Мобильник начал играть незатейливую мелодию Грига, когда Арончика, наконец, уложили спать, и Беркович с Наташей сели в салоне перед телевизором. Должна была начаться передача, которую старший инспектор терпеть не мог, а Наташа обожала и заставляла мужа хотя бы краем глаза наблюдать, как звезды российской эстрады изображали из себя больших умельцев фигурного катания. Беркович полагал, что каждый должен заниматься своим делом, и незачем сапожнику, пусть даже на потеху публике, печь пироги – лучше уж сразу пойти клоуном в цирк. У Наташи было на этот счет иное мнение, но мужу она предпочитала ничего не доказывать – просто сажала его рядом с собой, говорила «Сиди и смотри!», и он сидел: делать все равно было нечего, сын спал, читать не хотелось после дневной суеты, а что там показывали по ящику – да какая разница…
     - Борис, ты, наверно, отдыхаешь, - голос сержанта Шахновича, дежурившего сегодня в отделе, звучал виновато. – Телевизор смотришь?
     - Завидуешь? – хмыкнул Беркович. – Ты от скуки звонишь или по делу?
     - По делу, - вздохнул Шахнович. – Внезапная смерть, видишь ли… Поедешь?
     - А что, - спросил Беркович, покосившись на Наташу, - есть подозрение…
     - Врач «скорой» говорит, что это может быть отравление, и не хочет ничего делать, пока не приедет полиция. А мне послать некого: Лейбзон на площади Рабина с демонстрантами разбирается, остальные, как и ты, отдыхают. И вообще…
     - Я понял, - буркнул Беркович. – Говори адрес.
     - И ведь каждый раз в одно и то же время, - сказала Наташа, когда Беркович закончил разговор. – Как только по телевизору начинается интересная передача, тебе звонят… Может, специально с дежурным договариваешься?
     - Ты это серьезно? – забеспокоился Беркович.
     - Нет, - вздохнула Наташа. – Но факт есть факт.
     Спорить Беркович не стал – с фактами не поспоришь, даже если это всего лишь плод Наташиного воображения.
     В квартире, где произошла, как сказал дежурный, «внезапная смерть», людей оказалось больше, чем предполагал увидеть старший инспектор. Салон, где все еще находилось тело умершего, конечно, очистили от посторонних, там работали эксперты, но в спальне и на кухне Беркович насчитал человек десять, не считая, естественно, трех полицейских, с любопытством прислушивавшихся к громким крикам.
     К Берковичу подошел молодой Эфраим Вайнтрауб, руководивший отделом судебно-медицинской экспертизы в отсутствие Хана, отправившегося в Соединенные Штаты на профессиональный семинар. О Вайнтраубе Беркович слышал от приятеля немало лестных слов, но сам с ним знаком был шапочно и потому выслушал отчет эксперта с удвоенным вниманием.
     Перечислив признаки, позволившие ему прийти к определенному выводу о причине смерти хозяина квартиры Моше Альгарона, Вайнтрауб заключил:
     - Как видите, старший инспектор, сомневаться не приходится – Альгарона отравили.
     Посреди салона стоял длинный стол, на котором были хаотически расставлены закуски, блюда с салатами, бутылки с прохладительными напитками, посреди на огромном блюде лежала разрезанная на несколько частей жареная индейка. Стулья, на которых сидели гости, были отодвинуты к окну, освободив место для покойника, лежавшего на полу. Рубаха на нем была расстегнута, глаза смотрели в потолок с недоумением и обидой.
     - Что здесь происходило? – спросил Беркович.
     - Праздновали день рождения, - сообщил Вайнтрауб. – Альгарону исполнилось сорок пять.
     - Я поговорю с гостями, - сказал Беркович, - а потом мы вернемся к обсуждению, хорошо?
     Разговор с гостями – если это можно было назвать разговором – продолжался больше часа и напомнил Берковичу давнее посещение баскетбольного матча с участием тель-авивского «Маккаби». Крика, во всяком случае, было не меньше. Да, действительно праздновали день рождения хозяина. Альгарон в последнее время жил один – со второй женой развелся осенью, детей у них не было, сын от первой жены третий год живет в Голландии, сама Сара умерла, вечная ей память, потому Альгарон и женился вторично. Человек он достаточно известный в своих кругах – хороший дизайнер, очень хороший. Оказалось, к удивлению Берковича, что создавал Альгарон дизайн не одежды и не квартир даже, а предметов, на которые старший инспектор обычно и внимания не обращал: дверных ручек, например, всяких аксессуаров для ванн и туалетов, да вы посмотрите, старший инспектор, в этой квартире все ручки он придумал сам, видите, какие изящные (это кричала женщина лет пятидесяти, работавшая с Альгароном, по ее словам, с самой далекой юности).
     Кто готовил еду? Никто не готовил, старший инспектор (это крикнул Исаак Бургер, друг хозяина, владелец фирмы, изготовлявшей по моделям Альгарона пластмассовые шкафчики для ванн).
     - Как это - никто? – удивился Беркович.
     Никто – это означало, что всю еду Альгарон заказал в ресторане, где обычно обедал, там замечательная кухня, оттуда все доставили к семи часам, официанты украсили стол, поставили на газ кастрюли, разрезали индейку – а дальше хозяин управлялся сам, не один, конечно, помогала ему двоюродная сестра Лея, да вот она, старший инспектор, в углу, видите, плачет…
     Лее было лет пятьдесят, и плакать она перестала, когда Беркович, присев рядом на раскладной стульчик, попросил ее рассказать, как все случилось. Пожалуй, эта женщина одна и сохранила в этом сумасшедшем доме трезвую голову. Во всяком случае, говорила она короткими фразами и без лишних комментариев – всхлипывала, конечно, и прикладывала к глазам платочек, не прерывая рассказа.
     Да, собрались к семи. Ну, то есть, к половине восьмого на самом деле. Здесь только самые близкие – Дан с семьей, Ида с сыном, Кармелла, сотрудница Моше, Соломон, он тоже с Моше давно сотрудничает, да и она вот, Лея, одинокая женщина, у Моше, кроме нее, никого и не было… Приходил еще Одед Финкель, темная личность, с недавних пор Моше с ним дружил. Но Финкель быстро ушел, только первый тост произнес. Дела у него какие-то. А что пили, поинтересовался Беркович, на столе ведь только кола и минералка. Так колу и пили, что еще?
     - Понятно, - пробормотал старший инспектор. Тост с бокалом кока-колы – не всякому это дано понять…
     После ухода Финкеля тостов никто не говорил, Моше сидел во главе стола, не вставал, Лея сама принесла из кухни кастрюлю с супом.
     - Суп? – удивился Беркович.
     - Вам это кажется странным? – хлюпнула носом Лея. – Моше обожал супы. Сам хорошо готовил, но сегодня заказал в ресторане. Овощной и грибной. Вот тогда это и случилось. Он попробовал суп и…
     Хозяин взял в руку ложку, отхлебнул любимый овощной суп, после чего глаза его закатились, он захрипел, ложка вывалилась из его руки… Понятно, все засуетились, положили Моше на пол, позвонили в «скорую», он сильно кричал, бедный, держался рукой почему-то не за живот, а за сердце, наверно, приступ, не могло же быть, чтобы из-за ложки супа…
     И умер раньше, чем приехала «скорая».
     - Именно из-за ложки супа, - мрачно сказал Вайнтрауб, когда гостей отправили по домам, записав адреса и телефоны, а тело увезли в «Абу Кабир». – Одной ложки оказалось достаточно. Хорошо, что никому больше в голову не пришло пробовать суп из тарелки хозяина – тогда трупов было бы больше.
     - Такой сильный яд? – поразился Беркович.
     - Очень сильный, - кивнул эксперт. – И вот что я вам скажу, старший инспектор. Если у кого-нибудь есть желание отправить ближнего своего на тот свет – быстро отправить, за минуту-другую, - то это довольно просто сделать. В Интернете столько всяких рецептов… Ничего секретного, химикаты, которые используются в домашнем хозяйстве. Обычно никому и в голову не придет есть или пить эту дрянь, да там и написано: ни в коем случае… Ну, вы знаете. Но если вы хотите кому-то…
     Вайнтрауб так волновался, что Берковичу пришлось его успокаивать.
     - Это все мне известно, - вздохнул он. – Мы с Роном на эту тему часто разговаривали. Что поделаешь… Даже атомную бомбу, я слышал, каждый может, в принципе, собрать, если следовать указаниям в Интернете.
     - Ну, этот вот… Ахмадинеджад до сих пор не собрал почему-то. Не так просто, значит.
     - Если есть оружейный плутоний… У Ирана пока нет.
     - Вот видите. А отравить можно обычной жидкостью для мытья полов.
     - Этим Альгарона и отравили?
     - Не знаю, скажу, когда сделаю анализы. Но что-то похожее, да.
     - Не пойму я, - пожаловался Беркович, - как яд попал в суп.
     - Ну, это, наверно, просто, - пожал плечами эксперт. – Здесь же народу было…
     - Девять человек, включая именинника, - заметил Беркович. – Да, и один ушел за полчаса до…
     - Значит, каждый из восьми мог…
     - В том-то и проблема, - вздохнул старший инспектор. – Не мог каждый. Я с ними сейчас говорил, противоречий в показаниях не обнаружил, договориться друг с другом они бы просто не успели, да и зачем? Кого-то выгораживают? Вряд ли. А говорят все вот что: после того, как сели за стол, именинник ни разу не встал. Кастрюлю с подогретым супом принесла из кухни Лея Коэн, родственника покойного. Все видели. Поставила перед именинником. Альгарон взял половник и лично налил каждому в тарелку. Себе тоже – той же ложкой из той же кастрюли. Все начали есть, Альгарон…
     Беркович неожиданно замолчал, и Вайнтрауб сказал нетерпеливо:
     - Альгарон, вы говорите…
     - Да, - пробормотал Беркович. – Погодите… Как я мог забыть?
     Он подошел к стулу, на котором недавно сидел именинник. На спинке стула все еще висел пиджак, и старший инспектор принялся шарить в карманах. Удовлетворенно воскликнув «Вот!», Беркович вытащил из левого кармана довольно объемистую металлическую коробочку.
     - Что это? – заинтересованно спросил Вайнтрауб.
     - Посмотрите сами, - Беркович протянул коробочку эксперту. – Только осторожно.
     Вайнтрауб принял из рук Берковича коробочку, внимательно ее осмотрел, подцепил ногтем крышку, приоткрыл и понюхал.
     - Жидкость, - пробормотал он. – Вязкая.
     Через минуту Вайнтрауб так же осторожно закрыл коробочку, поставил ее на стол и спросил Берковича:
     - Вы знали?
     - Что? – удивился старший инспектор.
     - Что яд – здесь?
     - Нет, - покачал головой Беркович. – Я только сейчас вспомнил, что говорила Лея…
     - Что она говорила? – резко спросил эксперт.
     - Она упомянула, что брат – Лея называла Альгарона братом, хотя они, конечно, более дальние родственники, - да, так брат любил добавлять к супам специфические вкусовые добавки. Сам их готовил, никому не давал, никто их никогда и не пробовал. Только показывал издалека – сегодня тоже, по словам Леи, показал, рассказал, из чего сделана приправа, и спрятал в карман. А когда суп был уже разлит по тарелкам, достал из кармана коробочку, набрал оттуда маленькой ложечкой, положил себе в суп…
     - Вам это сказала Лея!..
     - Я не обратил сначала на эти слова внимания, ведь это означает, что…
     - Альгарон сам себя отравил!
     - Это невозможно, - сказал Беркович.
     - Почему же? – настаивал эксперт. – В этой коробочке – яд.
     - Психологически не могу себе представить, - возразил Беркович. – Все, что я успел услышать об Альгароне, говорит об этом… Да и зачем? При всех? Не оставив записки? Нет, поведение совершенно не типично для самоубийцы.
     - Вам виднее, старший инспектор, - сухо сказал Вайнтрауб. – Результат вскрытия вы получите завтра, а экспертное заключение по яду… надеюсь, на следующей неделе.
     Беркович кивнул. На следующей неделе вернется Рон. Конечно, Вайнтрауб – хороший специалист, но… Не лежала у Берковича душа к этому человеку.
    
     * * *
     - Ты все время думаешь об этом… как его… ну, тот, что отравился, - недовольно сказала Наташа.
     - Что? – рассеянно переспросил Беркович. – Да, ты права… Не сходится, понимаешь.
     - Что не сходится? – сердито сказала Наташа. – Посмотри лучше, что эти ребята выделывают, да еще на льду, даже не скажешь, что не профессиональные танцоры!
     - Не мог Моше покончить с собой, - терпеливо повторил Беркович. – Да, яд был только в его тарелке и только в его коробочке для приправ. Да, все, с кем я разговаривал, утверждают, что Моше сам ложечкой взял из коробочки приправу и положил в суп. Да, тридцать раз да! Но зачем? Все у него в жизни было прекрасно! Бизнес процветал. С женой он развелся, верно, но из-за этого с собой не кончают, и, к тому же, по словам Леи, у него намечалось новое приключение – кто же в это время… Нет, нет и нет!
     - Может, - осторожно предположила Наташа, - он давал кому-то свою коробочку, и кто-то положил туда яду, а потом…
     - Я думал об этом! Но проблема, видишь ли, в том, что с коробочкой Моше в тот вечер не расставался – об этом говорят все гости, подтверждая показания друг друга. Показал издалека – как обычно, он всегда это делал… Либо все они сговорились…
     - Почему нет? – ухватилась за эту мысль Наташа.
     - Да потому, что это совершенно разные люди, некоторые – как Кармелла и Лея, например, вообще познакомились только в тот вечер. А что до мотива… Мотив был у одного человека, но именно он отсутствовал, когда…
     - Ты имеешь в виду этого… как его… Финкеля?
     - Конечно. Я вот что выяснил. Финкель – игрок. Играет на бирже, в подпольных казино, в официальную лотерею и в разные неофициальные, которых не так мало… В карты тоже играет. На него несколько раз жаловались, но ничего доказать не удалось… Альгарон познакомился с Финкелем прошлым летом, и, судя по состоянию банковского счета, тоже начал играть.
     - В смысле – проигрывать?
     - В смысле – проигрывать, - повторил Беркович. – В прошлую пятницу он снял со счета двадцать тысяч. Наличными. В квартире эти деньги не обнаружены.
     - Ты думаешь…
     - Вероятно, он проигрывал Финкелю, они часто, кстати, встречались в последнее время – в квартире Альгарона, вдвоем. Играли, скорее всего. И я так думаю, Альгарон поймал Финкеля на жульничестве. Скорее всего, так и было. Возможно, пригрозил, что заявит в полицию. Если бы он это сделал… если бы успел это сделать… у Игаля – он занимается делами о мошенничествах – было бы достаточное основание, чтобы Финкеля задержать и предъявить, наконец, обвинение.
     - Ну, знаешь! – пожала плечами Наташа. – Лучше быть обвиненным в мошенничестве, чем в убийстве.
     - А разве я могу обвинить Финкеля в убийстве? Как? У него – и только у него! – железное алиби.
     - Ну-ну… - пробормотала Наташа. – Ловкий человек этот Финкель. Но если он хотел убрать Альгарона, почему не сделал это, когда приходил к нему…
     - Тогда его уж точно обвинили бы! О чем ты говоришь? Он должен был обставить все так, чтобы на него не смогли бы пасть подозрения!
     - То есть, ты подозреваешь Финкеля только потому, что никаких подозрений против него быть не может!
     - Выходит, так… - уныло произнес Беркович и щелкнул пальцами.
     - Да, - сказал он. – Я понял.
     - Что понял? – удивилась Наташа.
     - Как он это сделал! Как положил капсулу с ядом в коробочку Моше.
     - Финкель? Но ты же сам говоришь, что…
     - Конечно, его не было в квартире в тот момент, когда начали есть суп. Но за полчаса до того он стоял напротив Моше и произносил тост. И все взгляды были обращены…
     - К нему.
     - Нет! Все смотрели за окно, потому что Финкель сказал: «Смотрите, какой прекрасный вечер! Пусть и жизнь Моше будет такой же прекрасной…» И все повернулись к окну. Коробочка – открытая! – стояла на столе перед Моше.
     - А Финкель стоял у противоположного края стола, - пожала плечами Наташа.
     - Это меня и сбивало с толка, - кивнул Беркович. – Я думал: как он мог положить капсулу… Он не положил: он ее кинул. Как баскетболист кидает мяч в корзину и получает очко.
     - Ты думаешь…
     - Извини, Наташа, мне нужно на некоторое время…
     - Конечно! – воскликнула Наташа. – Опять то же самое. Ты уходишь, как только начинается моя любимая передача! Ты это нарочно?
     Но Беркович уже вышел.
    
     * * *
     Рон Хан прилетел из Штатов, полный впечатлений, он и подарки привез, Берковичу – водяной пистолет. Для Арончика, конечно.
     - Эфраим мне рассказал о деле Альгарона, - сказал Хан, когда друзья спустились в кафе на первом этаже управления и заказали по чашке кофе. – Так тебе удалось доказать, что убил Финкель?
     - Конечно, - кивнул Беркович. – Как я и думал: он отвлек внимание гостей и кинул капсулу в коробочку с приправой, которую сам же и попросил Альгарона показать. А потом ушел. Капсула быстро растворилась, и когда через полчаса Альгарон положил приправу в суп, яду там было столько, что отравить можно было всех гостей и остальных жильцов дома в придачу.
     - Но как ты доказал? Наверняка Финкель не держал дома ничего, что могло бы…
     - Ничего. Но в юности он играл в баскетбол, а навыки…
     - Это косвенная улика.
     - Конечно. Во время допроса он курил – по моему разрешению, - и, когда докурил сигарету, я показал ему на маленькую пепельницу, которую поставил у своего локтя, и он…
     - Попал, естественно. Но это тоже косвенная улика, верно?
     - Конечно. Плюс деньги, которые он положил на свой счет, будучи уверен, что алиби освобождает его от подозрений. Плюс показания тех, кого он обыгрывал.
     - Косвенные улики, - повторил Хан.
     - Количество которых создает новое качество, - сказал Беркович. – Но есть и прямая улика. Куда, по-твоему, отправился Финкель, когда ушел со дня рождения?
     - Куда же? – заинтересованно спросил эксперт.
     - Никуда! Он побродил вокруг дома – его видели соседи, - а потом вернулся и стал смотреть в окно. Хотел увидеть своими глазами, как… Понимаешь?
     - И его видели?
     - Конечно. Раньше мне и в голову не приходило опрашивать соседей – что они могли сказать? А тут…
     - Да, - вынужден был признать Хан. – Это серьезная улика.
     - Улика, заставившая Финкеля признаться, - сказал Беркович.
    
     Следующая глава