– О чем с утра говорят по всем каналам? – спросила мужа Наташа, когда Беркович вышел из ванной – свежий, причесанный и голодный. Он придвинул к себе масло, сыр, сделал огромный бутерброд, от которого немедленно откусил кусок, и только после этого услышал вопрос.
     – Ах, – поморщился Беркович, – журналистам, как всегда, нужно раздуть... Бедная женщина, пожалели бы...
     – Ее и жалеют, – сказала Наташа. – Но ведь это ж надо быть такой беспечной... Все-таки как небрежно относятся в Израиле к детям! Помнишь, водитель забыл девочку в школьном автобусе, и она задохнулась? А до того сама мать забыла младенца в машине?
     – В обоих случаях людей судили за преступную халатность, – отозвался Беркович с полным ртом, отчего речь его стала невнятной, как передача далекой радиостанции. – А здесь-то бедная мать вообще ни в чем не виновата...
     – Она оставила ребенка одного в кроватке!
     – Господи, Наташа, – рассердился Беркович, отправляя в рот последний кусок бутерброда, – можно подумать, что, когда наш Марик был маленьким, ты ни на минуту не выходила из его комнаты!
     – Да, конечно, – Наташа сбавила тон, – но это другой случай... Боря, а журналисты все правильно рассказывают?
     – Журналисты пересказывают то, что им сообщил инспектор Бадаш. А он им, между прочим, не сказал, что это не был несчастный случай. Ребенка убили.
     – Как? – воскликнула Наташа и опустилась на стул. – Но это... Кто убил?
     – Это я и собираюсь сегодня выяснить, – буркнул Беркович.
     – Что же там произошло на самом деле? – осторожно спросила Наташа. Она прекрасно знала, как не любит муж говорить о деле, которое еще не закончено, но о трагедии в семье Левитов по телевидению рассказывали уже второй день, и любопытство взяло верх.
     – На самом деле? – пожал плечами Беркович, вытер губы салфеткой, но вставать из-за стола не спешил, машина должна была прийти за ним ровно в восемь, и у него оставалось еще несколько минут для того, чтобы поговорить с женой. Он и сам хотел поделиться с ней своими соображениями об этом странном деле – не то чтобы сильно надеялся на ее женскую интуицию, но комиссару почему-то казалось, что женщина может высказать идею, которая не придет в голову следователю-мужчине. Все-таки случай действительно экстраординарный...
     – На самом деле, – повторил Беркович, – этот ребенок у Левитов – приемный.
     – Вот как? – удивилась Наташа. – Никто об этом ни слова...
     – Никто об этом и не знает, – улыбнулся Беркович. – Журналистам это в голову не пришло. Марта Левит ведь выходила в свет, будучи беременной, все видели ее живот... На самом деле это была подушка.
     – Но... почему?
     – Марта не может иметь детей, – пояснил Беркович. – Им с мужем уже по тридцать девять лет, возраст подпирает. В общем, год назад они решили взять ребенка на усыновление. Но... У богатых, понимаешь ли, свои причуды. Марта вбила себе в голову, что все должны думать, будто она родила сама. Возможно, тут играет роль наследственное право, не знаю, как бы то ни было, они с мужем нашли одинокую женщину, которая была беременна и собиралась отказаться от ребенка прямо в родильном отделении.
     – Но... почему она не сделала аборт, если не хотела рожать?
     – Было уже поздно, – объяснил Беркович. – Пока она решала... В общем, Марта изображала из себя беременную, а в нужный день отправилась в больницу Бейлинсон. Домой муж привез ее через неделю – с сыном. Все было по закону, с адвокатом, с комиссией по усыновлению... Кстати, окончательно документы не оформлены до сих пор, но препятствий нет, все это формальности... Марта обожала мальчика, назвала его Рони по имени своего умершего отца, муж ее – Ариэль – тоже души в ребенке не чаял. С этого момента все, что рассказывают журналисты, – чистая правда.
     – То есть, няня действительно в тот день была выходная...
     – Да, и Марта сама ухаживала за ребенком. Но няня – женщина опытная, выходила не одного ребенка, а Марта тряслась над сыном, как безумная, укутывала его и боялась малейшего ветерка... В ту ночь она положила ребенка спать и прислонила к стенкам кроватки несколько подушек – чтобы ночной ветерок не застудил малыша, потому что окна она оставила открытыми, дочь была душной. Муж ее – ты же знаешь, он крупный бизнесмен – вернулся домой за полночь, решил перед сном поцеловать сына, вошел в детскую... ну, тут и обнаружилось...
     – Что именно? – нетерпеливо спросила Наташа.
     – Так ты же видела по телевизору!
     – Журналисты могли все переиначить...
     – Нет, было именно так, как рассказывают. Ариэль вошел в детскую и увидел, что ребенок лежит под двумя подушками, закрывающими приток воздуха. Он отбросил подушки, но... было уже поздно, младенец задохнулся. Ариэль поднял крик, прибежала Марта, поняла, что произошло и начала кричать, что это она убила собственного сына, что она преступная мать, что ее нельзя было оставлять одну с ребенком... Ее едва успокоили. Бадаш с Ханом все внимательно обследовали. Официальная версия – ее журналисты все время и излагают, – несчастный случай. Подушки упали на спавшего ребенка, и он задохнулся. На самом же деле кто-то вошел в детскую, когда Марта ушла в свою комнату, и держал подушки прижатыми к лицу младенца, пока...
     – Но... что и зачем?
     – Это я и должен выяснить, – сказал Беркович и поднялся, бросив взгляд на часы. – Извини, я должен идти. Вернусь, как обычно.
     – То есть, к полуночи, – усмехнулась Наташа. – Ты будешь сам заниматься этим делом или поручишь Бадашу?
     – Сам, – коротко ответил Беркович и, поцеловав жену, направился к двери.
     Вилла Левитов, где произошло преступление, располагалась в одном из новых микрорайонов Рамат-Гана, больше похожем на ухоженный английский парк. Беркович уже был здесь вчера вечером, но днем все выглядело иначе – и тенистая пальмовая аллея, ведущая к дому, и цветник, и парники, где нанятый Левитами садовник выращивал огромные помидоры – не для продажи, разумеется, а по странной прихоти хозяйки, желавшей иметь на своем столе овощи, только что сорванные с куста.
     Левиты жили в двухэтажном коттедже, детская помещалась на втором этаже, и землю под окнами комнаты еще вчера внимательно изучили инспектор Бадаш с экспертом Ханом. Они обнаружили очень нечеткие следы – будто к стене приставляли лестницу. Садовая лестница действительно была найдена в сарае, и следы земли, найденные на ней, действительно соответствовали почве у стен коттеджа. Но это могло ровно ничего и не значить – садовник Игаль частенько пользовался лестницей и не далее как вчера влезал на нее, поправляя плющ, покрывавший половину южной стены коттеджа.
     Да, могло быть и так, а могло...
     Садовник жил в двух кварталах от Левитов, приходил на работу рано утром, уходил после захода солнца, его уже дваджы допросили, и никаких полезных сведений инспектор Битон для расследования не обнаружил. Если, конечно, садовник не лгал.
     Эмму Сегаль, выполнявшую обязанности кухарки и уборщицы, Беркович допросил сам. Эмме недавно исполнилось пятьдесят, она очень дорожила своим местом, понимала, что, если ее уволят, то устроиться на приличную работу ей никогда больше не удастся. В детскую она заходила, конечно, и в тот день тоже, когда производила легкую влажную уборку, но было это днем, хозяйка с сыном спустилась во двор. Подушки она, конечно, видела, хозяйка часто спорила с няней из-за подушек, няня говорила, что ребенка не следует загораживать от воздуха, а хозяйка боялась, что мальчик простудится...
     У заборчика, окружавшего частную территорию Левитов, стояла полицейская машина и околачивались два журналиста с камерами. Беркович вошел в дом. В салоне инспектор Бадаш разговаривал – в который уже раз – с Ариэлем Левитом, и Беркович присел на свободный стул.
     – Я уже сотый раз повторяю, – устало бубнил Левит, – не было у меня врагов, не было, не было... Ну, то есть, есть, конечно, конкуренты, которые хотели бы, чтобы я разорился. Но не станет же конкурент, черт возьми, убивать ребенка! Это глупо, в конце концов! Да и как бы он попал в детскую?
     – По садовой лестнице, – вставил инспектор.
     – А в сад? На ночь ворота закрываются...
     – Кстати, – вмешался в разговор Беркович, – вы ведь вернулись поздно. Ворота были открыты?
     – А как же я бы попал домой? Я проехал, вышел из машины и запер ворота.
     – Но до вашего возвращения кто-нибудь вполне мог войти...
     – До моего возвращения в своей сторожке дежурил Игаль. Он ушел, когда я запер ворота – да я это уже сто раз говорил!
     – Говорили, – согласился Беркович. – Но Игаль не все время сидел на посту, он, по его же словам, обошел вечером сад и дом, а окна детской, между прочим, из сторожки не видны.
     – Я уже сто раз... – начал Левит, и Беркович перебил его:
     – Да-да, я хотел спросить не об этом. Понятно, что вашим конкурентам ни к чему было убивать ребенка. Но могли быть другие люди и другие мотивы. Кому мог мешать малыш?..
     – Никому! – воскликнул Левит.
     – Я просто рассуждаю, – задумчиво проговорил Беркович. – Например, человеку, который рассчитывал получить ваши деньги, а теперь, с появлением наследника...
     – Вы говорите о Мордехае? – поднял брови Левит.
     – Да, о вашем брате.
     – Вы это серьезно, комиссар?
     – Я же говорю – это всего лишь рассуждения...
     – Мне говорили, что вы умный человек, – сказал Левит, – а вы просто дурак. Мордехай старше меня. Он, черт возьми, богаче меня. Директор банка сегодня зарабатывает побольше строительного подрядчика. Мы всегда дружили... И вообще, как вы представляете Мордехая, поднимающегося в детскую по приставной лестнице...
     – Не сам, конечно, – пожал плечами Беркович. – Можно нанять человека...
     – Чушь!
     – Я просто рассуждаю, – в третий раз повторил Беркович. – Кстати, обычно ведь ваш садовник уходит домой сразу после захода солнца, он сам так сказал.
     – Верно, – кивнул Левит.
     – А в тот вечер...
     – Игаль уходит не потому, что заходит солнце, – ехидно произнес Левит, – а потому что я обычно в это время возвращаюсь домой. Он уходит, а я запираю ворота... В ту ночь было точно как всегда.
     – С той разницей, что вернулись вы позже обычного, – кивнул Беркович. – Вы были заняты на работе?
     – Да... Моя фирма начинает строить жилой квартал в Пардес-Каце, я ездил на участок...
     – И уехали оттуда в половине восьмого, – подхватил Беркович, – как раз чтобы успеть домой к заходу солнца.
     – С чего вы взяли? Я был на участке допоздна...
     – Бригадир утверждает, что вы уехали в половине восьмого.
     – Черт возьми! – вспылил Левит. – Может, и уехал, не помню! Какое это имеет значение? Вам-то что до того, где я был вечером? Домой я вернулся в первом часу, и Игаль был здесь.
     – Да, вы его предупредили, что вернетесь поздно, – кивнул Беркович, продолжая внимательно наблюдать за реакцией собеседника. – Жену вы, кстати, об этом не предупредили. Она вас ждала и беспокоилась...
     – Женщины всегда беспокоятся без толку.
     – Вы часто возвращались домой после полуночи?
     – Послушайте, комиссар, – вспылил Левит, – вы можете заниматься своим делом и не лезть в чужие? Я знаю свои права и ваши. Я вижу, на что вы намекаете. Оставьте это! Бедной Марте и без того плохо... Она так хотела ребенка, и вот по глупости... Сегаль ей несколько раз говорила, чтобы она не клала столько подушек в кроватку – ребенку нужен воздух! Но Марта такая беспокойная, ей все казалось, что ребенок простудится. Когда в доме была Яэль, она за этим следила, а вчера...
     Похоже, что Ариэль Левит никак не мог выговориться. Как он хотел этого ребенка! Не меньше, чем жена – а может, и больше.
     – Вернемся в тот вечер, – прервал Беркович словоизлияния Левита. – Вы можете объяснить, где были после того, как уехали со стройплощадки, и до того, как появились дома?
     Левит запнулся и бросил на комиссара удивленный взгляд. Он действительно не хотел понимать, чего от него хотят. Какое отношение его перемещения тем злосчастным вечером имели к гибели ребенка? "Вот еще, – подумал Беркович, – он ведь ни разу не назвал собственного сына по имени. Ребенок и ребенок. Будто о ком-то чужом... Ну и что? – осадил он сам себя. – Из этого еще совершенно не следует, что отец мог вернуться домой раньше, забраться по лестнице в спальню... Чушь!"
     – Не помню, – жестко сказал Левит, и во взгляде его появилась убежденная злость: он действительно готов был при любых обстоятельствах заявлять, что ничего не помнит, нигде не был, никого не видел. Но ведь домой Левит действительно вернулся после полуночи, он никак не мог удушить младенца подушкой.
     – Не помните, – повторил Беркович. – А ведь именно из-за этого погиб ваш сын.
     – Что?! – задохнулся от негодования Левит. – Из-за того, что меня не было дома? Вы соображаете, что говорите, комиссар?
     – К сожалению, – кивнул Беркович. – Если бы вы вернулись вечером вовремя, ваш сын был бы жив... Правда, возможно, что несчастье случилось бы на другой вечер, когда вы опять задержались бы на участке.
     Беркович намеренно сделал ударение на последнем слове, чтобы проследить за реакцией собеседника. Реакция его удовлетворила – до Левита наконец дошло, что хотел ему внушить комиссар. Он побледнел, на лбу выступили капельки пота, и Левит промакнул их, достав из кармана мятую бумажную салфетку.
     – Вы же не хотите сказать... – пролепетал он и прерывисто вздохнул.
     – Хочу, – кивнул Беркович. – Видите ли, ваша жена каким-то образом узнала о ваших встречах с...
     – Ну хорошо, мы встречались, – прервал Берковича Левит. – Мало ли какие приключения бывают у мужчин в моем возрасте? Марта никогда не... То есть, я уверен, что ей ничего не было известно!
     – До определенного времени, – согласился комиссар. – А потом кто-то ей сказал. Это мы выясним – попозже, когда она будет в состоянии разговаривать, сейчас ее просто бессмысленно допрашивать, ваша жена до сих пор в шоке.
     – Господи, конечно, такая трагедия...
     – Вовсе не такая, о какой вы думаете, – резко сказал Беркович. – Я уже говорил вам и повторяю: косвенно именно вы виновны в гибели сына.
     – Нет!
     – Да. Последний вопрос, который я вам задам: эта женщина, мать Рони, она ведь не была для вас случайным человеком, отказавшимся от своего ребенка?
     Левит пристально смотрел в какую-то точку на краешке стола, смотрел долго и, должно быть, что-то там разглядел, что-то, изменившее его представление о мире и человечестве. Когда он поднял взгляд на Берковича, комиссар удивился произошедшей перемене: это был взгляд мудреца, неожиданно познавшего смысл жизни и смерти.
     – Мы с Соней любили друг друга, – тихо сказал он. – Мы и сейчас друг друга любим. Но я... я не мог уйти от Марты, хотя повод был очевидным – Марта не могла иметь детей.
     – Вы не могли развестись с Мартой, потому что иначе рухнул бы ваш бизнес, – уточнил Беркович. – Ведь деньги были ее, достались от родителей, верно?
     Левит оставил этот вопрос без ответа.
     – Марта очень хотела ребенка, – продолжал он, – как всякая бездетная женщина, она на этом просто зациклилась. А у нас с Соней... В общем, однажды Соня призналась мне, что беременна. Мы подумали и решили...
     – Вы сами подумали или с Соней?
     – Сам. Соня... Она всегда поступала так, как хотел я.
     – Даже с собственным ребенком...
     – О, я ей сказал, что у нас-то с ней еще могут быть дети, а вот моя семейная жизнь, мой бизнес... в общем, все это зависит от того, будет ли ребенок у Марты...
     – И Соня согласилась...
     – Она всегда поступала так, как хотел я, – повторил Левит.
     – И вы усыновили собственного сына, – с удовлетворением произнес Беркович. – Вы надеялись, что ваша Марта никогда не узнает о том, чей ребенок появился в ее доме. Тайна усыновления и все такое...
     – Конечно. Откуда бы она могла узнать?
     – Не знаю. Но она узнала.
     – Не может быть! – воскликнул Левит.
     – У вас ведь немало врагов, господин Левит, верно? На убийство, как вы верно сказали, никто из них не пошел бы. А вот на то, чтобы выследить, с кем вы провидите вечера, и рассказать вашей жене...
     – Господи... – прошептал Левит.
     – Это произошло в тот день, когда няня взяла отпуск. Ваша жена осталась с ребенком одна. Со своим ребенком, как думала она. Как теперь узнала: с сыном мужа и его любовницы. Как по-вашему, что могла сделать ваша жена, узнав об этом?
     – Вы хотите сказать?..
     – Она ведь сразу призналась в убийстве! Вы сами слышали, как она кричала: "Это я его убила!"
     – Она переживала из-за подушек, которые...
     – Да, так мы все это восприняли, и никто сначала не подумал, что Марта говорила чистую правду. Вчера я узнал о вашей Соне, это оказалось не так сложно, и тогда я сложил два и два.
     – Марта, – потрясенно повторял Левит, – Марта, Марта...
     Он еще несколько минут повторял имя своей жены, голос его становился все тише.
     – Что с ней будет? – спросил он наконец. – Неужели вы ее... У вас нет доказательств...
     – Прямых улик нет, – согласился Беркович, – а косвенных более чем достаточно. Марта была в доме одна с ребенком. Садовник утверждает, что вне дома не было посторонних. Вы приехали поздно...
     – Марта сошла с ума!
     – На этот вопрос ответят психиатры, – пожал плечами Беркович. – Скорее всего, так оно и есть. Вряд ли ей грозит тюрьма. А вот вы...
     – Что я... Теперь я понимаю, что затея была ужасно глупой. Не нужно было этого делать!
     – Вы имеете в виду – не нужно было изменять жене или не нужно было забирать у Сони ребенка?
     Левит ничего не ответил.
     – Я, пожалуй, пойду, – вздохнул Беркович. – Спасибо, что уделили мне время.
     – Вы сказали, что я убил сына!
     – Да? – удивился Беркович. – Я не обвинял вас в убийстве. А косвенные действия... Разбирайтесь со своей совестью.
     ...Вечером, перед тем, как вернуться домой, Беркович заехал в цветочный магазин и купил большой букет красных роз.
     – Господи, какая красота! – воскликнула Наташа, принимая от мужа подарок. – Ты мне уже вечность не приносил цветов! Сегодня праздник?
     – Конечно, – улыбнулся Беркович. – Я вспомнил вдруг, что целую вечность не признавался тебе в любви.
     – А почему ты об этом вспомнил? – подозрительно спросила Наташа, подрезая розы.
     – Закончил дело об убийстве ребенка, – сообщил Беркович. – Там все произошло из-за того, что они любили друг друга.
     – Ты говоришь о Левитах? – спросила Наташа и поставила вазу с цветами на стол в гостиной. – Ты нашел убийцу?
     – Это был несчастный случай, – твердо сказал Беркович. – Подушка случайно упала, и ребенок задохнулся. Бывает...
     – Ага, – сказала Наташа с некоторым разочарованием. – А при чем здесь мы с тобой?
     – Ни при чем, – улыбнулся Беркович. – В том-то и счастье, что ни при чем...
    
     Следующая глава