– Вопрос в мотиве, – сказал старший инспектор Беркович. – Выясним мотив – найдем преступника.
     – Мотив? – эксперт Хан удивленно посмотрел на сидевшего перед ним приятеля. – У тебя проблема с мотивом? По-моему, все ясно – кому-то срочно понадобились деньги. Сколько миллионов было у бедного Элиягу?
     – У бедного Элиягу не было миллионов, – улыбнулся Беркович. – Сотни миллионов – это вернее. И не шекелей, а долларов. Если в шекелях, то больше миллиарда.
     – А ты говоришь – нет мотива! Какой еще мотив тебе нужен?
     – Ну, – задумчиво проговорил Беркович, переставляя на столе пластиковые коробочки, заполненные разноцветным песком, – например, любовь. Тоже великий мотив для преступления.
     – Любовь? – с подозрением переспросил Хан. – Ты хочешь сказать: ненависть?
     – Любовь, – повторил Беркович. – Начинается обычно с любви, а убивают, конечно, из ненависти, до которой один шаг.
     – Кто-то любил Элиягу Бараша? – недоверчиво сказал эксперт и передвинул разноцветные коробочки на дальний край стола, чтобы Беркович не мог до них дотянуться. – В жизни не поверю, что могла найтись такая женщина!
     – И тем не менее, – пробормотал Беркович. – А вот еще мотив: предательство.
     – В это поверить легче, – заявил Хан. – В роли предателя я Бараша вполне представляю.
     – Нет, ты не понял, – поморщился старший инспектор. – Не Бараш предал, а его предали не так давно, Бараш об этом узнал и хотел предателя наказать, а тот, соответственно, не дожидаясь миллиардерской мести...
     – Заткнул ему рот, – подхватил Хан. – Я так понимаю, что все эти мотивы существуют реально.
     – Конечно, – кивнул Беркович. – В том-то и дело. В тот вечер Бараша на его вилле посетили три человека. У всех трех был мотив для убийства. Во-первых, сын Бараша Арье...
     – Ты хочешь сказать, что сын мог убить собственного...
     – А ты хочешь сказать, что в своей практике никогда с такими случаями не встречался?
     – Продолжай, – помедлив, сказал эксперт.
     – Арье Бараш, – повторил Беркович. – Двадцати шести лет, употребляет наркотики, к которым, как ни странно, пристрастился во время службы в армии – начал с марихуаны, которую солдаты покуривали долгими ночами в дозорах, а потом... После армии год путешествовал по всему миру, благо папочкины деньги позволяли, а потом начал играть в подпольных казино и мог просадить за ночь до полумиллиона шекелей. Отец хотел сделать из сына действительного наследника огромного состояния – пытался учить его финансам, управлению производством, не сам, конечно, предлагал лучшие колледжи и университеты, но Арье было на все это наплевать, и кончилось тем, что несколько недель назад отец вышел из себя и запретил сыну появляться в его доме. И деньги давать перестал. Но никогда, заметь, не утверждал, что лишит Арье наследства. Завещания не менял – согласно нынешнему завещанию Арье единственный наследник. А денег у него стало катастрофически не хватать, и...
     – И он убил родного папу, чтобы иметь возможность разбазарить его капитал, – заключил Хан.
     – Вот именно.
     – Слишком очевидно, Борис! Неужели Арье такой дурак, что...
     – Он далеко не дурак, но об этом позже. Пока мы говорим о мотивах. Согласен, что у Арье был мотив?
     – Допустим, – проворчал эксперт.
     – В день убийства на вилле была бывшая жена Бараша Эмма. Когда они встретились почти тридцать лет назад, это была великая любовь. Состояния у Бараша тогда никакого не было, он только что вернулся с фронта, закончилась Война судного дня... Эмма работала в банке, где будущий миллиардер открывал свой первый счет. Знаешь, на какую сумму? Пятьдесят лир.
     – С какой мелочи начинаются огромные состояния! – иронически сказал Хан.
     – Они поженились, родился Арье, – продолжал Беркович, пропустив замечание эксперта мимо ушей. – А потом Бараш понял, что одной женщины ему в жизни мало. Появились другие. Элиягу изменял Эмме направо и налево, все это знали, Эмма устраивала скандалы, которые ровно ничего не меняли в укладе жизни Элиягу. Он сразу сказал, что развода жене не даст – семья, мол, это святое, а всякие посторнние увлечения не в счет, пусть Эмма не обращает внимания. Так и жили, пока несколько месяцев назад Элиягу не встретил Сару Хамеш, которая тенденцию переломила – Элиягу почувствовал себя вновь молодым и решил начать семейную жизнь заново. Арье все равно уже жил отдельно и не очень-то с отцом дружил, Эмма защищала сына и уже поэтому вызывала у Элиягу раздражение... В общем, в апреле, сразу после Песаха, он жену прогнал, купил ей квартиру в Рамат-Авиве, установил месячное содержание, равное примерно моей зарплате...
     – Неплохо, – вставил Хан. – С учетом налогов или без?
     – Без, – сказал Беркович. – Действительно, неплохо. Но Эмма, любившая мужа и видевшая от него одни только неприятности, оставшись одна, превратилась в фурию и неоднократно при свидетелях заявляла, что убьет эту сволочь.
     – Не все, кто кричит об убийстве...
     – Разумеется! Но в день убийства Эмма приезжала на виллу бывшего мужа, устроила скандал, который был слышен на соседних улицах. И через час после ее отъезда Элиягу был найден мертвым, о причине смерти говорить не буду, тебе она известна не хуже, чем мне. И ты ведь сам мне сказал, что такой удар по затылку могла нанести и женщина.
     – Могла, – сказал Хан. – Эмма – женщина высокая, вполне могла... И сил у нее достаточно, да там много сил и не нужно было...
     – Вот тебе вторая подозреваемая и второй мотив.
     – Третий мотив – предательство, – напомнил Хан.
     – Предательство, – повторил Беркович. – У Бараша было несколько компаньонов. Один из них – Шмуэль Гаммер, он еще владеет двумя морскими круизными лайнерами – подложил Барашу свинью.
     – Двойное преступление, – хмыкнул эксперт.
     – Если бы свинья была живая, с пятачком и хвостиком, Бараш стерпел бы – он был человеком, мягко говоря, не очень верующим и кашрута не соблюдал. Гаммер передал конкурентам какие-то секреты фирмы, заработал на этом пару десятков миллионов и думал, что компаньон ничего не узнает. Убытки из-за того, что на рынке появилась продукция конкурента, терпел, естественно только Бараш – потерял он миллионов двести. Нанял частного детектива – американца, кстати, не израильтянина, – провел расследование и выяснил таки, кому он обязан. Собирался, насколько мне известно, подать на Гаммера в суд, что фактически привело бы к разорению этого типа – по-моему, это было бы справедливо, порядочные люди так не поступают.
     – А поскольку Гаммер – человек не порядочный, – подхватил эксперт, – то он решил убить Бараша. Нормальный подход к делу. И что, он тоже был на вилле в тот день?
     – Был. И он был, и Арье, и Эмма. В разное время, но все в пределах трех часов – с пятнадцати до восемнадцати. Тело, если ты помнишь, нашли утром следующего дня.
     – И потому установить точное время смерти я не сумел, – вздохнул Хан. – Между шестью вечера и полуночью – не очень-то надежно, верно? Но из этого следует, что убить Бараша мог только тот, кто приезжал последним. Кто это был? Арье?
     – Арье, – кивнул Беркович. – Но и он на самом деле убить не мог.
     – Почему? Сил у него достаточно.
     – Сил достаточно, но несколько соседей видели, как Арье садился в свою машину – было это в восемнадцать часов и примерно десять минут, – а Бараш в это время живой и здоровый стоял в проеме открытой двери и смотрел, как уезжает сын. И еще крикнул ему вслед какую-то гадость. Слов никто не слышал, но Арье возмущенно хлопнул дверцей и укатил, будто за ним гналась полиция.
     – Значит, – заключил эксперт, – никто из этой троицы Бараша не убивал, если он был жив после отъезда последнего гостя!
     – Любой из них мог вернуться до полуночи, – сказал Беркович, – и пристукнуть Элиягу. Любой из них мог войти через заднюю дверь виллы, и его бы никто не увидел. У каждого из троих был ключ – понятно, что ключ был у Арье и Эммы, но и у Гаммера он был тоже, компаньон частенько наведывался на виллу в отсутствие хозяина, чтобы взять из сейфа или положить в сейф, который стоял у Элиягу в кабинете, документы или иные бумаги. До определенного времени Бараш доверял Гаммеру безгранично...
     – Почему же не отобрал ключи у каждого – ведь с каждым он успел поссориться?
     – Отобрал, конечно, но разве было так трудно сделать с ключей дубликаты?
     – Верно, – согласился Хан.
     – Ну вот, – уныло заключил Беркович. – На орудии убийства отпечатки пальцев всех четверых, даже самого Элиягу.
     – Естественно, – пожал плечами эксперт. – Это же пепельница, а курят все четверо, и в тот вечер каждый брал пепельницу в руки.
     – Значит, по отпечаткам пальцев мы ничего узнать не можем. Алиби есть только у Арье – уехав от отца, он отправился в бар на улице Шенкин и проторчал там до двух ночи. Есть свидетель, который это подтверждает. А у Эммы и Гаммера алиби отсутствует. Эмма, по ее словам, после бесполезного, как она выразилась, визита к мужу, вернулась домой и весь вечер провела в постели, смотрела телевизор, а потом легла спать. Никто из соседей подтвердить этого не может. Гаммер – опять же, по его словам – был так сердит, что весь вечер ездил по дорогам, нигде не останавливаясь, он действительно обычно именно таким образом успокаивает нервы, но проблема в том, что правил дорожного движения он не нарушал, патрульные на его автомобиль внимания не обращали... Доехал он аж до Арада, но подтвердить это не может никто.
     – Почему же ты говоришь о трех подозреваемых? – удивился Хан. – Алиби нет у двоих, третий – Арье – вне подозрений. И почему ты говоришь: вопрос в мотиве? Вопрос в алиби, мотив-то был у каждого.
     – Вопрос в мотиве, – повторил Беркович. – Видишь ли, я не очень верю в то, что Арье Бараш мог убить отца – даже ради всех его денег. Абсолютно не тот тип. Полная противоположность отцу. Элиягу был смел – в армии дослужился до майора, во время Войны судного дня был ранен, и потом в делах рисковал так, как мало кто решился бы. А Арье – трус, он даже сдачи никогда не давал, если его обижали. Деньги тратил, верно, и наркотики употреблял, но никого никогда и пальцем не тронул.
     – Тем не менее, мог в состоянии аффекта...
     – Какой аффект, Рон? Это было заранее обдуманное преступление.
     – И у Арье алиби, – напомнил эксперт.
     – В том-то и дело, – вздохнул Беркович. – У Арье Бараша даже не одно алиби, а целых два. А у Эммы и Гаммера – ни одного.
     – Что значит – два алиби? – удивился Хан. – Ты хочешь сказать, что алиби Арье Бараша подтверждают два человека?
     – Я хочу сказать, что два человека видели вчера вечером Арье Бараша одновременно в двух разных местах, далеко от виллы Элиягу.
     – Подробнее, – потребовал Хан.
     – Пожалуйста... Сержант Броверман побывал в баре на улице Шенкин, бармен Михаэль запомнил Арье – тот действительно появился часов в семь и проторчал до полуночи, выпив за это время шесть коктейлей. Хорошее алиби, верно? Но сегодня утром мне позвонил некто Даниэль Гершзон, прекрасно знающий Арье – они вместе учились в школе. Гершзон прочитал в газетах об убийстве, понял, что Арье – главный подозреваемый, и немедленно позвонил мне, чтобы, как он выразился, полиция не занималась глупостями и не шила дело невинному человеку. Дело, видишь ли, в том, что Гершзон видел Арье вчера в восемь тридцать в лобби гостиницы "Парадиз" в Тверии. Это точно был Арье, он поздоровался с Гершзоном, но куда-то спешил с женщиной лет тридцати, крашеной блондинкой. Если это действительно правда, то убить отца Арье не мог – дорога до Тверии занимает два с половиной часа, столько же обратно, и нужно еще время на встречу с блондинкой...
     – При чем здесь блондинка, если Арье пил коктейль в баре на улице Шенкин?
     – Я не знаю, при чем здесь блондинка, – сказал Беркович. – Мы ее не нашли. Но Гершзон твердо стоит на своем и воображает, что помогает старому приятелю выйти сухим из воды.
     – Два алиби – все равно что ни одного, – пробормотал Хан. – Ты это хочешь сказать?
     – Естественно.
     – Бармен врать не станет – зачем ему? – размышлял вслух эксперт. – Значит, врет Гершзон. Услышал об убийстве, захотел выручить друга...
     – А бармену Арье мог заплатить, – подхватил Беркович. – Михаэль – тот еще тип, я вовсе не уверен, что он говорит правду. И я уж скорее поверю Эмме и Гаммеру – с их отсутствующим алиби...
     – Ну так надави на бармена, и он расколется, зачем ему неприятности с полицией?
     – Я допрашивал Михаэля часов пять, – вздохнул Беркович. – Я вымотался, а он стоял на своем: Арье был в баре, и все.
     – Другие посетители бара...
     – Случайные люди, постоянных посетителей вчера не было, мы никого больше не нашли.
     – Очень удачно для Арье, верно?
     – Вот именно. Я не могу доказать, что бармен врет, но я не могу доказать и то, что врет Гершзон, а быть одновременно в двух местах Арье не мог. Но если уж он такой вездесущий, то мог быть и в третьем месте, верно? На вилле отца. Вот и получается: алиби только запутывают дело, способ убийства годится для каждого из этой троицы. Остается мотив. Разберемся в мотиве – найдем убийцу.
     – Но ведь и мотив, по твоим словам, был у каждого! – воскликнул сбитый с толка эксперт.
     – Сдается мне, – заключил разговор Беркович, – что каких-то нюансов я в этих мотивах не понимаю. Когда пойму...
     – А по-моему, вся проблема в алиби, – заявил Хан. – Два алиби у Арье очень подозрительны. Тебе не приходило в голову, что парень попросту перестарался? Хотел организовать себе алиби, договорился с барменом, потом – или раньше – попросил друга оказать услугу, думал, что хотя бы один вариант сработает, а сработали оба, на что он, скорее всего, не рассчитывал.
     – Арье – парень недалекий, – сказал Беркович, поднимаясь и направляясь к двери, – но не настолько же!
     Старший инспектор вышел из лаборатории и по дороге к себе размышлял о том, что какую-то мысль, пришедшую ему в голову во время разговора с экспертом, он упустил, промелькнуло что-то в голове и исчезло, а ведь он к Хану шел именно за тем, чтобы, рассказывая и выслушивая мнение приятеля, которым он очень дорожил, найти конец нити или жемчужное зерно, или увидеть свет – в общем, придумать что-нибудь путное.
     Если Арье был в двух местах сразу, то мог быть и в трех... Нет, не то. Если заставить бармена и господина Гершзона сказать правду... Тоже не то. Как заставить? Пытками? Поймать их на противоречиях не удалось ни разу. Кто-то из них врет, а может, оба.
     Кто-то из них врет, а может, оба...
     Почему-то эта мысль, не имевшая особого значения и тривиальная, как восход солнца, вертелась в сознании Берковича, пока он в своем кабинете еще раз просматривал протоколы допросов и изучал фотографии, сделанные вчера на месте преступления.
     Конечно, Арье – трус, но иногда именно трусы показывают чудеса изворотливости и хитрости. С барменом он договорился, приехал к отцу на виллу... И все бы хорошо, но школьный приятель решил ему помочь и своим глупым звонком все испортил.
     А если Гершзон говорил правду?
     Чепуха. Если Арье за каким-то чертом понесло в Тверию и к убийству отца он не имеет отношения, то зачем ему нужно было подкупать бармена, чтобы тот дал ложные показания?
     А если правду говорил бармен, и лгал Гершзон?
     Кто-то из них врет, а может – оба...
     Господи, – подумал Беркович, – опять эта навязчивая идея. Кто-то из них... Бармен или Гершзон. Кто-то из них...
     Почему – бармен и Гершзон?
     Черт, – подумал Беркович, – конечно, кто-то из них! Я же сам об этом сказал Рону во время разговора. Я знал эту деталь и считал ее не стоящей внимания. Кто-то из них...
     Ясно, что Гаммер, колесивший всю ночь по стране на своем красном "шевроле" и понимавший, что где-нибудь – скажем, по дороге в Тверию или обратно – какой-нибудь полицейский из дорожной службы мог обратить внимание на проезжавшую машину, даже если водитель не нарушал правил. Именно поэтому Гаммер должен был сказать правду. Правду – но не всю.
     Беркович потянулся к телефонной трубке и вызвал сержанта Брановера, руководившего ночью обысками в домах Гаммера и Эммы Бараш.
     – Ты машины осматривал? – спросил Беркович. – "Шевроле" Гаммера и "сузуки" Эммы.
     – Нет, – бодро отрапортовал сержант. – В постановлении судьи сказано: обыски в домах подозреваемых.
     – Автомобили тоже входят в это понятие, – сказал Беркович, вовсе, впрочем, не уверенный в правильности своего утверждения. – Поезжай к Гаммеру... Нет, погоди, я сейчас спущусь, поедем вместе.
     Поехали они, впрочем, не домой к Гаммеру, а в офис – время было рабочее, и, позвонив бизнесмену по мобильному телефону, Беркович выяснил, что тот с раннего утра в своем кабинете: нужно ведь решить множество вопросов с похоронами, а вдова сейчас не в таком состоянии, чтобы заниматься этим самостоятельно, и сын тоже в полной прострации – смерть отца его сильно подкосила, а еще вы, старший инспектор, со своими допросами, хотя, с другой стороны, Арье действительно был с отцом в натянутых отношениях...
     – Мы сейчас приедем, – прервал Беркович словоизвержение Гаммера. – Есть один-два вопроса.
     – О каких вопросах речь? – осведомился Гаммер, когда Беркович вошел к нему в кабинет.
     – Здравствуйте, уважаемая Эмма, – сказал Беркович, обращаясь к женщине, сидевшей в углу на диванчике.
     – Госпожа Бараш, – вмешался Гаммер, – ожидает, когда будут готовы документы о погребении, сейчас этим занимается мой секретарь.
     – Да, я понимаю, – сказал Беркович, надеясь, что в голосе его прозвучало не так уж много иронии. – Вы не могли бы одолжить мне ключи от вашей машины?
     – От машины? – нахмурился Гаммер. – Зачем вам? Вы сказали, что у вас есть вопрос...
     – Это и есть мой вопрос. Так где ключи, господин Гаммер?
     – У вас нет оснований...
     – Вы дадите мне ключи или будете ждать постановления судьи?
     Гаммер потянулся к куртке, висевшей на спинке стула, вытащил из кармана связку ключей и бросил на стол.
     – Извини, Эмма, – сказал он, глядя, однако, не на женщину, а на Берковича, выходившего из кабинета с ключами в руке. – Извини, он бы все равно...
     – Конечно, – бросил Беркович, не оборачиваясь, – я бы все равно рано или поздно догадался, кто устроил этот маскарад, даже если бы вы успели уничтожить улики.
     Спускаясь к стоянке, он больше всего боялся, что Гаммер действительно успел выбросить маскарадные принадлежности. Темно-зеленая куртка, такая же, как у Арье Бараша, и накладные усы – такие, как у Арье, – старший инспектор обнаружил в черном пластиковом пакете, лежавшем в глубине багажника. Следов крови убитого Бараша на одежде, естественно, не было – и искать не стоило. Гаммер ведь только осуществлял прикрытие – создавал Арье Барашу ложное второе алиби.
     А Эмма в это время...
     Беркович знал это так же точно, как то, что Гаммер с Эммой уже несколько месяцев (или лет?) были любовниками и наставляли Элиягу рога с таким же наслаждением, с каким его компаньон подкладывал Барашу пресловутую свинью.
     Мотив, – подумал Беркович, – мне недоставало мотива. Каждый из них – любовь, деньги, предательство – представлялся возможным, но в данном конкретном случае почему-то недостаточным, не соответствовашим представлению старшего инспектора о людях, с которыми он говорил на допросах.
     Теперь наступила ясность. Двойной мотив, двойное желание перемен, каждый из них – Эмма или Шмуэль – не был способен на убийство, но вдвоем... Как это называется в физике? Явление резонанса, когда две волны, складываясь, дают эффект не двойной, а в десятки, тысячи раз больший. Резонанс, – хорошее слово.
     Шмуэль и Эмма не стали создавать алиби для себя, прекрасно понимая, что любое алиби разрушить гораздо легче, чем устроить. И тогда они разрушили явное и неоспоримое алиби бедняги Арье, создав ему второе алиби, против которого спорить тоже казалось невозможным.
     Гаммер отправился на машине в Тверию – и вовсе не отрицал, что всю ночь провел за рулем, а Эмма в это время...
     Она должна была оставить какой-нибудь след. Не может быть, чтобы она не оставила следа. Теперь, когда Беркович знал мотив и, следовательно, имя убийцы, должно быть очень просто – отыскать решающую улику.
     Если знать, где искать.
     Держа пластиковый пакет в руке, Беркович вернулся в кабинет, где Эмма и Шмуэль продолжали сидеть неподвижно, глядя друг на друга странным взглядом, в котором любовь была смешана с подозрительностью – они действительно любили друг друга, но после смерти Элиягу они наверняка друг другу не доверяли.
     – Эмма, – сказал Беркович, обращаясь к женщине, – вот одежда, в которой Шмуэль ездил в Тверию. В каком платье вы были вчера, когда приезжали вечером на виллу, чтобы убить мужа?
     – Я не...
     – Ну нужно, – мягко сказал Беркович. – Это нудная работа, но мы все равно ее проделаем – изучим ваш гардероб, поговорим с вашими портными и хозяевами магазинов готовой одежды, вскроем мусорные баки и опросим соседей, выясним, какое именно платье исчезло... Найдем на нем пятна крови... Потом вам будет гораздо труднее защищаться в суде, вы понимаете?
     – Эмма, – предостерегающе начал Шмуэль, но не успел закончить фразу.
     – Я была в этом платье, старший инспектор, – сказала женщина.
     – Я так и думал, – вздохнул Беркович облегченно. – Вы умная женщина, и это не комплимент. Сейчас мы поедем в управление полиции, и женщина-полицейская...
     Почему-то именно при этих словах нервное напряжение, в котором с прошлого вечера находилась Эмма Бараш, достигло предела, и женщина, встав с диванчика, покачнулась и начала медленно оседать на пол. Она еще сама не понимала, что с ней происходит и смотрела на Берковича удивленным, но уже уходившим в себя взглядом.
     Они подхватили ее одновременно – Беркович и Гаммер.
     – Как это по-мужски, – сказал старший инспектор. – Вы ведь всю жизнь предоставляли другим делать грязную работу, а сами пользовались результатами.
     – Без оскорблений, пожалуйста, – огрызнулся Гаммер.
     – Разве я вас оскорбляю? – удивился Беркович. – Я всего лишь констатирую факт...
    
     Следующая глава