– Борис! – позвал Берковича один из полицейских следователей, когда старший инспектор вошел утром в холл управления и направлялся к лифту. – Хорошо, что я тебя встретил!
     – Здравствуй, Давид, – сдержанно отозвался Беркович, пожимая руку плотному невысокому человеку с глазами навыкате. Он почему-то недолюбливал Давида Гросса, хотя почти не сталкивался с ним по службе, да и слышал о нем одни только положительные отзывы. Но бывает так – вроде хороший человек, а говорить с ним не хочется, будто возникает невидимое, но ощутимое поле отталкивания.
     – Здравствуй, здравствуй, – сказал Гросс, – ты ведь говоришь по-русски, верно?
     – По-русски? – удивился Беркович. – Да, не забыл еще.
     – Замечательно! – обрадовался Гросс, будто только что узнал о том, что Беркович репатриировался из России, а не из Южной Африки. – Значит, только ты можешь выяснить, чего она хочет.
     – Кто? – насторожился Беркович, поняв, что Гросс, видимо, занимается делом, по которому проходит кто-то из «русских» – свидетелем или, скорее всего, подозреваемым. Старший инспектор не то чтобы не хотел помогать коллегам, испытывавшим трудности в общении с репатриантами, но по возможности избегал попадать в такие ситуации: чаще всего получалось, что заниматься приходилось не простым переводом, но долго и, по сути, бесполезно объяснять подследственным, что никакого зуба на них у следователя нет и выполняют они свою работу добросовестно, а то, что общего языка найти не могут, так надо было иврит учить после приезда, а не на русский авось надеяться...
     – Да женщина одна, – сказал Гросс. – С утра пришла, сказала, что хочет заявить об убийстве, я битый час понять не могу, почему она решила, что кто-то кого-то убил. Вышел в буфет и встретил тебя, вот удача!
     Значит, не подозреваемая и не свидетель, уже лучше. Скорее всего, женщина насмотрелась детективных сериалов, – в последнее время их по российским каналам крутят с утра до ночи, – и мерещатся ей разные ужасы там, где вообще ничего никогда не происходило. Естественно, что бедняга Давид не сумел ее понять.
     – Я буду у себя, – сказал Беркович. – Скажи, пусть зайдет.
     Женщина оказалась вовсе не пенсионеркой, как решил старший инспектор, и не любительницей сериалов, – на вид ей было лет тридцать пять, и через несколько минут Беркович знал, что живет Ольга Винер с мужем и сыном десяти лет, работает, как многие «русские» женщины, на уборке, в стране два года, иврит не идет, потому она и не смогла убедить того полицейского, хороший он человек, но ничего, видно, не понял, а проблема, из-за которой она решила побеспокоить полицию (специально отпросилась на день с работы, потому что дело безотлагательное), связана с соседом из квартиры напротив.
     – Нехороший он человек, – повторяла Ольга. – Нам с мужем он с самого начала не понравился, как только мы переехали. А жена его Ида – замечательная женщина... была. Вчера ее похоронили, да, я вам уже сказала, и это он ее убил, я не знаю как, это дело полиции, но уверена – Ида не своей смертью умерла, что-то он с ней сделал.
     – Погодите, – сказал Беркович, взглянув на часы. – Давайте по порядку. Как фамилия соседей?
     – Зингеры. Альберт и Ида.
     – Сколько им лет?
     – Альберту под пятьдесят, Ида моложе лет на пять.
     – Дети?
     – Нету у них детей. Ида рассказывала – был сын, но умер вскоре после рождения, а больше она не решалась, врачи не советовали, потому что...
     – Понятно, – перебил Беркович. – Расскажите о соседях. Как они жили?
     Из довольно путаного рассказа Ольги старший инспектор понял, что Альберт вел странный образ жизни – вставал поздно, где-то пропадал до вечера, приходил возбужденный, кричал на жену так, что слышно было на лестнице. Жена его Ида работала на маленькой кондитерской фабрике. Жили небогато, и самое странное заключалось в том, что вполне могли жить в достатке: Ида несколько раз говорила Ольге, что у нее есть сберегательная программа, доставшаяся в наследство от отца, и на проценты от суммы, содержавшейся на закрытом счете, можно было если не шиковать, то по крайней мере не думать о завтрашнем дне. Ида, однако, точно следовала отцовскому завещанию: денег со счета не снимать, проценты вкладывать в ту же программу. Альберт возмущался, из-за этого и происходило большинство семейных ссор, Ольге даже казалось, что муж бил Иду, но утром женщина выходила из дома причесанной и веселой, следов побоев обнаружить не удавалось – возможно, все действительно ограничивалось криками, как это принято в израильских семьях.
     Ольга не понимала поведения соседки, но, в отличие от Альберта, не считала Иду ненормальной – просто женщина слишком любила отца и следовала его воле. Альберт ничего не мог поделать со своей женой, скандалы становились все чаще, и Ольга все больше проникалась ненавистью – не к Иде, конечно, а к ее мужу.
     – Как вы с Идой общались? – спросил Беркович. – Она ведь не понимала по-русски?
     – Почему не понимала? – удивилась Ольга. – Прекрасно понимала, говорила с трудом, верно, но понимала абсолютно все. Ее мать была из России, отец – румын, с Альбертом они здесь познакомились, а когда Ида выходила замуж...
     – Понятно, – прервал Беркович. – Так что произошло в конце-то концов?
     Позавчера Ольга вернулась домой с работы поздно и обнаружила у подъезда машину скорой помощи. Дверь в квартиру Зингеров была распахнута, на лестничной площадке толпились соседи, они-то и сказали Ольге, что Ида только что «нифтера», ее уже увезли, как все это быстро, утром была здоровая, а сейчас уже на том свете, время такое, одни нервы, а от нервов сердце, а от сердца, понятно, и умереть недолго.
     Ольга заглянула в салон и увидела слонявшегося от стены к стене Альберта, который был явно не в себе и что-то бормотал под нос со злым выражением на лице. Тогда-то Ольга и прониклась странным убеждением, что он убил жену, представив ее смерть как результат сердечного приступа. Альберту смерть Иды была выгодна – он получал, наконец, возможность снимать деньги с ее счета и жить припеваючи. По мнению Ольги, Альберт был человеком, вполне способным на убийство.
     – Нехороший человек – это не доказательство, – сказал Беркович. – Посидите, пожалуйста, в коридоре, я сейчас запрошу результат вскрытия, если оно было сделано, и мы с вами продолжим разговор, хорошо?
     Ольга вышла из кабинета, хотя ей очень хотелось остаться и смотреть, как работают в полиции, и каким образом этот русский инспектор сумеет, не выходя из-за стола, получить все нужные ему сведения.
     Когда через полчаса Беркович выглянул в коридор, женщина сидела на диванчике и внимательно рассматривала каждого проходившего мимо полицейского.
     – Входите, пожалуйста, – пригласил он Ольгу. – Вот передо мной медицинское заключение, выданное врачом больницы «Тель А-Шомер», куда вашу соседку привезли, когда у нее начался приступ. Здесь сказано, что Ида Зингер умерла позавчера в двадцать один час сорок минут в результате обширного инфаркта миокарда. В течение последних четырех лет она страдала ишемической болезнью сердца, у нее бывали приступы, и она находилась под наблюдением семейного врача больничной кассы Леумит. Поэтому врач не удивился, когда ему вчера утром сообщили о смерти госпожи Зингер.
     – Это его проблема, – заявила Ольга. – Я жила с ними рядом и хорошо изучила Иду. С таким сердцем, как у нее, она прожила бы до восьмидесяти. А сейчас есть такие препараты, что никто не догадается. Сама читала: похоже на естественную смерть, а на самом деле – отравление.
     – Ну, – усмехнулся Беркович, – это в детективах. Там чего только не напишут...
     – Вы же полицейский! – возмутилась Ольга. – Не можете же вы отрицать...
     – Не могу, – согласился Беркович. – Но препараты, о которых вы говорите, чрезвычайно сложно достать. Откуда Альберт мог их взять?
     – Это ваша проблема – выяснить!
     – Были бы основания...
     – Они есть! Только Альберт выигрывает от ее смерти! И он ей всегда угрожал! Когда они ругались, он кричал: «Подожди, я до тебя доберусь!» Не только я, все соседи слышали. И потом, эта чашка кофе! Почему вы не обращаете внимания на чашку кофе?
     – Какую чашку? – встрепенулся Беркович.
     – Ну как же! Когда я вошла в салон, на журнальном столике стояла чашка, на дне ее были остатки кофе. Я сразу подумала: почему чашка одна? Ведь они оба любили кофейничать. Но в тот вечер Альберт почему-то пил коньяк – на столике стояли бутылка и рюмка.
     – А может, коньяк пила Ида, а Альберт – кофе? – предположил Беркович.
     – На краю чашки были следы помады! – торжествующе объявила Ольга, и Беркович впервые внимательно посмотрел на посетительницу. Она, конечно, была не права, но в наблюдательности ей нельзя было отказать.
     – А полицейские, которые пришли и все осматривали, не обратили на это никакого внимания! – воскликнула Ольга.
     – Ну хорошо, – согласился старший инспектор. – Допустим, Ида выпила кофе, у нее начался приступ...
     – Потому что кофе был отравлен! Это был яд, который не оставляет следов!
     – А, ну да... Так чего же вы хотите? Чтобы задержать Альберта, улик недостаточно.
     – Недостаточно? Смерть есть, мотив есть, чашка кофе есть. И это не был обычный кофе!
     – Почему вы так думаете? – поднял брови Беркович.
     Ольга замялась, но, решив, видимо, идти до конца, сказала:
     – Ну... Когда на меня никто не смотрел, я его попробовала. Кофе был горьким!
     – Очень неразумно с вашей стороны, – осуждающе сказал Беркович. – А если бы кофе действительно был отравлен?
     – Он и был отравлен! Я потом всю ночь не могла заснуть, меня мучили кошмары!
     – Естественно, только что умерла соседка...
     – Так вы решительно не хотите выполнять свои обязанности? – угрожающе спросила Ольга.
     – Эта чашка, – сказал старший инспектор, – ее ведь наверняка помыли?
     – Да, – согласилась Ольга. – Вчера, когда Иду хоронили, я видела – чашка стояла в серванте, их там шесть, все были на месте.
     – Ну вот. Даже если и была какая-то улика, теперь ее нет. Не вижу оснований для дополнительного расследования.
     – А я вижу! – заявила Ольга и, окончательно разочаровавшись в умственных способностях израильских полицейских, вышла из кабинета, хлопнув дверью и не попрощавшись.
     Проводив посетительницу взглядом, Беркович набрал номер и попросил к телефону эксперта Рона Хана. Услышав знакомый голос, старший инспектор спросил, что думает Рон о смерти некоей Иды Зингер, если, конечно, дело о ее смерти вообще поступало в криминалистическую лабораторию.
     – Инфаркт, – коротко ответил Хан и, выслушав рассказ Берковича, добавил: – Интересная история, конечно, но к реальности отношения не имеет. Этим не я занимался, а коллеги из «Абу-Кабира», но полный результат анализов я видел, так что представление имею. Яда в кофе не было.
     – Значит, его брали на анализ? – оживился Беркович.
     – Конечно, – сказал Хан. – И кофе, и коньяк из рюмки, смерть была неожиданной, в таких случаях всегда...
     – Да-да, – перебил Беркович. – Но вскрытия ведь не производили?
     – Нет, заключение врачей однозначно, а химический анализ провели быстро, чтобы женщину похоронили, как положено. Если бы в кофе или коньяке что-нибудь обнаружили, тогда, конечно, назначили бы вскрытие.
     – Значит, обычный кофе?
     – Никакого яда, это исключено, но в воду была добавлена капля уксуса, отчего вкус у напитка был, мягко говоря, еще тот. Не знаю, зачем Иде это понадобилось...
     – Может, не Иде, а Альберту? Он-то пил коньяк.
     – А ему зачем? И почему она этот кофе выпила?
     – Была возбуждена, они ругались, мало ли...
     – Пусть так, – согласился эксперт. – Но от капли уксуса еще никто не умер и даже не отравился.
     – Может быть... – пробормотал Беркович и, положив трубку, отправился к судье Баркану, дежурившему в тот день, просить ордер на осмотр квартиры умершей госпожи Зингер. Большая часть его предположений повторяла нелепые «доказательства» Ольги Винер, пришлось использовать все свое красноречие и не столько убедить Баркана, сколько просто заговорить судье зубы.
     Часа два спустя старший инспектор входил в квартиру, сопровождаемый убитым горем Альбертом Зингером. Иду похоронили, Альберт сидел Шиву и выглядел не лучшим образом, за действиями Берковича он следил исподлобья и вздыхал каждый раз, когда старший инспектор брал в руки какую-нибудь принадлежавшую Иде вещь.
     Беркович перебирал стоявшие на полке книги, альбомы, лежавшие на нижней полке стеллажа – наверняка все это читала и смотрела Ида, а не ее муж, чтение которого заключалось, скорее всего, в просмотре газетных заголовков и более внимательном изучении понравившихся статей.
     Газеты были брошены на пол под журнальным столиком – номера «Едиот ахронот» за последнюю неделю. Вообще говоря, Беркович знал, что ищет, память у старшего инспектора была хорошей, он помнил статью американского психолога, опубликованную в пятничном приложении «Едиот ахронот». Вопрос заключался в том, читал ли эту статью Альберт. Как узнать?
     Перелистав страницы, Беркович удовлетворенно хмыкнул. Лист со статьей американца оказался вырван.
     Альберт делал вид, что действия полицейского его не интересуют, он был весь погружен в свои мрачные мысли, но старший инспектор время от времени ловил его настороженные взгляды, а когда нужного Берковичу листа не оказалось на месте, он заметил, как Зингер напрягся и даже шею вытянул, пытаясь понять, чем именно заинтересовался незваный гость из полиции.
     – Интересная статья была, правда? – спросил Беркович.
     – Вы о чем? – хмуро отозвался Альберт. – У меня жена умерла, при чем здесь статья? При чем здесь полиция? Зачем вы вообще пришли? Может, оставите меня в покое?
     Он перешел на крик, и Беркович успокаивающе поднял руки.
     – Не нужно так волноваться, – сказал он. – Я вас ни в чем не обвиняю, хотя и следовало бы.
     – Следовало бы? В чем?
     – Почему вы капнули уксус в кофе жены? – не отвечая на вопрос, спросил Беркович.
     – Уксус? – удивился Альберт, посмотрел в глаза Берковича, понял, что нет смысла отрицать очевидное, и сказал: – Ах, уксус... Она сама добавляла каплю для вкуса. Привычка у нее была дурацкая... Я такой кофе никогда в рот не брал. Лучше коньяк.
     – Допустим, – согласился Беркович. – Вы пересказывали жене статью из «Едиот ахронот»? Американский профессор Джордж Бушински писал о психологии преступлений. Этот лист вырван.
     – Там в половине номеров листы вырваны, смотрите сами. Я газетной бумагой стекла протираю. Какой Бушински? Я читаю спортивное приложение и про экономику. Политикой не интересуюсь… Чего вы от меня хотите, старший инспектор?
     – Ничего, – вздохнул Беркович и распрощался.
     – Я убежден в том, что Ольга Винер права, и этот человек фактически убил жену, – сказал старший сержант эксперту Хану, когда, вернувшись в управление, спустился в цокольный этаж, где располагалась криминалистическая лаборатория. – Но доказать это мы не сможем, к сожалению. Никакого яда не было, конечно. Этот тип прекрасно знал о болезни жены. Он с ней и ругался так часто, надеясь, что в конце концов она получит инфаркт. Крики, однако, на Иду не действовали, у нее случались приступы, но все обходилось. А тут на глаза Альберту попалась эта американская статья. Бушински описывал случаи психологической атаки на жертву – доведение до самоубийства, например, или создание стрессовой ситуации, опасной для жизни. Один из описанных в статье случаев Альберт и взял на вооружение. Он добавил в кофе жены каплю уксуса. Сам пить кофе не стал, налил себе коньяк. Она пригубила и сказала, что кофе горький, пить невозможно. Альберт, скорее всего, начал кричать, что она все выдумывает, пусть пьет, нормальный кофе, он, мол, сам готовил... Может, он как-то иначе заставил жену выпить почти до дна. А потом сказал спокойным голосом, что кофе был отравлен, и сейчас она умрет, потому что яд очень сильный. Ида поверила – она ведь прекрасно знала, как муж к ней относился! И то, что сам он не пил кофе, стало для нее доказательством. Скандалами он бы жену до инфаркта не довел, а вот так, убедив ее, что она отравлена...
     – А если бы приступа не случилось? – с недоверием спросил Хан.
     – На нет и суда нет, – пожал плечами Беркович. – Он ждал столько лет, подождал бы еще.
     – Эффектная история, – хмыкнул эксперт. – Но ты прав, ничего тут не докажешь. Все могло быть так, а могло и иначе. Единственный бесспорный факт – капля уксуса в кофе. Ну и что? Я знал одного типа – он в вино добавлял щепотку соды, ты представляешь, какая это гадость? А он пил и утверждал, что иначе не может – якобы без соды у него после вина начинается изжога. Полная глупость, конечно, но он себя убедил…
     – Все это понятно, – кивнул старший инспектор. – Ничего доказать я не могу. Капля уксуса, подумаешь… Но рассказ этой женщины, Ольги… И еще – я видел глаза Альберта… Тоже не аргумент, согласен… Неужели убийца так и будет жить на деньги жертвы?
     – Так и будет, – кивнул Хан. – Что поделаешь? Если нет улик – нет и дела. Я, например, каждый день встречаюсь на улице с человеком, о котором точно знаю, что он убийца. В свое время этим делом занимался твой друг Хутиэли, это еще до тебя было. Доказать не смог. Убийца смотрит на меня, я вижу, что он смеется в душе. И что делать?
     – С удовольствием дал бы Альберту по морде, – сказал Беркович.
     – И это был бы последний день твоей работы в полиции, – хмыкнул эксперт.
     – Только это меня и останавливает, – мрачно сказал старший инспектор.
    
     Следующая глава