– Ты знаешь, какие слухи бродят по управлению? – спросил инспектор Хутиэли своего молодого коллегу инспектора Берковича, столкнувшись с ним в холле под большой пальмой.
     – Конечно, – уверенно заявил Беркович. – Все говорят о том, что Офра наставляет рога Илану.
     Офра работала секретаршей у начальника отдела убийств, майора Зихрони, а несчастный Илан был ее третьим, но, видимо, не последним мужем.
     – Твои сведения устарели, – усмехнулся Хутиэли. – Нет, сегодня все говорят о том, что майор Зихрони переходит в отдел по борьбе с наркотиками и получает следующий чин.
     – Очень рад за него, – сдержанно произнес Беркович.
     – А ты знаешь, кого прочат на его место?
     – Нет, – покачал головой Беркович. – Да какая разница? Кого бы ни назначили, это значит – придется искать общий язык, и пока сработаешься...
     – Конечно, – согласился Хутиэли. – Правда, с той кандидатурой, о которой все говорят, тебе срабатываться не придется.
     – О! – воскликнул Беркович. – Неужели назначат вас? Это было бы прекрасно!
     – Нет, – грустно сказал Хутиэли. – Стар я уже для такой должности.
     – Кто же тогда? – удивленно спросил Беркович.
     – Ты, конечно, – пожал плечами Хутиэли. – Сегодня или завтра тебя вызовет для беседы генерал Аронишки, так что будь морально готов.
     – Ну и ну, – Беркович не мог прийти в себя от изумления. – Это, конечно, хорошо, от недостатка честолюбия я не страдаю, но...
     – Но что?
     – На мне висит дело Хаузера, и я бы хотел с ним сам разобраться.
     – Да кто тебе мешает? Раньше ты жаловался на майора Зихрони, теперь сможешь пенять только на себя.
     – Спасибо за информацию, – сказал Беркович и направился в свой кабинет, чтобы свести наконец воедино все факты, известные ему о странном отравлении Ори Хаузера, владельца сети мастерских по ремонту электронной техники. Умер Хаузер неделю назад, и во время вскрытия выяснилось, что причиной смерти было не тривиальное пищевое отравление, как утверждал врач в больнице "Ихилов", а лошадиная доза довольно сложного мышьякового соединения.
     Запершись в кабинете и стараясь не думать о словах Хутиэли (это ведь все-таки слухи, мало ли что могло происходить на самом деле?), Беркович раскрыл на экране компьтера файл с данными по делу Хаузера и углубился в его изучение.
     Итак, Ори Хаузер, сорока трех лет, холостой, собрал в прошлую пятницу на своей вилле в Раанане несколько человек, среди которых были: его племянник Ашер, двоюродная сестра Элит с мужем Ариэлем и еще Шай Цингер, адвокат, который вел все дела Хаузера за пределами Израиля. У Хаузера были большие планы – он хотел открыть филиалы своей фирмы в Европе.
     Кроме хозяина и его гостей на вилле в тот вечер были повар Ран Боаз и официант из ресторана "Сюрприз" Арик Гидон. Оба были Хаузеру прекрасно знакомы – Ори приглашал их всякий раз, когда собирал гостей, а гостей он собирал едва ли не каждую неделю, а то и чаще.
     На ужин были рыба, салаты, прохладительные напитки, пирожные и кофе. Хозяин и гости попробовали все блюда без исключения, а потом – так сказать, на посошок, – хозяин допил со своим адвокатом бутылку любимого им ямайского рома. После вечеринки прислуга всю посуду вымыла, а остатки пищи – и бутылку из-под рома – выбросила в мусоросборник.
     Когда в восемь утра Хаузеру стало настолько плохо, что он сам вызвал "скорую", не было уже никакой возможности проверить, в каком именно блюде из вчерашнего меню содержалась лошадиная доза мышьякового соединения, которая привела беднягу Ори на кладбище. Согласно показаниям свидетелей, все они ели и пили вместе с Хаузером, не было такого блюда или напитка, который хозяин отведал бы лично.
     Если в еде Хаузера оказался яд (а он там безусловно оказался!), то гости тоже должны были иметь неприятности – ну хотя бы хоть какие-то признаки отравления. Ничего подобного! Никто из присутствовавших на здоровье не пожаловался, и все они были на похоронах – удрученные и не понимавшие, как могла произойти такая трагедия.
     Беркович не понимал тоже. Если каждый отведал все блюда, значит, нигде мышьяка не было! Нигде! Каким же образом Хаузер наелся этой гадости?
     Разумеется, Беркович, не будучи новичком в розыскных делах, первым долгом попытался ответить на вопрос: кому выгодна скоропостижная смерть Хаузера? Да всем, кто был на той вечеринке! Ашер, племянник, непутевый молодой человек, запутался в долгах, и дядины деньги нужны были ему позарез. Элит, кузина, давно мечтала открыть собственный салон красоты, но у нее не было на это средств, а банк отказывался дать ей большую ссуду. Что касается адвоката Цингера, то он, похоже, извлекал немалые прибыли из тех дел, которые проворачивал для Хаузера за границей. Сотрудники отдела экономических преступлений нашли кое-какие документы, уличавшие Цингера, и похоже, адвокат очень боялся, что о его проделках станет известно Хаузеру.
     Мотив для преступления был у каждого. Ну и что? Мотив – далеко не все, что нужно для расследования. Способ убийства – вот проблема! Все присутствовавшие на вечеринке хотели бы смерти Хаузера, чтобы заполучить его деньги или избежать ответственности. Но никто не мог отравить пищу, не опасаясь, что вместе с Хаузером не отравит и его гостей, в том числе и самого себя.
     Не придя ни к какой идее, Беркович выключил компьютер и спустился в лабораторию к эксперту Хану.
     – А, – втретил Рон приятеля, – тебя все еще Хаузер мучает?
     – Ты знаешь, что такое "антиномия"? – осведомился Беркович.
     – Конечно, – улыбнулся Хан. – Философы так называют противоречие, которое невозможно разрешить.
     – Вот именно. Отравление Хаузера – антиномия. Все хотели его смерти, но убить его не мог никто.
     – Глупости, – твердо сказал Хан. – Кто-то из той четверки его все-таки убил. А может, это повар или официант?
     – Нет, – покачал головой Беркович. – У них не было мотива. Оба ровно ничего не выигрывали от смерти Хаузера. Напротив, они лишились богатого клиента.
     – Ты точно уверен в том, что не было такого блюда, которое Хаузер отведал бы один?
     – Нет. Салаты и рыбу ели все. Пирожные не ела Элит, сохраняла фигуру, но мужчины отведали хотя бы по куску. Ром "на посошок" Хаузер пил с адвокатом, и все свидетели уверяют, что Цингер выпил не меньше хозяина, он-то и опустошил бутылку до дна. В общем, куда ни кинь...
     – Не знаю, – медленно проговорил Хан. – Может, например, этот адвокат... как его... Цингер лишь делал вид, что пьет, а на самом деле вылил напиток? Кстати, ты заметил, что это единственный случай, когда, кроме Хаузера, только один человек попробовал то, что употребил хозяин?
     – Конечно, – пожал плечами Беркович, – я обратил на это внимание? Ну и что это нам дает? Не мог адвокат вылить ром – пили они на глазах у всех гостей.
     – А подсыпать яд в бокал Хаузера?
     – Исключено. Было три свидетеля.
     – А в бутылку?
     – Наверно, – пожал плечами Беркович. – Но ведь из нее и сам Цингер пил тоже...
     – Почему, кстати, не пили остальные?
     – А многие в Израиле любит крепкие напитки? Хаузер почему-то любил ром, Цингер же пил за компанию, хотя, по словам свидетелей, не проявлял особой радости.
     – Ты проверял этого Цингера? – спросил Хан. – Я имею в виду: вне связи с Хаузером он какие напитки предпочитает?
     – Крепкие, – сказал Беркович. – Обычно он пьет водку, у него много "русских" клиентов, но от рома, виски и даже чачи тоже не отказывается.
     – Значит, и отсюда ничего не вытянуть, – вздохнул Хан.
     – А что тут можно вытянуть? – удивился Беркович. – Любил Цингер ром или нет, но факт: он пил в тот вечер из одной бутылки с Хаузером. Хаузер умер, а Цингер жив-здоров.
     – Насчет жив – согласен, а вот здоров ли? Ты не можешь под каким-нибудь предлогом пригласить адвоката ко мне, чтобы я взял у него анализ крови?
     – А повод?
     – Придумай что-нибудь. И проверь, кстати, какими болезнями страдает Цингер, у кого лечится и какие препараты принимает.
     – Погоди-ка, – забеспокоился Беркович. – Что у тебя на уме? При чем здесь болезни Цингера? Разве есть какая-то болезнь, которая вызывает нечувствительность к мышьяковым соединениям?
     – Болезни такой нет, – заявил Хан, – а вот лечение... Короче, ты сделаешь это?
     Беркович только кивнул в ответ. Процедура его не вдохновляла, врачи больничных касс, а частные – тем более, не очень охотно делились с полицией сведениями о своих пациентах. Нужно было оформить кучу бумаг, а в результате чаще всего оказывалось, что некто Икс болел ангиной – и что это давало полиции?
     Просидев в своем кабинете за телефоном больше часа, Беркович выяснил только, что Цингер страдал аллергией на металлы, в частности, на никель, и по этому поводу лечился у известного гомеопата Ашкенази. Гомеопат на вопросы Берковича отвечать отказался, мотивируя свой отказ необходимостью соблюдения врачебной тайны.
     – Какая тайна, доктор, – убеждал собеседника инспектор, – когда речь идет об изобличении преступника?
     – У вас есть против моего клиента какие-то иные улики?
     – А вот это уже тайна следствия!
     – Значит, мы квиты, – заметил Ашкенази. – У вас своя тайна, у меня своя.
     – Если у вас есть что скрывать, – заметил Беркович, – значит, у меня есть повод отправиться к прокурору за санкцией. Не думаю, что для вашего бизнеса, доктор, будет хорошо, если я заявлюсь к вам в офис в компании с тремя полицейскими и мы начнем рыться в вашей картотеке...
     – Только не это! = возмутился гомеопат. – Вы мне всю клиентуру распугаете! Ну хорошо, – сказал он после минутного молчания. – Я вам так скажу: один из методов лечения аллергий делает человека невосприимчивым к отдельным ядам, поскольку они в микродозах входят в состав назначаемых препаратов.
     – В том числе и соединения мышьяка?
     – В том числе и соединения мышьяка, – повторил Ашкенази.
     – Вы сами назначили Цингеру это лечение?
     – А кто же еще? – удивился врач. – Впрочем... У меня вот записано, что год назад Цингер жаловался еще и на... Неважно, на что ииенно, это к делу не относится. И я назначил ему лечение... Да, там есть микродозы мышьяка, и если принимать препарат в течение длительного времени, то может выработаться невосприимчивость к довольно большим дозам. Но я выписал Цмнгеру только один рецепт, этого мало для того, о чем вы говорите.
     – Спасибо, доктор, – от души поблагодарил Беркович и принялся обзванивать гомеопатические аптеки, которых в районе Гуш-Дана оказалось так много, что освободился инспектор лишь к концу рабочего дня. С листком бумаги он спустился в лабораторию экспертизы, надеясь застать Хана на рабочем месте.
     – У тебя уставший вид, – констатировал эксперт.
     – Зато я все теперь знаю! – воскликнул Беркович. – В течение последнего года Цингер принимал гомеопатический препарат, выработавший у него нечувствительность к соединениям мышьяка. Дозу, которая убила бы любого, он мог спокойно проглотить и получить в худшем случае небольшие рези в желудке. И похоже, рецепты он подделывал, потому что гомеопат выписал ему всего лишь один курс на месяц!
     – Я же говорил! – воскликнул Хан в возбуждении. – Значит, свое преступление он замыслил еще год назад?
     – А может, еще раньше, – кивнул Беркович. – Зарубежные дела Хаузера он вел шесть лет и, должно быть, хорошо преуспел.
     – Как ты собираешься его уличить? – деловито осведомился Хан. – Угостишь мышьяком и посмотришь, чем дело кончится?
     – Надо бы поступить именно так... – пробормотал Беркович. – Но если я это сделаю, то должности мне не видать, как своих ушей.
     – Какой должности? – спросил Хан.
     – Да вот ходят слухи, что меня прочат на место майора Зихрони...
     – Замечательно! – воскликнул Хан. – Да, ты прав, угощать Цингера мышьяком было бы неосмотрительно. Ничего, я и по составу крови определю, насколько этот тип восприимчив к ядам. Приводи его ко мне, буду рад познакомиться!
     – Мотив и способ, – бормотал под нос Беркович, возвращаясь в тот вечер домой. – Как бы теперь заставить негодяя признаться?
     Впрочем, это было не так важно – улик и так достаточно...
    
     Следующая глава