– Я никогда не верил этим шарлатанам, – сказал комиссар Хутиэли, войдя в кабинет своего коллеги Берковича, чтобы пожелать ему доброго утра и счастливого праздника, поскольку приближался Песах, в Управлении царила праздничная атмосфера, и даже вечно недовольные патрульные выезжали на дежурств, распевая песни или рассказывая напарникам непристойные анекдоты.
     – Я тоже, – механически отозвался Беркович, перебирая скопившиеся на столе бумаги. Потом спросил, подняв голову:
     – Шарлатаны? О каких шарлатанах вы говорите, комиссар?
     – Ты не в курсе? – удивился Хутиэли. – С утра об этом рассуждают все, даже уборщицы, которые плохо знают иврит и не поняли в произошедшем ни слова.
     – Не в курсе чего? – нетерпеливо спросил Беркович. – Я два дня не был на работе и еще ни с кем не разговаривал, да и вообще, вы же знаете, я не очень люблю чесать языком...
     – Вот потому-то, – назидательно произнес Хутиэли, – я и пришел к тебе – мне-то известен твой характер, а майор воображает, что ты узнаешь о деле Ханы Бирман, пройдя один раз по коридору, так что ему не придется рассказывать, как оно все было на самом деле.
     – А как же оно все было на самом деле? – заинтересованно спросил Беркович, оставив в покое бумаги, погрузившись в кресло и сложив на груди руки.
     – Рассказываю, – кивнул Хутиэли. – Шарлатаны, о которых я говорю, – это гадатели всякого рода, которых нынче у нас развелось больше, чем палестинских террористов. Гадают по картам, звездам, ушам, ногам и, конечно, по кофейной гуще. Все это чепуха, но находятся дураки, которые верят, так что без денег эти господа не сидят. В отличие от пенсионеров, которые из-за забастовки... Ладно, – оборвал сам себя Хутиэли, – это уже другая тема.
     – На улице Ахад А-ам, дом семнадцать, – продолжал комиссар, – живет и принимает посетителей гадательница по кофейной гуще Тереза Гидельман, репатриантка из Аргентины, в стране четыре с половиной года. Вчера вскоре после полудня к ней на прием пришла некая Хана Бирман, жена квартирного маклера. Пришла не одна – с другом. Хотела, как водится, узнать свою судьбу, поскольку, как она откровенно призналась гадалке, у нее есть любовник, тот самый, с кем она явилась на сеанс, но муж, кажется, догадался или даже точно узнал о существовании соперника, а человек он крутой, даже жестокий... В общем, Хана опасалась за себя и хотела знать, что ее ждет в будущем.
     – Гадалка, конечно, ее успокоила... – пробормотал Беркович.
     – Почему ты так решил? – подозрительно спросил Хутиэли.
     – Гадалки всегда всех успокаивают, – пожал плечами Беркович. – Иначе кто бы к ним ходил?
     – Не знаю, – раздраженно сказал Хутиэли. – Хане она предсказала, что ее ждут нелегкие времена и ей нужно опасаться за свою жизнь, потому что на дне чашки она, мол, увидела фигуру человека с ножом. Видимо, любовник Ханы гадалке не понравился.
     – Ну-ну, – хмыкнул Беркович. – Бедная Хана, могу себе представить ее состояние. Вернувшись домой, она, наверно, со страха во всем призналась мужу.
     – Ты все-таки уже слышал об этом истории? – нахмурился Хутиэли.
     – Нет-нет, – поспешно сказал Беркович. – Просто мне показалось разумным именно такое поведение...
     – Разумным? – протянул Хутиэли. – Знал бы ты мужа Ханы, то считал бы иначе... Да, Хана ему все рассказала, правда, не сразу – сразу все-таки не решилась. Но на другое утро после завтрака собралась с силами и поведала о своих похождениях. Муж – его зовут Йоси – набросился на жену с кулаками. Соседи услышали вопли из квартиры Бирманов и вызвали полицию. Когда приехал сержант Полоцки, все было кончено.
     – Вот как? – просиял Беркович. – Супруги помирились?
     – Помирились? Как бы не так! Войдя в квартиру, сержант обнаружил на полу в салоне еще теплый труп Ханы, а взбешенный муж стоял над телом жены и повторял, как заведенный, что он бы сам ее убил, но она умерла раньше, чем он успел до нее дотронуться.
     – И что? – заинтересованно спросил Беркович. – Эксперт, конечно, подтвердил отсутствие на теле следов насилия?
     – Ни малейших, – буркнул Хутиэли.
     – Когда вскрытие?
     – Уже сделали, – сказал Хутиэли. – Вижу, ты действительно два дня не был на работе...
     – Я же говорю! Так что, Хану, как я понимаю, отравили?
     Хутиэли встал со стула и наклонился к Берковичу через стол.
     – Послушай, Борис, – сказал он, – не нужно смеяться над коллегой, я и без того с утра на взводе из-за этого дела. Если ты уже слышал от кого-нибудь...
     – Пожалуйста, комиссар! – Беркович умоляюще поднял руки над головой. – Вы же знаете, как я к вам отношусь. Я никогда не позволил бы себе шутить над вами, даже в день Первого апреля.
     – Но ты знал, что Хана отравлена!
     – Ничего я не знал, комиссар, успокойтесь, я только догадался.
     – Да? Каким образом?
     – Элементарно, Ватсон, – пробормотал Беркович. – Муж предполагал, что жена изменяет, но не имел доказательств. Жена сама признается в своем грехе. Через несколько минут ее находят мертвой. Следов насилия нет – муж наверняка не идиот, не стал бы он убивать жену таким образом, чтобы тут же всем стало ясно, кто убийца...
     – Почему это? Десятки мужей убивают жен...
     – И тут же признаются в этом, знаю! Но это дело не такое, верно? Если бы Йоси убил жену, то уже сидел бы за решеткой, в Управлении никто об этом деле уже бы и не вспоминал, мало ли таких... А если со вчерашнего дня разговоры не утихают, значит...
     – Ну да, ты прав, как всегда, – сказал Хутиэли, усаживаясь на стул, но продолжая смотреть на коллегу с плохо скрываемым подозрением.
     – Если ты такой догадливый, – продолжал комиссар, – то скажи, ради Бога, чем была отравлена Хана!
     – Это тоже понятно, – пожал плечами Беркович. – Только что женщина была здорова и говорила с мужем. Потом – крики, стресс, женщина падает замертво. Так?
     – Так, – кивнул Хутиэли.
     – Значит, – задумчиво произнес Беркович, – если речь идет о яде, то он должен быть из тех, что приводят к внезапному спазму сердечной мышцы. Именно такие симптомы – остановка сердца на фоне стрессовой ситуации. Если бы не скандал с мужем, женщина все равно умерла бы, но произошло бы это позже, а насколько позже – зависит от концентрации яда и конкретного состава. Если поговорить с Ханом...
     – Говорил, – кивнул Хутиэли. – Яд именно таков. Действует в течение суток – может через два часа, может через двадцать, все зависит, как ты верно заметил, от эмоционального состояния жертвы. Это ведь не морфий и не цианид, которые действуют через кровь. Поражается сердечная мышца, и тут, если человек волнуется...
     – Понятно, – прервал Беркович. – Что и где Хана ела и пила на протяжении последних суток?
     – Естественно, я все это проследил. Утром перед смертью она выпила стакан томатного сока и съела питу с сыром. В желудке Хан именно это и обнаружил. Вечером она не ужинала, потому что соблюдала диету, а на обед съела суп из вермишели и курицу с чипсами. Что она ела на завтрак – неважно, прошло больше суток, так что яд не мог...
     – Понятно, – сказал Беркович. – Обедала и ужинала дома?
     – Более того – вдвоем с нелюбимым мужем.
     – Который и мог подсыпать ей в еду все что угодно, верно? Ведь он уже догадывался об измене жены?
     – Догадывался и мог. Но в квартире Бирманов обыск ничего не дал – яда не нашли...
     – Если Йоси скормил его жене на обед, то наверняка выбросил остатки, верно?
     – Естественно. Если Йоси подсыпал яд утром, то тоже имел время избавиться от остатков, он – это подтверждают соседи – выходил на несколько минут в магазин купить газеты. Йоси это каждый день делает перед уходом на работу. В общем, никаких улик, хотя ясно, что Йоси – убийца.
     – Вы его не арестовали?
     – А что я ему могу предъявить?
     – Но ведь кроме него никто не имел доступа к пище, которую ела Хана!
     – Да? Как раз наоборот – кто угодно, кроме него, имел доступ к этой пище!
     – Не понял, – нахмурился Беркович. – Вы сами сказали, что они вдвоем обедали и завтракали, никого больше в квартире не было, а яд...
     – На обед Хана ела то, что заказала по телефону в ближайшем кафе, она часто так делала, Йоси до еды не дотрагивался...
     – По его словам!
     – Естественно. И никаких доказательств, что он лжет. Утром Хана тоже сама приготовила себе завтрак, Йоси на кухню, по его словам, вообще не входил, явился, когда жена уже позавтракала и помыла посуду.
     – По его словам! – повторил Беркович.
     – Да, по его словам! А что у нас в противовес его словам? Ничего! Может, он лжет – даже наверняка лжет, – а может, говорит правду.
     – Отравили, скорее всего, напитки, – сказал Беркович. – Вряд ли была отравленной курица, верно?
     – Вечером Хана пила соки и утром тоже. Она терпеть не могла чай и все такое.
     – Значит, в бутылках с соками...
     – Черта с два! – взорвался Хутиэли. – Ты думаешь, я совсем дурак? Проблема в том, что Хана пила соки только из маленьких бутылочек, выпивала до конца и бутылку выбрасывала.
     – Значит, в мусорном ведре...
     – А сегодня утром, выйдя за газетой, Йоси выбросил мусор, вот и все.
     – Черт! – воскликнул Беркович.
     – Я говорю то же самое. Мы бы и бак на улице перелопатили, но мусор успели увезти на свалку, так что никаких концов...
     – Ну и дельце, – пробормотал Беркович.
     – Абсолютно ясное, – добавил Хутиэли. – И в то же время – никаких улик. Единственное, что можно сделать – я уже отдал распоряжение, – проверить в поликлинике и аптеках, покупал ли Йоси Бирман сердечные препараты, и кто ему их выписывал.
     – Да... – протянул Беркович. – Ну что же, желаю успеха.
     – И все? – развел руками Хутиэли. – Это единственное, что ты можешь посоветовать?
     – А что тут еще... Правда, я вот думаю: почему гадалка предрекла Хане несчастье? Может, она что-то знала?
     – Эти шарлатаны всегда что-то слышат краем уха, – сказал Хутиэли, – а потом используют в своих предсказаниях. К тому же, Хана сама ей все открыла, так что нужно было быть дурой, чтобы не предсказать крупного скандала!
     – Хана впервые была у этой... как ее... Терезы? – неожиданно спросил Беркович.
     – Не знаю, – раздраженно ответил Хутиэли. – Какая разница? К гадалкам она ходила и раньше – это точно, соседи сказали. Эти шарлатаны кого угодно доведут до беды!
     – Ну... – протянул Беркович. – Я немного знаком с этой публикой. Они, конечно, любят нагнетать, но никогда не доводят до крайней точки – нельзя клиента пугать до потери пульса, он ведь больше не придет, и деньги уплывут. Так что предсказание этой Терезы... Кстати, комиссар, откуда вы о нем узнали, вы ведь с гадалкой не разговаривали?
     – От мужа и соседей, – хмуро сказал Хутиэли. – Утром, во время признания, Хана сказаза мужу буквально следующее: "Тереза знает, что ты меня за это убьешь, но я должна признаться, сил больше нет. А если ты меня убьешь, то Тереза будет свидетельницей".
     – Вот как? – удивился Беркович. – Тем больше оснований поговорить с этой дамой. Ведь она, по словам Ханы, должна свидетельствовать против Йоси!
     – Послушай, Борис, – рассердился Хутиэли. – Ты-то хоть веди себя разумно! О чем может свидетельствовать гадалка? Что видела на дне чашки, как Йоси кладет яд в бокал супруги?
     – Нет, конечно. Но поговорить с Терезой все равно нужно.
     – Поговорю, – пожал плечами Хутиэли. – Непременно поговорю. Давно нужно прижать эту публику. Доводят своих пациентов до критической черты...
     – И все? – пробормотал Беркович.
     – Что – все? – не понял Хутиэли. – А что еще я могу предъявить этой гадалке?
     – Комиссар, – сказал Беркович, решившись, – не позволите ли мне поехать к этой Терезе? Это ваше расследование, конечно, и решать вам...
     – Да поезжай, конечно, если тебе больше делать нечего, – сказал Хутиэли, вставая. – Предупреди ее, кстати, что если она будет продолжать пугать людей...
     – То распугает всех своих клиентов, и ей же будет хуже, – подхватил Беркович.
     – Я вовсе не то хотел сказать, – поморщился Хутиэли. – Ну да ладно. Адрес найдешь в деле.
     Полчаса спустя Беркович входил в тесную квартирку. Впрочем, квартира лишь выглядела тесной из-за огромного количества мебели, выставленной будто в магазине. Принимала клиентов госпожа Гидельман в маленькой комнатке, отгороженной от кухни гипсолитовой стенкой. Здесь, в отличие от остального помещения, мебели практически не было – круглый стол, два удобных кресла, свечи, на стенах – картины и рисунки эзотерического содержания, создававшие (по мысли хозяйки) атмосферу сгущения какой-то потусторонней ауры. Удостоверение комиссара полиции не произвело на гадалку никакого впечатления.
     – Могу посвятить вам десять минут, – сказала она, предложив Берковичу сесть в кресло, стоявшее напротив окна. – В половине четвертого ко мне должен прийти клиент, и для моего бизнеса вовсе не нужно, чтобы кто-то видел у меня полицейского. О чем вы хотите меня спросить?
     – О Хане Бирман. Она была у вас позавчера, и вы предсказали ей трагическое объяснение с мужем.
     – Да, – кивнула гадалка. – Фигура была совершенно отчетлива...
     – Но ведь обычно люди вашей профессии не любят предсказывать кошмары, тем более указывать сроки...
     – Иногда это необходимо, – деловито сказала Тереза, – когда знаки на это указывают.
     – Значит, знаки указывали?
     – Безусловно! – твердо сказала Тереза. – А в чем дело? Судя по тому, что меня посетил комиссар полиции, объяснение Ханы с мужем не принесло им счастья?
     – Счастья... – пробормотал Беркович. – Да уж точно... У вас, конечно, не сохранилась чашка, по которой вы гадали Хане?
     – Как это – не сохранилась? – удивилась Тереза. – По-вашему, комиссар, я каждый раз выбрасываю чашку и покупаю другую? Да я бы на одних чашках разорилась!
     – Я совсем не это имел в виду! – смутился Беркович. – Я хотел сказать: вы, конечно, вымыли чашку, и сейчас я не могу увидеть, какая именно фигура была на дне?
     – А если бы и увидели, – ехидно произнесла Тереза, – то, конечно, смогли бы расшифровать, что эта фигура означает?
     – Нет, – согласился Беркович. – Объяснили бы вы, а я бы послушал.
     – Чашку я, естественно, сполоснула, – улыбнулась Тереза, – но рисунок я всегда сначала копирую и сохраняю для клиента. Так что если хотите...
     – Нет, рисунок мне ничего не скажет, а вот на чашку я бы хотел посмотреть.
     – Но я же вам сказала...
     – Ничего. Просто интересно.
     Пожав плечами, Тереза вышла на кухню и вернулась с красивой фаянсовой чашечкой изящной формы с золотым ободком.
     – Вы моете чашки каким-нибудь моющим средством? – поинтересовался Беркович.
     – Ну что вы! – возмутилась Тереза. – Никакой химии, она разрушает ауру! Чашки, предназначенные для гадания, можно мыть только чистой холодной водой.
     – Замечательно! – обрадовался Беркович. – Вы уверены, что это именно та чашка?
     – Ну... Точно сказать не могу. У меня их шесть.
     – Могу я одолжить у вас их часа на два?
     – Да вы что, молодой человек? Сейчас ко мне придет клиент!
     – А вы погадайте ему в этой чашке, я как раз захватил с собой...
     И под изумленным взглядом гадалки комиссар достал из своего дипломата кофейную чашечку, которую он по дороге купил в дорогом магазине посуды.
     – Только не говорите, что у этой чашки нет ауры, – предупредил он. – Инача я вынужден буду оставить вас вовсе без чашечек, и вам придется гадать в стакане.
     – Это произвол, – сказала Тереза, но больше не произнесла ни слова – Беркович аккуратно упаковал шесть чашек в полиэтиленовые пакеты, еще раз пообещал вернуть все в целости и сохранности и вышел от гадалки как раз в ту минуту, когда по лестнице поднимался очередной клиент, в сторону которого Беркович даже не взглянул.
     В лаборатории комиссара ждал эксперт Рон Хан, которого Беркович с дороги предупредил о своем визите.
     – Давай, – сказал Хан, протягивая руку за пакетом, – но предупреждаю – если чашки мыли, то вероятность что-то обнаружить близка к нулю.
     – Мыли холодной водой, – сказал Беркович, – так что я надеюсь...
     – Надейся, – буркнул Хан. – Приходи часа через три.
     Беркович провел эти три часа в праведных трудах – звонил по телефонам, изучал материалы дела Ханы Бирман, задал несколько вопросов коллеге Хутиэли и, наконец, под вечер спустился в подвальное помещение, где размещались лаборатории судебно-медицинской экспертизы.
     – Вот в этой посуде, – сказал Хан и показал взглядом на чашку, стоявшую на приборном столике. Остальные пять чашек лежали в полиэтиленовом пакете и, видимо, интереса для расследования не представляли. – Осадок на стенках. Конечно, это молекулярная концентрация, и без нашего нового оборудования я бы тут черта с два что-то обнаружил.
     – На твое новое оборудование я и рассчитывал, – улыбнулся Беркович. – Все-таки хорошо, что наука и техника идут вперед, верно? Еще год назад...
     – Еще год назад, – подхватил Хан, – это было безнадежным делом. Чашки помыли, следы исчезли.
     – Итак, это...
     – Тебе химическую формулу? Или достаточно описания действия?
     – Описания – я не химик, я следователь.
     – Препарат, парализующий сердечную мышцу. Из довольно распространенных. Действует в течение шести-двадцати часов в зависимости от эмоционального состояния клиента. Если ты имеешь в виду Хану Бирман, то это тот самый препарат – с вероятностью процентов восемьдесят.
     – Достаточно, – кивнул Беркович.
     – Неужели гадалка отравила свою клиентку? – удивился Хан. – Я понимаю, что так оно и было, но где логика? Зачем ей это было нужно?
     – Ей это не было нужно, – хмыкнул Беркович. – Но, видишь ли, Хана приходила на сеанс не одна, а с тем самым любовником. Это в деле записано, но почему-то никто не обратил внимания...
     – Ты хочешь сказать...
     – Конечно! Пока женщины пудрили друг другу мозги, этот тип бросил яд в кофейник – он-то сидел на кухне, а женщины вели беседу в маленькой комнате. Потом вошла Тереза, налила кофе из кофейника и вернулась к клиентке.
     – А этот тип допил оставшийся кофе?
     – За кого ты его принимаешь? Он вылил отравленный напиток и, пока в соседней комнате шел разговор, приготовил другой, это не заняло много времени.
     – То есть, это любовник убил Хану, а не муж?
     – Естественно. Женщина ему до смерти надоела, а тут еще у нее фобия появилась – рассказать все мужу. И эти ее эзотерические наклонности...
     – Нормальный еврейский любовник, – сказал Хан, – берет в таких случаях пистолет... Помнишь историю с охранником из университета?
     – Так это нормальный любовник. А здесь действовал умный – чувствуешь разницу? И он бы вышел сухим из воды, если бы не твоя новая аппаратура.
     – И если бы не твоя идея проверить чашки, – сказал эксперт.
    
     Следующая глава