I
    
     В четверть двенадцатого вечера 6 ноября 1879 года, торопливо сворачивая у старинно-го водохранилища на Пятую авеню с одной из пересекающих ее улиц, я врезался в кого-то, кто двигался мне навстречу.
     На углу было очень темно, так что я не мог разглядеть, с кем имел честь столкнуться. Тем не менее, мой привыкший быстро реагировать ум успел, прежде чем я опомнился от неожиданности, отметить несколько вполне определенных фактов, касающихся того встречного.
     Вот некоторые из них.
     Он весит больше меня и крепче держится на ногах, но в росте уступает мне ровно три с половиной дюйма. Носит шелковую шляпу, накидку или плащ из плотной шерстяной тка-ни и резиновые боты или галоши. Лет ему примерно тридцать пять, родился в Америке, образование получил в одном из университетов Германии, в Гейдельберге или Фрейбурге, отличается вспыльчивостью, но обычно в обращении с другими людьми сдержан и веж-лив. С обществом ладит не всегда, ему есть что скрывать то ли в прежней жизни, то ли в нынешних делах.
     Откуда я все это узнал, хотя не видел незнакомца и только одно коротенькое словечко вылетело у него из уст? Ну что ж, объясню. Он тяжелее и устойчивее меня, потому что не он, а я отлетел в сторону. Он ниже на три с половиной дюйма, потому что твердое и ост-рое поле его шляпы больно воткнулось прямо в кончик моего носа. Невольно подняв руку, я зацепил край его накидки. Обувь у него резиновая, потому что я не слышал его шагов. Что касается возраста, то чуткому уху так же просто определить его по голосу, как зорко-му глазу по чертам лица. В первый момент, раздраженный моей неуклюжестью, он вскрикнул «Бык!», что в подобном случае мог сказать только немец. В то же время произ-ношение гласного звука подсказало мне, что говорящий именно американец из Германии, а не немец из Америки, и что образование он получил к югу от реки Майн. Наконец, даже свой гнев он выразил как джентльмен и человек с образованием. То, что джентльмен ни-куда не спешил, но по каким-то причинам желал остаться неузнанным, стало понятно по его дальнейшему поведению. Молча выслушав мои вежливые извинения, он наклонился, чтобы поднять уроненный мною зонтик, и тут же двинулся прочь так же бесшумно, как и прежде.
     Я решил, если удастся, проверить свои выводы. Поэтому я повернул обратно на попе-речную улицу и последовал за незнакомцем к горящему поодаль фонарю. Я отставал от него всего секунд на пять. Других улиц и проходов поблизости не было. Ни одна дверь ни в одном доме не открылась и не закрылась. И все-таки, когда я вышел на освещенное ме-сто, никого впереди меня не оказалось. Я не заметил ни человека, ни даже его тени.
     Я изо всех сил поспешил к следующему фонарю и там остановился и прислушался. Во-круг определенно не было ни души. Желтоватый свет освещал совсем небольшую часть улицы. Фонарь стоял перед зданием из коричневого песчаника, чьи ступени и подъезд бы-ли прекрасно видны. Я отчетливо различал даже позолоченные фигуры над входом. Этот дом был мне прекрасно знаком. Стоя в недоумении под фонарем, я вдруг уловил легкий шорох на ступенях и щелканье повернутого в замке ключа. Дверь подъезда медленно от-ворилась, затем захлопнулась со стуком, эхо которого прокатилось по улице. Потом я ус-лышал, как открылась и закрылась внутренняя дверь. Из дома никто не выходил. И, если верить глазам, в освещенный подъезд, находившийся от меня едва ли в десяти футах, ни-кто не заходил.
    
     Понимая, что материала для применения индуктивного метода маловато, я долго стоял, пытаясь прикинуть хотя бы приблизительную подоплеку странного происшествия. Смут-ное ощущение необъяснимого было таким пугающим, что я с облегчением услышал гром-кие шаги на противоположной стороне улицы и, обернувшись, увидел полицейского, ко-торый наблюдал за мной, поигрывая дубинкой.
    
     II
    
     Как я уже сказал, шоколадно-коричневый дом, чья парадная дверь открылась и закры-лась без малейшего вмешательства человека, был мне хорошо известен. Я ушел отсюда буквально минут десять назад, проведя вечер с моим другом Блиссом и его дочерью Пан-дорой. Дом был из тех, где на каждом этаже располагается одна-единственная квартира. На втором этаже после возвращения из-за границы, то есть уже год назад, поселился Блисс. Я уважал Блисса за его золотое сердце, но полное отсутствие у него логики и склонности к науке вызывало у меня глубокое сожаление. Я обожал Пандору.
     Должен признаться, что мое восхищение Пандорой было безответным, более того – со-вершенно безнадежным. В нашем тесном кругу существовал негласный уговор: с уваже-нием относиться к особому положению этой молодой леди, у которой флирт был связан с трагическими событиями. Мы ухаживали за Пандорой деликатно, без страстной навязчи-вости, только для того, чтобы дать ей возможность слегка пококетничать без риска пора-нить свое давно уснувшее сердце. Со своей стороны, Пандора вела себя безупречно. Флиртуя, она не испускала откровенно тоскливых вздохов и держала ситуацию под кон-тролем, так что всегда могла вовремя остановиться, если ее захватывали такие дорогие и такие печальные воспоминания.
     Сначала мы пытались убедить Пандору, что ей, с ее красотой и молодостью, пора от-ложить прошлое в сторону, как прочитанную книгу, и всячески старались вернуть ее к се-годняшнему дню. Но после того как однажды она твердо заявила, что для нее это невоз-можно, мы такие попытки посчитали неприличными.
     Конкретные подробности трагедии, случившейся с мисс Пандорой в Европе, нам неиз-вестны. Мы только догадываемся, что за границей она влюбилась, но обращалась со сво-им возлюбленным легкомысленно. А потом он исчез, она ничего не знала о его участи и горько раскаивалась в своем капризном поведении. Блисс сообщил мне некоторые разроз-ненные факты, но их было недостаточно, чтобы восстановить произошедшее во всей его полноте. Считать, что возлюбленный Пандоры совершил самоубийство, не было основа-ний. Звали его Флэк. Он занимался научными исследованиями. Блисс считал его глупцом. Он считал, что и Пандора поступает глупо, постоянно печалясь о нем. Впрочем, по мне-нию Блисса, все ученые в той или иной степени глупы.
    
     III
    
     В этом году в День благодарения я обедал у Блиссов. Вечером я попробовал удивить компанию рассказом о таинственном событии той ночи, когда я столкнулся с незнаком-цем. Однако ожидаемой сенсации не получилось. Двое или трое саркастически перегля-нулись. Пандора, которая на этот раз была необычно грустной, выслушала меня с кажу-щимся безразличием. Ее отец, отличавшийся банальной неспособностью воспринимать все, что выходило за рамки обыденной жизни, откровенно расхохотался и даже зашел так далеко, что поставил под сомнение мою правдивость как свидетеля феномена.
     Слегка уязвленный, да и сам усомнившись в произошедшем чуде, я извинился и ушел пораньше. Пандора проводила меня к выходу.
     – Ваш рассказ меня заинтриговал, – сказала она. – Я тоже могла бы отметить кое-какие происшествия в нашем доме и около него, которые вас удивили бы. Кое о чем я догады-ваюсь. Печальное прошлое проливает свет на сегодняшний день… Но давайте не будем торопиться. Ради меня доведите расследование до конца.
     Молодая женщина со вздохом пожелала мне спокойной ночи. Мне показалось, что я расслышал еще один вздох, более сильный, чем у Пандоры, и слишком отчетливый, чтобы принять его всего лишь за отголосок. Я начал спускаться по лестнице, но не успел отсчи-тать и дюжины ступенек, как почувствовал, что сзади мне на плечо легла тяжелая муж-ская рука. Сначала я решил, что это Блисс догнал меня, чтобы извиниться за невольную грубость. Я обернулся, чтобы ответить взаимностью на его дружеское обращение. И нико-го не увидел.
     Та же рука теперь коснулась моей руки. Несмотря на всю свою веру в науку, я вздрог-нул. Рука потянула меня за рукав пальто, как бы приглашая подняться наверх. Я сделал пару шагов кверху, и мой рукав оказался свободным. Я приостановился, но молчаливое приглашение повторилось с настойчивостью, не оставлявшей никаких сомнений в конеч-ной цели.
     Мы стали подниматься по лестнице вместе, кто-то меня вел, я подчинялся. Ситуация была совершенно невообразимая! Все вокруг заливал яркий свет. Мои глаза непоколеби-мо свидетельствовали, что на лестнице нет никого, кроме меня. Я зажмурился. Что это было? Обман зрения? Если так, то иллюзия была непревзойденной. Я слышал впереди не только скрип лестницы под чьими-то легкими, но отчетливо различимыми шагами, я улавливал даже ритмичное дыхание моего проводника и спутника. Протянув руку, я на-щупал его одежду – плотную шерстяную накидку с шелковой подкладкой.
     Я торопливо открыл глаза. Они подтвердили, что я совершенно один.
     Передо мною встала проблема: как разобраться со своими органами чувств? То ли зре-ние меня обманывает, тогда как слух и осязание дают верную информацию, то ли, наобо-рот, уши и пальцы лгут, а глаза говорят правду? Кто в состоянии рассудить, на чьей сто-роне правота? Рассудок? Интеллект склонялся к тому, чтобы признать присутствие ра-зумного существа, хотя те органы чувств, на которые следовало бы полностью полагаться, это отрицали.
     Мы поднялись на верхний этаж здания. Дверь с лестничной площадки открылась пере-до мною как бы сама собой. Портьера у входа в квартиру без чьей-либо видимой помощи сдвинулась в сторону и оставалась в таком положении столько времени, сколько потребо-валось мне, чтобы войти. Вся обстановка внутри говорила о хорошем вкусе и ученых за-нятиях жильца. В камине горели дрова. Стены были заставлены книжными полками и увешаны картинами. Кресла были вместительны и гостеприимны. В помещении не заме-чалось ничего потустороннего, ничего колдовского, все было приспособлено для обитания существа из плоти и крови.
     К тому моменту мой ум освободился от долго таившихся там подозрений о присутст-вии в этом доме сверхъестественного. Скорее всего, в этом феномене не было ничего не-объяснимого. Для его разгадки мне недоставало только ключа.
     Поведение моего незримого хозяина свидетельствовало о его дружеском отношении. Поэтому я сумел совершенно спокойно наблюдать за демонстрацией независимого дви-жения некоторых неодушевленных предметов.
     Прежде всего, большое мягкое турецкое кресло выкатилось из угла и подъехало к оча-гу. Потом кресло с квадратной спинкой в стиле королевы Анны неторопливо выдвинулось из другого угла и встало напротив первого. Небольшой столик на трех ножках приподнял-ся на несколько дюймов над полом и занял место между креслами. На него аккуратно улегся толстый том ин-октаво, который выполз со своего места на полке и плавно про-плыл по воздуху на высоте трех или четырех футов. Наконец, изящно расписанная фар-форовая трубка соскочила с крючка на стене и присоседилась к книге. Коробка с табаком спрыгнула с камина. Отрылась дверь кабинета, и здесь же, на столике, после короткого путешествия одновременно очутились графин с вином и бокалы. Похоже, все в комнате дышало гостеприимством.
     Я сел в мягкое кресло, наполнил бокал вином, взял трубку и исследовал тяжелый том. Это был «Handbuch der Gewebelehre» Буссиуса из Вены. Когда я положил книгу обратно на стол, она самостоятельно открылась на четыреста сорок третьей странице.
     – Вы не слишком нервничаете? – требовательно спросил голос с расстояния в три-четыре фута от меня.
    
     IV
    
     Голос показался мне знакомым. Похоже, именно он поздним вечером 6 ноября обозвал меня на улице «быком».
     – Нет, – ответил я, – не нервничаю. Я человек науки и привык считать, что все феноме-ны объяснимы с помощью законов природы. Разумеется, если мы способны эти законы открыть. Мне не страшно.
     – Тем лучше. Вы человек науки, я тоже, – послышался тяжелый вздох. – И потом, вы человек с крепкими нервами и друг Пандоры.
     – Простите, – прервал я его. – Раз уж вы упомянули имя леди, хотелось бы знать, с кем или с чем я разговариваю.
     – Именно это я и собираюсь вам сообщить, – ответил голос. – После чего попрошу вас оказать мне большую услугу. Меня зовут… или звали Стивен Флэк. Я… был граждани-ном Соединенных Штатов. Кто я сейчас – огромная загадка для меня, как, видимо, и для вас. Но я… был порядочным человеком и джентльменом, а потому предлагаю вам свою руку.
     Никакой руки я не увидел. Но протянул свою и почувствовал пожатие теплых, живых пальцев. После того как молчаливый договор о дружбе был заключен, голос добавил:
     – А теперь будьте так любезны прочесть текст, на котором открыта лежащая на столе книга.
     Вот приблизительный перевод того, что было написано там по-немецки:
     «Поскольку цвет органических тканей, образующих плоть, зависит от присутствия оп-ределенных непосредственных компонентов третьего класса, в состав которых обязатель-но в качестве элемента входит железо, следовательно, цветовой тон может варьироваться в соответствии с вполне определенными химико-физиологическими изменениями. Посту-пление с кровяными шариками гематина придает всем тканям красноватый оттенок. Ко-личество меланина, окрашивающего сосудистую и радужную оболочки глаза, а также во-лосы, может быть увеличено или сокращено в соответствии с законами, которые недавно сформулировал Шардт из Базеля. При повышенном содержании меланина в эпидерме мы получаем негра, при его отсутствии – альбиноса. Гематин и меланин вместе с зеленовато-желтым биливердином и красновато-желтым уробилином окрашивают органические тка-ни, которые при отсутствии этих пигментов являются почти или полностью прозрачными. К сожалению, я не в состоянии описать результаты некоторых в высшей степени интерес-ных гистологических экспериментов, проведенных неутомимым исследователем Фрёли-кером, которому удалось с помощью химических средств добиться поэтапного обесцвечи-вания человеческого тела».
     Когда я закончил чтение, мой невидимый собеседник продолжал:
     – Пять лет я был студентом и ассистентом у Фрёликера во Фрейбурге. Буссиус сильно недооценил важность наших экспериментов. Мы получили такие поразительные результа-ты, что в интересах общества их нельзя было обнародовать, даже в научных кругах. Фрё-ликер умер год назад в августе.
     Я верил в гений этого великого мыслителя и замечательного человека. Если бы за мою беззаветную преданность он вознаградил меня полной откровенностью, я бы не стал та-ким жалким и несчастным, как сейчас. Но его естественная сдержанность и обычная для ученых ревность, с какой они оберегают свои неподтвержденные результаты, не позволи-ли мне узнать те формулы, на основе которых мы готовили эксперименты. Как его ученик, я, конечно, знал лабораторные данные о его работе, но главным секретом обладал только сам учитель. Из-за этого на меня и свалилось несчастие, куда более ужасающее, чем на кого бы то ни было после проклятия Каина.
     Первоначально мы старались изменить состав и количество пигментных веществ в ор-ганизме. К примеру, увеличивая пропорцию меланина, поступающего с пищей в кровь, мы превращали светлокожего человека в смуглого, а смуглого в чернокожего, как афри-канец. Обновляя и варьируя наши комбинации, мы могли придать коже практически лю-бой оттенок. Обычно эксперименты проводились на мне. За это время я побывал бронзо-вым, фиолетовым, малиновым и ярко-желтым. Только за одну победную неделю я испы-тал на своей персоне все цвета радуги. Кстати, у меня даже осталось одно свидетельство, характеризующее нашу работу в этот период.
     Голос умолк, чуть погодя зазвенел колокольчик, стоявший на каминной полке. Тут же в комнату, волоча ноги, вошел старик в наглухо закрывающей голову шапочке.
     – Каспар, – произнес голос по-немецки, – покажи джентльмену волосы.
     Старый слуга, видимо, привык слышать приказания из пустоты и, нисколько не уди-вившись, поклонился и снял шапочку. Его жиденькие волосики блистали изумрудной зе-ленью. Естественно, это меня изумило.
     – Джентльмен находит твои волосы очень красивыми, – снова по-немецки проговорил голос. – Это все, Каспар.
     Снова натянув шапочку, слуга удалился с выражением удовлетворенного честолюбия.
     – Старый Каспар был слугой у Фрёликера, а теперь перешел ко мне. На нем мы прове-ли один из наших первых опытов. Этому почтенному человеку так понравился результат, что он не позволил вернуть своим волосам натуральный рыжий цвет. Преданная душа, он является моим единственным посредником и представителем в отношениях с видимым миром.
     – Ну а теперь, – продолжал Флэк, – расскажу о моей беде. Великий гистолог, которому я имел честь ассистировать, обратил затем свое внимание на другую, еще более интерес-ную область исследований. До этого он старался усилить или изменить пигментацию тка-ней. Теперь же он начал серию экспериментов для изучения возможности полного удале-ния пигментов из организма путем абсорбирования, экссудации, а также применения хло-ридов и других химических реактивов, воздействующих на органическую материю.
     Эксперименты прошли более чем успешно! Они снова проводились на мне, занимался этим сам Фрёликер, раскрывая мне только то, что было необходимо. Я неделями сидел в его личной лаборатории, никому не показываясь и никого не видя, кроме профессора и верного Каспара. Герр Фрёликер продвигался очень осмотрительно, шаг за шагом, де-тально рассматривая воздействие каждого последующего опыта. До того времени он не провел ни единого эксперимента, который не мог бы прекратить без огласки. Он всегда оставлял себе пути для отступления. Именно поэтому в его руках я чувствовал себя в пол-ной безопасности и беспрекословно выполнял все его требования.
     Под воздействием отбеливающих и очистительных препаратов, которые использовал профессор, я сперва побледнел, потом побелел и, наконец, стал бесцветным альбиносом, но никаких болезненных ощущений не испытывал. Мои волосы и борода теперь походили на стекловолокно, а кожа на мрамор. Профессор остался доволен полученными результа-тами и, вернув мне обычный вид, на время приостановил опыты.
     В следующей серии экспериментов он подвергал ткани моего тела более сильному воз-действию химических реактивов. Я становился уже не столько обесцвеченным, сколько почти прозрачным, как фарфоровая статуэтка. Потом он снова сделал перерыв, вернув мне прежний облик и разрешив выйти наружу.
     Через два месяца моя прозрачность усилилась. Вы видели плавающую в море медузу? Она почти незаметна для глаза. Так вот, я стал в воздушной среде таким же, как медуза в воде. Почти совершенно прозрачным. Принося мне в комнату еду, Каспар уже с трудом меня обнаруживал. Пока я находился в своеобразном заточении, именно Каспар выполнял все мои пожелания.
     – А ваша одежда? – прервав рассказ Флэка, уточнил я. – Она же должна была резко контрастировать с вашим еле заметным телом.
     – Да нет, – ответил Флэк. – Даже привыкшему к моему виду профессору зрелище раз-гуливающей по лаборатории одежды слишком действовало на нервы. Чтобы сохранить свое достоинство, ему пришлось применить свое изобретение и к мертвой органической материи, такой как шерсть моей верхней одежды, хлопок моей рубашки и кожа моей обу-ви. Так что я получил экипировку, которая служит мне и по сей день.
     Именно на этом этапе, став почти прозрачным, но еще не совсем невидимым, я и по-знакомился с Пандорой Блисс.
     В июле прошлого года, в перерыве между экспериментами, когда профессор вернул мне обычный вид, я отправился в Шварцвальд, чтобы восстановить силы и здоровье. Впервые я встретил Пандору в небольшой деревушке Сент-Блазиен и был ею совершенно очарован. Они с отцом приехали с Рейнского водопада и направлялись дальше на север. Я отправился следом за ними.
     В гостинце «Штерн» я влюбился в Пандору, на вершине горы Фельдберг уже души в ней не чаял, в Гёлленпассе готов был отдать жизнь за одно только ласковое слово из ее уст. В Горнисгринде я умолял ее разрешить мне броситься с вершины горы в мрачные воды Муммельзее, чтобы доказать свою преданность.
     Вы знаете Пандору, поэтому мне незачем оправдываться за такое стремительное нарас-тание безрассудной страсти. Она флиртовала со мной, смеялась вместе со мной, смеялась надо мной, ездила со мной, гуляла со мной по глухим тропкам в зеленых зарослях, караб-калась со мной на скалы, такие крутые, что совместный подъем превращался в одно дол-гое и сладкое объятие. Она разговаривала со мной о науке и чувствах, выслушивала мои горячие речи, полные надежды, одергивала меня, остужала и сводила с ума. Словом, де-лала все, что хотела, пока ее прозаичный папаша попивал в гостинице свой кофе, про-сматривая финансовые колонки свежих нью-йоркских газет. Но любила ли она меня, не знаю до сих пор.
     Когда Пандора рассказала отцу, чем я занимаюсь и какие у меня перспективы, он тут же оборвал нашу короткую идиллию. По-моему, он посчитал меня то ли профессиональ-ным мошенником, то ли лекарем-шарлатаном. Напрасно я уверял его, что стану извест-ным и, скорее всего, богатым. «Когда станете известным и богатым, – с ухмылочкой зая-вил он, – милости прошу в мой офис на Брод-стрит». И увез Пандору в Париж. Ну а я вер-нулся во Фрейбург.
     Через несколько недель, в солнечный августовский полдень, я стоял в лаборатории Фрёликера, и четыре человека, находившихся на расстоянии вытянутой руки, меня не за-мечали. Каспар позади меня мыл лабораторные сосуды. Фрёликер с гордым видом широ-ко улыбался и поглядывал туда, где я должен был располагаться. Двое коллег-профессоров, приглашенные под пустячным предлогом, обсуждали какую-то тривиаль-ную проблему, едва не задевая меня локтями. Наверно, они могли бы услышать даже бие-ние моего сердца. Перед уходом один из профессоров спросил: «Кстати, герр профессор, ваш ассистент, герр Флэк, уже вернулся из отпуска?» Испытание прошло успешно.
     Когда они ушли, профессор Фрёликер, как и вы сегодня, пожал мою невидимую руку. Он был в полном восторге. «Мой дорогой мальчик, – сказал он. – Завтра наш эксперимент завершается. Вы должны появиться… точнее – не появиться перед общим собранием фа-культета. Я уже послал телеграфом приглашения в Гейдельберг, Бонн и Берлин. Приедут Шроттер, Хэкель, Штайнметц, Лавалло. Мы с триумфом продемонстрируем свое откры-тие самым выдающимся физикам нашего столетия. Потом я открою все секреты, которые пока что скрывал даже от вас, моего сотрудника и верного друга. Вы должны разделить славу со мной. Я что-то слышал о лесной птичке, упорхнувшей от вас. Мой мальчик, при-няв свой обычный вид, вы отправитесь в Париж и предстанете перед нею в ореоле славы и научного признания».
     На следующее утро, девятнадцатого августа, когда я еще не встал со своей раскладуш-ки, в лабораторию вбежал запыхавшийся Каспар. «Герр Флэк! Герр Флэк! – крикнул он. – Герр доктор профессор умер от апоплексического удара…»
    
    
    
     V
    
     Рассказ подошел к концу. Я надолго задумался. Что я могу предпринять? Что мне ска-зать этому несчастному? В каких словах выразить свои соболезнования?
     Невидимый Флэк горько всхлипывал.
     Он первым прервал молчание.
     – Это невыносимо, невыносимо, невыносимо! Я не преступник перед людьми, я не грешник перед Богом, но осужден на страдания в тысячу раз страшнее адских мук. Я рож-ден, чтобы ходить по земле, как обычный человек, живя, любя, постигая окружающий мир, но от того, за что мы ценим жизнь, меня отделяет барьер, который невозможно пре-одолеть никогда. Даже привидение можно увидеть. Я фактически живой труп, меня не существует. Ни один друг не может взглянуть мне в глаза. Если я попытаюсь прижать к груди любимую женщину, ответом мне будет лишь невыразимый ужас. Я вижу ее почти каждый день. Проходя мимо нее по лестнице, я прикасаюсь к ее платью. Любила ли она меня? Любит ли она меня? Если я узнаю это, не станут ли мои муки еще страшнее? И все-таки я хочу знать правду. Именно поэтому я и пригласил вас сюда.
     И тут я совершил величайшую ошибку в своей жизни.
     – Хочу вас обрадовать, – сказал я. – Пандора всегда вас любила.
     Столик внезапно опрокинулся, и я понял, что Флэк в страстном порыве вскочил на но-ги. Обеими руками он судорожно схватил меня за плечи.
     – Да, – подтвердил я, – Пандора верна вашей памяти. Не стоит отчаиваться. Секрет изобретения Фрёликера умер вместе с ним. Но разве так уж невозможно при вашем со-действии вновь открыть его с помощью экспериментов и логических умозаключений ab initio? Не теряйте мужества и надежды. Она любит вас. Через пять минут вы услышите это из ее собственных уст.
     Такого душераздирающего вопля не боли, а радости я еще никогда не слышал.
     Я поспешил на лестницу и пригласил мисс Блисс на площадку. В нескольких словах я объяснил ей ситуацию. К моему удивлению, она не упала в обморок и не впала в истери-ку.
     – Ну, конечно, я пойду с вами, – сказала она с улыбкой, значения которой я тогда не понял.
     Вместе со мной она зашла в квартиру Флэка и с той же застывшей улыбкой вниматель-но огляделась кругом. Даже явившись на званый вечер, она выказала бы больше волнения. Она не удивилась и не испугалась, когда невидимые руки схватили, а невидимые губы по-крыли ее руку поцелуями. С полным хладнокровием она выслушала поток нежностей и любовных признаний, которые излил на нее мой несчастный друг.
     Ошеломленный и растерянный, я молча наблюдал за этой сценой.
     Наконец мисс Блисс убрала свою руку.
     – Мистер Флэк, – произнесла она с легким смешком, – вы действительно чрезвычайно экспансивны. Это вы в Европе привыкли так вести себя?
     – Пандора! – услышал я его восклицание. – Я ничего не понимаю…
     – Возможно, вы рассматриваете это как одно из преимуществ невидимости, – все так же спокойно продолжала она. – Позвольте поздравить вас с успехом вашего эксперимен-та. Этот ваш профессор – как там его звали? – должно быть, был очень умен. Вы можете стать очень богатым, выступая перед публикой.
     Неужели это была та же самая женщина, которая долгие месяцы демонстрировала не-избывную печаль из-за потери этого человека? Я терялся в догадках. Кому под силу разо-браться в мотивах поведения кокетки? Какая наука в состоянии объяснить ее подсозна-тельные прихоти и капризы?
     – Пандора! – снова воскликнул он в полной растерянности. – Что это значит? Почему вы так обращаетесь со мной? Это все, что вы хотите мне сказать?
     – Полагаю, что все, – холодно ответила она и направилась к выходу. – Вы джентльмен, так что у меня нет необходимости просить вас больше не докучать мне.
     – У вас не сердце, а камень, – прошептал я, когда она проходила мимо меня. – Вы не достойны этого человека.
     На отчаянный крик Флэка в комнату вбежал Каспар. Опыт долгой и верной службы помог ему определить, где находится его хозяин. Я увидел, как он хватает воздух и, на-прягая все свои силы, старается удержать невидимого человека. Однако его тут же ярост-но отбросили в сторону. Он едва удержался на ногах, побледнел и замер на месте, вытя-нув шею и внимательно прислушиваясь. Потом вдруг бросился к выходу и помчался вниз по лестнице. Я последовал за ним.
     Дверь на улицу была распахнута. На тротуаре Каспар остановился в нерешительности. Наконец он бросился на запад с такой скоростью, что мне пришлось напрячь все свои си-лы, чтобы не отстать от него.
     Приближалась полночь. Мы пересекали улицу за улицей. Наконец Каспар удовлетво-ренно пробормотал что-то неразборчивое. Я увидел, как невдалеке от нас стоящий на углу мужчина неожиданно рухнул на землю. Мы прибавили ходу. Я уже различал впереди то-ропливые шаги. Я схватил Каспара за руку. Он только кивнул.
     Я тяжело дышал, жадно хватая воздух. Мы шагали теперь не по мостовой, а по палубе какой-то баржи среди разбросанных в беспорядке досок и бревен. Впереди ни огонька, только черная пустота. Внезапно Каспар метнулся вперед, пытаясь схватить беглеца, но промахнулся и с испуганным криком упал навзничь.
     А я стоял и смотрел под ноги, на темную воду текущей внизу реки, и в ушах у меня все звучал и звучал долетевший оттуда короткий негромкий всплеск.
    
     Примечания:
     Handbuch der Gewebelehre – справочник по гистологии (нем.).
     ab initio – с самого начала (лат.).