Пинхаса Блюменталя нашла в постели мертвым его соседка Пнина, пришедшая утром, чтобы спросить у старика, как обычно, не нужно ли ему чего, поскольку она – опять же, как каждый день, – собиралась выйти в ближайший магазин. То, что дверь не была заперта, Пнину, естественно, не удивило – Пинхас обычно вставал рано, может, даже в пять часов, когда еще темно, он шел в туалет, отпирал дверь, а потом ложился досыпать и иногда действительно спал до прихода соседки.
     Пнина вошла в квартиру, как делала это уже года три или больше, прошла в спальню и с порога громким голосом спросила, нужно ли Пинхасу купить продукты по обычному списку и есть ли в кухонном шкафчике на это деньги. Когда Пинхас не ответил (он лежал под простыней на боку, Пнина видела только его затылок), соседка подошла и тронула старика за плечо. Он не пошевелился – видимо, крепко заснул под утро, решила Пнина и хотела было оставить Пинхаса в покое, пусть спит, деньги в шкафчике она найдет сама, не в первый раз, и в магазине купит то, что нужно, список мало менялся ото дня ко дню.
     Но что-то заставило Пнину задуматься. Поза? Тишина в спальне? Или неподвижность тела?
     Может, все вместе. Как бы то ни было, Пнина еще раз тронула старика за покрытое простыней плечо, а когда не последовало никакой реакции, то затрясла Пинхаса, перевернула его на спину, заглянула в лицо и только после этого завизжала так громко и на такой высокой ноте, что муж ее, Аврум, пивший кофе на кухне этажом ниже, прибежал секунд десять спустя, превысив, возможно, все рекорды реакции человеческого организма.
     – Я думал, тебя насилуют! – воскликнул Аврум, увидев супругу живой и невредимой.
     Предположение было излишне смелым, Пнине на прошлой неделе исполнилось шестьдесят восемь, и даже самому Авруму уже несколько лет в голову не приходило совершать с собственной супругой что-нибудь, напоминающее сексуальный акт.
     – Пинхас... – пробормотала Пнина, перестав вопить, и тогда Аврум повернулся к постели.
     – Умер, бедняга, – сказал он, даже не попытавшись приблизиться. Увы, то, что на кровати лежало мертвое тело, ясно было с первого взгляда.
     – Я бы тоже хотел так умереть – во сне, без мучений, – заявил Аврум. – Наверно, сердце остановилось.
     Присутствие мужа Пнину успокоило, с выводом его она была вынуждена согласиться и направилась к телефону, чтобы сообщить о смерти Пинхаса его единственной дочери, проживавшей в киббуце Мерон – не на другом крае планеты, конечно, но все же достаточно далеко в масштабах Израиля. И конечно, работников "Хевра кадиша" тоже нужно было поставить в известность.
     Первыми, однако, приехали почему-то полицейские, и Пнина так и не поняла, откуда они узнали о случившемся. Спрашивать не решалась, а объяснять ей никто не собирался. Хмурый молодой человек в форме с нашивками, которые для Пнины ровно ничего не значили, постоял над телом минуту или две, сказал, обращаясь к открытому окну, чтобы никто ничего не трогал до прибытия экспертов, жестом пригласил Пнину на кухню, а мужа ее Аврума таким же коротким, но понятным жестом, отослал домой дожидаться то ли жену, то ли нового указания полиции.
     На кухне полицейский расположился за хлипким раздвижным столиком, Пнине показал на табурет и задал не относящийся к делу вопрос:
     – Вы давно замужем?
     – Тридцать шесть лет, – сказала Пнина и вспомнила, как после свадьбы жила со своим Аврумом в палатке у забора между двумя кибуцами, и ничего у них не было, кроме счастья, а счастье они потом растратили, потому что нужно было много чего покупать, а если нет денег, чем же еще расплачиваться, если не счастьем?
     – В этом доме давно живете?
     – Давно, – сказала Пнина и начала вспоминать: сколько же именно лет назад они с Аврумом получили здесь амидаровскую квартиру. Тридцать наверняка, а может, и тридцать два. И детей здесь вырастили, и двух первых внуков.
     – Сосед ваш тоже давно здесь поселился?
     – Тоже, – коротко сказала Пнина. Вопросы ей не нравились, она не понимала, чего полицейский хочет, Аврум будет сердиться, что его отослали, а ее оставили.
     Из салона послышался шум – прибыли, видимо, эксперты, которых дожидался полицейский и из-за которых был, похоже, вынужден тянуть резину, задавая вопросы, ответы на которые его вовсе не интересовали, он даже попытки не сделал записать все сказанное Пниной – правда, она и сказала-то три слова, можно было и запомнить.
     – Посидите здесь, – сказал полицейский, – в салон не выходите.
     Но смотреть он Пнине не запретил, и она, вытянув шею, выглядывала в открытую дверь. Двое склонились над бедным Пинхасов, еще двое осматривали комнату, все брали в руки, все рассматривали и не всегда правильно клали на место, а один полицейский – видимо, главный, – встал с тем, кто допрашивал Пнину, в сторонке у окна, и о чем-то они там мирно беседовали, время от время похлопывая друг друга по спине.
     Потом вошли еще двое – на этот раз с носилками, уложили на них мертвого Пинхаса и унесли, и только после этого Пнину позвали в салон, куда она вошла осторожно, стараясь ничего не тронуть, чтобы не нарушить новый порядок, наведенный полицейскими экспертами.
     – Вот это, – сказал тот полицейский, что уже допрашивал Пнину и потому вел себя с ней, как старый знакомый, – вы видели эту штуку прежде в доме у вашего соседа?
     Штука оказалась похожа на воздушный шарик, насаженный на трубку с раструбом, похожим на кончик духового музыкального инструмента. Младший внук Ицхак играл на такой трубочке в кружке при местном МАТНАСе. Как же она называется?.. Кларнет, – вспомнила Пнина.
     – Кларнет, – сказала она, и полицейский тут же ухватился за это ее признание.
     – Значит, видели? – спросил он. – Когда? Откуда она у Пинхаса Блюменталя?
     – Ничего я не видела, – отрезала Пнина. – Это, наверно, кто-то сейчас принес. У Пинхаса такой штуки никогда не было.
     – А у кого же вы ее видели? – допытывался полицейский. – Вы сказали "кларнет". Почему "кларнет"?
     Пнина объяснила им про внука Ицхака, про МАТНАС, про то, как надоел мальчишка всем домашним, играя на такой дудочке ни свет ни заря.
     – Нет, – покачал головой полицейский. – Кларнет – дело хорошее. А вот именно этот прибор вы у Пинхаса видели прежде?
     – Нет, – уверенно сказала Пнина.
     – Понятно, – сказал полицейский и предложил Пнине идти домой, к мужу, детям и внукам, играющим на кларнете в такое беспокойное для страны время.
    
     * * *
     Комиссар Тель-Авивской уголовной полиции Борис Беркович сидел несколько дней спустя в лаборатории судебно-медицинской экспертизы и обсуждал со своим старым знакомым, экспертом Роном Ханом странную ситуацию, возникшую в деле о смерти Пинхаса Блюменталя.
     – Со здоровьем у него все было в порядке, – говорил Беркович. – Семейный врач в поликлинике утверждает, что Блюменталь обращался за помощью в последний раз полгода назад, у него болела шея, сделали снимок, нашли сдавливание двух позвонков, приписали мазь, массаж... Больше ни на что Блюменталь не жаловался.
     – И не должен был, – кивнул Хан. – Он был практически здоров. Конечно, я закажу еще несколько экспертиз внутренних органов, но первое впечатление у меня именно такое. Следов насилия на теле, кстати, тоже нет.
     – Значит, суицид из-за неизлечимой болезни отпадает, – резюмировал Беркович. – Других причин покончить счеты с жизнь у Блюменталя не было. Жил он скромно, получал пенсию, жена, умерла много лет назад, и судя по рассказам, Пинхас горевал не очень долго, хотя, надо отдать ему должное, больше не женился. И детей у них не было, так что старость он коротал в одиночестве. Но всегда был оптимистом и надеялся дожить до ста двадцати – все его знакомые это утверждают.
     – И тем не менее, – сказал Хан, – рядом с его телом сержант Губерман обнаружил прибор для эвтаназии моноокисью углерода Aussie Exit Bag ("Уход по-австралийски") с практически опустошенной емкостью. А в легких и крови Блюменталя моноокиси углерода такое количество, что сомневаться в причине смерти не приходится.
     – Прибор он получил по почте, – сообщил Беркович. – В мусорном ящике на кухне обнаружена вскрытая коробка. Адрес Блюменталя, отправитель – австралийская фирма "Freenet".
     – Где коробка? Надо бы поискать отпечатки пальцев.
     – У твоих ребят. Да что там искать – уверен, что пальцы Блюменталя на коробке есть. И пальцы работников почты. А другие – вряд ли. Блюменталь сам получил коробку на почте – служащая его помнит, он всегда у нее платит за свет и телефон.
     – Значит, получается, что и заказ он тоже сам сделал?
     – С фирмой связался инспектор Бирман. Пустой номер – они не регистрируют заказы, и это понятно, деятельность не очень законная...
     – А адрес он где взял? Фирма в интернете работает, а у Блюменталя даже компьютера нет!
     – Рон, это как раз проще простого. В прошлом сентябре все газеты писали – не на первых полосах, впрочем, – о том, как австралийские сторонники эвтаназии начали бесплатное распространение специальных "наборов для самоубийства". Благое, по их мнению, дело: помочь уйти из жизни безнадежно больным людям.
     – В Австралии не запрещают распространение таких аппаратов? – удивился Хан.
     – Прибор не имеет инструкции по применению, – усмехнулся Беркович. – И это освобождает производителя от проблем с законом – во всяком случае, австралийским. Придумал прибор врач, некий Филип Ницке. В интервью, которое он прошлой осенью дал газетам, утверждается, что с помощью моноокиси углерода уход из жизни будет практически безболезненным.
     – И это действительно так, – кивнул Хан. – Ты хочешь сказать, что газеты опубликовали адрес, по которому каждый желающий...
     – Точного адреса не было, но название фирмы доктора Ницке журналисты упомянули, название города – тоже, так что письмо дошло бы... А больше ничего и не нужно – "Уход по-австралийски" высылается бесплатно.
     – И этот Ницке действительно не имеет проблем с законом? – поразился Хан.
     – Насколько я знаю, на него заведено уголовное дело, обвинение в пособничестве самоубийству. Но до суда еще далеко, запрет на производство не наложен, я вчера говорил с австралийским коллегой, поднял его с постели, совсем забыл, что у нас разница во времени десять часов...
     – Значит, Блюменталь прочитал о фирме в газете, написал в Австралию, получил по почте приборчик, принес домой, аккуратно вскрыл посылку, улегся в постель и...
     – Вот именно.
     – Зачем?! – вскричал Хан. – Здоровый человек, квартира своя, пенсия, живи – не хочу!
     – И он почему-то не захотел, – вздохнул Беркович. – А мне нужно мучиться, отвечая на вопрос: почему?
     – Пустое дело, – пожал плечами Хан. – Никогда ты теперь на этот вопрос не ответишь. Чужая душа – потемки. А мертвая душа, да еще чужая... Может, была у него несчастная любовь, о которой никто не знал, а значит, и рассказать тебе не сможет.
     – Несчастная любовь, – Беркович пожал плечами. – Ты веришь в то, что говоришь?
     – Нет, – охотно признался эксперт.
     – Значит, отпадает. То, во что не верит эксперт, не может существовать в природе.
     – Спасибо, – усмехнулся Хан. – Что же тогда остается? Если бы он был членом какой-нибудь секты вроде Кореша... Помнишь секту Кореша?
     – Еще одна фантастическая версия, – пробормотал Беркович. – Нет, Рон, все должно быть проще. Значительно проще. Настолько просто, что убийца сейчас смотрит на действия полиции и ухмыляется.
     – Убийца? – поразился Хан.
     – Черт возьми! – взорвался Беркович. – Для меня это так же очевидно, как Божий день. Старика загнал в могилу его племянник Мордехай Блюменталь, но доказать я не могу, и это бесит меня больше всего на свете!
     – Первый раз слышу это имя, – заявил эксперт. – При чем здесь племянник?
     – Видишь ли, – сказал Беркович, – смерть Пинхаса выгодна только одному человеку на свете – его племяннику. Он единственный родственник покойного – прямых наследников нет, жена умерла, родной брат тоже. Мордехаю сейчас тридцать два года, живет с какой-то женщиной в гражданском браке, пытается вести дела, но все время прогорает, поскольку никаких талантов, кроме таланта проматывать деньги, у него нет. Кстати, в азартные игры не играет – на это у него хватает ума, понимает, что проиграет вчистую.
     – В общем, человек, которому всегда нужны деньги, – прервал Хан, – это понятно. Ну и что? Старик Пинхас получал пенсию и социальную надбавку от Битуах Леуми...
     – Да. Но имел, как оказалось, три счета в банках, о которых в Битуах Леуми не знали.
     – Многие старики так делают, – вздохнул Хан. – Это незаконно, конечно, но у меня не хватит жестокости упрекнуть...
     – Да-да, – нетерпеливо сказал Беркович. – Все дело в сумме. Пинхас держал на секретных счетах два с половиной миллиона шекелей.
     – Ого! – воскликнул эксперт. – Ты хочешь сказать, что племянник это знал?
     – Безусловно. Теперь он эти деньги получит и сможет растратить.
     – Серьезный мотив, – согласился Хан.
     – Более того – мотив есть только у Мордехая и ни у кого больше. Если подозревать – только его.
     – Подозревать – в чем?
     – Ну, Рон, механизм ты сам можешь представить. Племянник рассказывает дядюшке о новом способе лечения болей в позвоночнике. Дает адрес австралийской фирмы. Пинхас сам пишет письмо, сам получает посылочку, инструкции нет, но племянник рассказал, как все делать... Результат известен.
     – Черт, – сказал Хан. – Так могло быть, верно.
     – Так все и было, я в этом убежден!
     – И ничего не можешь доказать... С племянником беседовал?
     – Конечно, и не один раз. Агнец божий, так убивается из-за смерти единственного дяди...
     – Обыск в квартире?
     – На каком основании? Впрочем, сержант Губерман у Мордехая все-таки покопался – пришел, когда его не было дома, под видом работника службы национального страхования, говорил с Хаей, это женщина, с которой Мордехай живет, милая особа, вряд ли что-то подозревает... Попросил разрешения кое-что посмотреть... Пусто.
     – Что собираешься делать? – сочувственно спросил Хан.
     – Думать, – буркнул Беркович. – Не мог преступник не допустить хоть какой-нибудь ошибки. Не бывает такого. При всей своей предусмотрительности...
     Комиссар неожиданно замолчал и нервно застучал пальцами по столу.
     – Что? – спросил эксперт. – Ты говорил о предусмотрительности. О чем ты...
     – Погоди, – прервал приятеля Беркович. – Кажется, я понял... Надо проверить, извини...
     Поднявшись в кабинет, комиссар вызвал сержанта Губермана и объяснил суть задания, а потом, оставшись один, связался с генеральным директором почтового управления. Вот преимущество моей новой должности, – думал Беркович. – Когда я был простым инспектором, чтобы устроить такую проверку, мне понадобилась бы неделя. Согласования, запросы, бумаги... А так – один звонок, и завертелась машинка. Интересно, сколько времени займет у Губермана поиск этой чертовой коробки?
     Сержант позвонил через полтора часа – до конца рабочего дня оставалось всего ничего, и Беркович уже начинал беспокоиться, что не успеет домой к ужину, Наташа в последнее время очень отрицательно относилась к его опозданиям, полагая – возможно, вполне естественно, – что полицейский начальник может позволить себе не засиживаться на работе.
     – Это в почтовом отделении на улице Соколов, – сказал сержант Губерман. – Посылка до востребования на имя Мордехая Блюменталя. Пришла неделю назад. Срок хранения – месяц, потом ее отправят обратно, если Мордехай не объявится.
     – А он, конечно, не объявится, – буркнул Беркович. – Жди, я сейчас приеду. Нужно получить ордер у прокурора...
     Он таки опоздал к ужину, и Наташа встретила мужа не поцелуем, как обычно, а ироническим вопросом:
     – Что, арест не мог подождать до утра? Никуда твой Мордехай не сбежал бы.
     – Ты уже знаешь? – удивился Беркович. – Неужели об этом объявили в новостях?
     – Я звонила Рону, – объяснила Наташа. – Твой телефон был отключен. Я-то знаю, когда ты так делаешь...
     – Жена полицейского, – улыбнулся Беркович, – должна работать частным детективом.
     – Он признался? – сухо спросила Наташа, подавая мужу полотенце.
     – А что ему оставалось? – пожал плечами Беркович. – Посылка из Австралии на его имя. В посылке – прибор Aussie Exit Bag, точно такой же, каким был отправлен на тот свет дорогой доверчивый дядя Пинхас.
     – Зачем он заказал второй прибор?
     – Это и была его единственная ошибка, хорошо, что я понял ход его мысли. Во-первых, дядя мог не взять посылку – передумал, скажем. Не хочет этих новомодных способов лечения. Во-вторых, посылка могла попросту не дойти – это ведь не надежная торговая фирма, и деятельность доктора Ницке законом не приветствуется. Нужно подстраховаться. Заказывать второй прибор на собственный адрес Мордехай, ясное дело, не собирался. Значит, до востребования. Нужно было проверить все почтовые отделения – сначала в Тель-Авиве, а потом... Он мог ведь и на Арад посылку выписать! Так что в некотором роде повезло.
     – Тебе повезло, – сказала Наташа, – а дяде Пинхасу...
     – Черт побери, – воскликнул Беркович. – Сколько раз писали в газетах: пользоваться нужно только лицензированными средствами, выписанными врачом в поликлинике! Так нет, все хотят...
     – Все хотят быть здоровыми, – перебила мужа Наташа. – У меня вторую неделю болят суставы, волтарен не помогает, и я готова...
     – Ни за что! – твердо сказал Беркович. – Никакого самолечения! Завтра утром я тебя отвезу к специалисту, и он примет тебя без очереди. Мы с ним немного общались по делу Блюменталя...
     – Все-таки, – сказала Наташа, – брак с полицейским имеет и кое-какие преимущества...
    
     Следующая глава