоего Шустера. Все улики против него, причем улики неоспоримые. Он мог бы облегчить свою участь, честно рассказав, как было дело – а было это, похоже, убийство в порядке самообороны. Но Ройзман утверждает, что не убивал. И ведь он не дурак – знает, что если суд ему не поверит (а суд ему наверняка не поверит), то влепит по полной программе. Не понимаю я этого человека!
     – А ты всех преступников понимаешь? – спросила Наташа. – Человек не всегда поступает логично.
     – Ты говоришь, как женщина, – покачал головой Беркович. – Женщины действительно часто поступают вопреки логике и стоят на своем даже если улики абсолютно однозначны. Мужчинам-преступникам это не свойственно. Обычно, ознакомившись с системой доказательств и поняв, что против фактов не пойдешь, мужчины поступают так, как подсказывает логика.
     – А этот, как его...
     – Ройзман.
     – Да. Он все-таки не сознается, хотя понимает, чем ему это грозит?
     – Вот именно.
     – А если он говорит правду и действительно не убивал этого, как его...
     – Шустера? Так я же тебе рассказал, как было дело. Выстрел слышали соседи, на пистолете следы, куртка на вешалке, мотив...
     – Да-да, – нетерпеливо сказала Наташа. – Но если все так очевидно, а Ройзман упирается, то, может, он все-таки говорит правду, а у тебя что-то не ладно с уликами? Как ты сам говоришь – он ведь не женщина, чтобы действовать против логики...
     – Ты думаешь? – задумчиво сказал Беркович. – Нет, глупости. Если убил не Ройзман, то должен быть другой преступник. Невидимка? Других следов на пистолете нет, ни у кого, кроме Ройзмана, мотива для убийства не было, куртка его, а не чья-то. И он ведь подтверждает, что был в квартире Шустера – только нашел его якобы уже убитым.
     – Может, он прав?
     – Полиция приехала через семь минут после вызова. Соседи позвонили сразу после выстрела. И утверждают, что слышали, как хлопнула дверь в квартиру Шустера. Хлопнула один раз. Нет, Наташа, не могло там быть второго убийцы! Ни по времени не могло, ни по логике.
     – А если Ройзман все-таки не убивал? – упрямо сказала Наташа.
     – Если не убивал Ройзман, и не было еще одного убийцы, – медленно произнес Беркович, – то остается единственная версия: Шустер убил себя сам. А это вообще чепуха. Следы Ройзмана на пистолете. Его куртка. Мотив...
     – Ты пошел по третьему кругу, – заметила Наташа. – Когда мысли начинают кружиться, лучше всего – забыть об этом деле на время. Пойдем спать. Утром будешь думать.
     – Тебе бы в полиции психологом работать, – вздохнул Беркович, но последовал совету жены, поскольку ничего иного, собственно, и не оставалось.
     Утром он провел еще один допрос Ройзмана, не принесший никаких новых результатов. Хотя... Отвечая на очередной вопрос, Ройзман упомянул, что в последнее время Шустер был какой-то взвинченный. Ну и что?
     Отправив задержанного в камеру, Беркович позвонил Дихтерам, соседям убитого. Трубку подняла Хава, и инспектор спросил:
     – Не скажете ли, в последние дни Шустер вел себя, как обычно?
     – Нет, – подумав, ответила женщина. – Он был какой-то... взвинченный что-ли... На вопросы отвечал невпопад... Я его прежде таким не видела.
     – Он ничего вам не говорил о причине своего поведения?
     – Нет, конечно, не настолько уж мы дружили.
     Следующий звонок Беркович сделал своему другу, эксперту Хану.
     – Рон, – сказал Беркович, – я, конечно, читал отчет о вскрытии тела Шустера. Причина смерти очевидна. Но вообще-то он был здоровым человеком?
     – Конечно, – с недоумением в голосе отозвался Хан. – То есть, я не обнаружил никаких патологий внутренних органов. Сердце в порядке, печень тоже, легкие...
     – А других анализов не делали? На СПИД, например? Или биопсию?
     – С чего вдруг? – удивился эксперт.
     – Спасибо, Рон, я тебе еще позвоню, – сказал Беркович и положил трубку.
     В поликлинику больничной кассы, членом которой был Шустер, инспектор отправился после обеда. Семейный врач Офер Харази только что закончил прием больных. Он внимательно выслушал Берковича и сказал:
     – М-м... Я знаю, конечно, что Шустера убили. Но то, о чем вы говорите... Мне и в голову не пришло связать эти два обстоятельства, а то я бы сам вам позвонил, инспектор.
     – Какие обстоятельства? – насторожился Беркович.
     – За неделю до того, как его убили, Шустер получил результаты анализа... Нет, СПИДа у него не было, но острый лейкоз – несомненно. Очень быстротечная болезнь. Пара месяцев – и нет человека. Перед смертью – страшные мучения.
     – Я могу получить выписку? – спросил инспектор.
     – Конечно, – кивнул врач, – если принесете соответствующее требование...
     – Я отпустил Ройзмана, – сообщил Беркович Наташе за ужином. – Он действительно не убивал.
     – Я же говорила! Значит, был еще один человек?
     – Нет, Наташа. Шустер покончил с собой. Неделей раньше он узнал, что у него лейкоз. Болезнь не лечится. И он решил не ждать, когда начнутся мучения. А Ройзман действительно пришел за плащом буквально через минуту после того, как Шустер выстрелил в себя. Увидел тело, запаниковал, попытался вытащить пистолет из руки Шустера... Потом понял, что лучше быть от всего этого подальше, и сбежал. Вот и все.
     – Бедняга, – сочувственно сказала Наташа, и Беркович не понял, кого из двоих – Шустера или Ройзмана – она имела в виду.
     – Кстати, – сказал Беркович, – знаешь, какими были первые слова Ройзмана, когда я сообщил ему о том, что Шустер покончил с собой? Он сказал: "Черт, теперь эти деньги окончательно плакали". Все-таки некоторые сначала думают о деньгах, а уж потом – о смерти...
    
    
Следующая глава