Они знали друг друга с детства. Вместе играли в солдатиков, вместе бегали в школу в соседний кибуц, вместе влюблялись – к счастью, не в одну и ту же девушку. Потом вместе были призваны в армию и даже служили почти рядом – Ицик Беккер в танковых войсках, Шмуэль Сильверман и Залман Меламед в пехоте, а Гай Штирнер был пограничником. Когда началась Шестидневная война, четверо друзей, понятное дело, оказались на фронте – на Голанских высотах, где их и застало сообщение об освобождении Иерусалима.
     Это был самый счастливый момент в их жизни.
     После войны было, конечно, всякое – все-таки жизнь в Израиле не сахар, что бы ни рассказывали о своих подвигах старожилы. Первым женился Ицик, но прожил с Леей всего год – счастливый год, никто не спорит, но всего один, – а потом случилось несчастье, о котором никто из друзей не вспоминал (во всяком случае – вслух) все оставшиеся им годы. Больше Ицик не женился, хотя женщины у него были, конечно, а может, даже и дети, хотя вряд ли – не таким Беккер был человеком, чтобы отказываться от собственного потомства. Женились, когда пришел срок, и остальные – у них-то все оказалось хорошо: и жены попались приличные, и дети пошли, а потом внуки.
     Время, однако, неумолимо, и в девяностом Меламед неожиданно умер от инсульта всего лишь через три месяца после того, как стал генеральным директором крупной инвестиционной компании. В девяносто восьмом ушел из жизни Гай Штирнер, успев дважды развестись, поработав в разных государственных учреждениях, но так и не дослужившись ни до приличной должности, ни до достойной зарплаты. Остались Ицик и Шмуэль – одинокий и, вроде бы, никому не нужный Ицик Беккер, и многодетный Шмуэль Сильверман, еще в конце семидесятых переехавший с семьей в благословенную Америку, вроде бы всего на год-другой, поработать по хорошему контракту, но кто же возвращается в Израиль, если есть возможность остаться там, где нет террористов и никто не грозит сбросить тебя в море при первом же подвернувшемся случае?
     Шмуэль не виделся с Ициком почти тридцать лет – только на похоронах друзей и встречались, но там ведь не до разговоров, то есть, о чем-то они, конечно, между собой говорили, все видели, но какие-то это были странные разговоры, судя по показаниям свидетелей, друзья то ли о чем-то спорили и не пришли к соглашению, то ли, наоборот, решали какой-то важный для обоих вопрос, но тоже к соглашению не пришли. Таким, по крайней мере, было общее впечатление всех очевидцев, кого смог допросить старший инспектор Беркович после того, как однажды весенним утром 2007 года оба старинных друга были найдены мертвыми в своих номерах в прекрасном пятизвездочном отеле, расположенном на берегу Средиземного моря в одном из северных кварталов Тель-Авива.
     Старший инспектор прибыл на место вместе с оперативной группой и экспертами минут через десять после того, как служащий отеля вошел в номер, где остановился Шмуэля Сильвермана, и обнаружил беднягу лежащим в постели без признаков жизни. Мертвое тело Ицика Беккера тот же служащий обнаружил уже тогда, когда полицейские и врачи «скорой» занимались выяснением обстоятельств смерти приехавшего в Израиль на отдых американского еврея, все еще сохранявшего, впрочем, израильское гражданство. Мерон Харель, детектив отеля, только под ногами путался и мешал Берковичу разбираться в ситуации – по мнению Хареля, и разбираться было не в чем, что такого, собственно, случилось, ну померли два пожилых человека, обоим уже больше шестидесяти, не возраст, конечно, но ведь и не тридцать, верно, старший инспектор?
     – Да-да, – рассеянно сказал Беркович. – К вам, господин Харель, у нас никаких претензий.
     – Хорошо, – успокоился детектив и отправился инспектировать вверенное ему учреждение на предмет обнаружения подозрительных предметов, которые волновали Хареля гораздо больше, нежели два пожилых еврея, по странной случайности почти одновременно расставшиеся с жизнью.
     – Вот что я тебе скажу, Борис, – эксперт Рон Хан отвел Берковича к окну, выходившему на пляж, – это, конечно, выглядит странным, но, видишь ли, оба умерли от яда.
     – Что тут странного? – спросил Беркович. – Они вчера вместе ужинали. Здесь, в номере Сильвермана. Если в пище содержался какой-то токсин, то, естественно, что отравились оба, поскольку оба ели и пили одно и то же. Это я могу сказать точно. Посмотри: на всех тарелках одни и те же блюда, в бокалах одни и те же напитки…
     – И все это я взял, чтобы провести экспертизу, – кивнул Хан. – Но! Я не знаю пока, что и где удастся обнаружить, однако, видишь ли, погибли они от разных ядов, вот в чем загвоздка.
     – Почему ты так думаешь? – насторожился Беркович.
     – Разные внешние проявления, есть около десятка признаков, не стану перечислять… Это разные яды, Борис.
     – Ты хочешь сказать…
     – Я ничего не хочу сказать, – заторопился Хан. – Проведу хотя бы экспресс-анализы, тогда и доложу.
     – К вечеру, – сказал Беркович.
     – Постараюсь, но не гарантирую.
     – Постарайся, Рон, – попросил Беркович. – Если они умерли от яда, и если действительно это были разные яды, то…
     – То что?
     – Сначала ты сделай свое заключение, а потом я тебе кое-что расскажу из того, что мне уже успел доложить сын покойного Сильвермана. Он приехал из Штатов вместе с отцом, но вчера его здесь не было, ездил к другу в Беэр-Шеву, там заночевал, приехал рано утром, буквально через три минуты после того, как отец был обнаружен мертвым.
     – Это подтверждено? – поинтересовался эксперт.
     – Конечно, – кивнул Беркович. – Я звонил в Беэр-Шеву.
     – То есть, сын Сильвермана с ними не ужинал?
     – Нет, это исключено. Да и накрыто только на двоих, ты же видишь.
     Конечно, эксперт это видел: на круглом столе в гостиной двухкомнатного люкса стояли блюда с тремя видами салатов, в подогреваемой кастрюле под крышкой еще можно было найти остатки кебаба, на тарелках у каждого лежали и куски мяса, и салаты – понемногу от каждого, – а в бокалах сохранились остатки вина «Кармель», того самого, что было в початой бутылке, стоявшей посреди стола.
     – Не скажу, что у них был хороший аппетит, – сказал Хан. – Не так уж много они съели и выпили.
     – Достаточно, однако, чтобы каждый получил смертельную дозу, – сухо отозвался Беркович.
     – Это и странно! – воскликнул Хан. – Никого, кроме них, в номере не было, верно? На кухне отравить пищу не могли, тем более – разными ядами!
     – Почему ты так думаешь? – удивился Беркович. – Отравить могли, в принципе, и на кухне, и по дороге, когда еду доставляли в номер.
     – Теоретически – да. Но мотив? И почему – разные яды? Они же ели одно и то же!
     – Да, мотив… – задумчиво сказал Беркович. – Рон, сделай анализы, вечером я тебе кое-что расскажу.
     Беркович действительно знал – из рассказа впавшего в депрессию младшего Сильвермана, – то, чего не мог знать Хан.
     День оказался суетливым – пришлось много раз звонить в Нью-Йорк, многочисленная родня умершего Шмуэля никак не могла поверить в то, что случилось, а сын Бени только стонал и на чем свет стоит поносил «эту старую сволочь», как он называл покойного Ицика, который, понятное дело, один и мог отравить отца, а потом, наверно, по ошибке и сам съел то, что отравил. И поделом этой старой сволочи, туда ему и дорога. Христианским смирением Бени, естественно, не отличался, он, как и положено, считал, что зуб надо отдавать за зуб, а жизнь – за жизнь. Но даже будучи в расстроенных чувствах, Бени много раз успел повторить Берковичу историю обогащения четверки друзей. Начал он сразу, как только увидел тело отца и узнал, что Ицик тоже умер.
     – Тонтина! – воскликнул он, и Беркович в первый момент решил, что это чье-то имя, но уже следующие слова Бени заставили старшего инспектора вспомнить курс юриспруденции и кое-какие детали из права о наследовании.
     – Эта старая сволочь, – продолжал Бени, – решила, видимо, что пришло время завладеть всеми деньгами!
     – Подробнее, пожалуйста, – попросил Беркович, но подробнее у Бени не получалось – он суетился, созванивался со своим адвокатом в Америке, пытался что-то объяснить матери, призывал все напасти мира на голову уже почившего Ицика, но в конце концов рассказал старшему инспектору достаточно для того, чтобы Беркович смог, заглянув под вечер в лабораторию к Хану, логично объяснить, что могло случиться в номере отеля.
     – Так что там с ядами? – сначала поинтересовался старший инспектор.
     – Два, как я и думал, – сообщил эксперт. – Оба из современных, синтетических, оба используются, как лекарственные препараты, оба при передозировке приводят к летальному исходу. Конечный результат одинаковый, но причины и внешние признаки разные – в одном случае это похоже на инсульт, в другом – на острую сердечную недостаточность.
     – Что мы и наблюдали, – кивнул Беркович. – И поскольку было бы странно предположить, будто кто-то третий, решив отравить обоих, подсыпал одному в пищу один яд, а второму – другой…
     – Да, это нелепо, – согласился Хан, – тем более, что еда, принесенная в номер из кухни отеля, совершенно нормальна, как, кстати, и вино. Яд есть только в салатах на тарелках у каждого из погибших…
     – Разные яды у каждого?
     – Конечно. Именно тот, от которого каждый и умер.
     – То есть…
     – Совершенно очевидно: Ицик отравил еду у своего друга Шмуэля, а Шмуэль в то же время отравил еду у своего друга Ицика. Этого я и не могу понять: за каким чертом?
     – Попробую объяснить, – вздохнул Беркович. – Тонтина. Ты помнишь, что это?
     – Тонтина… Кажется, наследственное право?
     – Именно.
     – Проходили в университете, но никогда с этим не сталкивался на практике.
     – Я тоже. Тем не менее, в данном случае все обстояло так… По словам Бени, это сын Шмуэля, в конце шестидесятых, когда все были молоды и нуждались в деньгах, кто-то из четверки предложил скинуться и вложить небольшую даже по тем временам сумму в акции строительной компании. Дела у компании шли хорошо, акции дорожали, но и друзья не теряли времени даром – каждый уже кое-что заработал сам, и как-то они собрались и решили: деньги эти не трогать, пусть сумма растет или уменьшается, это уж как пойдет, но достанутся деньги в конце концов тому из них, кто переживет остальных. На старость, мол.
     – Почему не честно – каждому четвертую часть? – удивился Хан.
     – Деньги были не такими уж большими, и они не рассчитывали на реально существенную сумму, – объяснил Беркович. – Одному на приличную старость хватило бы… В общем, оформили они все у адвоката…
     – Ты проверил?
     – Конечно, я говорил с Михой Розенталем, это сын Йосефа Розенталя, который оформлял бумаги в семьдесят третьем, кстати, сразу после Войны Судного дня, в которой все четверо тоже принимали участие и остались живы. Может, именно война их и надоумила, теперь уже не узнаешь… Как бы то ни было, время шло, денег на вкладе становилось больше, в девяностом, когда умер первый из них, сумма достигала полумиллиона шекелей…
     – Ничего себе, – присвистнул Хан.
     – Но сейчас она втрое больше! – воскликнул Беркович.
     – Полтора миллиона?
     – Почти. Миллион триста восемьдесят тысяч. И остались двое: Ицик и Шмуэль. Оба нуждались в деньгах. Ицик жил один, накопил долгов, озлобился, все время ждал, что эти деньги достанутся ему, наконец. А у Шмуэля большая семья, они там в Штатах неплохо устроились, в принципе, но тоже с деньгами все время были проблемы, да у кого их нет…
     – Тем не менее, – не удержался от замечания Хан, – приехав в Израиль, Шмуэль с сыном сняли номер в пятизвездочном отеле, и Ицику его номер тоже оплатили, верно?
     – Да, все так. Шмуэль хотел показать бывшему другу, что нисколько не нуждается. Не нужны, мол, ему эти деньги…
     – Так и отдал бы Ицику!
     – Не скажи… Одно дело – пустить пыль в глаза, и совсем другое… Короче говоря, Ицик приехал на встречу из своего Кирьят-Малахи, где жил последние годы. Приехал, похоже, с мыслью подсыпать кое-что в еду своему бывшему другу и зажить, наконец, так, как мечтал всю жизнь.
     – Почему он думал, что у него получится? – продолжал недоумевать Хан. – Яд обнаружили бы все равно, единственным подозреваемым был бы Ицик…
     – Конечно. Это ты знаешь, и я знаю. А Ицик, видимо, начитался детективов, где описано идеальное убийство с помощью яда, не оставляющего следов. Обычное, мол, лекарство…
     – И Шмуэль думал так же?
     – Кто теперь скажет, как думал Шмуэль? Но разве в Штатах и в Израиле не одни и те же детективы продают в книжных магазинах? А фильмы мы не одни и те же смотрим? В общем, устроили они ужин на двоих, посидели, поговорили, каждый хоть раз выходил – в туалет, скажем, – и в это время второй спокойно подсыпал порошок…
     – Старому другу!
     – Какие они уже были друзья… Дружба давно кончилась… Оба наелись отравы, и ночью каждый умер в своем номере.
     – Печально, – кивнул Хан, – и очень показательно. Буду теперь рассказывать всем, как не нужно распоряжаться деньгами в юности, чтобы не стать врагами в старости.
     – Но на этом история не кончается, – заметил Беркович.
     – А что еще? – удивился Хан. – Оба мертвы. Оба были убийцами, и оба стали жертвами.
     – Но остались полтора миллиона. Они-то кому достанутся?
     – Никому, видимо. Убийца не может наследовать…
     – Убийца – нет, – кивнул Беркович. – А наследники убийцы? Они-то ни при чем. Убийца умер…
     – Да, верно, – согласился Хан. – Значит, повезло семье Шмуэля.
     – Ты так считаешь?
     – Но у Ицика нет наследников!
     – Нет. И деньги в этом случае переходят государству. Вот тебе проблема: если первым умер Ицик, то деньги достаются Шмуэлю или его наследникам. Если первым умирает Шмуэль, деньги переходят Ицику, а в результате – государству. Вопрос: кто из них умер первым? Ицик или Шмуэль? Только ты можешь ответить.
     – Вот оно что… – протянул Хан. – Ты с этим ко мне и пришел?
     Беркович кивнул.
     – Ничего не выйдет, – с сожалением сказал эксперт. – Естественно, мы определили время смерти, это есть в заключении…
     – Я видел, – перебил Хана Беркович. – Файл уже в моем компьютере.
     – Ну, тогда ты знаешь… Оба скончались примерно в одно и то же время – между часом и тремя ночи. Не раньше часа и никак не позднее трех. Точнее тебе никто не скажет.
     – Патовая ситуация, – вздохнул старший инспектор.
     – Попробуй другие способы, – посоветовал Хан.
     – Какие? Если судмедэксперт бессилен…
     – Не знаю. Поищи. Или плюнь – в конце концов, что тебе-то до этих денег? Пусть семья Шмуэля подает в суд…
     Беркович покачал головой и покинул владения Хана в удрученном состоянии духа. Ситуация действительно была патовой, задача, похоже, не имела решения, и именно это обстоятельство заставило старшего инспектора вечером вернуться в отель и еще раз осмотреть оба номера, в которых жили убийцы-жертвы. После полуночи дирекция намерена была комнаты сдать, администратор спросил Берковича, когда можно будет прислать уборщиков, и старший инспектор попросил дать ему еще час.
     Оба номера мало отличались друг от друга. Беркович внимательно осмотрел каждую комнату, хотя уже делал это утром, с тех пор ничего здесь не изменилось, и потому новые мысли в голову не приходили. Солнце за окнами опустилось в море, сразу стало темно, Беркович включил свет, но при электрическом освещении думалось еще хуже. К тому же, в номере Ицика было душно. В комнатах, где жил Шмуэль, хотя бы дышалось легко – работал кондиционер.
     Кондиционер. Почему-то у Шмуэля он работал, а у Ицика…
     Старший инспектор вернулся в номер Беккера – действительно, он не мог ошибиться, здесь в спальне было настежь открыто окно, и жаркий тель-авивский ветерок не давал возможности работавшему кондиционеру освежить воздух. Подумав, Беркович подошел к телефону, стоявшему в гостиной, и набрал номер портье.
     – Мне нужен администратор, – сказал он. – Впрочем, возможно, и вы сможете ответить на мой вопрос.
     – Слушаю, старший инспектор…
     – Прошлой ночью в отеле были перебои с электричеством?
     – Да, случилось, – не удивившись, ответил портье. – Знаете, я ведь и прошлой ночью дежурил, могу сказать точно. Какая-то неполадка на подстанции, свет вырубился в два пятьдесят семь, но там все быстро исправили, и через полторы минуты электричество подали вновь. Почти никто из гостей и не заметил – это же было поздно ночью, все спали… А что, – осторожно спросил портье, – это имеет отношение к…
     – Спасибо, – сказал Беркович. – Вы мне очень помогли.
    
     * * *
     Утром, прежде чем пройти в свой кабинет, старший инспектор спустился в лабораторию. Хан уже был на месте и рассматривал на экране компьютера картинку, на которой был, как решил Беркович, изображен срез какой-то ткани.
     – Решил я эту задачу, – сказал старший инспектор. – Я имею в виду: кто умер раньше.
     – Да? – удивился Хан.
     – Скажи, время, которое ты назвал – не позже трех часов ночи, – ты в нем уверен?
     – Ну, знаешь… – возмущенно начал Хан.
     – Я не просто так спрашиваю.
     – Официально. Нет, три часа – крайний срок. Скорее даже чуть раньше. Но не раньше двух. Это, кстати, написано в заключении.
     – Я хотел услышать от тебя. Видишь ли, за несколько минут до трех в отеле выключилось электричество. Перестали работать кондиционеры, в номерах сразу стало нечем дышать. Те, кто не спал или мучился… ну, как Ицик… открыли окна, чтобы впустить воздух. А те, кто крепко спал или…
     – Или уже был мертв, – пробормотал эксперт.
     – Вот именно.
     – В номере Ицика было открыто окно? – догадался Хан.
     – Да, а в номере Шмуэля закрыто. Спать крепко в это время Шмуэль не мог никак.
     – Значит, был мертв, – заключил эксперт.
     – И деньги, – сделал вывод старший инспектор, – достанутся государству, поскольку Ицик умер позже Шмуэля.
     – Знаешь, – задумчиво произнес Хан, – мне почему-то жаль, что так получилось. Просто я – да и ты тоже – знаю наших чиновников. Что для них какие-то полтора миллиона?
    
     Следующая глава