Небольшая вилла стояла последней в ряду новых построек, довольно далеко от ближайшего заселенного дома, и потому, хотя время было далеко не позднее, всего лишь начало десятого, не очень сильный взрыв услышали несколько человек, да и те решили сначала, что у какого-то автомобиля на стоянке лопнула шина. Старая Мирьям, смотревшая в это время в окно своей комнаты (окно, правда, выходило в противоположную от виллы Ваксмана сторону), утверждала потом, что видела яркую вспышку, но самого взрыва не слышала по причине прогрессирующей глухоты, что было естественно в ее более чем преклонном возрасте. Дети и внуки, с которыми Мирьям жила в их новом коттедже, не видели и не слышали вообще ничего, потому что находились в это время в салоне и смотрели телевизор, включенный, как обычно, на полную мощность.
     В пожарную службу позвонил водитель случайно проезжавшего по улице автомобиля. «Горит дом, – сказал он дежурному, – очень яркое пламя, адрес я не знаю, просто еду мимо, это на улице Каплан, увидите сами».
     Пожарные прибыли на место через семь минут, и им удалось быстро взять огонь под контроль, а еще минут через пятнадцать они загасили пламя и вошли в дом, где и обнаружили хозяина, тридцатилетнего Игаля Ваксмана. Мертвого, разумеется. Никто не остался бы в живых, оказавшись в центре взрыва бытового газа. На Ваксмане, похоже, загорелась одежда, он пытался сбить пламя, но был так обожжен… Бедняга умер очень быстро, и прибывший на место через час после случившегося старший инспектор Беркович мог себе представить, какими мучительными были последние минуты жизни этого человека.
     Беркович мрачно ходил по комнатам, слушал, как криминалисты и представители пожарной службы обсуждали, каким образом мог произойти этот взрыв, рассматривал обгоревшую мебель на кухне (дальше кухни огонь, к счастью, распространиться не успел, из чего эксперты уже успели сделать определенные выводы), а в салоне изучил остатки ужина на столе. Картина происшествия, в общем, была понятна, Берковичу о ней доложил его приятель, эксперт Рон Хан, прибывший на место четвертью часами раньше и успевший в первом приближении составить собственное мнение.
     – Дурацкая история, – сказал Хан, подойдя к Берковичу, сидевшему в салоне за обеденным столом и рассматривавшему тарелки с салатами. – Люди почему-то совсем не думают о собственной безопасности. Сколько раз уже…
     – О чем ты, Рон? – рассеянно спросил Беркович. – Кто тут о чем не думал?
     – А сам ты о чем сейчас думаешь, Борис? – хмыкнул Хан. – Я говорю, что нужно проверять, горит ли газ, если открыты вентили. И уж точно не закуривать сигару на кухне, если там закрыты все окна…
     – Ты хочешь сказать…
     – Это очевидно. Этот… Ваксман, да?.. он вошел в кухню, закрыл за собой дверь, окна были закрыты, а газ поступал из баллона, все конфорки были включены…
     – Газ не горел?
     – Нет, но Ваксман, видимо, не обратил на это внимания. Он достал зажигалку… она лежит на полу рядом с телом… хотел закурить… ну, тут все и взорвалось. Кухня, похоже, в этот момент была уже наполнена газом, как газовая камера… извини за сравнение.
     – Ничего, – буркнул Беркович. – Несчастный случай, ты полагаешь?
     – А ты думаешь иначе? То есть, я, конечно, понимаю ход твоих мыслей. Почему Ваксман не открыл окна и не прикрутил вентили, ведь запах газа был очень сильным, он не мог не почувствовать…
     – Вот именно.
     – Но он сделал то, что сделал! Он был на кухне один. В доме, кроме него, никого не было. Ты хочешь сказать, что он решил покончить с собой?..
     – Таким кошмарным образом? Если уж речь идет о газе, он сел бы у плиты и через час, а то и раньше, потерял бы сознание… Умер бы во сне, без мучений.
     – Знаешь, он мог бояться, что не выдержит и все-таки откроет окна… а так – сразу.
     – Сразу? – хмыкнул Беркович, представив страшно обгоревшее лицо покойного.
     – Самоубийцы ведут себя порой странно, – сказал Хан. – Впрочем, выводы делать – твоя работа. Я тебе пока только могу сказать, что погиб Ваксман от многочисленных ожогов, полученных в результате взрыва бытового газа. И взрыв он вызвал сам, поскольку пытался прикурить от зажигалки в комнате, где концентрация газа достигала критического уровня. Тут все ясно.
     – Я и не спорю, – кивнул Беркович. Спорить действительно было не о чем. Однако на некоторые вопросы старший инспектор хотел бы прямо сейчас получить ответы.
     Вопрос первый. С кем ужинал Ваксман? Он ведь точно ужинал не один, потому что стол в салоне был накрыт на двоих: две большие тарелки с остатками салатов, две глубокие тарелки с супом (одна почти пустая, другая – почти полная), две чашки – из них пили кофе, на дне осталось немного гущи. Электрическая кофеварка стояла на журнальном столике. С кем ужинал хозяин виллы? Когда ушел гость, и мог ли этот гость видеть то, что произошло после его ухода? А если… Да, что если гость все еще находился в доме, когда произошел взрыв?
     Маловероятно. Войдя в кухню, Ваксман закрыл за собой дверь. Стал бы он так делать, если бы у него был дома гость? А может, это была гостья? Беркович внимательно осмотрел кофейные чашки, не нашел никаких следов губной помады, но зато ощутил едва уловимый табачный запах. Нет, похоже, в гостях у Ваксмана был мужчина.
     – Вы пока работайте, – сказал Беркович криминалистам, – а я пойду по соседям.
     Через час он вернулся на виллу, составив приблизительно не только картину произошедшего, но и получив некоторое представление о хозяине, его окружении и образе жизни. Самую полную информацию сообщила, как ни странно, престарелая Мирьям, которой в прошлом месяце исполнилось восемьдесят три года. Она жила с детьми, время от времени просила отправить ее в дом престарелых, но дети возражали, а Мирьям не настаивала: ее раздражали внуки, утомлял шум, но среди таких же стариков, как она, ей было бы гораздо хуже. На память Мирьям не жаловалась, а ее наблюдательности могли бы позавидовать все остальные обитатели улицы Каплан.
     – Ну да, – сказала она Берковичу, не дожидаясь вопросов, – мое окно выходит совсем не в ту сторону. Но вспышку я видела. Сказала Арону, что где-то взрыв, но он не обратил на мои слова внимания. Они вообще ничего не слышат, когда смотрят свой сериал, как его, неважно. А Игаля я хорошо знала, то есть, не лично, мы ни разу не разговаривали, но я его видела каждый день, он вот тут проезжал на машине, вон там ставил у забора, а потом шел к себе, но я не видела, как он входил и что делал. Но я знаю… откуда?.. Да слушаю, что говорят, я хоть и плохо слышу, но то, что хочу… Да. Ваксман сюда переехал в январе, значит, почти полгода назад. Одинокий. Работает в какой-то крупной фирме, денег много, вы видели, какую себе виллу построил… Да, стандартная, но все-таки… Я в нынешних ценах не разбираюсь, но видно – дорогая. Гости? Конечно. То есть, приезжал к нему знакомый, да. Почти каждый день. Друг, должно быть. На темно-зеленой машине. Марка? Не знаю, я не разбираюсь. Японская, наверно. Арон, на какой машине приезжал к Ваксману гость?.. Арон тоже видел, это мой сын. Что? «Мазда»? Ну вот, я же говорю. Молодой, да, примерно такого возраста, как Игаль. Лет тридцать. Сегодня? Конечно, и сегодня был. Уехал примерно в девять. Откуда я знаю? Ну как же, в это время сериал начался, и дети как включили телевизор на полную громкость… А он как раз отъехал, я видела.
     В общем, картина складывалась. Вечером к Ваксману приезжал приятель, они поужинали вдвоем, потом приятель уехал, а Ваксман, посидев еще полчасика перед телевизором, пошел на кухню, чтобы… Он что, не мог закурить в салоне? Там, кстати, тоже должно было уже пахнуть газом, но, конечно, не так сильно…
     Почему Ваксман не открыл окна?
     Искать хозяина темно-зеленой «мазды» долго не пришлось. В памяти мобильного телефона Ваксмана (аппарат нашли в кейсе, стоявшем в кабинете у компьютерного столика) был записан десяток номеров, которые набирались одним нажатием клавиши, и Беркович позвонил по всем. Под номером «3» значился Шмуэль Ваксман, оказавшийся двоюродным братом покойного. После долгого молчания, вызванного сообщением Берковича о смерти кузена, Шмуэль взволнованно сказал:
     – Но я же его сегодня видел! Он был… Ну да, я понимаю.
     – Вы вместе ужинали?
     – Да. Поговорили, и я ушел.
     – Вы можете сейчас приехать на виллу?
     – Конечно.
     Шмуэль приехал через полчаса. Похоже, он страшно боялся увидеть обгоревшее тело кузена, но труп был уже упакован в пластик.
     – Господи, – пробормотал Шмуэль, – кошмар какой…
     – Я вот думаю, – сказал Беркович, – почему Игаль не открыл окна, когда вошел в кухню. Там же пахло газом, как в… ну, я не знаю где.
     – Игаль не чувствовал запаха, – объяснил Шмуэль. – Это врожденное. Не то чтобы совсем не чувствовал, некоторые специфические запахи он воспринимал очень даже хорошо, а некоторые – не чувствовал совсем. Это такая болезнь… Вы спросите у его врача, он скажет…
     – Спрошу непременно, – сказал Беркович. Что ж, одна загадка легко разрешилась. Если Ваксман не ощущал запаха газа, то мог, конечно, ничего не понять и зажечь огонь…
     – Расскажите о том, что было вечером, – попросил Беркович. – Вы приехали к Игалю…
     – В шесть, как обычно. Мы часто по вечерам собирались, то он ко мне приезжал, то я к нему. Обсуждали кое-какие дела.
     – А сегодня…
     – Да, сегодня… Оба проголодались, и Игаль сказал, что приготовит ужин. Наверно, он тогда и включил газ… а потом газ перестал поступать…
     – Нет, такого быть не могло, – покачал головой Беркович, успевший уже выслушать мнение Хана и его коллег. – Эксперты говорят, что газ из баллонов поступал исправно и без перебоев.
     – Ну… не знаю. Но почему-то же газ не шел…
     – Вы поужинали, поговорили… Когда вы уехали?
     – В половине девятого. Примерно. Может, чуть позже.
     – Простите, вы какие сигареты курите?
     – Я? «Мальборо», синие, а что?
     – Нет, ничего. Ваксман тоже курил такие?
     – Да, у нас в этом смысле одинаковые вкусы. Вот его сигареты лежат на журнальном столике…
     – Вижу, – кивнул Беркович. – Но в кухне он пытался закурить сигару. Там на полу осталась коробка… точнее, от нее мало что осталось, конечно… Ваксман и сигары курил?
     Шмуэль поднял на Берковича измученный взгляд.
     – Вот оно как, – произнес он медленно. – Значит, это я…
     – Что – «я»? – переспросил старший инспектор, потому что Шмуэль, произнеся два слова, замолчал и только смотрел перед собой, медленно качая головой.
     – Это из-за меня он… Понимаете, эти сигары… Это я принес. Купил сегодня в Тель-Авиве, по дороге… Думал, что попробуем… мы как-то хотели… Но сегодня тоже… заговорились, я про сигары забыл, а когда собрался уходить, вспомнил и… В общем, я оставил коробку и сказал: в следующий раз… хочешь, мол, сам пока попробуй. Он…
     – Понятно, – кивнул Беркович. – Напрасно вы себя обвиняете. С таким же успехом Ваксман мог закурить и сигарету.
     – Да, – мрачно согласился Шмуэль.
     Минут через десять Беркович отпустил Шмуэля домой – тот больше ничего не мог вспомнить, а от его страдальческого вида старшему инспектору становилось тяжко на душе. Шмуэль теперь долго еще будет обвинять себя в том, что не забрал коробку с сигарами с собой, оставил, и из-за этого…
     На следующий день, придя на работу, старший инспектор спустился первым делом в лабораторию к своему приятелю Рону. Хан еще не пришел, а его сотрудники занимались своими делами и не обращали на Берковича внимания. Он присел за стол Хана и принялся еще раз перебирать в памяти события вчерашнего вечера. Собственно, непонятным в деле оставалось только одно: почему Ваксман включил все конфорки и не зажег газ? А может, кто-то другой вошел на кухню и задул газ… зачем?
     Может, потому и задул, что хотел, чтобы…
     Кто? На вилле, кроме хозяина, был только один человек – Шмуэль Ваксман, кузен погибшего. Зачем ему… Конечно, нужно выяснить – какими между ними были отношения, но… Допустим, Шмуэль действительно задумал убить кузена и представить это, как несчастный случай. Мог он войти на кухню и задуть газ? Мог, конечно. Он знал, что кузен не почувствовал бы запаха. Да, но как Шмуэль мог предвидеть, что Игаль станет раскуривать сигару именно на кухне, а не в салоне?
     Беркович достал телефон и набрал номер сержанта Хинштейна, который вчера первым прибыл на место происшествия и руководил сбором информации. Хинштейн готовил протокол, который еще не попал в компьютерную сеть, ознакомиться с ним Беркович не мог и…
     – Марк? – сказал он. – Ты уже заканчиваешь протокол осмотра?
     – Да. Тебе не терпится, Борис? Подожди полчаса, я…
     – Ничего, мне нужно знать ответ только на один вопрос.
     – Слушаю.
     – В салоне нашли зажигалку или спички? Может, и то, и другое?
     – Могу сказать: нет. В списке нет ничего такого.
     – Понятно, – сказал Беркович. – Спасибо.
     Ну и что? Ничего, просто странно. Игаль был курильщиком, Шмуэль тоже курил, а в салоне нет ни спичек, ни зажигалок.
     – Привет, Борис, – сказал, входя, эксперт Хан. – Меня ждешь?
     – Привет, Рон. Ты уже определил причину смерти?
     – Ну, это и вчера было очевидно! Такие ожоги…
     – Он долго находился на кухне перед тем, как зажег спичку?
     – Зажигалку.
     – Зажигалку, – согласился Беркович.
     – Нет, недолго, в его легких практически нет следов бытового газа. Значит, не больше двух-трех минут.
     – Отпечатки пальцев были какие-нибудь? Я имею в виду: на ручках газовой плиты.
     – Борис, о чем ты говоришь? Взрыв произошел в метре от плиты, ручки оплавились при пожаре…
     – Понятно.
     – Ты подозреваешь, что кузен мог иметь к взрыву какое-то отношение? – спросил Хан.
     – А больше никого там не было, верно?
     – Ну, во-первых, он не мог знать, что Игаль будет закуривать именно на кухне.
     – В салоне не нашли ни спичек, ни зажигалки. Шмуэль мог их унести, и тогда Игалю точно пришлось бы идти на кухню…
     – Ты допросил кузена?
     – Вчера. Я хочу собрать о нем информацию, выяснить, какими были их отношения.
     – Может, ты прав, – пожал плечами Хан, – но, боюсь, доказательств у тебя никаких, одни намеки и предположения.
     – Да, – вздохнул Беркович. – Но все же попробую.
     Он попробовал. Два дня понадобилось, чтобы собрать сведения о Шмуэле и Игале Ваксманах. Беркович разговаривал с родственниками (пришлось съездить в Беэр-Шеву), сослуживцами (Игаль был менеджером в компании, производившей медицинское оборудование, а Шмуэль – референтом президента строительной компании, оба прекрасно зарабатывали и ладили друг с другом, так говорили все, и у Берковича не было оснований не верить). Только одно облачко… Года три назад умер дядя Шмуэля и Игаля – третий из братьев Ваксманов, жил он в Штатах, в Израиль приезжал только раз, племянников почти и не знал, но, тем не менее, оставил Игалю в наследство полмиллиона долларов. А Шмуэлю – ничего. Да, обидно. Могло это стать причиной?.. Но ведь и Игаль вовсе не бедствовал… И отношения между кузенами… Да, они дружили, но что скрывалось в душе обделенного дядей Шмуэля?
     На третий день Беркович отправился к Шмуэлю домой. Тот недавно вернулся с работы, принял душ и разговаривал со старшим инспектором хотя и без удовольствия, но вполне благожелательно, на вопросы отвечал обстоятельно и без запинки.
     – Да, полмиллиона мне бы не помешали, – сказал Шмуэль. – Но так уж… Вы знаете, что половину наследства Игаль потратил на эту дурацкую виллу?
     – Кстати, кто теперь станет ее хозяином?
     – Я, наверно, – пожал плечами Шмуэль. – Родственники в Беэр-Шеве вряд ли могут претендовать, родители – вы знаете – умерли рано…
     – Скажите, – неожиданно переменил тему старший инспектор, – кто готовил ужин в тот день?
     – Шмуэль, конечно. Я в салоне смотрел телевизор, а он готовил на кухне.
     – Нет, все было не так, – вздохнул Беркович, – Послушайте, что я скажу. Первое. На ужин у вас были три вида салатов и суп из цветной капусты. Салаты – холодная закуска. Чтобы их приготовить, газ включать не нужно. Значит, только для супа. Если нужно сварить суп, зачем включать все четыре конфорки? Если ужин готовил Игаль, он бы так не сделал. Второе. Я говорил с людьми… Вы обожаете суп из цветной капусты, Игаль его терпеть не мог…
     – Да, но когда я приходил…
     – …и не умел его готовить, – продолжал Беркович. – Значит, суп варили вы.
     – Он хотел сделать мне приятное и сам…
     – Игаль не умел готовить суп, – повторил Беркович. – Он вообще не любил супы. Любые.
     – Все, что вы говорите, совершенно бессмысленно! – воскликнул Шмуэль и добавил: – И доказать вы ничего не можете.
     – Вы так думаете? Отпечатки пальцев – это доказательство, верно?
     Он сделал паузу, внимательно разглядывая собеседника. Во взгляде Шмуэля мелькнуло беспокойство.
     – Так вот, ваши и только ваши отпечатки оказались на большой коробке спичек и на зажигалке, эти вещи мы обнаружили в мусорном бачке, что стоял на улице, там, где вы оставили в тот вечер свою машину.
     Шмуэль закусил губу.
     – Это вы готовили суп и салаты, а Игаль смотрел телевизор. Я, кстати, и это проверил: с семи до девяти по первому каналу показывали баскетбол, ваш кузен обожал смотреть матчи, а вы вообще не любитель этого вида спорта. Так вот, он смотрел телевизор, а вы, сварив суп, погасили газ, но включили все конфорки, закрыли дверь из кухни – не столько, чтобы кузен не почуял запаха, сколько чтобы самому его не ощущать… В девять вы уехали, а перед уходом передали кузену коробку с сигарами – вы прекрасно знали, что он не утерпит, захочет закурить, не найдет в салоне ни спичек, ни зажигалки, отправится на кухню…
     – Какая чепуха! – с ненавистью воскликнул Шмуэль.
     – Вы убили его так же верно, как если бы сами втолкнули в кухню и зажгли зажигалку, – вздохнул Беркович. – Видите ли, это я тоже проверил. Никто, кроме вас и семейного врача, не знал, что Игаль не ощущал запахов. Ни на работе, ни другие знакомые… никому и в голову не приходило… А девушки у него не было – она бы, конечно, обратила внимание… Так что…
     – Какая чепуха, – уже с меньшим жаром повторил Шмуэль.
     Он так и повторял эти два слова – и на допросах, и в камере, и в суде.
    
     Следующая глава