1.
     Все было в точности как у Пушкина. Осенняя погода стояла долго на дворе. «Зимы ждала, ждала природа, снег выпал только в январе». Правда, не «на третье в ночь», как у классика, а пятого числа. Причем - с утра. Огромные, будто вырезанные из бумаги, снежинки вдруг повалили с неба. Так что к вечеру весь город стал белым и чистым. И горожане, огорчившиеся было, что Новый год пришлось встречать в слякоть, радостно принялись вытаптывать тропинки и дорожки. Даже автомобилисты, которым сразу прибавилось хлопот, ворчали только для виду. Все были рады первому снегу. На следующее утро уже ярко светило солнце, но в воздухе было морозно - видимо, какой-то антициклон все еще крепился, не желая давать в обиду первый снег, и оттепель не наступила. Через два дня опять пошел снег, всем стало ясно, что наконец-то наступила настоящая зима.
     В немалой степени еще и поэтому у следователя Макса Черняховского во вторник утром, когда его попросил зайти к себе районный прокурор, было прекрасное настроение. Он вообще любит всевозможные природные осадки, не исключая и града.
     Вызвав его к себе, прокурор попытался это настроение несколько омрачить, дав очень хлопотное задание. Причем сразу предупредил: вопрос деликатный, проведешь расследование как бы неофициально. Ничего регистрировать пока не надо, возбуждать уголовное дело тоже не следует.
     - Ты сейчас сравнительно свободен, - сказал прокурор, - посвяти этому пару дней. Потом сам решишь, стоит ли возбуждать дело.
     Оно конечно: для прокурора следователь сравнительно свободен, если у него в производстве «всего» 6 дел. Подумаешь - хищения на галантерейной фабрике, сигнал о взяточничестве начальника жилищно-эксплуатационной конторы, медсестра, которая сделала ребенку укол непродизенфицированным шприцем и прочая «мелочь». Впрочем, по тону шефа Макс понял, что тот и сам считает задание не очень важным. В чем его суть - прокурор очертил кратко. Вчера к нему домой в гости неожиданно пришел старый знакомый, чуть не одноклассник, школьный, в общем, товарищ. Фамилия его Исламов. Сейчас он - директор исследовательского института. Настолько засекреченного, что даже номер его вслух произносить не положено. Хотя и расположен он в десяти шагах от памятника старины - комплекса Регистан, который каждый год посещают десятки тысяч иностранцев. И гуляют эти иностранцы под самыми окнами института, фотографируя его во всевозможных ракурсах. Впрочем, может быть, это - особая форма секретности? Кому в голову придет искать там государственные тайны. У входа в институт висит черная вывеска, на которой для отвода глаз золотыми буквами начертано: «НИИ нетрадиционных энергоносителей». Проходил Макс мимо этого заведения, читал вывеску.
     И вот что-то в этом институте потеряли - не то секрет, не то секретного работника. И Макс должен «деликатно» им помочь.
     Получив задание, он, не откладывая дела в долгий ящик, позвонил в институт, представился директору, с которым его соединила тамошняя секретарша. Договорился о встрече.
     - Сегодня к концу рабочего дня вас устроит? - у директора приятный вежливый баритон.
     - Да, устроит, - согласился Макс. И вернулся к своим текущим делам.
     Увлекся - вычитывал документы, знакомился с результатами экспертиз, провел допрос двоих свидетелей. И около пяти вечера вдруг спохватился: не спросил у обладателя приятного баритона, когда они там заканчивают работу, в пять или шесть? Если в пять - то к концу работы он уже не успеет. Звонить туда еще раз он не стал, запер все папки в сейф, сел в свой потрепанный, видавший виды «москвичок» и поехал в Старый город.
     Опасения Макса оказались не напрасными: в десять минут шестого работников в институте уже не было. Но директор его ждал. Обладатель приятного баритона оказался и на внешность весьма симпатичным и импозантным. Лет пятидесяти, высокий, с густой седеющей шевелюрой, в сером дорогом костюме, тщательно выбритый.
     Он встал навстречу следователю, представился, улыбнулся, указал на стул.
     - Секретарь уже ушла, попробуем сами организовать чай…
     Ненадолго вышел в приемную, вернулся с подносом, на котором стояли чашки, ваза с шоколадными конфетами "Каракум", коробочка с заваркой и чайничек, из которого торчал электрокипятильник. Воткнув вилку в розетку, директор сел напротив следователя.
     - Я попросил (он назвал прокурора по имени), прислать человека умного, который сумеет разобраться в возникшей проблеме… Собственно, я должен поставить в известность соответствующие органы. Вы, наверное, уже знаете - институт у нас особый. Но не хотелось бы беспокоить их зазря. Может, дело вполне житейское. Ну, если оправдаются наши худшие предположения… Тогда, разумеется, я с ними немедленно свяжусь.
     К существу дела импозантный директор пришел не скоро. Закипела, разбрызгивая горячие капли, вода в чайнике. Хозяин кабинета не спеша заварил чай, разлил по чашкам, придвинул одну к следователю, отхлебнул из другой, дегустируя ароматный напиток. И только после этого приступил к сути дела.
     В институте несколько дней назад пропал сотрудник. Фамилия его Колпаков. Никому ничего не сказал. Он москвич, учился в родном городе в аспирантуре, приехал сюда делать дипломную работу - институт этот единственный во всей стране, где можно выполнить работу по избранной им теме. Успешно защитил диссертацию, а потом вернулся сюда работать. В прошлом году женился на институтской лаборантке. Директор выбил для них квартиру в исполкоме. Пожил Колпаков несколько месяцев с молодой женой, а потом неожиданно для всех ушел от нее. Директор поручил своему заму подыскать для Колпакова другое жилье - и молодого ученого временно устроили в общежитие завода холодильников. Своего общежития у института нет, а с тамошним хозяйственником здешний зам учился в одном институте. Договорились, в общем.
     Новым жильем Колпаков, вроде, был доволен, ни с какой жалобой не обращался, и вдруг исчез. С пятницы, 5 января - а сегодня вторник, 9-е число - никто его не видел. В общежитии не появлялся, у жены - тоже.
     - А в Москву звонили? Родственники что говорят? - спросил следователь.
     - Нет у него никаких родственников. Ни в Москве, ни в других городах. Детдомовский он.
     Макс почесал в затылке. Конечно, ничего сложного в этом деле нет… Просто придется повозиться. Установить все связи пропавшего, походить, порасспрашивать. Как показывает опыт, такие пропавшие обычно через неделю-другую объявляются сами. И не разумнее ли просто немного подождать? Пропал в пятницу, сегодня только вторник. Директор будто прочел его мысли:
     - Я уже говорил вам… Мы институт особенный. Я не могу сидеть и ждать, когда он сам найдется. Я уже на второй день должен был сообщить о его исчезновении соответствующему куратору «оттуда». Но я в эту версию не верю. Не такой Колпаков человек.
     - В какую версию? - не понял своего собеседника Макс.
     - В ту, которую в этих самых органах выдвинут первым делом. Убежал за границу или что там еще… Нет, Колпаков на такое не способен.
     Ситуация следователю, в общих чертах, понятна. Понятно также, что никого в помощь привлекать нельзя, всю нудную работу предстоит проделать одному, в силу все той же секретности этого заведения. Жаль, конечно, что он пришел сюда в конце рабочего дня. Уже сегодня можно было поговорить с сотрудниками. И даже с женой пропавшего встретиться, поскольку она работает здесь. Разговор с ними может на многое пролить свет, подскажет, где искать. Сейчас же остается только попрощаться с обходительным директором.
     - Вас подвезти? - спросил хозяин.
     - Спасибо, я на своей машине.
    
     2
    
     Назавтра Макс опять приехал в институт. В проходной для него лежал заготовленный пропуск. В графе «Действителен по...» чья-то рука аккуратно вывела: «15 января». Значит, директор считает, что он, следователь, с этой головоломкой справится за неделю. Одно Максу ясно: после 15 января его голову занимать это дело больше не будет.
     Для начала он решил обойти все здание института. Располагается он в старинном, восточной архитектуры, здании, построенном в 19 веке. Когда-то, до революции, в нем располагалось мусульманское высшее учебное заведение-медресе. Рядом со своими собратьями, расположенными по соседству и насчитывающими по 500-700 лет, большой ценности и интереса для туристов этот комплекс не представлял. Тем не менее следователю на глаза попалось несколько табличек, предупреждающих, что здание является архитектурным памятником и охраняется государством. Это была обычная для таких сооружений прошлого века постройка: два этажа келий-худжр большим прямоугольником охватывают просторный двор, выложенный старинными плоскими и крупными квадратными кирпичами. В западной стене (там, на западе, расположена Мекка) мечеть под большим голубым куполом. По четырем углам комплекса - минареты, с которых в старину сзывали людей на молитву муэдзины. В бывших худжрах, имеющих сводчатые потолки и окна, забранные деревянными решетками, и расположены все службы института - лаборатории, кабинеты, подсобные помещения. В том числе и кабинет директора.
     На двери одной из худжр Макс прочел, что здесь расположился заведующий третьей лабораторией Борухов В. Д. Макс уже знал, - из вчерашнего разговора с директором, - что старший научный сотрудник Н. Колпаков, которого ему предстоит разыскивать, работает в третьей лаборатории.
     Вениамин Давыдович Борухов, невысокий, полный лысый мужчина лет сорока, с большими, слегка навыкате, черными глазами. Узнав, кто вошел к нему, сразу предупредил:
     - Я вам много пользы не принесу. Да, Николай Колпаков числился в моей лаборатории. Но именно числился, только так. Надо же ему где-то числиться.
     - Он что - числился, но не работал?
     - Почему не работал? Работал. Много работал. Он был совершенно самостоятельным. Но почему мы все - в прошедшем времени? Я не думаю, что с ним что-то произошло. Он работает самостоятельно, все согласовывает непосредственно с директором. Так сам директор поставил. Колпаков - его любимчик. Я подписываю табель на всех своих подчиненных, ему всегда ставлю все рабочие дни и часы. Здесь ли он, уехал куда, заболел. Я ему и сейчас рабочие дни записываю. Так у нас заведено.
     Макс хмыкнул. Факт интересный. Значит, пропавший - не один из сотни работников института, а человек, директором особо выделяемый? Особый сотрудник особого института.
     И хотя «завлаб» - так Борухов себя называл - недвусмысленно заявил, что не желает говорить о Колпакове, следователь его еще потерзал вопросами. Макса нелегко отфутболить, пока не выжмет все, что может, не отстанет. Профессия такая. И выяснилось, что Колпаков - человек по-настоящему одаренный. (Борухов признавал это без малейшей зависти). После защиты диссертации он приехал сюда не потому, что в Москве не смог устроиться. Пусть Макс даже и мысли такой не допускает. Просто - это единственный во всей стране институт, близкий по профилю к его исследованиям.
     - Да и директор наш, Усманыч - мы здесь его все так зовем - заманивал его сюда. Все обещал, что можно. И все выполнил. Усманыч человек слова. Полную свободу в работе. Приличную зарплату - Колпаков больше завлаба получает. Квартиру Усманыч обещал - сделал. Когда уговаривал - пошутил: Приезжайте, мы вам здесь жену хорошую найдем… И жена нашлась. Хорошая, красивая женщина, в этой же лаборатории работает. А вот почему разошлись так быстро - непонятно.
     - Чем Колпаков непосредственно занимался?
     - Это - извините! - Борухов, наконец, нашел серьезный повод прекратить разговор. - Я догадываюсь, что вы из соответствующих органов, но все равно - на такие вопросы отвечать полномочий не имею. Подписывал обязательство о неразглашении. Чтобы отвечать вам, я должен получить прямое указание директора. Не имею права. - Даже обрадовался, что может так срезать надоедливого посетителя.
     Макс не стал объяснять, из каких именно он органов.
     - Мне надо поговорить с его женой.
     Завлаб с готовностью встал. Вышли в коридор, пошли мимо нескольких келий, вошли в одну. Длинный стол, покрытый белым пластиком, на нем - компьютеры, другая аппаратура, за столом на высоких стульях сидят сотрудники в халатах, старательно вглядываются в экраны и шкалы приборов. Борухов подвел Макса к молодой женщине лет 22-25, сидевшей у окна и тоже что-то списывавшей в конторскую книгу с экрана дисплея.
     - Вот наша Танюша, - сказал завлаб.
     Молодая женщина подняла глаза на подошедших, и у Макса дух захватило. Так она была красива! Прекрасные серые глаза, обволакивающий, лишающий воли взгляд, темные тонкие брови вразлет, вырвавшаяся из под белой косынки светлая прядка... И губы, как бы нарисованные художником... Молодая женщина смотрит на незнакомца вопросительно, а Макс никак не может опомниться, не может прийти в себя. Завлаб Борухов, наверное, понял причину замешательства недавно еще такого самоуверенного следователя, сказал, внутренне злорадствуя:
     - Вы можете поговорить в комнате отдыха. - И негромко пояснил Татьяне: - Товарищ насчет Колпакова. Оттуда, - он кивнул куда-то наверх.
     Молодая женщина отставила толстую амбарную тетрадь, легко встала - высокая, стройная. Пошла к двери. Завлаб поспешил проститься со следователем.
     Одна из худжр служила комнатой отдыха. И, скорее всего, комнатой «для приема пищи», как это пишется в отчетах об улучшении социальных условий труда коллектива. В углу стояла электрическая плита, рядом - мойка с кранами горячей и холодной воды. На старом обшарпанном канцелярском столе - горка посуды, раскрытая пачка соли.
     Татьяна облокотилась о край стола, достала из кармана белого халата пачку сигарет, стала вертеть одну в длинных пальцах с ухоженными ногтями, давая понять, что ждет «огонька». А Макс, как назло, в очередной раз бросал курить, спичек в кармане не носил. И теперь горько пожалел об этом. Женщина долго ждать не стала, включила электрическую горелку плиты, когда та нагрелась, наклонилась и прикурила от нее. Макс впервые видит такой способ прикуривания! И чего люди не придумают.
     Он только собрался было начать разговор - как женщина сама спросила:
     - Вы хотели про Колю спросить? Что я знаю?
     Уж лучше бы она помолчала еще немного! От ее голоса - мелодичного, низкого, у Макса мурашки по спине побежали. Понадобилось еще полминуты, прежде чем он сумел собраться с мыслями и выдавить:
     - Да… О вашем муже… Что вы знаете?
     - То же, что и все. - Татьяна пожала плечами. - Мы ведь с ним в последнее время…
     - Да, это я знаю, - поспешил Макс избавить женщину от необходимости говорить на неприятную ей тему. - Когда вы видели его в последний раз? - Макс с трудом подбирает обычные в подобных ситуациях слова. - Вы поддерживали связь? - Спросил и почувствовал, что вышло двусмысленно
     Татьяна усмехнулась. С ответом не спешит… Затем произнесла как бы нехотя:
     - Он был у меня. Вас ведь это интересует? - Скривила губы, помолчала. - Дома был. В прошлый четверг.
     Сейчас среда. Пропал он в пятницу, значит, был перед самым исчезновением. Связь здесь определенно есть.
     - Ничего о своих планах не говорил?
     - Планах… - Татьяна опять усмехнулась. Макс понял, что женщина за этими усмешками прячет огромную неловкость, которую испытывает из-за своего нынешнего весьма двусмысленного положения. - Нет, не говорил. Поскандалил и ушел.
     - Поскандалил? А что случилось? - насторожился следователь.
     - Да наши с ним отношения в последнее время и были одним большим скандалом. Больше ничего, кроме скандалов.
     - Как мне объяснили, он сам ушел от вас. Вы можете мне рассказать, зачем он вернулся? О чем речь шла? Он просил денег, хотел куда-то уехать?
     Татьяна опустила глаза, курит, не отвечает. Довольно долго это тянулось. Макс понял, что женщине не хочется говорить на эту тему, что ей трудно продолжать сейчас разговор. Но как раз это и может пролить хоть какой-то свет на таинственное исчезновение ее бывшего мужа. Однако настаивать не стал.
     - Вам не хочется рассказывать?
     Молодая женщина подняла на него свои прекрасные глаза, и в них была благодарность за то, что следователь понял ее.
     - Давайте условимся так… - Макс не мог мучить эту женщину. - Побеседуем с вами в другой раз. И не так, не мимоходом. Соберитесь с мыслями, подумайте, что мне может пригодиться, что поможет отыскать его. Особо в подробности, если они вам неприятны, вдаваться не обязательно.
     Татьяна, наверное, облегченно вздохнула, когда следователь вышел из кельи. Да и Макс обрадовался возможности ретироваться с честью: ведь разговаривал он с Татьяной не как следователь, облеченный властными полномочиями, а как смущающийся мальчишка. Нет, к такой красоте надо привыкать постепенно.
     Идя к директору Усманычу (теперь и Макс стал мысленно звать его только по отчеству), следователь обдумывал то, что ему уже стало известно. Фактов маловато, но все же можно кое-какие версии выстроить. Во-первых, исчезнуть он мог из-за неприятностей с женой. Позже он обстоятельно поговорит с Татьяной Осипенко, и либо отвергнет эту версию, либо укрепится в ней. Второе - обыкновенный несчастный случай. Но это вряд ли. Директор вчера говорил, что в моргах его сотрудники побывали, в травматологической клинике тоже. Другая версия: Колпаков, знающий какие-то секреты, попал в лапы зарубежных спецслужб, и его, грубо говоря, переправили «за бугор». Если это так, то Максу здесь делать нечего. Не его это забота.
     Еще одна версия: исчезновение Колпакова хоть и связано с работой, но к агентам и спецслужбам отношения не имеет. Насколько Макс может судить, это способный и честолюбивый ученый. Возможно, его здесь обидели, несмотря на уверения завлаба Борухова, дали далеко не все, на что он рассчитывал, приезжая сюда. И вот он все бросил и вернулся в Москву. Капризы таланта. Тем более - любимчик, такие особо обидчивы.
     Борухов отказался отвечать на вопросы следователя, касающиеся их работы. Если и директор начнет темнить, на секретность ссылаться - Макс пошлет их всех подальше и не будет больше забивать себе голову их проблемами. Прокурору скажет, что в институте сотрудничать с ним не хотят.
     Усманыч встретил его радушно, велел секретарю принести кофе, опять пересел поближе к следователю: «Мне уже доложили, что вы в институте». Выслушал его просьбу, ненадолго задумался, потом сказал:
     - Согласен, вы должны знать, чем он здесь занимался. Хотя, признаться, я бы предпочел, чтобы вы сначала исключили все остальные версии, никак с его работой не связанные. Но, возможно, вы правы, только я расскажу в самых общих чертах. Во-первых - та же секретность, а во-вторых - не специалист мало что поймет. Я постараюсь быть максимально популярным.
     После того, как секретарша вышла, оставив поднос с кофе, директор продолжил.
     - Название нашего института на вывеске у дверей прочли, так?
     - Прочел. - Макс тоном дал понять, что этой вывеске не поверил, не настолько наивен.
     - Так вот, - продолжал директор, - на вывеске все обозначено точно. Мы этим самым и занимаемся: нетрадиционными энергоносителями. - И, увидев приподнявшиеся удивленно брови собеседника, поспешил объяснить: - Секретом является не это. Секрет - то, чего мы добились, чего достигли. А ушли мы в этом деле так далеко вперед, что понадобилось нас строго засекречивать. Ведь организовывались мы как обычный открытый институт. И если быть точным, то главная заслуга в этом принадлежит Николаю Колпакову. Да. Это действительно ученый высшего класса.
     - И только потому, что вы не хотите подмочить его репутацию, чтобы он мог и дальше работать в этом режимном институте, вы обратились не к соответствующим органам, а к своему школьному товарищу, районному прокурору? – высказал предположение следователь.
     Директор поколебался, потом согласился:
     - Д-да, и это тоже… Вам интересны еще подробности о нашей работе?
     Макс кивнул.
     - Надеюсь, вы поймете, хотя теперь начнется сухая наука. Когда электрический ток идет по проводам, то провода эти нагреваются, и часть энергии поэтому расходуется, или иначе - теряется впустую. Окружающую среду за свой счет подогреваем - себе не на пользу, природе в ущерб. Ученые давно ломают голову, пытаются найти или разработать такие проводники, чтобы потери были минимальными. В мире много институтов бьется над этой проблемой. И уже найдены всевозможные сверхпроводящие материалы. Но они эффективны только при очень низких температурах. Применить их на практике сложно. И дорого. Наш же институт разработал, можно сказать - открыл - такой сплав, который пропускает электрический ток без потерь при нормальной температуре. Вот, к примеру, при такой - директор развел руками по воздуху. - Я понятно объясняю?
     - Да, - ответил Макс. - А для чего все это нужно?
     - О пользе нашего открытия мы будем думать дальше. Открытие выдвинули на Госпремию. Конечно, в комиссии, которая рассматривает кандидатуры, работу нашу называют расплывчато, в целях конспирации. Но премия будет, меня уже заверили.
     - Как я понимаю, на премию выдвигают уже сделанное открытие. То есть, дело сделано, можно почивать на лаврах. А чем в последнее время занимался Колпаков и вообще ваш институт?
     - Развиваем открытие. Ищем способы наиэффективнейшего применения. Под нами в земле проложен этот самый проводник. Такая большая окружность, созданная проводом немного толще моей руки. Представили? И вот по этому кольцу мы уже три года гоняем электрическую энергию, электрический ток, поток электронов. Не теряем практически ничего, а все больше и больше разгоняем, регулярно подпитывая. Там, под нами сейчас спрятана, накоплена энергия - атомная станция за год столько не выработает.
     - И всю эту энергию запустили туда вы?
     - Ну, конечно.
     - Теперь я понимаю, почему в городе так часто электричество выключают! Чтобы ваш ненасытный провод подпитать.
     Директор довольно рассмеялся.
     - Нет, нет, наш институт здесь ни при чем. Мы энергию получаем по особой линии. Нам прямым назначением выделяют, через военных. Мы к лимитам города отношения не имеем. Этой энергией можно сотню таких городов, как наш, обеспечивать целый год.
     Макс помолчал, переваривая услышанное.
     - И вся эта сила - под институтом? В самом центре города? А если взорвется?
     - Исключено. - На этот раз директор не рассмеялся наивному предположению непрофессионала, да и тон был не очень уверенный. - Не взорвется.
     - Исключено? - переспросил Макс. - А не играете ли вы с огнем?
     - Честно говоря, мы и не предполагали, что там накопится такая мощь, когда начинали эксперимент. В противном случае, разумеется, вынесли бы эксперимент за город. Хотя, мы же ничего особенного не делаем. Просто гоним ток по сверхпроводнику. Разгоняем все быстрее и быстрее. Провод закопан глубоко под землю, никто до него добраться не может - он весь на территории института. Копать здесь даже лопатой строго-настрого запрещено.
     - Но ведь этот сверхпроводник имеет какой-то предел, - не унимался следователь. - В один определенный момент вы его превысите и…
     - Когда? В какой момент? Мы сейчас убеждаемся, что эти электроны можно разгонять до скорости света. А для этого не хватит энергии, вырабатываемой на всем земном шаре. И прежде чем мы достигнем предела, проводник должен дать знать повышением температуры. У меня десять лаборантов в десяти точках каждые полчаса замеряют температуру оболочки сверхпроводника. И сравнивают с температурой земли на той же глубине за километр от института. Прохладнее у нас было, теплее - еще ни разу. Иначе я первый забил бы тревогу.
     - И что бы вы предприняли?
     - Есть инструкция. Начнем срочно возвращать энергию обратно в Единую сеть.
     Нет, не убедил этот доктор наук Макса, что все предусмотрено, и можно не беспокоиться. Помолчав немного, он спросил:
     - И это ваше открытие представляет интерес для зарубежных спецслужб?
     - А что еще может их интересовать в нашей стране? Военные секреты генералы наши показывают генералам ихним уже добровольно.
     Не лишен этот ученый чувства юмора.
     - Знаете что, - сказал Макс, - вам надо все-таки связаться с компетентными органами. Это не игрушки. - Не хочется ему одному отвечать за все это. Вдруг какие-нибудь бесшабашные головы за рубежом надумают устроить здесь ма-а-ленький взрыв. Полреспублики в воздух взлетит.
     Директор вздохнул.
     - Уже связался. Утром. Хотел повременить, не выдержал. И они начали расследование.
     - Выходит, я теперь свободен? - Макс встал.
     - Я им и про вас сказал. - Директор тоже встал. - Им ваше имя, оказывается, знакомо. Они просили передать… Чтобы вы продолжали ваше расследование. Они там займутся его возможными связями с иностранными гражданами, а все остальное - вы. Так мне сказали.
     - Это правда?
     - Мы - не дети, - ответил хозяин страшной ученой игрушки…
    
    
     3.
    
     С той минуты, как к делу подключились соответствующие органы, работа Макса приняла официальный характер. Теперь, если действительно что-то произошло, нельзя сделать вид, что прокуратура ничего не знала. Поэтому Макс, даже не советуясь с прокурором, возбудит уголовное дело об исчезновении сотрудника НИИ Колпакова Н. Он понимает, почему товарищи из органов попросили его продолжать расследование. Хотят всю черновую работу проделать его руками, а в самый драматический момент они появятся на сцене, успеют еще всю славу приписать себе. Как бы там ни было, теперь Максу придется браться за расследование основательно.
     Он вышел от директора и отправился в худжру, где обосновался заместитель директора Волков. Макс резонно заключил, что если тот помогал Колпакову устраиваться, то, наверное, вел с ним беседы, знает что-то о его личной жизни.
     Алексей Ильич Волков – зам по хозяйству. И как подобает таким людям, имеет внешность человека пронырливого, хитроватого: невысокий, сухонький, остролицый. Недолго общался с ним Макс, но успел понять, что по характеру своему Волков – истинный снабженец, который может достать все, что угодно. Заместитель Волков в свою очередь принял Макса за представителя органов, которым не принято задавать лишних вопросов. Стал охотно рассказывать о Колпакове. Когда это имя произносили директор, завлаб Борухов или бывшая жена пропавшего научного работника Татьяна Осипенко, в их голосе чувствовалось какое-то уважение. Видно было, что они представляют всю значимость Колпакова как ученого. Для Волкова же Колпаков был одним из многих. Разве что хлопот с ним побольше. Пришлось не только выпрашивать на заводе холодильников отдельную комнату в общежитии, но и мебель институтскую старую потом туда везти – стол, стул, шкаф. Занавески покупать, кровать односпальную. А чего человеку дома не жилось? Квартиру ему Усманыч сделал, в новом доме, в центре города, не в микрорайоне каком у черта на куличках. Татьяна – хорошая женщина, живи, радуйся… Нет, ревновать стал, скандалить…
     - Ревновать? – остановил Макс речевой поток словоохотливого снабженца.
     - Ну да. Когда женился – не видел разве, что на красавице? Не догадывался, не мог сделать прогноз, если ученый такой, что ухаживать за ней будут все, кому не лень? Какой же мужик мимо Татьяны равнодушно пройдет? Как в народе говорится: некрасивая жена для себя, красивая – для всех…
     - Так они… На этой почве разошлись?
     - На этой, на этой самой, родимой почве, очень плодотворной. Да об этом все в институте знают. Если муж и жена вместе работают – ничего скрыть нельзя про домашние дела. Видно же – то под ручку на работу приходили, обедали рядом, а тут – он туда, она сюда…
     - А это… Были у него основания ревновать? – спросил Макс.
     Волков цыркнул, покачал головой.
     - Точно никто сказать не может. Как говорится, свечку не держали. Видели два раза, как на машине подвозили. Ну, может, подарок кто сделал. И что? Сразу скандал затевать, разводиться, квартиру бросать? Нет, если ты ученый, если только своей наукой заниматься хочешь – не женись на красавице! Бриллианту золотая оправа требуется. Так-то вот. А тут еще сплетни начались… До него дошло…
     - А… - Максу трудно было выдавить из себя этот вопрос: - А… С кем ее имя связывают? Ну, кто ее на машине подвозил?
     - Мардонова знаете?
     - Кто это?
     - Да знаете, кто его в городе не знает!
     - Мардонова? Шамсутдина?
     - Да.
     - Этот, заведующий хозмагом?
     - Он самый.
     Личность в городе действительно известная. Баловень судьбы. Сын влиятельных родителей и сам богатей. Ему около сорока лет. Симпатичный. Местный плейбой. Разъезжает на последней модели «волги» черного цвета. А до этого катался на бежевых «Жигулях». Как и любой заведующий хозяйственным магазином, наживается на дефиците. И, видимо, хорошо «подогревает» кого надо: ни разу не попадался. Шикует, не таясь. Завсегдатай самого престижного в городе ресторана при гостинице «Интурист». И пользуется успехом у многих местных красоток – от избранной в прошлом году городской королевы красоты до ведущей актрисы драмтеатра. Да… Такой человек мог увлечь сердце Татьяны. От может преподнести подарок, от которого трудно будет отказаться и самой стойкой…
     В сопровождении того же Волкова Макс зашел в худжру, которую занимал пропавший Колпаков. Лаборатория была уже опечатана. Видимо, по распоряжению органов. Но зам открыл ее без колебаний.
     Больше часа Макс провел в этом кабинете, все бумаги перерыл, все дневники и тетради пролистал – ничего полезного для себя не нашел. Даже номеров телефонов, которые могли вызвать его интерес, не было: на столе под стеклом лежал листок, в нем – с десяток телефонных номеров, и против каждого подробно написано, кому он принадлежит, до кого по нему можно дозвониться. Ничего подозрительного.
     Перед обедом Макс подошел к рабочему месту лаборантки Татьяны Осипенко.
     - Мы можем поговорить?
     Татьяна согласно кивнула.
     - Только комната отдыха будет занята. Перерыв начинается, - предупредила она.
     - Если не возражаете, мы на этот время отлучимся. Пообедаем в городе, - предложил следователь.
     Татьяна встала, неуверенно произнесла:
     - Вообще-то нам не разрешается в обеденное время выходить. Мы организация режимная…
     А то Макс этого не знает!
     - Со мной разрешается.
     Татьяна скинула халат, под ним оказалось красивое серое – под цвет ее глаз – приталенное платье с небольшим нарядным батом на левой стороне груди. Взяла на вешалке шубку. Сказала просто:
     - Я готова.
     Далеко ходить не стали, дошли до ресторана «Юбилейный», что на площади, в полста шагах от института. В просторном зале на втором этаже было мало народу, только группа иностранных туристов, судя по гортанной речи – немцев.
     Сидя визави, Макс любовался тем, как изящно и непринужденно вела себя за столом его дама, ловко управляясь вилкой и ножом. Чувствовалось, что она любит вкусно поесть – и это прекрасно, потому что Макс терпеть не может тех, кто с брезгливым видом ковыряет вилкой в тарелке, портя окружающим настроение и аппетит.
     - Выпьем что-нибудь? – спросил Макс.
     - Нет, спасибо. Мне еще работать.
     - Не верю, что бокал шампанского выведет вас из строя.
     Когда официант принес шампанское, Макс не позволил ему ухаживать за дамой, взял бутылку, налил себе и Татьяне. Тостов, конечно, говорить не стали. Макс поднял фужер, улыбнулся женщине, отпил глоток. Отпила из своего фужера и Татьяна, удовлетворенно кивнула головой – вино ей понравилось. Не желая расстраивать ее во время еды, Макс повел ни к чему не обязывающую светскую беседу.
     - Ваша работа – в чем она заключается?
     - А вам можно рассказывать? – Татьяна заметно повеселела, щечки разгорелись.
     - Да, директор все ваши секреты мне уже выдал.
     - Я каждые полчаса снимаю показания напряжения в нашей «змейке», - сказала женщина.
     - Змейке? Так вы свой подземный кабель называете? – догадался Макс.
     - Да, и так тоже. Кто просто змеей называет, удавом. А наш завлаб Борухов вообще драконом зовет, прожорливым. Все каркает: «Как взлетим все однажды»… Я сижу целый день перед дисплеем, на котором вычерчивается график состояния «змейки». Если появляется что-то интересное – даю принтеру команду отпечатать результаты.
     - Не скучно?
     - Нудновато немного. Но платят сносно. Директор выбил хорошие оклады, у него в центре – связи, рука. А у меня диплома нет. Поступала три раза, не сумела… Потом надоело.
     - Неужели нашелся вуз, куда отказались принять такую красивую женщину?
     Ну, поскольку Макс на комплимент решился – можно считать, что пришел в себя, привык к ее неотразимости. Еще немного – и она покажется ему заурядной.
     - Вот из-за того, что красивая, и не поступила.
     - Как это? – искренне изумился Макс.
     - А то вы не знаете, как. Прихожу в вуз на консультацию, и сразу какой-нибудь преподаватель в сторону отзывает. Ну, всякое такое… «Вам не помешают несколько занятий с частным репетитором, я совершенно бескорыстно, знаю все вопросы во всех билетах, сам их составлял…» Противно же. Скажешь ему, что о нем думаешь – он сразу грозится: «Не надейтесь на моем экзамене даже на тройку».
     - Да, бывает, - вздохнул Макс.
     Официант принес кофе, можно принять свободную позу, положить ногу на ногу и как бы невзначай спросить:
     - Из-за чего вы с мужем разошлись?
     Макс знает, что не разошлись, что Колпаков просто ушел из дома, но это – самая дипломатичная формула. Не нужно задевать самолюбие женщины. Таня посмотрела с подозрением, спросила настороженно:
     - А что, никто вам еще не доложил?
     - Нет, никто со мной об этом не разговаривал, - соврал, не моргнув глазом, Макс.
     - Странно. Мне казалось, в институте только об этом и судачат. Попросите, пожалуйста, сигареты, я свои в халате оставила.
     Затянувшись, произнесла:
     - Был у меня один знакомый… Я его давно знаю… Еще до Коли.
     - Коли? – не понял Макс.
     - Ну, Коля, мой муж.
     Тут следователь вспомнил, что Колпакова зовут Николаем.
     - Я вас понимаю, - усмехнулась Татьяна. – Его все только по фамилии. Есть такие люди, которых окружающие зовут только по фамилии. Одна я зову мужа Колей. Ну вот, насчет знакомого. Получили мы квартиру, а обставить ее надо. В магазинах – шаром покати. Даже отечественной мебели нет. А у Шамси – фамилия его Мардонов, вы с ним, наверное, знакомы, - везде связи. Он помог нам достать. Один звонок – и все устроил. Мне домой привезли, все собрали. Потом мы с ним в городе встретились, он меня в ресторан пригласил. Что здесь такого, правда? Вот мы с вами сидим – ничего же, да?
     Макс хотел сказать, что сидят они днем, и Татьяна теперь считается разведенной женщиной, а это не одно и то же. Но не сказал. Потому что не уверен, что отказался бы посидеть с нею в такой приятной обстановке, будь она по-прежнему замужем.
     - Ничего, конечно, - поддакнул он.
     - Коле сразу доложили. Черт возьми, что за город! Село маленькое, не город!
     Макс не стал напоминать собеседнице, что в этом «селе» согласно последней переписи проживает полмиллиона «сельчан».
     - Плюнуть нельзя, - с досадой продолжала женщина. – Такое насочинят! Подумаешь, приехала я домой в 12 часов.
     - В 12 ночи?
     - Ну, не знаю, может, уже полпервого было. Я на часы не смотрела. Ну что он, в самом деле! Ну, посидели, ну, старые друзья! Я же ничего такого себе не позволила! А что мне делать?! Он кроме работы ничего больше знать не хочет. Первое время в кино ходили, в театр там два раза вышли. А потом – работа и сиди дома. Что я – монашка? Что ни скажу: «Некогда, у меня важный момент в исследованиях».
     Татьяна, вспоминая какие-то подробности давней ссоры с мужем, разнервничалась, стала теребить сигарету в пальцах, раздавила нечаянно, обожглась, бросила в пепельницу. Закурила новую, махнула рукой, произнесла в сердцах:
     - А!
     Макс подождал, пока она немного успокоится, спросил:
     - А в прошлый четверг… Ну, вы обмолвились утром: он приходил, скандалил. В чем было дело? Чего он хотел?
     - Идиот, честное слово. Блаженный. Заявился вдруг. Когда мы с ним расходились, я плакала, конечно. Обидно было. Сказала ему тогда, что беременна. На третьем месяце я была. Он тогда будто не расслышал. Орал. А теперь вдруг вспомнил. Здравствуйте! Пришел неожиданно, причем ночью. Говорит: «Роди, мне нужен ребенок». Я спрашиваю: «Возвращаешься, что ли?» Нет, говорит, мне нужен ребенок, и все. Ну, я же не дура! Что мне – на его алименты ребенка воспитывать? Без отца? Будет настоящий муж – рожу. Он что-то такое стал опять кричать, я не очень поняла. – Женщина опять махнула рукой.
     - Таня, мне очень важно знать, что он говорил. Каждое слово. Поверьте мне, в этих его последних словах может скрываться подсказка. Мы с вами поймем, куда он исчез.
     Таня подумала немного, вспоминая, потом продолжила:
     - Вот так он сказал: «Хочу, чтобы после меня след на этой земле остался»…
     - След?
     - Да, именно это слово он сказал.
     - «На этой земле»?
     - Да.
     - Не «в этой стране»?
     - Нет, именно «земле». Ну, я ему говорю на это: «Женись и оставляй хоть десять следов». Нет, говорит, у меня уже не будет возможности. Что он хотел сказать?
     - Таня, эта змейка… - Максу снова было нелегко сформулировать тактично свою мысль. – Эта змейка не отражается на здоровье сотрудников? Я имею в виду – на их потенции?
     - Не знаю. Нет, наверное. Все ведь обследование проходят. А Коля мужик был нормальный, 27 лет. Правда, со странностями. Извините, что я так откровенно.
     - Ничего, все нормально. А что он ответил на ваши слова?
     - Он опять свое: рожай и все. Я не выдержала, кричу: «Как я тебе рожу? Я уже аборт сделала!» Тогда он вообще рассвирепел. На кухню побежал, нож схватил. А в спальне друг мой сидел.
     - Друг? Кто еще?
     - Шамси Мардонов… - Татьяна стала нервно кусать губы. – Ну, когда Коля пришел, он у меня был. Когда он позвонил в дверь, я посмотрела в глазок, увидела Колю и сказала Шамси: Посиди немного в спальне, я непрошенного гостя быстро выпровожу. Знала бы, что он такой скандал устроит, не впустила бы. Я же думала – он хочет что-то из своих вещей забрать. Короче, Шамси не стал ждать, пока этот псих меня зарежет, выскочил из спальни, схватил за руку. Подрались они немного. Так, самую малость. Шамси огромный, с ним не подерешься.
     Да, Мардонов, заведующий хозяйственным магазином, приличного роста. Максу доводилось видеть его не раз. И спортом занимается, во всяком случае, возит на заднем сидении своей машины дорогую теннисную ракетку.
     - И чем все закончилось?
     - Коля, как только Шамси обезоружил его, вырвался и ушел. Даже не попрощался. И Шамси ушел. Сказал: «Твой идиот, наверное, в милицию сейчас побежит».
     - Он не вернулся?
     - Коля? Нет. Ни с милицией, ни один. Больше я его не видела.
     Кофе выпит, сигарета выкурена, вопросы исчерпаны. Пока исчерпаны.
     - Татьяна, спасибо вам за компанию, за беседу. Уже третий час, вам пора возвращаться на работу.
     - Да, пора. – В голосе искреннее сожаление.
     С Татьяной расстались у дверей в ее келью. Макс пошел дальше, в кабинет к директору института. Беседа с молодой женщиной натолкнула его на новые предположения. Мардонов мужчина серьезный. Избалованному плейбою испортили вечер. Вполне мог приложить руку к исчезновению надоедливого соперника. Сам, конечно, пачкаться не будет, а пообещать какому-нибудь уголовнику, отпетому негодяю, солидное вознаграждение…
     Нельзя исключать и самоубийство. Николай Колпаков заявил жене, что детей у него больше быть не может. Может, все-таки какая-то серьезная болезнь? «Хочу, чтобы после меня след на этой земле остался». Болезнь. Ссора и разрыв с любимой женщиной, потеря последней надежды иметь ребенка. Не исключены и по работе неудачи. Все это сложилось, навалилось разом, толкнуло на крайний шаг. Может, где-нибудь в низовьях протекающей через город реки милиция ломает сейчас голову, чей это труп прибило к берегу, если никто в ближайших кишлаках и поселках не заявляет о пропавшем без вести.
     - Скажите, - спросил Макс у директора, - а не влияет ли этот ваш страшный круг на здоровье сотрудников? Не страдал ли Колпаков какой-нибудь тяжелой неизлечимой профессиональной болезнью? Я читал на днях: у тех, кто живет в непосредственной близости от линий высокого напряжения, большой риск заболеть раком.
     - Мы думали над этой проблемой, - ответил Усманыч. – Каждые полгода – я издал об этом приказ – все проходят профилактическое обследование. Никаких отклонений в организме работников не замечено. Никто у нас раком не болеет. Молоко бесплатно выдаем – так это во всех лабораториях полагается. В конце концов, я сам здесь каждый рабочий день.
     - Хорошо. А как у него с работой? Были неприятности? Что-то не получалось?
     - Жаловаться ему, во всяком случае, было бы грех. Числился старшим научным сотрудником, а получал как мой зам по науке. Работу его на Госпремию выдвинули - что еще? 27 лет всего. С женой у него так вышло, ушел из дома. Что ж, бывает. Я ему обещал через год другую квартиру. Раньше нельзя, сами понимаете.
     Если верить директору – не было у Колпакова никаких причин убивать себя. Что-то Усманыч не договаривает. Всем видом показывает, что предельно искренен, но чувствуется – о чем-то умалчивает.
     Ладно. Макс пошел дальше. Опять к завлабу Борухову. Тот еще тип. На секретность кивая, увиливает от откровенного разговора. А ведь много знает. У Макса хорошо развита интуиция на этот счет.
     - Вениамин Давыдович, директор не только позволил мне задавать вопросы о работе, но и сам рассказал обо всем. О «змейке», о сверхпроводниках, о Госпремии. А вы мне теперь расскажите, чем он конкретно занимался, этот Колпаков? И как к нему сотрудники относились?
     - Прекрасно относились. Все. И я. Танечка вон даже замуж за него вышла. – Рассмеялся толстяк своей шутке. – А как к нему еще относиться? Любимчик директора. И потом – все знают: формулу сплава для сверхпроводника именно он предложил. Для другого такое открытие – на всю жизнь. Он и докторскую мог на наших результатах защитить. И в академики, когда возраст подойдет. Все у него хорошо шло. И он себя правильно вел. Во всяком случае, до тех пор, пока эта история с кошкой не приключилась. Это такой человек – семейные неурядицы на его работу не влияли.
     - История с кошкой? Что за кошка?
     Борухов понял, что ляпнул лишнее.
     - Но ведь директор вам все рассказал, - пробормотал он растерянно.
     - Про кошку разговора не было.
     Завлаб недолго поколебался, потом сказал:
     - Ну, никакой тайны здесь нет, он, наверное, не успел. Я вам расскажу. Наши лаборантки – молодые девчушки, в вуз не поступили, стаж нарабатывают – принесли кошку. Обедаем-то на месте, продуктов много остается. Жила эта кошка здесь, питалась. Отъелась, огромная стала, жирная, пушистая. Как в мультфильме одном детском. Все привыкли к ней. Полгода, наверное, жила. А летом это с ней и произошло. Подойдите сюда, - Борухов подвел следователя к окну своего кабинета-кельи.
     Через деревянную узорчатую решетку они выглянули в большой прямоугольный двор, весь засыпанный снегом и сверкавший девственной белизной.
     - Видите, - показал ученый вниз. – Середина двора огорожена? После случая с кошкой обнесли, калитку сделали, замок амбарный повесили. А произошло вот что. Летом мы обедаем вон на той открытой террасе внизу. В полдень это единственное место во дворе, где не бывает солнца. Сидим, значит, едим. Кошка по двору гуляет, за воробьями охотится. Все за ней наблюдали, смешно было: толстая, неповоротливая, а туда же. Инстинкт. И вдруг она исчезла. Прямо у всех на глазах. Шла по двору – и исчезла. Испарилась. Сначала все были в шоке, а потом девчата закричали. Хотели выйти во двор, но я запретил. Сразу понял, что здесь дело неладное. Знаете ведь уже, на чем мы сидим. Тут чего угодно ожидать можно. В это время как раз очередная подпитка «змейки» шла. Я чрезвычайное положение объявил, приказал отключить ток. Усманычу позвонил – он дома обедает. Директор мгновенно примчался. Стали думать-гадать, как в книгах пишут. Раньше мы могли часами энергию под землю загонять, а после того случая самое большее на полчаса ток включаем. Заранее об этом по внутреннему селектору объявляем, все должны знать, должны быть готовы к любым неожиданностям. Как взрывники действуем. Я говорил Усманычу: давайте сообщим наверх, может, нужно этот проект сворачивать. Не слушает он меня. Случай с исчезнувшей кошкой больше всех Колпакова заинтересовал. Причем настолько, что прежнюю работу забросил – а он максимальную теоретическую емкость нашего сверхпроводника рассчитывал. После этого он на новый феномен переключился. Кое-что выяснил, хотя главной загадки еще не разрешил. Не успел. Но определил, что там, в центре круга, образуется мощнейшее поле. И появляется оно только в тот момент, когда идет подпитка. Выключаем ток – поле исчезает. За полгода он столько животных извел, если узнают в Обществе по их защите – в суд на него подадут, точно.
     - Извел?
     - А как иначе скажешь? Извел. Он их не мучает, не убивает. Поймает где-то кошку или собаку бездомную, приведет и во двор наш отпускает. Приблизится бедное животное к загородке в центре, пролезет через прутья, тут он раз – и ток включает. Животное мгновенно аннигилируется. Это слово вы понимаете?
     - Испаряется, что ли?
     - Не совсем. Испарение – это когда что-нибудь кипит. А здесь ничего не кипит. Исчезает, и все. При этом каждый раз напряжение в «змейке» заметно падает. Все наши приборы это фиксируют. Ни при какой другой ситуации напряжение не падает. Колпаков разные уловители над изгородью устанавливал: может, действительно животные как-то на элементарные частицы распадаются, глазу невидимые? Ничего не обнаружил. Я ведь тоже хотел к этим исследованиям подключиться, у меня самого возникла идея проверить, не возникнет ли поле и в том случае, если мы будем ток наоборот из нашего кабеля в единую сеть качать. Я подошел с этой идеей к Усманычу, он меня обратно завернул. Пусть, сказал, Колпаков этим занимается, у тебя есть своя работа.
     После некоторой паузы, необходимой для того, чтобы переварить услышанное, Макс спросил:
     - Значит, решетка эта после исчезновения кошки появилась?
     - Да, Усманыч велел. Приказ на доске висит: никому из сотрудников к решетке не приближаться. А никто и не хочет. Все боятся.
     Мужчины некоторое время молча смотрели во двор. Потом Борухов спросил:
     - И директор ничего вам об этом не сказал? Странно… Кажется, я слишком много болтаю. Я вас прошу, не задавайте мне больше вопросов. Никому не хочется неприятностей из-за своего несдержанного языка. Объясните вы там, где у вас ответа требуют: Уехал, мол, Колпаков, новых кошек да собак для своих опытов добывать. Вернется, куда он от такого открытия денется? Он сначала ученый, а потом уже все остальное.
     Все. Не хочет больше Борухов на вопросы отвечать.
     Его рассказ сильно озадачил следователя. Почему директор ведет с ним какую-то игру? Почему он не рассказал о таком важном событии? Забыл? Счел недостойным внимания следователя? Или здесь что-то другое? Надо немного покопаться в биографии этого типа. Что за человек?
    
    
     4.
    
     Пятница наступила. Неделя, как Колпакова никто не видел. Не объявился он, не дал о себе знать. По просьбе следователя опять позвонили в Москву, в институт, где тот учился в аспирантуре. Он и там не появлялся, ничего о нем не знают.
     Запрос в милицейские управления других областей тоже ничего не дал – за прошедшую неделю нигде труп неизвестного мужчины такого возраста и с такими характеристиками не обнаружили.
     Все это стало Макса немного раздражать. Да что, в самом деле, у него других забот нет? Надоело миндальничать. Ну, ученые, ну, открытие. Тоже люди. Если он хочет эту загадку разгадать и дело закрыть, то должен действовать пожестче. И вызвал на понедельник в свой кабинет в райпрокуратуре тех, кто ему был нужен, чтобы завершить расследование. Повесткой вызвал, через участкового.
     А еще он злился потому, что из-за этого секретного института прочими своими делами пришлось заниматься в субботу, в свой законный выходной.
     В понедельник на 10 утра был вызван заведующий хозяйственным магазином Шамси Мардонов. И точно в десять за окнами лихо взвизгнули тормоза автомобиля. Дверь следовательского кабинета широко раскрылась, и вошел высокий, с иголочки одетый мужчина лет сорока. В кабинете запахло дорогим афтер-шейвом. Мужчина вошел и развел руками:
     - Так это ты, что ли, меня вызываешь? А я думаю: кто это повестку прислал! – он хлопнул по бланку, который, по настоятельной просьбе Макса участковый милиционер вручил Мардонову лично.
     Вот так – бесцеремонно, на «ты», протягивая большую пятерню для пожатия. Привык двери в кабинеты посерьезнее этого ногами открывать. Макс и Мардонов не знакомы, хотя видели в городе друг друга не раз. Ну, Бог с ним, на «ты» так на «ты». И Макс не встал, но руку для пожатия протянул. Мардонов энергично тряхнул ее, сел, не дожидаясь приглашения. При этом передвинул стул. Макс ставит стул для гостя так, чтобы на лицо посетителя падал свет из окна. Мардонов сел спиной к окну. Опытный тип.
     - Что случилось? – говорит Мардонов и кладет повестку на стол.
     И тут Макс заметил, почувствовал: за внешней раскованностью, в самой глубине глаз мелькнула тень беспокойства. Значит, он все-таки чего-то боится. Нет, не такой уж простой и безобидный это кабинет в районной прокуратуре. Мардонов умен, понимает, что теоретически его могут прямо отсюда в наручниках увести в камеру предварительного содержания.
     - Кто-то из моих продавцов напортачил? Обманул? Обсчитал? Не тот товар подсунул? Выгоню. Без разговора.
     И все-таки видно, что привык всегда чувствовать себя хозяином. Не выдает своего беспокойства ни голосом, ни тоном.
     - Нет, вызов сюда к твоей работе отношения не имеет.
     - А! Вот оно что. – И Мардонов искренне и облегченно вздохнул. – Помощь какая нужна? И до тебя слух дошел, что Мардонов сервизы «Мадонна» получил? Точно по адресу обратился. Давай, выкладывай. Только зачем так шутишь? Повестку прислал, с милицией. Зашел бы по-свойски прямо в магазин. Или ко мне домой. Что, не знаешь, где я живу, что ли? Но я не обижаюсь. Шутка хорошая вышла. Расскажу ребятам – обхохочутся. – Прямо сочится из Мардонова радушие и готовность услужить. Брат родной. Но и понять дает, что делает все на чисто дружеской основе, без подобострастия. Хорошо знает психологию «берущего» начальства. С таким, как он, можно смело сделки заключать. Не из тех, что дают, а потом жалуются, что у них вымогали взятку. Исповедует принцип: сам живи и дай жить другим.
     Но Максу некогда об этом размышлять. План допроса был обдуман заранее.
     - Колпакова знаешь? – Следователь, даже начав допрос, не стал переходить на «вы».
     - Это кто? – лоб наморщен, мучительно вспоминает. Похоже, не притворяется, действительно не может вспомнить.
     - Муж Татьяны.
     - А это кто?
     Теперь уже явно играет непонимание. Видно, что на этот раз сообразил, о ком речь.
     - Нет у тебя знакомой с таким именем?
     - Наоборот, много. О ком ты говоришь?
     - Татьяна Осипенко. Колпаков – ее муж.
     - А, этот, стукнутый. Ну, видел один раз. Шибздик.
     - Ученый, кандидат наук, открытие сделал.
     - Мне его открытия до одного места.
     - Где ты его видел?
     - Не помню уже.
     - Не виляй. Я знаю, что ты встречался с ним у Татьяны.
     - Ну, да. Было дело, - нехотя «вспомнил» допрашиваемый. Он положил локти на стол, навалился грудью: - Понимаешь, так вышло… Самому неприятно вспоминать. Прежде такого со мной никогда не случалось. Ну, ты мужик, можешь меня понять. Я вообще-то к замужним не хожу. Зачем мне эти скандалы? Еще импотентом от неожиданности станешь. Что, «телок» мало? Просто с Татьяной мы давно знакомы, помог ей кое в чем. Услышал я стороной, что от нее муж ушел. Увидел ее на улице, подвез, расспросил. И она подтвердила. Зачем, думаю, молодой женщине скучать? У меня всегда хороший коньяк в машине. Короче, напросился к ней. Нет, в натуре – и ты бы напросился. Это такая женщина… Впрочем, ты, наверное, ее уже видел. Мы только поднялись, а вдруг муж бросивший появляется. Что за дела? Или ты бросил, или нет. Мы только за стол сели, коньяк открыли. Короче, все испортил.
     - Побазарили немного?
     - Да, так получилось. Я-то вообще не хотел с ним встречаться. Когда он позвонил, Татьяна меня из зала в спальню выпроводила. Сижу там тихо, над собой смеюсь: попал в ситуацию! Анекдот, да и только. Вдруг слышу – Татьяна кричит. Выбегаю, а тот с кухонным ножом. Он убил бы ее, это точно. Отобрал я нож, стукнул разок. Он обозвал Татьяну последними словами и ушел. Я тоже, честно говоря, остаться не мог. Настроение уже не то, да… А тебя что интересует, следователь? Помирить нас хочешь? – Рассмеялся. И этот шутит. Мардонов продолжал: - Хитришь что-то. Ну, признавайся, продавцы мои где-то прокололись? Или на меня сигнал какой? Что я людям помогаю, дефицит достаю, да? Преступление, да? Давай, давай качай законы.
     - Есть сигнал. На тебя.
     И тогда Макс решил проделать то, что в народе называется «взять на пушку», и что инструкциями и уголовно-процессуальным кодексом строго-настрого делать запрещено. А что? Сам Мардонов предложил дружеские, свойские отношения. А между своими – какие счеты и инструкции? Можно и пошутить и чуть-чуть от закона отступить. Тем более что бланка допроса он пока не заполянл.
     - Есть сигнал. От Колпакова.
     - Ну, жук. Неужели на меня телегу накатал? – Мардонов оживился, хлопнул себя по колену. – Пожаловался, что я у него жену увел? Во, дебил! Хорошо, моей жене не позвонил! А если бы не я – он Татьяну бы зарезал и сейчас на нарах бы куковал! Он мне спасибо сказать должен.
     - Да нет. Все серьезнее. Избили его. В больнице лежит.
     Если ученого по указанию Мардонова пришибли и спрятали в укромном месте, то у него сейчас должно лицо побледнеть. Мертвец ожил! Но Мардонов только повеселел.
     - Нарвался-таки, козел! – Потом вдруг сообразил. – Ты что, браток, на меня грешишь? – И все так натурально, не похоже, что играет.
     - Да вот не на кого больше и грешить. Не было у него врагов.
     - Брось, Миша, - переврал Мардонов имя «друга»-следователя. – Да неужели я пачкаться буду?
     - Сам пачкаться не будешь. А ребят подослал. Так ведь?
     Мардонов расхохотался.
     - Да ты что? Зачем мне? Из-за этой… - он бросил смачное слово.
     Макс сердито засопел. Но смолчал, не одернул. А как он может честь женщины защищать, если она к себе его впустила, коньяк с ним пила?
     - Ну зачем мне это? - продолжал убеждать Мардонов. – Да я же любую бабу себе купить могу!
     Может купить, это правда. И нечего на покупателя сердиться. Раз «продавщицы» всегда наготове. Если на деньги иная не позарится – так на дефицит клюнет. Или на весело проведенный вечер.
     - Ты что, вправду меня из-за этого шибздика вызвал? Или мозги мне пудришь, главное в заначке держишь?
     Черт знает, может, не имеет этот тип никакого отношения к исчезновению Колпакова. Много боится этот торгаш, но только не истории с Колпаковым. Чувствует это следователь, нутром чувствует. Чтобы завершить разговор, еще одну ложь он себе позволил:
     - Сейчас мы ищем тех блатных, которые Колпакова отделали. Он описал их. Найдем – устроим вам очную ставку.
     - Кончай. Ничего я об этой драке не знаю, - беспечно отозвался допрашиваемый. – Забыл уже, что там у Татьяны произошло. А позвонит она мне – пошлю подальше. Не люблю, когда из-за баб неприятности. Бог их создал, чтобы нам радость приносили. Так ведь?
     Опять шутит. Впрочем, понял, что разговор окончен, встал, опять протянул руку – на прощанье.
     - А если что понадобится – звони, приходи. Всегда помогу.
     …На одиннадцать часов вызван завлаб Борухов. Тоже пришел без опоздания. К Максу вообще редко опаздывают.
     - Товарищ Борухов, я, старший следователь райпрокуратуры, ведя дело об исчезновении гражданина Колпакова Николая, вызвал вас для официального допроса в качестве свидетеля. Ставлю вас в известность, что вы несете ответственность как за дачу заведомо ложных показаний, так и за отказ от дачи показаний. Вот, прочтите и распишитесь, - и Макс придвинул к нему бланк допроса свидетеля, где заранее подчеркнул ручкой слова с упоминанием соответствующих статей уголовно-процессуального кодекса.
     И то ли обстановка следовательского кабинета подействовала, то ли – протокол с грозным предупреждением – но Борухов ни разу больше не сделал попытки отшутиться или увильнуть от разговора. Подписал, посерьезнел, приготовился слушать вопросы.
     - Для начала расскажите мне все, что вы знаете. Работали ведь вместе. Не может быть, чтобы до вас ничего не дошло.
     - Я не знаю, что вас в особенности интересует.
     - Вы – ученый, исследователь. И я исследователь, только не материалы исследую, а людей. Поставьте себя на мое место. Что мне, как исследователю, вот в этом данном случае надо бы знать, чтобы сделать достаточно научно обоснованные выводы?
     Борухов пожал плечами. Задумался.
     - Вас, - сказал он, вздохнув, - наверное, должно интересовать, с кем у него были конфликты.
     - Это в первую очередь, - подтвердил Макс. - Но вы же все рисуете мне радужную картину полного благополучия в вашем институте благородных девиц. Что там на самом деле происходило? Не может человек просто так вдруг взять и пропасть. Он либо убежал от чего-то, либо с ним что-то сотворили.
     Борухов помолчал, попыхтел, решая, видимо, какую-то сложную этическую задачу, потом произнес:
     - Был у него конфликт в институте. Весьма серьезный.
     - С кем?
     Неужели какая-то ниточка? Наконец-то! Давно уж пора.
     - С Усманычем.
     - С кем, с кем? С директором?!
     - Да.
     - Но он же был любимчиком. Это очередная ваша шутка?
     - Нет. К сожалению, это не шутка. И поверьте, мне очень тяжело и неприятно об этом говорить. Не понимаю, чего ему действительно не хватало, этому Колпакову. Я вообще его не понимаю. Он с самого начала был какой-то странный. Мало с кем из нас, остальных сотрудников, общался. Зазнавался, что ли. Если бы не эта его любовь к Татьяне… Она у нас, конечно, исключительный человек. Даже Колпакова проняло. Пока ухаживал за ней полгода до свадьбы, еще было в нем что-то человеческое, было у него что-то кроме работы. Потом с головой в исследования ушел. Продолжай он в том же духе, работай с тем же остервенением, через пять лет точно стал бы директором вместо Усманыча.
     - Кто был инициатором конфликта?
     - Это мне неизвестно. То, что я вам сейчас говорю… Все это очень некрасиво с моей стороны. Но вы меня вынуждаете. Сам Усманыч, почему-то, решил от вас эти ссоры скрыть. А у меня нет никакого желания портить отношения с директором. Я действительно уважаю его. Он назначил меня заведующим лабораторией, когда институт уже получил статус режимного, при этом его не смутила моя пятая графа.
     - Давайте ближе к делу, товарищ Борухов. На какой почве конфликт?
     - Только догадываться могу, на какой. А точно, из-за чего ругались, не знаю. Слышал несколько раз, как в кабинете директора они на повышенных тонах разговаривали.
     - Это слышали и другие сотрудники?
     - Нет. Не все. Это происходило после пяти часов. Когда все уже уходят. Я оставался, чтобы кое-какую бухгалтерию в порядок привести. После этих бесед Колпаков злой ходил, у себя запрется, ни с кем не говорит. Когда он пропал, я так и подумал, что он бросил, наконец, наш институт. Хотя по его профилю трудно найти что-нибудь во всей стране.
     - Может, директор боялся, что его любимчик скоро его же и подсидит? – высказал предположение следователь, которому надоели отклонения допрашиваемого от главной темы.
     - Нет, Усманыч не такой. Он крепко сидит, у него хорошие связи там, где нужно. Он мог дальше в академию уйти, а Колпакова вместо себя оставить. Я думаю, здесь другое. Директор же вам рассказывал? Их совместную работу выдвинули на Госпремию.
     - Рассказывал.
     - Три года назад они одну работу вместе подписали. Колпаков тогда только пришел к нам в институт. Дал согласие на соавторство. Но учтите – директор тоже внес определенный вклад. Он ученый, а не администратор, как в других институтах. Но главная заслуга, конечно, Колпакова. Теперь вот эту работу на Госпремию выдвинули. Причем – сразу на союзную. И вот я думаю: может, Колпакову обидно стало, что приходится с Усманычем все делить – и славу, и деньги? Такие скандалы время от времени во многих институтах происходят. Может, Колпаков требовал у директора отказаться от соавторства? Грозил, может, публичный скандал устроить? Насколько я Усманыча знаю, он бы легко согласился снять свою фамилию. Но работа уже везде зарегистрирована под их двумя именами, причем они идут в алфавитном порядке – сначала Исламов, это фамилия Усманыча, потом – Колпаков. Как теперь снять первое имя без скандала? Хочешь не хочешь – а разговоры пойдут. У директора уже есть определенное реноме.
     Итак, появился еще один мотив. И – еще один подозреваемый. Тот самый, кто больше всех беспокоится за Колпакова. Неожиданно, конечно. Усманыч сам пришел к прокурору, сам затеял это расследование. Но с другой стороны, исчезновение Колпакова все равно заметили бы. Институт такой особенный.
     - А не было какого-нибудь явного или скрытого конфликта у Колпакова с кем-либо еще в институте? – спросил Макс.
     - Не было, - замотал головой Борухов. – И быть не могло. Я уже говорил вам – он работал напрямую с директором.
     - Но именно это и могло вызвать у кого-то зависть, могли появиться враги.
     - Ни о чем таком мне неизвестно.
     - И вы сами не питали к нему неприязни?
     - Зачем? Я своим местом и своей работой доволен. И я не боялся, что он меня подсидит. По своему фактическому статусу он был уже выше меня. В своей должности завлаба я скорее администратор, чем ученый. Больше хлопот, чем почета.
     - Но ведь вы хотели принять участие в экспериментах, которые вел в последнее время Колпаков?
     - А, вот вы о чем… Я предложил, мне отказали. Ну и что? Это у нас, научных работников, рутина. Выдвигаем темы, возможные направления. Что-то утверждают, что-то нет. Кандидатская у меня уже есть, материал для докторской я за ближайшие пять лет наберу, а раньше мне никто защититься не позволит. И возраст, и та же пятая графа. Мне с Колпаковым делить нечего.
     - Ну, на пока достаточно, - завершил допрос следователь. – Вы сейчас в институт возвращаетесь?
     - Да, - кивнул Борухов.
     - Я на 12-00 вашу лаборантку Татьяну Осипенко сюда повесткой вызвал.
     - Да, я знаю, она уже предупредила меня, что отлучится.
     - Скажите ей, чтобы не ехала. Я сам буду у вас сегодня чуть позже.
     Пододвинул к Борухову протокол допроса, тот, явно недовольный собой, нехотя подписал и ушел.
     А Макс отправился в кабинет к шефу – для важного разговора.
     - Товарищ прокурор, расскажите мне подробнее о вашем школьном товарище, директоре этого секретного института. Что за человек?
     Прокурор довольно хмыкнул, приял неофициальный вид, развалился в кресле, улыбнулся. Молодость свою вспомнил.
     - Хороший человек. С его связями… Мог бы и позаметнее должность занимать. Мог бы одним из руководителей области быть. Вон, все его братья… Высоко летают. В столице республики. Один даже в самой Москве. Он и трое его братьев – племянники бывшего многолетнего руководителя республики. Мой товарищ – младший в семье. Не захотел идти по партийной линии. В науку ударился, аспирантуру в Киеве закончил, там кандидатскую защитил. И решил обосноваться здесь. В родном городе институт основал. Ему предлагали открыть его в столице республики – отказался. Только – сюда. Племянник самого – кто откажет? Вынесли постановление, здание в центре города без проволочек выделили, ремонт там, оборудование. Компьютеры в Японии закупили. Штаты утвердили. Его все чудаком считали – такую возможность пробиться к власти не использует. А он в конечном счете мудрее всех братьев оказался. Где теперь их дядя? Как только умер, все его грязью стали поливать. Теперь эти племянники один за другим со своих постов полетят, за этим дело не станет. А младший своими достижениями в основном самому себе обязан. Ученый, доктор наук. Непосредственно с Москвой связан. Скоро академиком станет. Вообще скажу тебе – а я кое-что знаю, рассказывают знающие люди – из всей родни он самый порядочный. Высокомерия не было и тогда, когда его дядя у руля стоял. И сейчас с достоинством держится. Не спешит умершего дядю грязью поливать. Как те, кто раньше все из его рук получали. Одним словом, хороший человек. Во всех отношениях.
     После обеда Макс поехал в институт. К хорошему человеку Усманычу. Племянник самого… Сам был злым гением республики около двух десятков лет. До сих пор отголоски его славной деятельности дают знать о себе громкими судебными процессами то над одним его соратником, то над другим. Можно ли быть племянником такого человека и одновременно – хорошим?
     Нет, нет, Макс не из тех, кто видит криминал в самом происхождении человека. Он, к примеру, не спешит заранее причислить подростка к преступникам, если тот вырос в неблагополучной семьей: отец бросил, или оба родителя пьют… И не считает априори преступником того, кто вырос в обеспеченной семье – модный мотив ряда последний фильмов и романов. Ребенок, выросший в достатке, видевший только уважение и почет, вполне – допускает Макс – может стать взрослым человеком с добрым и отзывчивым сердцем. Для того и стремится человечество с незапамятных времен обеспечить каждому ребенку счастливое детство.
     Да и с мнением своего начальника Макс привык считаться. Не раз убеждался, что тот видит людей насквозь, чувствует их, дает верные оценки.
     Что ж, побеседуем с хорошим человеком, зададим ему несколько неудобных вопросов. И Татьяне Осипенко надо один вопросик задать. Важный.
     Борухов полагает, что Колпаков и Усманыч не поделили славу. Но точно ничего не знает. Могла же быть еще одна причина их ссор!
     Эх, не зря люди говорят: не женись на красивой, не женись… Беды не оберешься. А Колпаков женился. Где он теперь? Что с ним?
     А признайся, Макс, если бы не встретил ты в первый же день эту милую, обворожительную женщину с волшебными глазами, ведь нашел бы какой-нибудь повод отделаться от этого необязательного расследования? Придумал бы для шефа – чтобы тот не рассердился – какую-нибудь отговорку, правдоподобную причину, и послал бы этих засекреченных ученых с их загадками куда подальше… К компетентным органам. Кстати, не звонят они ему, не беспокоят. Значит, и у них пока – без просвета. Нащупали бы что – давно дали бы отбой.
    
     5.
    
     В институте, проходя мимо знакомой худжры-лаборатории, Макс зашел, сказал Татьяне, чтобы после работы подождала у проходной. И направился к келье директора.
     - Давайте, товарищ директор, поговорим откровенно. Вы согласны, что мне необходимо понять Колпакова, необходимо знать побольше о многих сторонах его жизни. Я же не могу искать вслепую. Надо установить, кто был ему близок, и, напротив, с кем у него были неприязненные отношения. С этого любой следователь начинает.
     Макс по дороге в институт продумал эту длинную фразу, чтобы не «подставлять» Борухова.
     - Может, вы сами мне что-нибудь расскажете? – предложил он ученому. - Кто из сотрудников института имел основания недолюбливать пропавшего?
     Директор молча выслушал его речь. Ни один мускул не дрогнул на его холеном лице. Похоже, ждал такого вопроса. На этот раз не встал со своего кресла, не пересел поближе к следователю. После минутной паузы произнес:
     - Я просил своего товарища, вашего шефа, прислать к нам толкового, умного следователя.
     Директор, очевидно, забыл, что уже говорил эту фразу. В самом начале их знакомства. Ну, ну, куда дальше поведет?
     - И вижу, - продолжал тот, - что он выполнил мою просьбу, отнесся к ней серьезно.
     Макс усмехнулся. Для чего эта плохо прикрытая, грубая лесть?
     - Я ждал вашего прихода и подобного вопроса. Ведь вам хочется знать именно о наших с ним отношениях, верно?
     - Верно. - Макс не хотел сразу все карты раскрывать, но раз директор сам догадался… Надо его премировать за догадку и подбодрить.
     - Я не буду долго распространяться о том, что три года назад принял Николая как сына… Что он получил возможность работать в моем институте, не думая ни о чем постороннем. Мог требовать любое оборудование, любые средства, все лаборатории были обязаны немедленно выполнять его задания. Это мечта любого ученого. Нигде в другом месте такого приема он бы не встретил. Я знаю, что такое талант, как редко он проявляется.
     Директор говорил все это, сосредоточенно глядя перед собой. Здесь он умолк, перевел глаза на следователя.
     - Вы предложили откровенный разговор. Я согласен. Что конкретно вас интересует? Я догадываюсь, что до вас дошли кое-какие слухи.
     - Расскажите, например, о том, как вы стали его соавтором.
     - Обычным путем. Ничего интересного ни для вас, ни для науки здесь нет. И ничего незаконного. Сразу признаюсь - и везде это признавал: львиная доля заслуги принадлежит Колпакову. Это любой наш работник знает, и, наверное, вам уже об этом сказали. Но и я немало сделал. Я без Колпакова и близко к этому открытию не подошел бы. Но и он со своим голым открытием до сих пор мыкался бы по инстанциям. Идеи в научном мире рождаются ежеминутно. А наука - это не только идеи, но и кропотливая работа по их проверке и реализации. Его гениальная догадка и мой опыт - вместе породили научную работу, дали поразительный результат. Когда мы опубликуем ее, - это будет воспринято научной общественностью всего мира как взрыв бомбы. На Госпремию выдвинули… Но без меня этого бы тоже не произошло. Если вы думаете, что на премию такого ранга обязательно выдвигают все достойное - то глубоко ошибаетесь. И Колпаков все это прекрасно понимал… Понимает… - Директор запутался во временах глагола, видно было, что не знает, как правильно теперь говорить. - Колпаков никогда не задумывался над этой стороной проблемы: чья заслуга, кому больше положено. Не такой он человек. В нем не было ни мелочной зависти, ни ревности. Это был гений. Я в любой аудитории могу это повторить. Он знает себе цену - и с него довольно. Но вы задали вопрос, и я догадываюсь, что вам что-то стало известно. Что? Вам рассказали о наших ссорах в последнюю неделю?
     - Насколько мне известно - эти ссоры длятся несколько недель, - уточнил Макс.
     - Неважно. Поэтому вы решили, что мы с Колпаковым никак Госпремию не поделим? Нет, нет, вы не знаете Колпакова, не понимаете его. Да, мы ссорились. Да, я кричал на него, ногами топал. А он на меня кричал. Вот здесь, в этом кабинете. Трусом меня называл, бездарностью, обыкновенным завхозом. Говорил, что мне не научным институтом руководить, а коммунальной баней. А я его за это еще больше любил… Люблю… Он исчез - я это сильнее переживаю, чем если бы кто из моих близких пропал. Я догадываюсь, что с ним произошло, но не хочу в это верить. Отгоняю от себя эту версию. Пока есть хоть сотая доля надежды… Надо попытаться отыскать его. Не нужно опускать руки. Вот почему я попросил прокурора прислать ко мне толкового следователя. И ваше расследование никаких результатов не принесло. Все замыкается на институте. Ну что ж… Смотрите…
     Директор выдвинул шкаф своего широкого письменного стола, достал обыкновенную картонную канцелярскую папку белого цвета. С коричневыми - как шнурки от ботинок - тесемками. Папка была свежей, незахватанной. Не очень пухлая. Только теперь директор пересел поближе к следователю, по другую сторону стола, приставленного к его столу. Развязывать тесемки не стал, положил обе ладони на папку, сказал:
     - Вам уже известна история с кошкой?
     - Да, почему вы мне сразу не рассказали о ней?
     - Не хотел направлять ваше расследование в эту сторону. Но, как вижу, без этого все равно не обойтись. Так вот. После той истории Колпаков сменил - с моего согласия - тему своих исследований. Мы с ним посоветовались и сочли, что феномен с аннигиляцией важнее - на данном этапе. Важнее… Если бы я знал, что все это закончится так трагично! Не буду долго объяснять. Одним словом, через три месяца после того Колпаков пришел ко мне и заявил: «Кошка не погибла!» Он сказал, что не погибли те несчастные бездомные коты и дворняжки, которых он за это время поместил в центр круга. Никаких точных доказательств он не привел, но ведь его уму, его интуиции можно доверять не меньше, чем сотням экспериментов! Вот как он рассуждал: на всем земном шаре нет другого такого места, где, как в нашем кольце, был бы сконцентрирован такой огромный заряд энергии. И он прав. Поэтому, считал Колпаков, такой эффект возможен только у нас…
     - Какой эффект? - спросил следователь, теряя нить его рассуждений.
     - Разве я еще не назвал? Контакт.
     - Какой контакт? То есть - с кем?
     - С иной цивилизацией.
     Директор произнес это весьма буднично, а Макс вытаращим на него глаза.
     - С иной… С инопланетянами, что ли? Которые на летающих тарелках к нам прилетают? С Марса?
     - Неизвестно, откуда эти представители внеземного разума. Ведь есть еще и теория параллельных миров - возможно, они здесь, рядом с нами всегда и существовали, только не было прежде контакта.
     - И что - этот Колпаков их собственными глазами видел?
     - Нет, разумеется. И видеть не мог. Он предположил, что мы находимся в разных временных и пространственных координатах. Мы - в разных измерениях. Вы же фантастику читаете, если физику не изучали. По теории Колпакова, нужен сдвиг, чтобы к ним попасть. А для этого требуется огромная энергия. И такая энергия собрана у нас здесь. И вот три недели назад Колпаков заявил мне, что сам отправится в центр круга. Для непосредственного контакта с иным разумом.
     - С марсианами?
     - Неважно, кто бы там ни оказался.
     - Сам?
     - Сам. Вместо подопытного кролика. Среди ученых принято проводить на себе рискованные эксперименты. И Колпаков никогда не предложил бы отправить туда какого-либо добровольца.
     - Товарищ директор, - спросил несколько обеспокоенным тоном Макс, - а вы не замечали, в последнее время у него не было каких-либо аномалий в поведении?
     - Вы имеете в виду - помутнение рассудка? Нет. Он всегда вел себе немного странно. Обычные люди могли принять его за чуточку ненормального… Он вообще неуравновешенный человек. Как все таланты. Понимаете, это то, что называется: его недостатки - продолжение его же достоинств. Не будь он немного странным - не обладал бы чертовской интуицией, не был бы гениальным ученым. Но мыслил он всегда логично, здраво. Одержимый - но в рамках того, что будет понятно каждому ученому. Его идеи не были бредом, они просто были смелыми. Очень смелыми.
     - И вы, значит, разрешили ему… Отправили его «туда, не знаю - куда», а потом попросили меня отыскать его?
     - Нет, что вы! В том-то и дело, что не разрешил! Он кричал здесь: «Что мы натворили?! Представители иной цивилизации решат, что коты и облезлые дворняги - и есть самые высшие существа нашей цивилизации!» Убеждал меня, уговаривал, оскорблял…
     - А что ему мешало отправиться? Только ваш запрет? Его же не держали за руки?
     - Держали. Только не за руки… Эффект аннигиляции возникает только в те минуты, когда идет активная подпитка цепи. Наверное, непременный фактор, обязательное условие. А после этих опытов с котами я, во-первых, запретил в мое отсутствие подключать к сверхпроводнику ток, а во-вторых, немедленно заказал бронированный ящик для рубильника, с замком, как в сейфах. Ключ от ящика у меня. Без моего ведома никто не может до рубильника добраться. Мы здесь с тех пор стали работать, как взрывники. Прежде чем подключать ток, всех сотрудников оповещаем, убеждаемся, что никого нет во дворе. А вдруг радиус активности поля вырастет? Никому не дозволяется даже из лабораторий выходить. Во избежание случайностей. В прошлую пятницу произошел наш очередной скандал с Колпаковым. Перед самым концом рабочего дня. Он опять просил, требовал, угрожал… Домой я уехал очень расстроенный. И, наверное, забыл ключ от рубильника здесь, на столе. Колпаков еще оставался в институте. В понедельник прихожу - ключ торчит в замке металлического шкафа…
     - Значит, по-вашему, он после вашего ухода включил самовольно ток, вошел в ограду, и…
     - Вы это произнесли. Автоматическое наблюдение за напряжением в цепи ведется круглосуточно. И аппаратура зафиксировала, что в пятницу, 5 января, в 17 часов 33 минуты произошло резкое мгновенное падение напряжения. В десять раз большее, чем тогда, когда аннигилировали подопытные животные. Колпаков - невысокого роста, но все же по сравнению с этими кошками…
     Опять наступила пауза. Долгая… Наконец Макс обрел дар речи.
     - Зачем же вы мне обо всем этом сразу не сказали?
     - Я уже объяснял… Сам до конца не верил. Думал, отыщется.
     - Но вы ведь ключ обнаружили в замке!
     - Я подумал, что, возможно, я сам его там забыл в пятницу? - Прочтя недоверие в глазах у следователя, добавил: - У меня есть и другие доказательства. Вот… - Он только теперь развязал папку, подал Максу несколько исписанных от руки листов бумаги. - Как только Колпаков исчез, я завел эту папку, собрал в нее все, что касается этого дела…
     Поданные им Максу листки оказались составленными по всей форме заявлениями старшего научного сотрудника Н. Колпакова директору института. Во всех заявлениях он просил только об одном: разрешить ему провести опыт аннигиляции в образующемся в центре двора аномальном поле на самом себе. Колпаков давал заверения, что все обойдется, что вся ответственность за последствия будет лежать только на нем самом. Разнились заявления датами. Одно было написано в октябре, второе - в декабре, и, наконец, последнее - 5 января.
     - С этим заявлением, - показал директор на самое свежее, - он зашел ко мне в ту пятницу. С заявлением и ультиматумом. Грозился уйти из института, если не разрешу опыт. Вы хотите, чтобы из отдела кадров принесли вам собственноручно написанную автобиографию - чтобы сверить почерки?
     - Нет, пока этого не нужно, - отказался Макс.
     Директор опять полез в папку, достал несколько одинаковых фотографий и небольшой квадратик негатива, вырезанный из фотопленки.
     - Это еще не все. Помните, в предыдущую пятницу, когда исчез Колпаков, целый день шел снег. Весь двор засыпало. А потом до понедельника никаких осадков не было, тихо, ясное чистое небо. И вот утром, придя на работу, я увидел ключ в замке шкафа, в котором находится наш главный рубильник. Сердце у меня сразу похолодело. Я бросился к окну. И увидел вот это…
     На фотографии был вид двора сверху, очевидно, из окна одной из худжр на втором этаже. Белый пустой двор. Только следы - кто-то прошел от стены до середины двора, перелез через невысокую ограду, после ограды прошел несколько шагов - и все. Следы обрывались. Будто кто на небо вознесся…
     Макс встал, приблизился к окну. Директор тоже подошел, остановился рядом. Двор был бел и чист. Никаких следов.
     - В понедельник к полудню снег повалил опять. Все занесло. Но снимки мы успели сделать. Я побеспокоился.
     - Вы сами фотографировали?
     - Нет. Снимки сделал лаборант Синцов. Он выполняет все необходимые фотоработы. Вы ведь можете проверить - монтаж это, или настоящий кадр? Существуют, наверное, такие методы у вас?
     - Да, существуют. А могу я пока поговорить с этим фотографом?
     Директор склонился к селектору, нажал на кнопку, сказал: «Пришлите ко мне Синцова».
     В ожидании лаборанта, Макс рассматривал фотографии. Следы были достаточно глубокие, четкие, ясные. Насколько Макс понимает в этом деле - их не могли сделать при помощи какого-либо трюка. Кто-то явно прошел от стены до середины двора. И не было заметно никакой ретушировки на остальной части фотографии, не было похоже, что другая половина следов - от середины до стены - была каким-то образом с фотографии или негатива убрана…
     Вошел молодой человек лет 25. Простоватый, застенчиво улыбающийся. «Синцов», - представил его директор.
     - Эти фотографии сделали вы? – спросил Макс.
     - Да. Вот из этого окна.
     - Зачем?
     - Усманыч велел.
     - Видите что-нибудь необычное на этой фотографии?
     - Нет. Фото как фото. Вправду красиво - снег белый, стены в мозаике…
     - А вот эти следы - они тогда были на снегу?
     - Конечно, были. А что случилось? - Синцова не насторожило то, что следы обрываются посреди двора.
     - Ничего. Вы свободны.
     Опять остались одни. Макс внимательно разглядывал фотографию, вертел в руках негатив, и вдруг его озарило.
     - Я знаю, как эти обрывающиеся следы могли появиться!
     - Как? - спросил директор тоном человека, который заранее не верит в возможность найти привычное объяснение этому.
     - Эти следы на снегу действительно были. Но никто по снегу не ходил.
     - Вот это уже мистика.
     - Нет, все очень просто. Дело в том, что снег полежал немного и в этих местах провалился.
     - Почему снег провалился? Почему получился такой вот рисунок, будто кто-то прошагал по нему? Не говорите мне о случайности, шанс, что так случится - один на миллиард.
     - Все проще. Видимо, двор частью выложен чем-то, а частью там - обыкновенный грунт. Очевидно, еще до того, как выпал снег, кто-то прошел по мокрой земле, оставил в ней глубокие следы. А потом, дойдя до середины двора, ступил на дорожку или что-то твердое. Может, там кирпичи валялись или доски. И потом именно в тех местах, где остались на земле следы, снег немного осел. Вот и нет никакой загадки. Когда снег растает - вы сможете проверить и убедитесь, что я был прав.
     - Красивая версия, - директор усмехнулся. - Но в нашем случае не подходит. Весь двор выложен кирпичами. Мастера еще в прошлом веке выкладывали. Кирпичи прочные, подогнаны точно. Паркет, а не двор.
     - Если так… - Следователь вздохнул, бросил фотографии на стол: - Ну что ж… Можно будет сделать заключение, что Колпаков пал жертвой научного эксперимента. Наука требует жертв - нужно такой акт составить?
     - Пал жертвой… Вы убеждены в этом?
     - Но вы сами именно в этом меня уже больше часа пытаетесь убедить!
     - Если б это было все! - Директор, расхаживавший по кабинету, опять сел к столу, открыл папку. - А теперь посмотрите вот на это.
     Он достал из папки несколько листов плотной разграфленной глянцевой бумаги с непонятными Максу значками и буквами. Четкая ломаная синяя линия проходила посередине каждого листа. Макс с опаской посмотрел на папку - много ли еще сюрпризов прячет в ней этот доктор наук?
     - Что это? - он взял в руки листы, стал вертеть, не зная, где у них верх, где низ…
     Директор взял их у него, разложил на столе.
     - Это, - начал он свои пояснения, - графики, они отражают состояние нашей сверхпроводниковой цепи. Один лист - один день. За пятницу, за субботу, за воскресенье. Этот график - за понедельник, это - за вторник и так далее. Изломы на линии появляются каждый раз, когда резко падает напряжение в цепи. До пятницы пятого января такие изломы появлялись крайне редко. Причем в тот именно момент, когда в круг попадало очередное подопытное животное. Никаких случайностей не было. Это и понятно - энергия тратится только на аннигиляцию. И в пятницу 5 января весь день было спокойно. Вот, смотрите - никаких изломов. В 16.00 мы начали получасовую подпитку - кривая чуть-чуть поползла вверх - не будь листы линованы, вы не заметили бы этого. В 17 часов я ушел домой. В 17.30 опять началась подпитка, а в 17.33 - громадное падение напряжения. Я это объясняю тем, что Колпаков вошел в круг. Смотрим дальше. В субботу - чисто. Напряжение не меняется ни в ту, ни в другую сторону. Не растет, не падает. Подпитки нет, расхода нет. В воскресенье - тоже. А в понедельник - десять небольших изломов. Во вторник - девять. Дальше - восемь, семь, шесть, пять, четыре… Вчера я сказал себе: завтра, в понедельник, будет три излома. Пожалуйста, - вот график за сегодня. Три излома. Завтра будет два. Всему этому есть только одно объяснение…
     - Вы думаете, что Колпаков где-то спрятался и потихоньку от вас продолжает опыты?
     - Нет, я совсем не о том!
     И тут до Макса дошло.
     - Вы считаете… Это Колпаков так подает вам сигналы?! Оттуда?
     Директор как бы облегченно вздохнул.
     - Я рад, что не мне пришлось первым произносить эти слова. Вы из всего этого сделали тот же вывод, что и я. А я полагал, что начинаю сходить с ума. Да, он подает нам сигналы. И у него нет никакого другого способа связаться с нами.
     Макс сидел, как оглушенный. Директор снова встал, опять нервно заходил по кабинету.
     - Это я, я во всем виноват, - бормотал он. - Почему я не уступил ему? Почему я побоялся ответственности? Он прав, я - обыкновенный завхоз! Если бы мы вместе все обговорили! Если бы условились о связи!
     - А что вы могли бы предложить? - спросил Макс.
     - Если он умеет влиять на напряжение сети - мы можем для диалога воспользоваться хотя бы азбукой Морзе! Короткая пауза между изломами - точка, длинная пауза - тире! Что еще нужно?! Он смог бы передавать нам любую информацию! Может даже - как помочь ему вернуться обратно! Я идиот! Мне не то что директором бани - директором общественного туалета нельзя быть! Я упустил такую блестящую возможность.
     Ученый взволнованно ходил по комнате, сжимая в пальцах карандаш, которым водил по графикам, а Макс ошарашено глядел на листы перед собой. Синие изломы линий походили на грозные нахмуренные брови какого-то таинственного существа, какого-то страшного чудовища…
     Не смеется ли над ним этот сумасшедший? Но не может же он так натурально изображать горе! Это неподдельное горькое сожаление об упущенном открытии и об утерянном соратнике… Макс выдавил из себя:
     - Может, он этими сигналами о помощи просит? Может, он в беде?
     - Нет, это вряд ли. Помощи он не просит. Уж сигналы-то бедствия любой школьник знает. Три точки, три тире…
     - Ну, вот он дошел до трех точек - завтра передаст три тире, - попробовал пошутить Макс, сам понимая, что юмор в такой ситуации может быть только черным.
     - Нет, - качал упрямо головой ученый. - Не просит. Здесь - другое. Но что? Что он пытается нам сообщить?
     Макс собрался было включить свою логику и попытаться убедить ученого, что, если принять его версию, то ученый Колпаков безо всякого сомнения в страшной беде, он сигнализирует, что ему осталось все меньше и меньше жить - 6 дней, 5, 4 3, 2, 1… Но пугать директора не стал, все равно ничем уже не помочь. Неплохо бы немедленно выкопать из земли этого дракона. Но разве его заставишь это сделать? Он встал, обронил устало:
     - Ну, раз помощи не просит… То мне, как следователю прокуратуры, делать здесь больше нечего. Передайте эти свои соображения - он отодвинул на другой край стола графики, - компетентным органам, пусть они теперь ломают голову, что с этим эмигрантом делать. Колпаков незаконно покинул пределы нашего измерения, это точно по их части. Я одно только могу посоветовать: надо вашему партизану Колпакову связного послать. С азбукой Морзе в кармане. Ищите еще одного добровольца.
     В сердцах Макс все это сказал. Сердит очень и на директора, и на всю эту историю. С этими сумасшедшими учеными лучше не связываться. Все с самого начала директор знал - чего бесполезным делом заниматься заставил?
     Глянул на часы - половина шестого. Татьяна вряд ли ждет его у проходной.
    
     6.
    
     Но молодая женщина ждала. Стояла на тротуаре, носком красного сапожка придавливала сугроб, руками в шерстяных перчатках терла мерзнувшие щеки и нос.
     - Извините, я задержался.
     - Ничего.
     Машина Макса - за углом, на автостоянке, но он постеснялся показывать красавице свой старенький «москвич». Вспомнил, какой роскошный лимузин у ее бывшего ухажера Мардонова. Бывшего? Нет, Макс не хочет об этом думать. А о чем? После того, что теперь стало ему известно, у Макса вопросов к лаборанту Осипенко нет. Но раз она ждала…
     - Пройдем немного? - предложил он.
     - А вы меня до дома проводите. По дороге и поговорим.
     - Это далеко? - спросил, сам не зная почему. Сколько бы ни было до ее дома - он охотно пошел бы ее провожать.
     - Если пешком - минут сорок. - Максу показалось, что Татьяне хочется, чтобы расстояние его не испугало.
     Погода стоит прекрасная. Опять по Пушкину. «Мороз и солнце». Солнце, которое еще не успело скрыться за горизонтом, то и дело выглядывало из-за минаретов.
     Татьяна назвала улицу, где живет. Идти предстояло через площадь, потом - по длинному бульвару до Центрального универмага, затем свернуть на одну улицу, на другую… Окна магазинов празднично украшены елочными игрушками и симпатичными рожицами деда Мороза и Снегурочки. Посреди площади - огромная, в пятиэтажный дом высотой - елка, на которой горят, отражая солнечные лучи, огромные разноцветные шары. Прогулка обещает быть приятной. А после услышанного в кабинете директора Максу нужно немного проветриться.
     Макс, как умел, пересказал попутчице свой разговор с директором. Слушала внимательно.
     - Что вы об этом думаете? - спросил он женщину.
     Совсем нелогично произнесла:
     - Теперь я понимаю, что он имел тогда в виду. Когда про след на этой земле говорил. Понятно, почему он хотел, чтобы я родила. Он прощался со всеми нами.
     А может, вполне логично. Нисколько не удивилась тому, куда он исчез.
     - Так вы верите в версию директора? – спросил Макс.
     - Я уже свыклась с мыслью, что больше никогда не увижу Колю, - ответила она уклончиво.
     - Но эти графики, изломы… Они действительно что-то доказывают?
     - У нас к ним относятся серьезно.
     Татьяна была спокойна. Прохожие мужчины оглядывались на нее. Даже женщины не скрывали ревнивого интереса. А была она очень хороша. В шубке, отороченной норкой, в пушистой меховой шапке, в красных сапожках на высоких каблуках… Из-за этих каблуков они с Максом казались почти одного роста. Пропавший муж был на голову ниже - как же они шли рядом?
     Когда на тротуаре было скользко, Татьяна цеплялась за локоть своего попутчика. Правда, как только скользкий участок кончался, выпускала - к огромному его сожалению.
     Проходили мимо кафе на бульваре. Макс знает, что здесь очень уютно.
     - По чашечке кофе?
     - А курить там можно?
     В небольшом зале полумрак. Тихая приятная музыка. Официантов здесь не бывает. Макс самолично обслужил свою даму. Когда она привычно достала сигарету, у бросившего курить следователя совершенно случайно в кармане оказался коробок спичек. Он с готовностью поднес огонек.
     Спросил:
     - Расскажите немного о себе. Вы мне кажетесь какой-то неземной, не из нашего вообще города. Будто из какой-то сказки к нам приехали на время.
     - Никакой сказки. Здесь родилась, здесь выросла. Отца у меня нет. Уехал давно. Они с матерью разошлись, когда мне еще и трех не было. Так что я его не помню. Я у матери одна. Думала о том, чтобы уехать куда. В Москву, например. Но как ее одну оставить? А мать гонит. Требует, чтобы я уехала в Москву. Там ее тетя живет. Мать считает, что я с моими данными могу сделать выгодную партию. Не знаю, чьей женой она меня видит. И тетка из Москвы пишет. Тоже зовет. Обещает с послами иностранными познакомить. У нее, вроде, такой вот круг знакомых, министры в гостях бывают. Муж ее покойный когда-то, еще при Сталине, работал в Кремле. На худой конец, говорит тетка, за нашего дипломата можешь выйти. Есть пожилые, вдовые. И в какую-нибудь Замбию укачу. Все лучше, чем в этой дыре.
     Татьяне было хорошо в этом кафе, она говорила негромко и много, видно было, что давно никому не исповедовалась. Потом спохватилась, глянула на часы:
     - Мы хотели до дома дойти за сорок минут, а здесь больше получаса потеряли.
     - Потеряли?
     В ответ - обворожительная улыбка.
     Посидев еще немного, встали. Через час неспешной прогулки дошли до пятиэтажного здания.
     - Вон мое окно на третьем этаже. Зайдете?
     У Макса яростно забилось сердце. Она еще спрашивает! Да он последние 20 минут только о том и думает - пригласит его попутчица зайти к себе или нет?
     Она, виновато:
     - Только у меня не убрано.
     Он, послушно:
     - Обещаю не смотреть по сторонам.
     Введя гостя в дом, Татьяна воскликнула:
     - Видите, какой у меня здесь беспорядок! - взяла у него пальто, усадила в кресло, стала поспешно собирать с дивана, со стульев предметы своего туалета. Извинилась, вышла со всем этим в соседнюю комнату. Макс честно сидел, как истукан, не ворочая головой.
     Неожиданно тихо скрипнула дверь, ведущая на балкон - и из-за портьеры показался огромный пушистый кот, точнее - котище. Он уставился на незнакомца, потом вспрыгнул на диван и уселся, как человек - свесил нижние лапки вниз, правую верхнюю лапку положил на подлокотник дивана. И так и сидел, не отводя с Макса взгляда. Будто проверял, выполняет ли Макс свое обещание не глазеть по сторонам. Из спальни вышла хозяйка - она успела переодеться в тонкий серебристого цвета облегающий свитер.
     - Кажется, вашему коту не нравится, что здесь посторонние, - сказал Макс.
     - Это не кот, это соседская кошка, Машкой зовут. Перебирается ко мне через балкон всякий раз, как услышит, что я вернулась. Маша, - обратилась женщина к животному, - мне сегодня некогда с тобой играть, давай обратно.
     Она вывела упиравшуюся и цеплявшуюся когтями за мебель кошку на балкон, плотно закрыла дверь.
     Еще раз извинилась, предложила включить телевизор и ушла на кухню. Только теперь Макс решился оглядеть комнату. Большой зал, светлый. Мебель импортная. Хрусталь повсюду. Огромный ковер на полу. Занавески богатые. На лаборантскую зарплату так не раскрутишься. Похоже, Мардонов помогал не только доставать дефицит. А может, Колпаков всю зарплату исправно жене приносил.
     Татьяна выкатила из кухни черный сервировочный столик на колесиках. Посреди столика возвышалась початая бутылка пятизвездочного коньяка. Макс пробормотал смущенно:
     - Даже не знаю, за что такое внимание к моей персоне.
     - А вы мне просто нравитесь. - Макс кашлянул, смутившись еще больше. Допытываться, чем понравился, не стал. - Садитесь сюда, - женщина подкатила столик к дивану, села сама, показывая на место рядом с собой. - Ну, - сказала она, когда Макс пересел, - наливайте по капельке. Замерзла я.
     Грея в руках рюмку с мардоновским, скорее всего, коньяком, Макс спросил:
     - А вы мне что-нибудь о ваших отношениях с Усманычем расскажете?
     Это был тот самый вопрос, который он с утра еще хотел задать лаборанту Осипенко. Так сказать, осколок одной из версий, которые разбились вдребезги после потрясшего его рассказа директора. Теперь необходимость в этом вопросе отпала, но он его все равно задал.
     Татьяна раскраснелась - от коньяка ли, от чего другого. Кивнула.
     - Расскажу. Это же анекдот! Он за мной ухаживал. Полгода! Представляете?
     Хм… Чему здесь удивляться? Удивляться надо, если бы не попробовал ухаживать.
     - Однажды выхожу вечером после работы из института, смотрю - машина директорская стоит. Вышел он из нее, дверку заднюю открывает: садитесь, подвезу! Вообще-то он гордый, мало с кем разговаривает. Девчата боятся его - страх! А тут - садитесь! Вежливо так. Я сначала и не поняла, что он решил ухаживать за мной. Думала - что-то по работе спросить хочет. Хотя - какие могут быть у него вопросы ко мне, рядовому лаборанту? Села, тронулись с места, он зеркало на меня направил, смотрит в него, спрашивает: «Не торопитесь домой?» А мне чего врать? «Не тороплюсь» - говорю. Повез он меня в загородный ресторан. У-у! Никогда там не была! Все такое роскошное, такие блюда… Хорошо посидели. И он - такой элегантный, внимательный. Молодежь так не умеет. А я выпила немного и стала даже заигрывать с ним. Когда на танец пригласил - будто нечаянно к нему тесно прижалась несколько раз. Потом, когда за стол вернулись, юбку так приподняла, как будто случайно. Ну, дурачилась, как девчонка.
     - Это когда же происходило? - спросил удивленный Макс. - Когда вы уже замужем были?
     - Нет, что вы! Я тогда только-только на работу в институт пришла. Усманыч не принял моей игры, не стал руками лапать, целоваться не полез. Он очень серьезно так предложил мне стать его подругой. Ну, любовницей, имеется в виду. «Вы такая красивая, у вас такие глаза… Я подобных глаз не видел ни у одной женщины…» Ля-ля, тополя, короче. Неужели у меня такие уж необыкновенные глаза? Что в них? - Татьяна сделала свои смеющиеся глаза большими, посмотрела на Макса. - А? - требовала она ответа.
     - Вы сами знаете, что вы красивая, - только и сумел выдавить из себя Макс.
     - Знаю, - вздохнула с искренним огорчением Татьяна.
     - Почему же вы вздыхаете?
     - Если б вы знали, как трудно жить красивой женщине!
     - Все пристают?
     - Я не о том. Нравится тебе, например, человек. Ну, всем хорош. А он не решается к тебе подойти. Боится сказать то, что нужно… Думает, раз красивая, значит, обязательно строгая, холодная, избалованная вниманием более достойных мужчин. Все порядочные так думают. А шваль всякая лезет. Так уж мир устроен: подлецы – они смелые. А хорошие люди стеснительные. Вот и ходишь одна.
     Позже Макс честно себе признался, что был в ту минуту дурак-дураком и не понял намека который - ну нельзя прозрачнее. Сидел и любовался тем, как молодая женщина легко и непринужденно переходит от веселой игривости в состояние грусти и печали, потом опять улыбается… Макс намека не понял, сказал:
     - Ну, и как развивались дальше ваши отношения с директором?
     - Развивались? Отношения? Ой, громко сказано. Я ему тогда же, в ресторане сказала: Вы мне тоже нравитесь. Вы - настоящий мужчина, каким я его себе всегда представляла. И я согласна быть с вами. Только условие - с женой развод, со мной - в ЗАГС! Откуда смелости набралось? Потому что выпила, наверное. Я и сейчас вон глупости говорю. Ну, Усманыч тогда то, другое. Подарки, квартиру, все, что хотите… Не клюнула. Зря да?
     - Не знаю… - Макс не знал даже того, как ему теперь себя вести. - А дальше что?
     - Ничего он на мое условие не ответил. Отвез меня домой. Потом мы еще несколько раз с ним в ресторанах обедали. И домой после работы несколько раз подвозил. И на работу привозил. Выйду утром из дома - он как будто случайно проезжает. Наверное, ждал подолгу. Или знал, когда я обычно выхожу. Доставлял прямо к проходной института. Шикарно было. Но я не уступала. Только через ЗАГС. И он крепким орешком оказался. Но порядочным. По работе мстить не стал. После свадьбы нашей с Колпаковым - ни-ни. Ни разу даже не подошел. Свадьбы как таковой у нас не было, но когда квартиру получили – пригласили всех институтских на новоселье. Пошикарнее свадьбы. Комнаты тогда были пустые, без мебели, все поместились. И Усманыч пришел. Вел себя великолепно. Вежливый. Сдержанный. Предупредительный. Ручку поцеловал, когда подарок вручал. Даже ни разу не потанцевал со мной. А подарок - вы сейчас упадете! Дефицитную «Фею» институтский шофер на третий этаж втащил. Прямо в упаковке!
     - Фею? Что это?
     - Да машина стиральная! Компактная! Вон она, в ванной! Как постирушка у меня - я Усманыча добрым словом вспоминаю. Девчата-то накупили нам безделушек.
     Веселая она женщина, Татьяна Осипенко. Нет, не любила она своего мужа. Ни одного дня не любила.
     - А как вы замуж за Колпакова вышли?
     - Ой. По дурости, это точно. Пришел он к нам в институт прямо из Москвы. Столичный, умный. Внешне он так, неказистенький. И рост, и одевался… А все кругом: светило, будет академиком, лауреатом… Ну я уши и развесила, губешки распустила. Потом оказалось - не то… Скучно мне с ним было. Так, ученая крыса.
     - Но и сейчас многие утверждают, что он стал бы академиком. И Госпремия на носу.
     - Не знаю. Не в этом, наверное, счастье. Макс, - Татьяна подсела поближе, - а почему вы не пьете? У вас такое красивое имя. Вас по паспорту Максимом зовут?
     - Да.
     - Очень мужское имя. Макс, не спрашивайте меня больше о нем, ладно? Надоело все. Лучше про себя расскажите. Я кольца не вижу - вы не женаты?
     - Нет, пока не встретил.
     - Ищете самую красивую?
     - Нет, наверное - просто некогда. Много работы.
     - Но сейчас-то вы не работаете! - Татьяна прыснула, закрылась рюмкой.
     Макс заметил, что и без того короткая юбка у Татьяны задралась совсем высоко, и ноги в чулках телесного цвета она очень тесно придвинула к нему, почти касается его. А позволь он себе сейчас что-то - вдруг рассердится или на смех поднимет? Он заставил себя отвести глаза от женщины, посмотрел на экран телевизора, где шла какая-то оперетка.
     И вдруг экран мигнул и почернел, во всем доме погас свет. Темнота наступила кромешная.
     - Кажется, во всем городе электричество отключили, - сказал Макс. - И на улице темно. - Он встал, подошел к окну, отодвинул занавески. Света не было и в окнах домов напротив, не горели уличные фонари. Он почувствовал, что Татьяна неслышно подошла и встала рядом. Полная темнота сопровождалась полной же тишиной. Ничто не нарушало ни того, ни другого. Только редкая машина с шумом проезжала внизу, на некоторое время освещала улицу, и снова все вокруг погружалось во мрак.
     - В январе никогда свет не выключают, - негромко произнес Макс. - Обычно это происходит перед Новым годом, когда кончаются выделенные городу лимиты. Странно…
     И вдруг Макс увидел прямо перед собой два огонька - как два глаза, которые внимательно смотрели на него… Видимо, это же самое увидела и Татьяна. Она вдруг вцепилась ему в руку повыше локтя, прошептала:
     - Ты видишь?!
     Огоньки-глаза исчезли.
     - Что это было? - спросила не на шутку напуганная Татьяна.
     - Не знаю, - во рту у Макса пересохло. - А, понятно. Это кошка. Это были кошачьи глаза!
     - Но мы на третьем этаже! Она что - в воздухе висела?
     Макс обернулся к женщине, она несколько отстранилась - и вдруг по всему ее телу пробежали огненные искры. Макс вскрикнул от неожиданности.
     - Что с вами?!
     - Ничего, - ответила Татьяна. А что?
     - Мне показалось - по вашему телу пробежал электрический разряд! Вот - опять! - у Макса волосы от страха встали дыбом.
     А Татьяна рассмеялась.
     - Вы, что никогда не наблюдали такого эффекта? Это же заряд статического электричества! Про это же в школе проходят. Помните - опыт с эбонитовой палочкой, от которой искры отлетают, если ее о шерсть потереть?
     - Но почему искры отлетают от вас?! Вы же не из эбонита?
     - Это не от меня, а от моего свитера. Он с синтетической ниткой. Если это вас пугает… - И в этот момент Макс не столько увидел, сколько догадался, что Татьяна быстро стянула через голову свитер, который весь засверкал, заискрился в ее руках, и бросила его в кресло за собой.
     - Я чувствую, что света долго не будет. Я найду свечи, - сказала негромко хозяйка.
     - В такой темноте?
     - Я знаю, где они у меня.
     Но отойти она не успела - вдруг ярко засверкали все лампы в хрустальной люстре под потолком. А Татьяна была при этом не только без свитера, но и без лифчика…
     - Ой, извините.
     Она прикрыла обнаженную грудь, хотела убежать, но Макс перехватил ее, положив руку на плечо… И понял, что это был первый его правильный поступок за весь вечер. Татьяна охнула, закрыла глаза и тесно прижалась к нему, пряча голову на его груди. Он приподнял ее лицо к себе, губами прижался к ее влажным, немного горьким от коньяка губам, опустил ладонь на холодный холмик груди… Татьяна дотянулась до выключателя, лампочки люстры под потолком погасли, но в комнате все равно было светло - из-за света от уличных фонарей. Достаточно светло, чтобы Макс мог заметить, как глаза женщины затуманиваются от охватывающего ее наслаждения…
    
     7.
    
     Утром в такси поехал к институту - забрать со стоянки «москвичок». Завел мотор, стал прогревать его. Включил приемник, чтобы не скучно было. Диктор «Маяка» новости передавал. И напоследок, как курьез, сообщил, что жители одной из деревень Вологодской области два дня назад вступили в контакт с инопланетянами, прилетевшими туда на летающей тарелке. Все жители в один голос утверждают, что видели пришельцев, кто-то говорил с ними, обменялся рукопожатиями, а сторож колхозной свинофермы даже распил с инопланетянами бутылочку.
     Написать, что ли, на радио про здешнюю чертовщину?
     Сидя в основательно промерзшей за ночь машине, с холодной головой, со стынущими на холодной баранке руками, с мерзнущими ногами и холодным - после жаркой ночи - сердцем, Макс, наконец, смог все трезво обдумать. В последние дни он ходил, как в тумане - загипнотизированный серыми глазами красавицы Татьяны. Все воспринимал как в полусне: сверхпроводящее кольцо глубоко под землей, заколдованный губительный круг в середине институтского двора, голубые ломанные линии директорских графиков…
     А теперь вдруг явственно различил грубую неувязку в версии директора. Которая так и лезет в глаза. И любой на его месте это сразу бы заметил. Разумеется, будь он свободен от колдовства Татьяниных глаз.
     Допустим, Колпаков выкрал ключи, открыл шкаф с рубильником. Включил ток. Вошел в запретный круг и исчез. Хорошо. Чтобы это принять, ни в какую мистику верить не нужно. Есть электрический ток очень высокого напряжения, создается поле, человек или животное исчезает. И не нужно искать вологодского мужика, который в это поверит. Это может быть вполне научно. Но дальше идет неувязочка. Кто в таком случае выключил рубильник? Ведь директор не говорил, что ему самому пришлось через два дня, в понедельник, выключать ток! Уж об этом он не преминул бы сообщить. Кстати, это несложно проверить. На их графиках все должно быть отражено.
     А зачем Усманыч придумал всю эту историю, в которой не сумел свести концы с концами? Ясно, зачем.
     Максу нравится Татьяна Осипенко. Но убить из-за нее кого-то? Нет, не смог бы. Не смог бы 28-летний, жизнерадостный, полный сил следователь райпрокуратуры убить соперника из-за безответной любви красавицы Татьяны. Погоревал бы - и нашел бы утешение в другой. И сорокалетний, избалованный женским вниманием спортсмен-сибарит, хозяин золотоносного магазина - тоже не стал бы убивать. Даже горевать бы не стал. Много их у него.
     А пятидесятилетний доктор наук? Для которого его чувство к прелестной подчиненной - последнее, и потому - самое горькое и самое сладостное одновременно?
     Макс заглушил мотор, вылез из машины и направился к институту. Выданный директором пропуск уже недействителен, но вахтер запомнил его, пропустил без церемоний. Макс поднялся на второй этаж, зашел к Борухову.
     - Вениамин Давыдович, один вопрос. Вы регистрируете каждый раз, когда «подкармливаете» свое сверхпроводящее чудовище?
     - Да. Два компьютера подстраховывают друг друга, отмечают всякое подключение энергии. И на графиках это видно - напряжение сети медленно растет. Даже когда в институте никого нет - после работы, в выходные - аппаратура работает, фиксирует.
     - Фиксирует, во сколько ток включен, во сколько выключен?
     - Да. И - какое напряжение было, все другие параметры. Двойной, тройной контроль идет. Наверное, так в клинике за новорожденным не следят, как мы за своим «драконом».
     - Покажите мне, что у вас было в позапрошлую пятницу.
     - Позапрошлую? - Борухов посмотрел на большой настенный календарь с изображением полуголой японки. - Пятого января? Сейчас глянем… - Он достал толстую книгу, раскрыл на нужной странице. - Была подпитка. Ого, причем - дважды! Хотя обычно мы более одного раза в день не подпитываем. Да к тому же во второй раз это происходило по окончании рабочего дня. Хм… Странно…
     - Во сколько точно?
     - Вторая подпитка? Началась в 17-30.
     - И сколько она длилась?
     - Ровно 20 минут.
     - Ошибки никакой быть не могло?
     - Нет, говорю вам. Запись эту лаборанты вносят только после того, как сверятся с показаниями всех приборов.
     Все понятно. Колпаков включил ток, вошел в круг, а потом с того света вернулся и выключил рубильник. Уходя, гасите свет… Аккуратный он такой. Уже есть Максу о чем с директором поговорить. Он обратился к завлабу:
     - Сейчас ток включен?
     - Нет. Когда идет подпитка, во всех лабораториях и кабинетах загорается вот такое красное табло-предупреждение, - показал он на табличку над дверью.
     - Проводите меня во двор. Можно?
     - Конечно.
     Они спустились вниз. Двор по-прежнему был девственно бел, ни единого пятна. Только легкие - в виде звездочек - следы птичьих лап. Макс посмотрел на Борухова, давая понять, что хочет подойти к решетке. Завлаб кивнул, первым ступил на нетронутый снег. Когда подошли к изгороди, Макс опасливо протянул руку, опустил ее на металл… Вдруг ему почудилось, что за ним сверху наблюдают чьи-то злые глаза. Он резко обернулся, посмотрел на те окна второго этажа, где, по его расчетам, был кабинет директора. И мог поклясться, что за неплотной занавеской виднелась знакомая высокая фигура, которая отступила назад, как только он обернулся…
    
     8.
    
     К прокурору Макс зашел с заполненным бланком постановления об аресте.
     - Ты что? Ты что придумал? - почти кричал на него обычно очень спокойный шеф. - У тебя есть что-нибудь, кроме этих твоих догадок?
     - Будет, все будет, - заверял Макс. - Но как только я допрошу его в качестве подозреваемого - он немедленно скроется. Убежит. С его связями… Не отыщется. Не хочу отвечать.
     - Но мотив? Какой мотив?
     - Директор любил лаборантку Осипенко. Любит. А она имела глупость обнадежить его. Обещала принадлежать ему, если тот с семьей расстанется. Легкомысленная женщина, пошутила. Я уверен, что директор потихоньку вел дело к тому. А Татьяна не дождалась, замуж за Колпакова вышла.
     - И каким же образом он убил этого несчастного ученого? Куда труп дел?
     - А об этом директор сам мне подробно рассказал. Только представил как самоубийство. Или жертву, принесенную самим погибшим во имя науки. На деле он сам заманил Колпакова в тот злополучный круг, не исключено, что поручил ему что-то там проверить, и в нужный момент включил ток. Причем сделал это по окончании рабочего дня, когда в институте уже никого не было.
     Но прокурор долго не соглашался ставить свою подпись под постановлением об аресте.
     - Это все глупости. Я его хорошо знаю. Он на такое не способен.
     - А он способен затеять интрижку с молоденькой сотрудницей? В рестораны ее возить? По полчаса ждать, когда из дома выйдет, чтобы подъехать и в свою машину посадить?
     - Не способен.
     - И он все это делал.
     - Сплетни.
     - Нет, мне это рассказала сама молодая женщина.
     - Клевещет.
     - У нее нет никакой причины врать.
     - Ну, как я ему в глаза после этого буду смотреть?
     - А зачем вам ему в глаза смотреть?
     - Если ты в конечном счете окажешься неправ - накажу.
     - Согласен. А если он сбежит - вся ответственность ляжет на вас.
     Прокурор был озадачен такой уверенностью подчиненного. Нехотя потянулся к ручке. Спросил:
     - Что, она действительно такая красивая, эта аспирантка?
     - Лаборантка. Она даже мне понравилась.
     - «Даже мне»… Трудно, понимаешь, тебе понравиться… - И, ставя свою размашистую подпись, пробурчал: - Был бы сейчас жив сам… - он назвал фамилию грозного некогда дяди, - где бы мы с тобой были после такого решения?
     Подписанное постановление Макс передал начальнику раймилиции - для исполнения, а сам направился в свой кабинет - подготовиться к первому допросу подозреваемого. Конечно, безоблачное детство воспитывает очень хороших взрослых. Но разве не бывает так, что не привыкшие ни к какому противодействию, ни в чем не знавшие отказа, обеспеченно выросшие люди становятся особо мстительными, нетерпимыми, жестокими… Людьми, которым вынь да положь то, что им понравилось, то, чего они захотели.
     Директора института Макс в тот день так и не дождался. Начальник милиции позвонил и сообщил, что арест произвести не удалось. Когда наряд прибыл в институт, милиционеров сначала туда пускать не хотели. Вахтер связался с директором, сказал, что к нему пришли люди в форме. Директор бросил трубку. А потом куда-то исчез. Как он из института выбрался - неизвестно. Разве что - влез на крышу, а оттуда спустился вниз с помощью веревки. Потому что все окна в институте зарешечены. Бежал все-таки. Видимо, есть в старинном здании тайный ход, который знает он один. Какие еще доказательства его вины нужны? Надо в розыск подавать.
    
     9.
    
     На следующий день зазвонил телефон в кабинете Макса. Из компетентных органов. Ему официально сообщили, что они забирают дело в свое производство. Ему этим больше заниматься не следует. Прекрасно. Баба с возу – кобыле легче.
     Сразу после этого позвонила Татьяна.
     - Макс, нам нужно увидеться.
     - Откуда ты звонишь?
     - Помнишь то кафе на бульваре?
     Через четверть часа Макс заходил в небольшой зал кафе. Татьяна сидела за тем же столиком, что и в первый раз. Они поцеловались.
     - Слушаю. Что у тебя стряслось?
     Молодая женщина полезла в сумочку, достала уже знакомые Максу листки плотной глянцевой бумаги с синими ломаными линиями.
     - Помнишь, ты сам говорил об этих графиках? Эти - за сегодня. - Татьяна отодвинула чашку с кофе, разложила листки на столе, разгладила их ладонью. - Вот смотри: напряжение в кольце меняется каждые два часа ровно пять раз. - Алый ноготь женщины скользил вдоль ломаной линии. - Смотри - вот первый скачок. Через десять секунд - второй. Еще через десять секунд - сразу три изменения с двухсекундными перерывами. Слушай, как будто вот так… - Татьяна костяшками пальцев постучала по столу. Стук. Стук. Стук, стук, стук. - Понимаешь? - Она постучала еще раз. Стук. Стук. Стук, стук, стук. - Ну?
     - Не понимаю. Ну и что? - Макс тоже постучал изогнутым пальцем по столу: Стук. Стук. Стук, стук, стук.
     - Макс… - Татьяна зачем-то понизила голос, глаза у нее сделались круглыми, таинственными. – Макс… Когда Усманыч ухаживал и приезжал за мной, он вот так стучал ко мне в окно. - И Татьяна опять постучала по столу. Стук. Стук. Стук, стук, стук.
     - Ведь ты живешь на третьем этаже! Как он стучал к тебе в окно?
     - Какой третий этаж? Я ж тогда у матери жила! У нее дом на земле!
     - Ты считаешь… - волнение Татьяны передалось и следователю.
     - Это он! Усманыч! Он же исчез вчера! Он тоже вошел в круг!
     - Значит, и Колпаков жив?
     - Да! И они передают мне сигналы! Это Усманыч передает!! Мне!
     - Нет, нет! Все это чепуха! Не запутывай меня опять. Чушь! Сказки для вологодских колхозников.
     - Смотри, - Татьяна опять полезла в сумочку. - Усманыч перед тем, как исчезнуть, на своем столе записку оставил… - Она подала следователю листок.
     Макс не сумел прочесть неразборчивый почерк.
     - Что здесь? Не разберу.
     - Он Борухову пишет: Пусть Татьяна Осипенко изучает срочно азбуку Морзе.
     - Чепуха! Мистификация! Директор все подстроил! Ты веришь ему? Тогда объясни мне: кто выключил питание после того, как Колпаков исчез в вашем проклятом круге? Кто выключил ток после того, как директор исчез? Если он вообще туда отправился?
     - Ты имеешь в виду главный рубильник кольца? А его не надо выключать. Его никогда не выключают. Там реле есть. Автоматика. Часовой механизм. Рубильник сам отключается через определенное время. На сколько его поставишь, через столько времени он и отключается. Ну, как в стиральной машине. Не понимаешь?
     - В стиральной машине? - глупо повторил Макс. Лицо у него вытянулось. Мысли в голове вдруг завертелись, побежали по кругу - все быстрее и быстрее - как в вода во включенной стиральной машине… Он тряханул головой - но яснее в ней не стало. Рушилась его стройная версия, которая вся покоилась на одном: на том, что кто-то должен был выключить рубильник. Но он выключается сам. Часовой механизм. Так просто. Макс чувствовал, что на него валятся стены выстроенной им стройной теории коварного обмана, теории, которая теперь рушится, как карточный домик.
     Ему казалось, что он медленно снимает руку со стола, на самом деле он резко откинулся назад и смахнул со стола на пол чашки и блюдца. Посетители кафе, сидевшие за другими столиками, оглянулись на звон битой посуды, но сам Макс сидел как оглушенный, он ничего не слышал...
    
     1986 г.