Старший инспектор Беркович премьер не любил. На премьере актеры волнуются, играют либо не в полную силу, либо вовсе не так, как требовал режиссер на репетициях, и если уж ходить на спектакль, то лучше на десятое представление, когда все спокойны – успех уже случился и волноваться нечего, или случился провал, спектакль скоро снимут с репертуара, и тогда волноваться ни к чему.
     Беркович вообще-то не очень жаловал театр, говорил, что представлений ему хватает и в жизни, но не мог отказать Наташе, когда ей надоедало сидеть вечерами дома и смотреть тот же театр по телевизору. "К людям хочу! – говорила жена. – Чтобы запах кулис, и шепот за спиной, и сквознячок из неплотно прикрытой двери. Помню, когда мы с подругами ходили в Сатиру на Миронова"...
     В общем, уговорила. "Каскад", театральная студия, снявшая помещение одного из городских клубов, показывала премьеру странного спектакля "Остров сорокалетних" по модернистской пьесе какого-то непризнанного на Западе гения по фамилии Остопулер. Беркович сидел с Наташей в третьем ряду и не очень внимательно следил за тем, как молодые актеры, которым до обещанных сорока лет оставалось еще по меньшей мере двадцать, гонялись по сцене друг за другом и за призраком счастья, появлявшимся в самых неожиданных местах и в самых неожиданных местах исчезавшим, вызывая в зале ропот естественного изумления.
     После антракта, когда зрители вернулись в зал (некоторые все-таки ушли, судя по освободившимся креслам), долго не начинали, за кулисами происходила какая-то суета, а потом Беркович увидел прошедшего по авансцене сержанта Стоцкера и сказал Наташе:
     – Погляжу, что там происходит. Видимо, актеры передрались в антракте. Дело молодое, а сержант церемониться не любит – упрячет всех в камеру, и спектакль мы так и не досмотрим.
     За кулисами царил переполох – кто-то куда-то бежал, кто-то кому-то вытирал слезы, кто-то рыдал, а кто-то, в ком Беркович узнал призрак главного персонажа, стоял столбом посреди узкого коридорчика, мешая проходу и завывая на манер коллег – привидений из родовых замков.
     Сержант Стоцкер возвышался у закрытой двери одной из гримерных и не сводил взгляда с другой двери, расположенной напротив. Он и Берковича увидел лишь тогда, когда старший инспектор подошел вплотную и положил руку сержанту на плечо. Стоцкер вздрогнул и радостно вскричал:
     – Господи, наконец-то! Я уж думал, мне самому придется этим заняться!
     – Чем? – спросил Беркович. – Почему тарарам?
     – Вы не с бригадой? – Стоцкер обратил, наконец, внимание на то, что Беркович был не в форме.
     – Нет, – нетерпеливо сказал старший инспектор. – Что случилось все-таки?
     Сержант посторонился и позволил Берковичу войти в гримерную. На полу у столика ничком лежала молодая женщина, игравшая в первом действии главную героиню, австрийскую модельершу, влюбленную во француза-альфонса. Рядом лежал высокий стакан, из которого вытекла и почти впиталась в коврик темная жидкость – судя по запаху, то ли кока-кола, то ли подобная химическая гадость, которую израильские медики рекомендуют детям побольше пить во время болезни. Беркович перевернул женщину на спину, попытался нащупать пульс, посмотрел зрачки, поднял с пола стакан, стараясь не оставлять своих отпечатков, поглядел на свет...
     Вышел в коридор, где притихшие актеры посторонились, давая пройти прибывшей группе расследования: впереди шел инспектор Хутиэли, за ним следовал эксперт Хан, двое сержантов, фотограф, специалист по снятию следов – все, как положено. Хутиэли и Хан, увидев вышедшего из гримерной Берковича, поспешили к нему.
     – Ты-то здесь что делаешь? – ворчливо спросил Хутиэли.
     – Смотрел пьесу, – объяснил Беркович, – Наташа в зале. Я, пожалуй, пойду к ней. По-моему, классическое отравление.
     – Там, – неожиданно сказал сержант Стоцкер и показал на дверь, с которой он все время не сводил взгляда. – Там еще один труп.
     В гримерную Беркович и Хутиэли вошли вдвоем – труп, о котором говорил сержант, действительно имел место: молодой актер, игравший роль любовника-француза, сидел на диванчике, запрокинув голову и раскинув руки. На столике стоял допитый почти до самого дна стакан с апельсиновым соком.
     – Ну-ну, – сказал инспектор Хутиэли, – двое сразу, надо же... Борис, ты можешь отправить Наташу домой на такси?
     – Отвезу и вернусь, если вам нужна моя помощь.
     – Буду тебе очень признателен, – церемонно сказал Хутиэли.
     Когда полчаса спустя Беркович вернулся в опустевшее помещение клуба (зрителей попросили разойтись, вокруг дома выставили кордон полиции), эксперт Хан уже отбыл к себе, увезя для анализа главные улики, а инспектор Хутиэли успел опросить остальных актеров, занятых в спектакле. Когда старший инспектор вошел в кабинет директора, Хутиэли разговаривал с режиссером – худощавым мужчиной лет сорока, лицо которого показалось Берковичу знакомым. Конечно, он видел этого человека – фамилия его была Капович – на экране телевизора, режиссер часто присутствовал на театральных "посиделках" и ток-шоу. Капович был бледен, у него тряслись руки и дергалось веко на правом глазу.
     – Успокойтесь, пожалуйста, – говорил между тем Хутиэли. – Если вы будете так нервничать, то многое забудете... Садись, Борис. Кое-что прояснилось в твое отсутствие, в том числе и вещь, очень важная для следствия.
     – Да? – сказал Беркович, усаживаясь на маленький диванчик, стоявший у дальней стены – ему не хотелось вмешиваться в допрос и выслушивать возможные версии в присутствии свидетеля, а, может, даже и подозреваемого. Хутиэли, однако, не считал присутствие режиссера помехой.
     – Вот послушай, – сказал инспектор, – что говорит господин Капович, это режиссер труппы. По-моему, все понятно. Убитые – Хана Ахимеир и Арон Курляндер. Они тут основные артисты, как я понял. В сегодняшнем спектакле играли главные роли.
     – Верно, – подтвердил Беркович.
     – Весь последний год Хана была любовницей артиста по имени... – Хутиэли сверился с записями, – по имени Игаль Маршан, который сегодня не играл. Но с некоторых пор Хана Игаля оставила и закрутила роман с Курляндером. Последовали громкие сцены в присутствии актеров, отношения выяснялись каждый день, Курляндер и Маршан даже подрались... Верно я излагаю, господин Капович?.. И Маршан несколько раз угрожал, что убьет обоих. Перед премьерой Маршан вроде поутих...
     – Я поговорил с ним, – выдавил режиссер, – поговорил, да... И он обещал... Он же актер, он прекрасно понимает, что такое для нас премьера. Он обещал...
     – Вот именно, – продолжал Хутиэли. – Можешь представить, Борис, чего стоит такое обещание, если видишь, как бывшая любовница на глазах у сотен зрителей прямо на сцене предается... Да что я тебе рассказываю, ты же был в зале, а я нет!
     – И пока они играли, Маршан отравил питье у каждого? В спектакле он занят не был, а за кулисами мог ходить куда угодно. Я правильно понимаю?
     – Д-да, – выдавил Капович, – Маршан не играл... Обиделся, что не получил роли...
     – Я тебе больше скажу, – вмешался Хутиэли. – В гардеробных были и другие напитки – в холодильнике стоят бутылочки с колой, апельсиновым соком, лимонным, грейпфрутовым, виноградным, два вида минеральной воды... Но у Курляндера отравленым оказался только апельсиновый сок, а у Ханы – кока-кола. Почему? Потому что Маршан прекрасно знал привычки обоих: Хана не пила ничего, кроме колы, а Арон – только апельсиновый сок. Ну, и еще пиво, но во время премьеры, как ты понимаешь, пива в холодильнике не было.
     – То есть, убийца действовал наверняка, – кивнул Беркович. – Если, конечно, предположение правильное. Анализа напитков еще нет, верно?
     – Полный анализ будет не раньше завтрашнего вечера, но Рон полагает...
     – У Рона замечательный нюх на такие вещи, – перебил коллегу Беркович, – но я бы предпочел иметь дело с надежной информацией.
     – Я тоже, – сказал Хутиэли. – Однако, пока результата нет, нужно проводить следственные действия...
     – Исходя из наиболее вероятного предположения, – подхватил Беркович. – Согласен. Если так, то отравить напитки мог любой актер или рабочий сцены. Вероятно, не только Маршан знал о привычках Ханы и Арона?
     – Да, – согласился Хутиэли. – Но только у Маршана была причина расправиться с обоими сразу.
     – Где он сейчас? – спросил Беркович.
     – Я отправил его в отделение. Пусть час-другой проведет в камере, а потом я его допрошу.
     – Я вам не нужен? – спросил Беркович, надеясь получить отрицательный ответ. Действительно, что ему делать на этом допросе – слушать правильные вопросы и невразумительные ответы? Маршан будет упираться до последнего, а инспектор Хутиэли – ждать, когда из лаборатории поступят окончательные доказательства. В том, что они поступят, Беркович не сомневался – наверняка на обеих бутылках Рон обнаружит отпечатки пальцев Маршана, а актеры покажут на допросах, что видели, как Маршан сновал по коридору взад-вперед и вполне мог в предпремьерной суете войти на минуту в любую гримерную, в том числе и в гримерные обоих жертв. Может, даже найдется свидетель, видевший, как Маршан входил в комнату Ханы или Арона и выходил из нее...
     Пусть Хутиэли сам все это раскрутит, Берковичу вмешиваться не хотелось – в конце концов, он случайно оказался в театре, когда там было совершено убийство. Что он видел лично? Ничего.
     – Все-таки вернулся? – тихо спросила Наташа, когда Беркович в час ночи вошел в спальню и принялся стаскивать с себя рубашку. – Я думала, ты останешься с инспектором до конца.
     – До конца чего? – удивился Беркович. – Инспектору уже все ясно, в помощи он не нуждается.
     Он растянулся рядом с женой и только теперь почувствовал, как устал – сначала полный рабочий день, потом театр и это двойное убийство...
     – Все-таки Маршан, видимо, полный идиот, – пробормотал Беркович на ухо Наташе.
     – Маршан – это актер, да? – вяло поинтересовалась жена. – А какой мотив?
     – Ревность, что ж еще, – сказал Беркович, – типично театральная история. Актеры, что с них возьмешь? Сначала делают, а потом думают... Если думают вообще.
     – Почему ты так об актерах?
     – Почему-почему... Только полный идиот мог отравить напитки сразу у двоих – должен же был понимать, что подозревать будут только его, других вариантов попросту не существует.
     – Не все преступники такие умные, как некоторые работники полиции, – пробормотала Наташа и, натянув на себя простыню, уснула, успокоенная тем, что муж дома, а убийца – в камере.
     Беркович еще долго ворочался, а потом пошел в кухню выпить сока. Уснул поздно и утром, приехав на работу, чувствовал себя разбитым. Занялся текущими делами и лишь ближе к полудню услышал, проходя по коридору, от кого-то из сотрудников, что Маршан так и не сознался, а на бутылках отпечатов его пальцев эксперт Хан не обнаружил.
     – Да, верно, – неохотно признал инспектор Хутиэли, когда Беркович вошел к нему в кабинет и спросил, чем кончилось вчерашнее дело, – на одной бутылке только пальцы Ханы, на другой – Арона. Что, как ты понимаешь, естественно.
     – Естественно? – удивился Беркович. – Было бы естественно, окажись на бутылках отпечатки еще нескольких актеров и театрального разносчика, и продавца из магазина, и еще черт знает кого...
     – Отравив напитки, Маршан протер бутылки, что тут противоестественного? – сказал Хутиэли.
     – Кто-нибудь видел, как он входил в гримерные к Хане и Арону? – поинтересовался Беркович.
     – Нет, но многие видели, как он ходил по коридору.
     – Взад-вперед, – пробормотал Беркович, вспомнив свои ночные фантазии.
     – Что ты сказал?
     – Ничего, – вздохнул Беркович. – Инспектор, вы позволите мне поглядеть протоколы допросов свидетелей?
     – Я тебе скажу пароль, – кивнул Хутиэли, – посмотри в моих файлах.
     Беркович вернулся в свой кабинет и до вечера, оставив прочие дела, внимательно читал протоколы. Хутиэли успел допросить пятерых актеров, а сержант Стоцкер провел с утра допросы театральных рабочих и даже осветителя, который со своих колосников видел многое, чего невозможно было увидеть снизу, из партера. Ничего толком осветитель, конечно, не сказал, поскольку то, что он видел, не имело ни малейшего отношения к произошедшей трагедии. Разве что... Но этого он как раз не видел, а только пересказывал слухи.
     "Когда Арон пришел в театр, – рассказывал осветитель, – он перебивался с хлеба на воду, жил у Меира, потому что не было денег снять квартиру".
     "Меир? – спросил сержант Стоцкер. – Кто это?"
     "Меир Капович, режиссер. Он очень в Арона верил. И вывел в люди. Денег дал. Сейчас Арон – известный артист... то есть – был, я хочу сказать".
     Беркович вспомнил Каповича – бледного, с дрожавшими руками. "Маршан не играл... Обиделся"... И действительно: почему режиссер не дал Маршану роли в "Острове сорокалетних"? На всех других афишах имя Маршана стояло не ниже третьей строки...
     А вот – из показаний актрисы Ирен Бреннер: "У Арона со всеми были хорошие отношения, только с Каповичем в последнее время что-то разладилось, роль Арон получил, но атмосфера на репетициях была не очень... Маршан? Да, Маршан бывал на каждой репетиции. Может, это действовало на Арона угнетающе..."
     Почему Маршан приходил на репетиции? Это ведь не прогон, не генеральная, режиссеры обычно не любят, чтобы лишние присутствовали в зале, даже актеры...
     Беркович поднял телефонную трубку.
     – Инспектор, – сказал он, когда Хутиэли ответил на звонок, – Маршан все еще в камере?
     – Где ж ему быть? – удивился Хутиэли. – Завтра я попрошу судью продлить задержание еще на неделю, а потом – до суда.
     – Могу я задать ему пару вопросов? В вашем присутствии, конечно. Или вы сами у него спросите?
     – О чем речь, Борис?
     – Да вот, я подумал... Почему Маршан приходил на репетиции?
     – Какое это имеет значение?
     – Может, и не имеет, но я бы хотел спросить у него.
     – Приходи через десять минут, я прикажу, чтобы Маршана привели из камеры.
     Через десять минут не получилось, в камеры как раз принесли обед. Маршана ввели в кабинет Хутиэли через час – Беркович за это время тоже успел перекусить в фалафельной на первом этаже управления. Актер был мрачен, хотя и сыт.
     – Скажите, Маршан, почему вы приходили на каждую репетицию?
     – Я думал... – Маршан прерывисто вздохнул, – Я думал, что Капович даст мне в конце концов эту роль. Ходил смотреть, чтобы сразу войти в спектакль...
     – Вы надеялись на это или режиссер вам прямо сказал?..
     – Прямо – нет, но... он позвал меня один раз посмотреть, а потом я приходил, и он не прогонял меня...
     – Обычно прогоняет?
     – Конечно, он терпеть не может в зале посторонних на репетициях – никого.
     – Скажите, – неожиданно переменил тему Беркович, – Арон Курляндер одно время жил в квартире Каповича?
     – Да, они были очень дружны... Даже...
     – Что? – нетерпеливо спросил Беркович.
     – Ну... Всякое говорили, это же театр. Клоповник. Если слушать все сплетни...
     – Что же все-таки говорили?
     – Ну, что они были любовниками. Но это чушь, я-то знаю, Арон все время пытался за Ханой... Но Хана была со мной, а потом...
     – Потом они все-таки сошлись?
     – Хана и Арон? Нет, не думаю. Об этом действительно говорили, потому что их почти всегда видели вместе, я тоже психовал по этому поводу, но на самом деле они репетировали этот проклятый спектакль, я-то знаю, Хана говорила мне: вот отыграем премьеру и все у нас будет, как раньше...
     – Спасибо, – сказал Беркович, – у меня больше нет вопросов.
     – Каков фрукт? – усмехнулся Хутиэли, когда Маршана увели. – Он, видите ли, не думает, что Арон посягнул на его Хану. Все видели, как они милуются, и Маршан видел тоже, сцены закатывал, убить угрожал... и не думает.
     – Актеры – эмоциональный народ, – флегматично заметил Беркович. – Я бы, инспектор, расспросил свидетелей еще раз. Вы спрашивали, видели ли они Маршана... Спросите: что делал Капович?
     – Режиссер? Я знаю, что он делал. Стоял в левой кулисе и нервничал.
     – Все время? Может, отходил куда-нибудь?
     – Что у тебя на уме, Борис? Не думаешь же ты...
     – Именно это я и думаю, – резко сказал Беркович.
     Хутиэли поднял на коллегу удивленный взгляд и сказал, пожав плечами:
     – Хорошо, давай спросим.
     Вечером, когда в управлении уже почти не осталось сотрудников, Беркович позвонил домой и сказал Наташе:
     – Извини, что не успел тебя предупредить. У нас тут был допрос за допросом, но сейчас мы закончили, так что я еду домой.
     – Хорошо, что домой, а не на задержание, – вздохнула жена.
     Режиссер Капович сидел в кабинете у Хутиэли, и руки его дрожали точно так же, как во время разговора в театре.
     – Заключение экспертизы уже получено, – говорил инспектор, – вот почитайте. Жидкости в обеих бутылках отравлены синтетическим ядом, следы которого обнаружены в вашей ванной – на стенках стакана, который вы бросили в мусорный бачок, – и на перчатках, лежащих в шкафчике. Вероятно, вы просто не успели выбросить... Сначала торопились в театр – нужно было выполнить задуманное, – а потом в вашей квартире было полно народа, все вам сочувствовали, даже ночью вас не оставили одного, верно?
     Капович молчал.
     – Вы были с Курляндером любовниками, – вмешался Беркович. – Вам это было нужно, а Курляндер позволял, потому что вы ему очень помогли – он у вас жил, когда не было денег, вы заплатили за него долг по банковской ссуде... Роль дали. А потом случилось то, что должно было случиться.
     – Этого не должно было случиться, – неожиданно жестко сказал Капович. – Никогда. Никогда...
     Он так бы и продолжал повторять "никогда", если бы Хутиэли не приказал увести задержанного в камеру.
     – Но зачем, черт его дери, Капович убил Хану? – воскликнул инспектор. – Я понимаю, он возненавидел Курляндера – от любви до ненависти один шаг и все такое. Но Хана-то тут при чем? Капович ведь знал, что между ними ничего нет!
     – Ни при чем, – сказал Беркович. – Капович умный человек – прекрасно понимал, что нужно найти козла отпущения. Курляндер спутался с Ханой – об этом все говорили и сам Капович наверняка больше всех. Маршан нервничал – в том числе на людях. У кого был мотив для убийства? У Маршана. И если погибнут оба – то мотив окажется только у Маршана и ни у кого больше. О Каповиче никто не вспомнит. Вот он и убил обоих. Мы думали: кто мог знать, какие именно напитки пьет каждый из актеров? Разумеется, Маршан знал. Но и режиссер тоже – он-то знал наверняка, столько времени работал с обоими...
     – Старый дурак, – в сердцах сказал Хутиэли. – Он же сам себе премьеру испортил! Где логика?
     – Больше, чем вы думаете, инспектор! Скандал на премьере только привлек к театру внимание. Вы знаете, что на второй спектакль – он назначен на следующий четверг – все билеты уже проданы? Вместо Курляндера будет играть Новак из второго состава, а вместо Ханы – Дана Котляр. Незаменимых, видите ли, нет, и Капович это прекрасно понимал.
     – Вот почему я не хожу в театр, – заключил инспектор Хутиэли. – Им там все равно кого играть...
    
     Следующая глава