– А за такие шуточки его не арестуют? – спросила Наташа, и Беркович отвлекся от газеты, которую он вот уже полчаса перелистывал в поисках чего-нибудь, что стоило бы почитать от начала до конца. Если бы его спросили, какой именно текст он хотел увидеть на газетных страницах, старший инспектор не смог бы ответить вразумительно – просто хотелось чего-нибудь этакого, не политического, не криминального, не олимовского, не…
     – Какие шуточки? – спросил он, сложив газету и посмотрев, наконец, на экран телевизора, где ведущий второго канала комментировал визит в Израиль российского президента Путина.
     – Ты не видел? – повернулась к мужу Наташа. – Только что показывали. На улицах Иерусалима корреспондент спрашивал у прохожих, как они относятся к Путину. Так один дядечка сказал, что, будь у него пистолет, он бы Путина застрелил без сожаления.
     – Не вижу криминала, – пробормотал Беркович. – У него же нет пистолета, верно?
     – А слова! Разве можно так говорить – прямо в камеру?
     – У нас демократическое государство, – пожал плечами Беркович. – Ты послушай, что депутаты в Кнессете себе позволяют…
     – По-твоему, это нормально? – возмутилась Наташа.
     – Нормально, – твердо сказал Беркович. – Пока это слова – ничего не поделаешь. Каждый имеет право на мнение. Ты мне лучше скажи, кто сегодня Арончика из детского сада забирать будет? В час я наверняка занят – совещание в управлении.
     – Тогда зачем спрашиваешь? Я заберу и отвезу к маме, а ты потом вечером, когда с работы будешь ехать…
     Зазвонил лежавший на столе мобильник, и Беркович поднес аппарат к уху, сделав жене знак уменьшить звук в телевизоре.
     – Звонил комиссар Пундак из Нетании, – сообщил дежурный. – У них там ночью произошло убийство. Убит Арон Зюсс, личность в тех краях довольно известна, у него три продовольственных магазина и еще он играет... играл на бирже, причем довольно успешно.
     – Не наш округ, – сказал Беркович. – Или Пундак приглашает нас участвовать в расследовании?
     – Нет, конечно, расследованием он будет руководить сам. А к нам обратился за помощью. Просит, чтобы мы проверили алиби одного из главных подозреваемых. Сейчас по факсу придут кое-какие материалы.
     – Хорошо, – сказал старший инспектор. – Выезжаю. Буду на работе минут через пятнадцать.
     – Что-нибудь случилось? – спросила Наташа.
     – Всегда что-нибудь случается, – неопределенно отозвался Беркович.
     – Так ты сможешь вечером забрать Арончика у мамы? Или мне…
     – Смогу, – заверил Беркович, не будучи уверен в своих словах.
     Приехав на работу, старший инспектор обнаружил на своем столе тонкую пластиковую папку с размашистой надписью черным фломастером: «Зюсс». Вспомнив о романе Фейхтвангера, который он так и не смог одолеть дальше середины, Беркович открыл папку и обнаружил несколько скрепленных листов бумаги и углубился в чтение.
     Труп Арона Зюсса был обнаружен рано утром, когда домой после ночной прогулки с девочками вернулся Беня, семнадцатилетний сын убитого. Тело лежало в салоне, Зюсс был смертельно ранен двумя пулями, одна из которых попала в голову. Он попытался, видимо, доползти до телефона, но не сумел этого сделать. Самое странное, что выстрелы слышали все соседи – Зюсс жил на первом этаже двухэтажного коттеджа, и окно салона, выходившее на улицу, было открыто.
     «Было часа два ночи, – показал Дан Ривлин, сосед Зюсса со второго этажа. – Я проснулся от какого-то резкого хлопка. Секунду спустя раздался еще один хлопок, и я понял, что это выстрел. Я прислушался, но все было тихо, больше никто не стрелял. Тогда я повернулся на другой бок и спал до утра»...
     «Было два часа и семь минут, – показала Фрида Маркиш, квартира которой находилась в доме напротив. – Это я помню, потому что машинально посмотрела на часы. Я смотрела телевизор, вообще я сова и раньше трех не ложусь... Откуда-то с улицы раздались два громких хлопка, я подумала, что это могут быть выхлопные газы от машины... Я подошла к окну и выглянула, но на улице не было машин, и тогда мне пришло в голову, что это были выстрелы. Однако все было тихо, нигде никакого движения... Я постояла у окна минуту-другую и пошла досматривать сериал»...
     Выстрелы слышали еще два соседа. Один из них, Моше Грубер, даже позвонил в полицию, но на вопрос, откуда именно раздались выстрелы, ответить не смог. Патрульные, прибывшие через десять минут, объехали квартал, но ничего подозрительного не обнаружили. О том, что произошло убийство, в полиции узнали только утром.
     Подозрения у комиссара Пундака вызвали два человека, о которых было известно, что они часто бывали в квартире Зюсса и, в частности, вечером перед убийством тоже посетили коттедж в Нетании. Первым был Соломон Эдельман, давний приятель Зюсса, заядлый биржевый игрок, у которого не было другого занятия – он то заколачивал крупные суммы и тогда с шиком тратил деньги, то в одночасье спускал все, что успевал выиграть, и тогда его жена грозила выбросить мужа из дома, а Соломон клялся, что больше никогда не будет иметь дела с акциями. Вчера вечером Соломон приехал к Зюссу в десять, а когда уехал – не видел никто.
     Вторым подозреваемым оказался джазовый музыкант Биби Кабира, игравший в ресторане отеля «Шератон» в Тель-Авиве. Кабира был знаком с Зюссом года два, связывали этих людей какие-то совместные финансовые операции. Кабира приехал к Зюссу, когда ресторан закрылся, был первый час ночи. О чем он говорил с хозяином и когда уехал, не было никаких сведений.
     Вопрос заключался в том, оставался ли кто-то из этих людей в коттедже до семи минут третьего, когда прозвучали выстрелы. Эдельман жил недалеко от Зюсса, в Бейт-Ицхаке, это была территория, где комиссар Пундак чувствовал себя хозяином. Он немедленно явился к Эдельману домой, изъял для экспертизы принадлежавший хозяину пистолет (проверка на месте показала, что оружием давно не пользовались) и устроил Соломону и его жене Эстер допрос с пристрастием. Эстер утверждала (вопли ее слышны были на соседней улице), что муж вернулся домой в полночь, был трезв и спал до утра, как младенец, успев, правда, исполнить свои супружеские обязанности. Соломон подтвердил все, сказанное женой, добавив, что, уезжая, оставил Арона одного и, естественно, живого.
     Похоже было, что Эдельман действительно не имел к убийству никакого отношения. Оставался Биби Кабира, который жил на своей вилле в северном Тель-Авиве. Пундак с удовольствием нагрянул бы к Кабире сам, но для этого нужно было получить разрешение, поскольку формально это была не его территория. Поэтому...
     Закрыв папку, Беркович посидел минуту, собираясь с мыслями, а потом вызвал патрульную машину.
     В дверь пришлось долго звонить, Кабира открыл минут через десять, глаза у него были заспанными, и он долго не понимал, чего от него хотят. Где он был ночью? А почему, собственно, это так важно? Услышав о смерти Зюсса, Кабира долго смотрел в одну точку, а потом пришел, наконец, в себя и засуетился.
     – Думаете, это я его... э... – бормотал он. – Ничего подобного, клянусь... У меня и пистолета нет, и права на ношение оружия... Можете хоть все обыскать... И вообще, я был у Арона несколько минут. Этот, как его... Эдельман тоже приезжал, но раньше, я его не застал... Я передал Арону деньги... Сколько? Три тысячи я был ему должен... И уехал, потому что... О! Так я вам сейчас покажу!
     Кабира хлопнул себя по лбу с такой силой, что Беркович подумал, что музыкант хотел вышибить себе мозги. В следующую секунду Кабира бросился к лестнице, которая вела на второй этаж, и старший инспектор поднялся следом, стараясь держаться поближе к «объекту». Наверху оказалась только дверь на крышу, распахнутая настежь. Крыша виллы была своеобразным летним салоном под открытым небом – здесь стояли диван, журнальный и сервировочный столики, кресло-качалка, куда Кабира немедленно и бросился, будто его не держали ноги.
     – Уф, – шумно вздохнул он. – Хотите выпить? Кола в той бутылке, видите?
     – Вижу, – сказал Беркович. – Но вы не ответили на мой вопрос: можете ли вы доказать, что после часа ночи и до утра находились здесь? Вы понимаете, что вас могут обвинить...
     – Чушь! – воскликнул Кабира, раскачиваясь в кресле. Он уже вполне пришел в себя и, похоже, разговор с полицейским даже начал доставлять ему удовольствие. – Я был дома и легко вам это докажу. Я наблюдал за метеорами, вот что я делал ночью!
     – За метеорами? – удивился Беркович.
     – За метеорами! – повторил Кабира. – Вы не знаете? Все думают, что главное событие недели – приезд этого… как его… Вы не помните, кто сейчас в России президент?
     – Путин, – механически ответил Беркович.
     – Путин? – повторил Кабира. Фамилия была ему не знакома. – Неважно. Так я вам скажу – главное событие недели: метеорный дождь, посмотрите в календаре! Я человек романтического склада, поэтому после работы заехал к Арону, отдал деньги и поспешил домой. Поднялся сюда и до трех часов следил за метеорами. А потом пошел спать. Могу доказать, нет проблемы! Я фотографировал небо своим мобильником. Ни черта, конечно, не получилось, я думал, что смогу сфотографировать след метеора, но выдержка, должно быть, слишком мала... Но время! На фотографии отмечаются дата и время съемки! Сейчас я вам покажу…
     Вытащив из брючного кармана мобильный телефон последней модели, Кабира принялся нажимать на кнопки, перещелкивая фотографии.
     – Вот, смотрите, – сказал он, протягивая мобильник Берковичу.
     Неизвестно, каким Кабира был музыкантом, но фотограф из него был никудышним. Чернота, только на двух снимках из восьми виден был бледный, явно не пропечатанный, убывающий серп луны. Но время отмечено – это факт. Беркович перебрал фотографии – первая была сделана в час тридцать две минуты, последняя, восьмая, в два часа двадцать девять минут. Что ж, если так, то Кабира действительно не мог оказаться в два часа семь минут в коттедже Зюсса... Надежное алиби.
     «Слишком надежное», – подумал Беркович. Он сверил числа на дисплее мобильника Кабиры с временем на своих часах. Разница составила одну минуту. Значит, Кабира не соврал, и в два часа он был здесь, пялился в небо и...
     – Надежное алиби, – сказал Беркович. – Вы позволите изъять ваш мобильный телефон? На время, конечно. Мы перенесем фотографии в компьютер и используем в качестве вещественных доказательств. Сейчас я составлю протокол...
     – Пожалуйста, – величественно кивнул Кабира. – Я честный человек, мне нечего скрывать...
     – Его честность, – сказал старший инспектор эксперту Хану полчаса спустя, – с самого начала вызывала сомнения. Слишком уж он играл на публику. Когда я увидел фотографии, то не сразу понял... Видишь ли, Рон, он подправил электронный таймер телефона, а потом, сделав снимки, опять поставил точное время. Но луна... Господин Кабира забыл о луне. Сейчас Песах, полнолуние, а у него на фото луна возрастающая. Снимки он сделал не нынешней ночью, а несколько дней назад. Следовательно, готовил убийство заранее. И фотографии не алиби ему обеспечивают, а становятся доказательством преступления. Надо же было ему подумать…
     – Он ведь музыкант, а не астроном, – хмыкнул Хутиэли.
     – А я, по-твоему, астроном? – поднял брови Беркович.
     – Ты – полицейский, Борис. Значит, когда нужно, и астроном тоже. Я прав?
     – Возможно, – сказал Беркович.
     Вернувшись в кабинет, он посмотрел на часы – рабочий день еще не закончился, Беркович вполне успевал не только за Арончиком заехать, но и в цветочный магазин – купить Наташе букет гвоздик.
    
     Следующая глава