Сегодня я возвращался домой пешком. Нарочно выбрал самый длинный путь, хотелось развеяться, остудить голову после тяжёлого дня. Уже начало смеркаться, сентябрьский воздух быстро остывал, и даже лёгкие порывы ветра заставляли неуютно ежится. Улицы спального квартала пустели — уставший за день люд спешил домой, в тепло и уют. Моя квартира тоже ждала своего хозяина. Идти оставалось недолго. Вот цветочный бульвар, кленовая роща и за курчавыми макушками деревьев показалась белёсая плоскость огромного куба.
     Ноги замедлили шаг, все тяжелее ступая по скрипучей гальке, а глаза считали каждый ряд стволов, отделявший от здания. Хоть бы кто прошёл мимо, окликнул, остановил — да, не важно зачем, так, просто, чтобы найти повод ещё задержаться... Мне совсем не хотелось домой, душа не летела в его заботливое лоно, в его умные стены. Мы с ним не сдружились, в нем я не чувствую себя уютно. Только здравый смысл заставлял медленно двигаться вперёд, — в конце концов, не ночевать же на улице?..
     Кому только сказать, что я не могу жить в «кубе!» Меня тут же бы сочли за сумасшедшего. Ещё бы! Для большинства такой дом — мечта. Всякий, кто впервые разглядывал рекламу квартир подобного рода, в одночасье менялся в лице, начинал светиться, словно синтез-фонарь в питательной среде, возбуждённо произносить непонятные звуки, будто поражённый током от сетей высокого напряжения. Я не встречал никого, кто бы отказался поселиться в таком «доме мечты, счастья и гармонии».
     Наш «Умный Куб» первая ласточка. Как нескромно заявляют рекламщики — «Умный дом третьего поколения!» Сразу после запуска в эксплуатацию, он стал настоящей достопримечательностью. Как сейчас помню, когда мне и еще трем соседям вручали ключи от квартир: устроили помпезное празднование, настоящее представление; сколько тогда было цветов, репортеров, а главное, улыбок, улыбок, улыбок! Нас за глаза теперь называют счастливчиками. Я за такое счастье должен благодарить свою компанию — она достойно премировала лучшего сотрудника...
     Один мой сосед, видный пианист, и сейчас подходя к глянцевым стенам куба, восторженно сияет, словно живёт в храме, возведенном в его честь; а вечно молчаливый итальянец-банкир выплеснул на меня однажды целую волну эмоций, забыв про свой жуткий акцент. Так что результат не заставил себя долго ждать — такими домами скоро застроят целуй район.
     В своё время я задавался вопросом из чего сделано это геометрически правильное чудовище? Идеально ровные стены высотой в пять этажей, без окон, без дверей, днем неярко поблескивают на солнце, словно перламутровые, ночью испускают легкий свет, мимо не пройдешь, не заблудишься. Но самое интересное внутри. В доме четыре квартиры, то есть куб поделен на четыре равных отсека, и изначально у каждого жильца были совершенно одинаковые бытовые характеристики: количество и размеры комнат с первого до последнего этажа, интерьер, мебель. Но в том-то и особенность этого чуда архитектурной мысли, что каждая деталь конструкции и элемент интерьера могут меняться до неузнаваемости, приспосабливаться под хозяина. Может уменьшиться или увеличиться количество комнат, высота и форма стен и потолков. Хозяин, например, может поместить бассейн на любом этаже, потом свернуть за ненадобностью или запросить игровой зал... Да это что! Умный дом подбирает обстановку по настроению жильца: хочется романтики — может устроить ужин при свечах, и музыку подобрать; а плохо спал ночью – так он тебе утром стены выкрасит в ободряющий салатный или небесный цвет, а в тарелке с завтраком будет нужное количество калорий и витаминов. Ну кто бы отказался от такого заботливого жилища?..
     Всё же мне рекламные проспекты оставили больше впечатлений, чем реалии интеллектуального быта, а импровизации квартиры довольно быстро приелись. Столько ненужных функций. Но, главное, какая логика в его действиях? И почему, когда я возвращаюсь с работы, меня встречает прихожая, не отличимая по виду от конференц-зала в офисе, даже фотообои на стенах похожи, или откуда он знает, что на ужин, я предпочитаю овощное рагу с кабачками? Составляя общие списки меню, не делал на нём особого акцента.
     Я беседовал с разработчиками и строителями этого «чуда», пытаясь узнать подробности его характера, но мне только усмехнулись в ответ: «Какой у него характер? Исключительно ваш!» Они, умные люди с изощренной фантазией, родившей этот продуманный до мелочей куб, совершенно не могли взять в толк, что меня не устраивает? Да я и сам поначалу не понимал природы своего беспокойства. Возможно, думал я, это просто резкая смена обстановки — ко всему нужна привычка, хотя тогда, полгода назад я как раз ждал перемен. Возможно скребло уязвлённое чувство свободы, ведь заумный куб быстро взял своего хозяина в оборот, не не давая даже вздохнуть без его присмотра. Он властно рушил старомодные представления о жилище и сразу стал менять тихое, размеренное течение жизни, пытаться втиснуть жильца в свои правила, как это делает бойкая сиделка в больнице. Я сказал, что желал перемен, но не настолько стремительных!..
     Из старой квартиры взял с собой немного. У каждого человека есть ценные и памятные вещи; в моей прежней гостиной висел марсианский пейзаж и «красный» выпускной диплом, в нём вспоминая о трудных, но интересных, годах учёбы. Честно говоря, никогда не ставил карьеру выше жизни, но в последнее время ушёл в работу целиком без остатка... В новом доме диплому и «Марсовым горам» также отводилось важное место, и куб безропотно принял их, только практически сразу спрятал, убрал из поля зрения. Вначале он рядом поместил пасторальные пейзажи и выделил их светом, потом убрал ярко-красный «Марс», потом рядом с дипломом установил торшер, затем вазу с цветами и, наконец, я не заметил как диплом совсем исчез со стены. Так происходило практически со всеми вещами, что соединяли меня с прошлым. Стараясь угодить в мелочах, сиюминутных нуждах, куб словно в зыбучий песок затягивал осколки моей истории, с которой я не мог расстаться так скоро. Естественно, своеволие дома начало раздражать, от такой «счастливой» жизни я взялся за пульт управления. Трудно было что-то менять не имея нужной фантазии, но я попытался внести свой штрих, упорядочить, урезонить его самостоятельность. Для начала сократил количество помещений — при моей жизни столько не нужно, и вернул «Марс» на место.
    
     Корпоративный консультант-психолог сказал однажды, что мной овладела урбанистическая депрессия, и дело тут не столько в новом доме, точнее совсем не в нём, а в том образе жизни, который я вёл последнее время, во множестве мелких, незначительных на первый взгляд факторов, ежедневных раздражителей. Я слишком много работаю, не оставляя время на отдых, вот мой мозг и перегрелся.
     Тогда, в первую нашу беседу он блистал познанием в статистике. В современном мире, успокаивал консультант, такая депрессия случается с половиной землян. В восьмидесяти случаях из ста человек быстро поддается восстановлению, еще в двадцати — трудно, но лечится, а у двух оставшихся — патология. Он все время доверительно улыбался и мое дело видел ясно — попадаю в больший процент. Лечебный совет оказался банален — временно сменить обстановку, желательно взять отпуск, съездить на море, расслабиться... Но, понимая мою занятость, специалист важно ткнул пальцем в небо и рекомендовал в ближайший месяц хотя бы на пару часов выезжать за город, на природу. Это помимо препаратов искусственной эйфории.
     На природу, так на природу. Я и сам понимал, что нужно внести в жизнь новизну, втиснуть в рутину дней светлые и радостные полосы. «Неутомимый сотрудник» сильно сдал за последний год, а мышиная возня киберкуба, вопреки ожиданиям, возложоженных надежд не оправдала. Кто это сказал, что у него мой характер?! Смешно!.. А от искусственной «радости» я принципиально отказался...
     На следующий день после консультации специалиста сдал служебные дела рано и, не заезжая домой, покатил взятый на прокат внедорожник за город. К сожалению, мой иммуно-сертификат по некоторым пунктам был просрочен, что не давало возможности посещать «дикие» зоны, даже первого уровня. Однако и в пределах города имелись живописные места.
     Я решил начать отдыхать уже в дороге: откинулся в кресле поудобнее и стал глядеть в окна. Автомат вел машину медленно, это немного напрягало, но я терпел. Расплатился у пропускного пункта лесопарка и углубился подальше в дебри. На выбранной мной поляне внедорожник остановился, вкопался в землю и принял вид палатки с тремя спальными местами.
     Собственно чем заниматься в лесу одному? Собрать компанию не вышло, не хотелось отрывать друзей от дел. Я уселся на раскладной стул и начал оздоровительные процедуры, созерцая природу. В городе лил дождь, а здесь светило солнце — для туристов разгоняли тучи. Под ногами зеленела отборная трава, словно это газон футбольного поля. Но главное, за что сразу зацепился взгляд, это прямые ряды деревьев, вдоль и поперек, они даже росли неразличимыми близнецами. Я решил прогуляться, но бродить по «шахматной доске» из этих деревьев быстро надоело. Пролетела пара комаров, но и они, казалось, летают не по своей личной жажде, а по выверенной кем-то траектории. Всюду сочные цвета без изъяна, без червоточины, правильные линии, пропорции. Мозг быстро перешёл на приывычный для него язык абстрактных схем, чертежей, словно я оказался на рабочей площадке, реализующей один из своих проектов. Быстро очнулся, потёр глаза, пытаясь разглядеть вокруг живое, настоящее, но, глядя на голубую гладь озерца в низине, голова вновь закипела. Она довольно успешно вычислила причину именно таких изгибов береговой линии, количество применённой техники, вырывшей эту котловину, объём выполненных работ, сроки, глубину, судя по объёмам извлечённого грунта, уложенного в виде террасы на противоположном берегу... Нет, нет, нет! Что за бред?.. Я в ужасе отвернулся — какой тут отдых?! Эти интерьеры не могли вытряхнуть, выветрить из головы всё лишнее, снять статический заряд мыслей, внести новизны, свежести... Вновь навалилась усталость и появилось необъяснимое раздражение. Солнце слишком сильно жгло и неприятно давило голову. Оставаться больше не имело смысла.
     Я выехал из леса, решил вести сам. Вонзил со злости педаль внедорожника в пол. Автомат испуганно завизжал: «Вы достигли предела скорости! Проселочная дорога! Максимальная скорость 70 километров в час!» Вырулил на скоростное шоссе, занял третью полосу, но и здесь автомат испугался: «Вы достигли предела скорости: 170! Достигли предела скорости! Предел!»
     На подъезде к городу я немного успокоился, но в голове звенело и звенело слово «предел!»
     Вернулся в свои пенаты, сильно устал. Электронный мозг квартиры уже всё просчитал. Никаких ярких раздражающих красок и вспышек света. В прихожей, как бы она не выглядела, всегда слева от двери из стены вытекала небольшая полка, на которую складывался рабочий портфель. Полка закрывалась, спрятав артефакт в стену.
     Завтра предстоял тяжелый день, я так настраивался на этот вечер. Хотелось обругать самыми гнусными словами всю прилизанную бездушную бутафорию и тех, кто поиздевался так над естеством природы. Пока сбрасывал с себя туфли, пиджак, брюки, нервы продолжали накаляться. Главное, трудно было остановиться, непонятная большая и жгучая масса выпирала из глубин души.
     А дом, послушный и своевольный слуга, молча делал свое дело. Стоило только мне покинуть прихожую, как обувь уже стояла ровно на одной из полок, начищенная кремом, брошенный костюм висел в гардеробе. Мятую рубашку он выгладил и повесил в спальне. Я это не видел — просто знал, так оно и есть.
     Уставшее тело рухнуло на кровать. Очищенный воздух с подобранной для спальни пропорцией кислорода и других воздушных смесей незаметно лился сквозь поры в потолке. Удивительно, но я быстро провалилось в сон…
    
     Никогда не видел своего психолога унывающим! В очередную нашу встречу он попытался обрисовать всю серьезность ситуации и даже причислил меня теперь к двадцати процентам, к тем, с кем возни больше. Но ничего, он верил в клиента. Новая стратегия звучала как поговорка — «клин клином вышибают»; и, для пущей убедительности дирижируя руками, специалист пропел:
     — Вам нужно научиться отвлекаться от повседневных дел и работы любым способом!
     — Что вы имеете в виду?
     — Ну... — он многозначительно обвёл потолок глазами, — понимаете ли, вашу лишнюю работоспособность — энергию, напор, агрессию — всё это нужно направить в другое русло... — Он сделал паузу, загадочно улыбнулся, думая, наверное, что я сам продолжу его мысль, только я хорошо усвоил первый урок и чужими загадками голову забивать не собирался. — Ну, понимаете ли, — продолжал он дирижировать и улыбаться, — нужно вылить всю эту силу туда, где она будет приносить вам... э... пользу, удовольствие....
     — А точнее?
     — Ну, во-первых, начнем со спорта…
     Со спортом у меня все ладилось, сослуживцы как-то заметили, что я из груши скоро выбью весь песок. И с самими коллегами у меня проблем серьезных не возникало. Психолог зацепился за это, в очередной раз дотошно изучая всю мою подноготную, не забыл и про последний день переспросить, во всех подробностях, как старый ищейка, копающийся толстыми пальцами в чужих вещах. Одного такого я хорошо запомнил несколько лет назад на Марсе...
     Понимая, что не стоит ходить вокруг да около, а может просто вышло время, специалист вывел новую формулу: исходя из возможностей сезона, моего рабочего графика в ближайшее время стоит сходить к друзьям или, наоборот, пригласить их в гости. Конкретно и ясно — я же ему плачу за это!
     Сомневаюсь, правда, что мне хотелось осуществлять предложенное сейчас: недавно сделал в себе открытие — я вполне неплохо существовать один, это совсем не угнетало и, главное, не создавало проблем; однако, поразмыслив, всё же объявил у себя на ближайшую субботу вечеринку. Так я убивал двух зайцев — мог угодить своему психологу и отвязаться наконец от всех желающих поглазеть на мой новый дом, коих было не мало.
     Весь день накануне я лепил из квартиры нечто. В итоге оставил большую часть на усмотрение вездесущего кибермозга, задав рамки задачи в пределах «хочу». Вышло в стиле модерн. Результат мне понравился, гостям тоже. В холле посетителей встречали два огромных торшера в виде изящных нимф, репродукции импрессионистов на стенах, закругленные своды потолка, инкрустированны изразцами. Длинная широкая лестница со ступенями в виде белых и чёрных клавиш с резными перилами вела на второй этаж в основную залу.
     «Гротеск! Декаданс!» - многозначительно и невпопад бросались словами гости: особых знатоков искусства среди друзей и коллег не водилось. Они интересовались мелочами и деталями – такая ерунда, ведь при желании их всегда можно было изменить. Сколько я видел радости на лицах, блеска в глазах, как у детей, словно они попали в сказку. Я же весь вечер чувствовал себя в роли фокусника или клоуна, брызгавшего чудесами.
     А гости жаждали изысков, простора. Им все время хотелось увидеть что-нибудь эдакое: как раздвигаются стены и на их глазах комната для кофе превращается в кинозал, как исчезают в стене и полу элементы мебели, появляются другие — все, что показано в рекламных проспектах.
     Кому-то потребовался балкон — как я про него забыл!? Ничего страшного, за две минуты все исправил: задал задание своей квартире, и одна из стен залы расступилась, образовав ажурную арку, а за ее пределами выступало полукруглое ложе.
     — Пожалуйста! Вот вам балкон!
     — А может быть в бильярд?.. — не унимались гости.
     — Точно-точно!.. И это, пожалуйста!
     — Да-а! Вот если бы здесь была Сюзанна, то она бы навела порядок! Она бы уж тут развернулась! — вырвалось у кого-то.
     И всё! В этот миг свет для меня померк, я даже перестал притворяться веселым. Если бы здесь была Сюзанна!..
     Гости заметили свою промашку, попытались загладить момент. Только из этого, как всегда, вышла лишь противная лживая возня — один раз резанув по больному, начали бессмысленно изворачиваться дрожащими словами, извиняться, а им в ответ — ничего страшного, давно это было, уже свыкся…
    
     – Вас все еще беспокоит та давняя трагедия, — безапелляционно заявил мой психолог. («Беспокоит!» — так это сейчас классифицируется.) Он немного нахмурился, густые брови позволяли: — действительно ужасный случай с утратой близкого человека... Однако прошло уже три года... Три года! Пора уже признать случившееся как факт и перестать себя терзать, — отчитывал он трудного клиента. — Вы живете старыми мыслями, воспоминаниями, а ваш мир за эти годы сузился до предела. Вы замыкаетесь в себе, превращаетесь в угрюмого одиночку... Три года! — звучала цифра, как приговор. — Вам просто нужно решиться и одним усилием воли освободиться от гнетущего чувства вины... Вы исповедуете какую-либо религию? Нет? Тогда вот вам визитка для атеистов.
     Чуть помедлив, он снова доверительно улыбнулся:
     — Сказать по правде, я даже несколько завидую силе чувств, которые вы можете испытывать. О, нет, это не сарказм, я говорю серьёзно! К сожалению я не обладаю такой мощью природного дара. Но чувства — это ресурс, как ловкость рук, быстрота ног, которым нужно правильно пользоваться, и тогда он будет полезен, будет продлевать жизнь. Сентиментальность — это то, что наоборот укорачивает жизнь. Мир суров и прагматичен, вы должны это понимать, точнее — понимаете, несомненно, но зачем-то пренебрегаете этим правилом инстинкта самосохранения. Если уж вы так хотите, просто храните светлую память о близких — это сейчас не умеют многие, складывая воспоминания в электронные архивы, — но нужно продолжать жить, радоваться, наслаждаться, стремиться к чему-то. Понимаете?
     А по предмету нашего разговора, вам просто следует понять одно, что тогда вы могли изменить результат катастрофы — да-да, могли — но только одним способом — тоже ринуться в бездну... Вы понимаете меня? Спасли бы вы жену? Нет…
     Специалист артистично развёл руками и замолочал на мгновение.
     — Кстати о вашем доме, — он щелкнул вдруг задорно пальцем, привлекая рассеянное внимание клиента. — Вчера мне пришло электронное письмо. От кого бы вы думали? От него, от вашего умного дома! Он добросовестно день за днем следит за вашим здоровьем, слушает частоту сердечных ритмов, меряет пульс, давление и многое другое… Так вот он, думая, видимо, что я сейчас ваш лечащий врач, отправил последнюю сводку данных… Не хотелось бы вас пугать, но есть о чем беспокоиться, еще недолго и можно заработать настоящую гипертонию! Вы знаете, что такое гипертонический криз?.. Но доводить себя до этого было бы совсем неправильно, для вашей карьеры и репутации особенно... Вы отказались от электросна, и волновой стимуляции. Напрасно... Что ж, каждый вправе решать за себя сам, но послушайте…
     Специалист снова говорил вкрадчиво, нараспев всё отведённое ему время и продолжал улыбаться, наверное, сделал пластическую операцию на щеках, невозможно столько улыбаться не уставая. Его слова входили в голову мягко, как в масло, но также мягко и безболезненно утекали через затылок дальше, в бесконечность...
     А мой дом — предатель! Бездушный куб...
    
     Сегодня я возвращался в его заботливое лоно поздно — колесил по старым улочкам, овеянным солнечным ореолом детства и молодости. Возможно и вправду, по времени давнее, но такое для меня близкое, точит, давит, выветривает силы. Слишком велика утрата. Это роковое марсианское путешествие я пытался вытеснить из памяти, но оно засело в подсознании, и временами проступает наружу. При этом свои самые светлые и радостные моменты в жизни я тоже растерял, я их стал бояться, они неизменно напоминали о трагедии. А с другой стороны, в лицах, жестах, походке прохожих я иногда улавливаю знакомые черты: пропавших в бездне так и не нашли, и эта навязчивая маленькая-маленькая мысль тоже сочится еле заметно и сводит с ума. Все еще на что-то надеюсь? Глупо.
     Я устал крутить руль, заехал в тупик откуда трудно выбираться, вылез и пошел пешком назад. И вот, через два часа уже подходил к дому. Молодые клёны, словно бравые гвардейцы, молча глядели на меня с обеих сторон. Под ногами противно скрипела галька. На небо наплыли тучи и вокруг стемнело раньше положенного. Во тьме огромный куб казался совершенно неземным предметом, инородным телом, испускавшим в черноту фиолетовый свет.
     Среди стен куба никогда не найти вход, просто в любом месте перед жильцом расступается стена, обнажая стеклянную дверь, поэтому даже не могу сказать, где находится моя часть дома, но он ни разу не ошибся адресом. Так и сейчас — появилась дверь, я легко дотронулся до ручки, и стеклянная преграда беззвучно отъехала в сторону. Шагнул в маленькое помещение, где электронный мозг производит первичное сканирование своими датчиками. Всегда приходится ждать ровно три секунды прежде, чем отомкнётся дверь, ведущая в саму квартиру.
     Я уже привык к новшествам в интерьере, особенно последние несколько недель, когда у меня так часто меняется настроение, но в этот раз, водя в прихожую, просто обомлел. Куб прочитал мои мысли буквально: понадобилось некоторое время, чтобы придти в себя и осознать, что я не попал в прошлое лет на пять назад, а нахожусь здесь и сейчас.
     Дом владел всем личным фото и видеоархивом и давно провёл его анализ; чувства, с которыми я разглядывал портрет Сюзанны в третью годовщину трагедии, разложил, как и всё остальное, на цифровые составляющие. Сегодня он, словно Солярис незабвенного Лема, возродил давнюю атмосферу, но, конечно, в усеченном виде, потому что не был живым океаном, а всего лишь машиной с ограниченными возможностями. Он понял, что я возвращаюсь не один — хватило трёх секунд, куб считал моё настроение, и подготовился к соответствующему приему. Видимо он не мог отличить желаемое от действительного, и, конечно же, осознать, что ни за что и никогда не увидит этого второго человека... Её нет... Всё это только в голове, во всплывших из глубин души воспоминаниях. И это роковая ошибка куба, коварная злая шутка надо мной…
     Я вошёл в гостиную, здесь на меня глядел портрет Сюзанны в ажурной рамке. В её «джакондовой» улыбке, не то светилась радость, не то сочувствие, а на дальней стене демонстрировались слайды — два безмерно счастливых человека, существовавшие когда-то единым целым. Из столовой донеслась знакомая сладостная музыка. Здесь всё было готово для романтического ужина. Помещение, убрано в стиле барокко, неярко освещено свечами. Стены устланы гобеленами, волнами бардовых штор по углам, а овальный стол на помпезной ножке изысканно накрыт на две персоны.
     Мне стало душно, в ушах застучали молоточки. Дом спохватился: включил дополнительную вентиляцию, приглушил музыку. Я вышел в коридор и оперся о стену. Электронный мозг анализировал и изучал ситуацию, он плавно менял расцветку стен с яркой возбуждающей на более нейтральную.
     — Бездушная ты машина! Ты ж мне враг, а не помощник!
     Дом молчал, что он мог ответить?
     — Убери всё это!
     Двери гостиной и столовой мгновенно захлопнулись и исчезли, став гладкой стеной, словно никогда здесь и не было помещения.
     Вошел в спальню. Большую часть помещения занимала широкая мягкая кровать, рядом красовались две тумбочки цвета слоновой кости, ниша-будуар и широкое зеркало, в котором я увидел себя ссутуленного, сморщенного, взлохмаченного, словно питекантроп.
     — И это убери! — вырвалось гневно из горла. — Туши свет!
     Такого обращения дом ещё не знал.
     Он повиновался, как обычно…
    
     Всё утро лил дождь. На работу я не пошел: давно имел такую возможность, без меня пока обойдутся, да и в отпуске уже не был сколько? Три года!
     Где-то к полудню получил два электронных сообщения, об этом оба раза протрубила нехитрая мелодия.
     — Меня нет, — отозвался я, и навязчивые звуки исчезли.
     Полезная жилплощадь квартиры сократилось до спальни кухни и уборной. А зачем больше? Тело ватным мешком валялось на кровати, на стене проецировались старые фотографии. Ворочать языком надоело, поэтому крутил альбом с помощью ручного планшета. Вечернее буйство сменилось штилем, полной отрешённостью от реальности, захотелось обратиться к истории, к истокам, и постепенно от личного дошел до жизни прадедов.
     Никогда не заливал горе и тоску спиртным, но тут пересохло в горле. Отправился в свою крохотную кухоньку и потребовал марочного вина, купленного давно для торжественного случая. На пристенный столик из шкафа на маленьком подносе выплыла бутылка и рифленый бокал для красного.
     — А где второй? — съязвил я. Наверное, дом не понял моей причуды. Ну и черт с ним — это я сделал нарочно, чтобы его позлить. Правда он не умеет злиться — значит запутать.
     Пришло еще три сообщения.
     — Меня нет. И больше не напоминай мне о них.
     Внешняя стена, пропускала мягкий солнечный свет и звуки птичьего пения в саду, это вносило дисгармонию в мое тихое недвижимое пространство:
     — Почему вокруг день? Пусть будет ночь, глухая и беззвучная.
     Окна задернулись черной пеленой. Свет померк, остались два ночных бра.
     Тяжёлое тело снова погрузилось на узкую тахту, глаза уставились в потолок. Лежал тихо и бездумно некоторое время и совсем не заметил ту грань, когда сознание оторвалось от окружающего мира и растворилось во власти сонного безвременья.
    
     Восход солнца на Марсе. Я и Сюзанна воочию наблюдали зарождение солнца над горизонтом, отметив тем самым годовщину свадьбы. Мы сидели под стеклянным куполом в огромной нише в скале, ожидая начала путешествия. На этой тихой базе почти безвылазно обитают диспетчеры, инженеры и спасатели, а земные пришельцы собираются в большом зале и потягивают напитки, глядя в панорамное окно: кого-то завораживают пейзажи гор напротив, кто-то собирается с духом.
     Ближе к полудню из-под обрыва показались крылья беспилотника, туристы оживились. Прозрачная пятиместная капсула салона откинула дверцу и широкий трап упал на пыльную плиту каньона. Зазвучал бодрый голос диспетчера: «Уважаемые туристы! Борт «М-1» прибыл! Приглашаем на посадку!»
     Пока другие копошились со сборами, мы вышли на площадку и стали танцевать, пародируя героев одного фильма. Жаль, наше весёлое настроение не передалось остальным, они шли до самолёта, словно контуженные, видимо их сковывали старые скафандры, взятые на прокат.
     Полёт вдоль узкого каньона с пируэтами и остановками занял час в одну сторону. Маленький самолёт, то падал в серое облако на дне, то выныривал, проскакивая вблизи длинных, как шлагбаумы, утёсов. Неподготовленной публике от одного такого полёта впечатлений хватило через край...
     Вдруг стены перед нами сомкнулись.
     «Внимание! Манёвр!» - зазвучало в наушниках гермошлема. Машина резко взмыла ввысь. Гора замелькала под прозрачным днищем, а перед глазами замаячили облака дневного неба. Стены кончились, беспилотник, приняв горизонтальное положение, воспарил над усечённой вершиной, за ней открывалась обширная равнина. Пассажиры облегчённо выдохнули.
     «Недолгая посадка! К сожалению, намечается буря.»
     На смотровой площадке, на огромной высоте, мы, казалось, находились на вершине мира, а восторг, распиравший грудь, заставляла сильнее биться сердца...
     Я бегло окинул взглядом зыбкую даль, но в памяти отложились даже мелкие детали, и два кратера посреди равнины, мимо которых пробегал юлой слабый вихрь, зубцы каменных гряд, тянувшихся к нашим горам, по ним струилась змейкой серо-бурая пыль, а слева горизонт стал мутным, тёмным.
     «Пожалуйста, пройдите на посадку!» - нетерпеливо попросил диспетчер. Расслабленные пассажиры уселись по местам: предстояло ещё полчаса обратной дороги без феерии и изысков.
     Солнце стояло высоко, освещая обе стены утёсов, теперь они совсем не казались страшными. Трое наших соседей стали разговорчивей, словно этот очень длинный час, сделал всех роднее, среди пассажиров завязалась добродушная беседа об всём на свете.
     Вдруг:
     «Внимание! Манёвр!»
     Самолёт лихо накренился на левый бок. Тут же послышались гулкие удары в салоне.
     «О, боже!» - выдохнул кто-то от неожиданности.
     Все обернулись — пассажир, что сидел сзади, по какой-то причине оказался не пристёгнут и его выбросило с кресла. Крылья машины развернулись почти вертикально, она быстро уходила влево. Впереди и за прозрачным днищем мелькнули, словно метеоры, летевшие с гор камни. Неуклюжий пассажир схватился за кресло соседа, пытаясь вернуться к себе.
     «Внимание! Манёвр!»
     Самолёт выпрямился и тут же завернулся на другой борт. Пассажира вновь подбросило, он кубарем отлетел в другой край салона. Снова мелькнули камни и донеслись отдельные звонкие удары...
     «Внимание! Манёвр!»
     Никто не успел даже вскрикнуть. Нас швырнуло в пылевое облако, потом, вверх, на бок, на другой — стало метать, словно хрупкую ласточку на ветру. Я заметил острый треугольник знаменитого утёса.
     «Внимание...» - утонула фраза во внешнем гуле. Лавина камней ударила в широкий балкон скалы, под которую расчётливо ушёл самолёт.
     «... Манёвр!» - продолжала вопить система. Несчастный пассажир издал гулкие звуки от очередных бросков. Пёстрые картины вокруг мелькали столь быстро, что не давали толком осмыслить происходящее. Я вжался в подлокотники, но они, как и подголовник, держали крепко, и смог только сделать пол оборота в сторону Сюзанны, заметив её силуэт на своём месте.
     «Внимание! Манёвр!»
     Раздался оглушительный грохот, сильную дрожь пробрала корпус машины. Искры и яркие полосы прочертили внешнее пространство, оставив следы своих когтей на стенах капсулы.
     Наконец воцарилась тишина. Самолёт пошёл ровно, но только три удара сердца.
     «Внимание!.. — кольнула снова машина. — Ошибка Е-32!»
     «Что произошло? Мы... мы живы?.. Мы целы?..» — ожили пассажиры. — «Он без сознания... Похоже «пятый» без сознания!» — вскрикнули испуганно сзади, желая достучаться до диспетчера.
     «Внимание! Ошибка Б-15!» — снова протрубил автомат.
     Самолёт начал накреняться на правый бок.
     «Говорит база!.. Внимание!.. Не волнуйтесь!.. Всё будет хорошо!»
     «У нас раненые!»
     «Внимание! Вероятность потери крыла «Б» — девяносто процентов!»
     В правом крыле возник пожар, оно тут же хрустнуло и согнулось, турбина держалась криво, выпуская клубы чёрного дыма. Машина продолжила ложиться на бок.
     Пассажиры начали паниковать.
     «Не волнуйтесь, — пытался перекричать их диспетчер, — борт сядет на аварийной площадке! Она рядом!»
     Но это не успокаивало.
     «Что делать с пострадавшим!?.. База! Вы нас слышите?.. У нас повреждено крыло! Как мы сядем на скалу!?»
     В ответ — заминка, странные звуки.
     «Только без паники!» — прозвучал уже другой голос. — Мы делаем всё возможное! Спасатели уже в пути!»
     Впереди показался широкий выступ скалы в виде плоской шляпки гриба. Самолёт шёл на скалу, ровно, не снижая скорости, опустив обломок правого крыла вниз, словно корабельный киль.
     Я теперь оказался в верху салона, а Сюзанна внизу. Мы молчали, не хотелось даже думать о худшем. Выдавив из себя дрожащую улыбку, ухватил её за руку, глядел на её дивно прекрасное лицо и не мог наглядеться.
     «Внимание! Ошибка М-5!»
     Невольно обернулся и ужаснулся, видя как зубец утёса быстро сближался с опрокинутой капсулой салона, готовясь прошить её насквозь. Буквально в последнее мгновение машина сумела приподняться, но катастрофа состоялась. Край скалы словно лезвие бритвы принял повреждённое крыло, капсула кивнула и ударилась об террасу, а верхнее крыло, словно палаш рассекло воздух, рубануло площадку. Перед глазами всё завертелось. Потом удар, громкий хлопок и раскатистый хруст.
     На какое-то время я потерял сознание. Очнулся, безуспешно попытался смахнуть перчаткой алые разводы перед глазами. Тело ныло, но это казалось пустяком после такого падения. Находясь в своём кресле, я лежал на острой гальке утёса. Рядом распластанное тело непристёгнутого туриста, из его избитого скафандра сочился тонкая струйка воздуха, стекло гермошлема в крови. Мой нос заныл, и я снова машинально провёл перчаткой перед лицом.
     Попытался встать, но кресло крепко держало. Удалось из лежачего положения перейти в сидячее. Я позвал жену, потом хоть кого-нибудь — в ответ шипение. Развернувшись, увидел остатки машины: она, уткнулась крылом в гору и зависла над обрывом: хрупкий корпус салона с размаху налетел на острый выступ стены, раскололся и разлетелся, словно скорлупа. Чёрные клочья дыма витали вокруг, но огня не было видно.
     Кресло, меж тем, не отпускало, замок не размыкался, ремень словно впился. Я попытался встать вместе с ношей, но её вес оказалась нелегким, да и избитое тело протестовало. С голосом что-то случилось, он только дрожал и кашлял. С передышками, то поднимаясь, то падая, подгребая ногами, всё же смог приблизиться, затем снова взялся за ремень — тщетно.
     Где же спасатели? Их всё ещё не было!
     Я не сомневался, что мы спасёмся, иного не мог и представь, но судьба решила разом пресечь мои мысли. Металл горестно застонал и искорёженная масса осела. Я напряг последние силы, лихорадочно дёргая крепкие путы — нужно было что-то сделать, добраться до салона, только ремни впились крепко. Крыло машины скользнуло по скале, груда нехотя перегнулась через край, замерла, словно прощаясь, и полетела в бездну.
     В глазах от ужаса потемнело.
     В такой исход я не мог поверить. Нет, этого не могло быть! Просто не могло!.. Совсем недавно, буквально только что, мы стояли на вершине, самые сильные и счастливые в этом мире! Еще совсем недавно...
     Я сидел в кресле, а струи чёрного дыма клубились над обрывом. Они сгущались и сгущались, и вскоре всё пространство вокруг заволокло едким холодным газом.
     Звон в ушах стих. Настала тишина.
     Всё исчезло в непроглядной черноте.
     Но я не хотел в эту пустоту. Сторожевые корешки сознания находясь на грани яви и морока исступлённо жгли, свербели — превозмочь все преграды, вылезти из себя, но только бы вернуться обратно...
     И вновь увидел дивно прекрасное лицо жены: её рука крепко и совершенно бесстрашно сжала мою — я это ощутил это так отчётливо, дым и отблески пластика не могли помешать лицезреть её прекрасный образ...
     И вновь обрыв, снова сползающая масса металла.
     И вновь что-то оборвалось внутри, словно в эту минуту я умер...
     Снова холодна мгла.
     Но я ещё и ещё раз пытался вернуться и вдруг ясно увидел среди камней и осколков обрывок кабеля, длинным хвостом уползающий вслед за стонущей махиной в бездну. Именно его я заметил в последнее мгновение, его хотел ухватить — последнюю верёвочку, последнюю ниточку... И вот уже опрокидывается тягло-кресло, крепкие пальцы в цепких перчатках хватаются за хвост провода. Хрустящие камни, пыль, обрыв и... млечная дымка... Она застилает всё вокруг. Свободное падение. Даже своё тело исчезло, растворились, потерялось. Наступила лёгкость. Невесомость. Вокруг яркое белое пространство...
     И снова темнота.
    
     Осколки образов сменяли в голове друг друга. Уставший мозг ещё попытался сложить из них какую-то мозаику, но его вялые попытки стали не крепче, чем желание новорожденного ягнёнка встать на ноги. Эти световые пятна были настолько зыбкими, что уже одного желания хватило бы всё закончить...
     Лёгкая дрожь пробежала по телу, вдруг обозначив его существование: спинной мозг не подчинялся головному — его дело инстинкты. Пусть слабые, но стимулы дёргали мышцы, губы, веки, заставляя их отвечать. Однако открывай глаза, не открывай, вокруг ничего не менялось — кромешная мгла. Возле века собралась капля: слеза — влага жизни... Странно, но так давно глаза перестали быть их источником. Рука, дёрнулась, бездумно потянулась к лицу и вдруг ударилась локтем, вызвав глухой металлический звук. Боль есть и звук есть... Этот звук!.. Чуть взбодрённый мозг снова начал рисовать образы. Перед глазами вновь марсианский пейзаж, символические похороны; тех, кого не отправляли на Землю, по предварительному желанию усопшего или по иным причинам, хоронили в этой же долине — кто бы мог подумать! — в расщелине, куда не водят туристов. Три чёрных металлических пустых гроба сбросили в пыльную мглу, откуда не долетают даже звуки...
     Хотя... погибших было четверо?
     Снова марсианский пейзаж — четыре чёрных саркофага. Рядом несколько людей, провожающих в последний путь, где-то среди них я... Где же я?..
     А может последнего пассажира забрали на землю?
     Кто же четвёртый?.. Замутнённость сознания или слабость памяти не давали ясной картинки.
     Перед глазами неожиданно возникло неприятное улыбающееся лицо: «...Скажу я вам, адреналин обостряет восприятие — и вы всё помните в деталях, но сильный стресс и излишний адреналин могут её разрушать, приводить к провалам в памяти. Всё полезно в меру!.. Психология, она ведь...»
     Холодная дрожь пробежала по всему телу — слишком вокруг стало холодно, а от внутреннего жара на коже выступила испарина.
     Попытавшись поднять голову, я вдруг ударился лбом о твердую поверхность, услышав всё тот же глухой звук. Раздвинуть руки тоже не удалось, они сразу же встретили препятствие.
     Глаза бесцельно хлопали, но мгла никуда не исчезала. Я начал вяло ворочаться, ударяясь лбом, затылком, локтями, пятками в окружавшие меня глухие стены, быстро устал. Снова лежал, собираясь с мыслями, из которых выходило, что я находился в футляре. Словно... Тут мой мозг прорезала страшная мысль, от которой опять пробежали мурашки по телу. Сделав несколько вдохов, я как можно хладнокровнее еще раз ощупал ровные грани, угловатые боковые стенки, устланные мягким бархатистым материалом: на ощупь можно опознать только один предмет — марсианский гроб!
     Перед глазами опять всплыла картина траурной церемонии. Голова судорожно рыскала по отпечатанному в ней образу, как бы глядя со стороны, как бы сверху, выискивая, где в тот момент находился я. Это был один из самых тяжёлых дней, который потом приходил в кошмарах, его я долго пытался вытеснить из памяти.
     Голова перегрелась и сдалась, но успела родить самую простую для неё мысль: «Четвёртым был... я? Я тоже погиб в этой катастрофе?.. – но это казалось обсурдом: – Не может быть, ведь я жив!»
     Я представил себя на дне бездны. Осознав эту жуть, в горле застрял комок и спёрло дыхание. «Не может быть!» Однако слишком часто произносилось это заклинание последнее время. Но разыгравшееся воображение продолжило рисовать огромные груды камней, песка, узких стен расщелины, уходящей далеко в высь. Я попытался выдавить из головы панические мысли, сохранить хладнокровие, но холод снаружи сковывал сильнее.
     В этот роковой момент перед глазами промелькнули яркие эпизоды из жизни: раннее детство — образ матери, учёба — отец, диплом, Сюзанна. Три самых близких человека, они очень любили жизнь и остались в памяти жизнерадостными, и эта их сила питала и меня. Этих близких людей уже не было рядом... Марс, катастрофа, бездна, тьма — и теперь не останется никого, а посторонние сотрут и электронную память за ненадобностью... Но я жив... Только надолго ли в этой ловушке? В голове всплыло множество мелких, словно битое стекло образов, неярких и безликих, среди них одно лицо, постоянно улыбающееся — ведь это тоже имеет под собой почву? Значит я и там существовал?.. И между этими мирами шнурок, уползающий в бездну...
     Внутреннее замешательство стало столь велико, что к сдавленному горлу и звону в ушах добавился странный сладковатый привкус. Так схватил ли я эту ниточку, уносящую в бездну, или нет? Появилось ощущение близости некой истины, которая находилась совсем рядом, на волоске от раскрытия, ещё чуть-чуть и...
     Я неистово начал колотить кулаками в глухую крышку, стучать пятками в свой узкий саркофаг, вопреки усмиряющему уставшее тело холоду, голосуя тем самым за жизнь. Да, полная красок жизнь была до катастрофы, да, жалкие серые лица и пустые улыбки, не возродят, не заменят утрат, но безликая бездна — не выход, пустота, где нет ничего, нет и светлой памяти... Я бил что есть мочи, кричал до срыва голоса, вышибая из себя всю горечь, обиду и злобу, не имевшую адреса, накопившуюся за долгие времена, так, что в глазах от напора появились белые пятна. Но вдруг на лицо хлынул свежий воздух, словно «жизнь» лизнула своим языком, и эти пятна оказались не в глазах —крышка гроба начала светлеть, будто раскаляться, и медленно, синхронно с боковыми створками, отступать от меня.
     Я жадно глотал воздух, и с каждым вздохом, казалось, сам раздувался, становился легче и больше. А маленький футляр уже превратился в большой ящик, превращаясь постепенно в большую комнату.
     Из стен стали появляться вещи. Слева вырос платяной шкаф, полки, зеркало, справа стена приобрела прозрачность, впуская в дом живые лучи солнца, озарив предметы, глянцевый потолок. Я сощурился от столь внезапно хлынувшего в меня света.
     Это... Это моя квартира! Я узнал ее. Такой она была в первый день моего заселения. Я судорожно всхлипнул и попытался подняться, соображая еще слабо, словно выздоравливающий после лихорадки.
     Дом перезагрузил себя? – пришла первая цельная мысль. А потом застыл в изумлении: это я перезагрузил себя!