Сержант ЦАХАЛа Цви Жебрак, 19 лет, погиб в ночь с 18 на 19 января 2028 года. Случилось это в сорока метрах от пограничной следовой полосы между изральской Раананой и палестинским Аль-Джибром. Сержант не был магавником и вблизи от границы оказался по причинам, не имевшим к армейской службе никакого отношения. Тем не менее, он, как и положено, был вооружен автоматической винтовкой М-31 и потому сумел оказать сопротивление. Но силы оказались неравными, и Цви Жебрак погиб.
С кем он сражался в ту холодную и дождливую ночь? Ни у кого из граждан Израиля этот вопрос даже и не возникал - всем было ясно, что на Жебрака напали палестинцы, совершавшие очередную террористическую вылазку при полном попустительстве пограничной службы государства Палестина.
"Маарив" опубликовала полный стереоотчет о похоронах Жебрака в его родном кибуце Беэр-Яков, "Едион ахронот" ограничилась видеорепортажем с места трагедии и кратким интервью с новым начальником генерального штаба генералом Зеевом Брунелем. Русские газеты, по бедности не перешедшие до сих пор на виртуальную графику, смогли дать лишь стереоскопические фотографии погибшего и криво улыбающуюся физиономию премьера Бродецки, заявившего, что, несмотря на все трудности... ну, и далее, как обычно.
Мало кто обратил внимание на решительную и однозначную реакцию палестинского президента Ахмада Фарука, сказавшего, что гибель Жебрака - сугубо внутреннее дело Израиля, и нечего при каждом случае сваливать свои проблемы на соседей по региону.
Вот и все, что я знал о "деле Жебрака" в тот момент, когда 23 января мне позвонил личный секретарь господина Бродецки и, глядя на меня красными от бессонницы глазами, сообщил, что премьер приглашает историка Песаха Амнуэля прибыть в резиденцию премьер-министра к 13 часам, подъезд бет, комната 235.

*   *   *
Нас было в комнате семеро - полный состав Комиссии Амитая, традиционно расследующей наиболее сомнительные происшествия, имеющие место в ЦАХАЛе, ШАБАКе или других государственно важных структурах. Я не стану перечислять фамилий пятерых постоянных членов комиссии - люди эти всем известны. Но, кроме постоянных, в комиссию включают и дополнительных экспертов в количестве от двух до четырех человек. На этот раз нас, временно призванных, оказалось двое: Арон Гершович, физик из Тель-Авивского университета, и я. Арона я знал, встречались на семинарах в университете, и мы тихо сели с ним в свободные кресла поближе друг к другу. Ни он, ни, тем более, я не знали толком, для чего нас пригласили.
Шай Амитай, бессменный председатель, сидевший во главе стола, поднял голову от экранчика персоналки и сказал:
- Все в сборе, приступим. В качестве экспертов приглашены Арон Гершович и Песах Амнуэль. Здравствуй, Арон, здравствуй, Песах.
Гершович коротко кивнул, а я не стерпел и сказал:
- Здравствуйте, конечно, но я думаю, что произошла ошибка. Я историк, а не...
- Все в порядка, нам нужен именно историк,- заявил Амитай,- и именно по новейшей истории Израиля. Документы по делу перед вами. Полчаса на ознакомление, потом краткая дискуссия.
Передо мной действительно лежал компакт-дискет, я вставил его в прорезь дисковода и нацепил на виски проекторы виртуал-процессора.

*   *   *
Цви Жебрак лежал на мокрой земле, раскинув руки и глядя в серое утреннее небо мертвыми глазами. Винтовка лежала поодаль, будто сержант отбросил оружие резким движением. Я (я? нет, конечно, это был военный следователь, но я сейчас смотрел его глазами и не отделял свою личность от личности Якова Рудина) наклонился и увидел, что магазин пуст, сержант успел расстрелять весь боезапас - восемьдесят две пули с тепловым наведением. Совершенно очевидно, что почти все они обязаны были поразить цель или цели. Но никаких трупов поблизости не было. Не было ни следов крови, ни каких-то иных признаков того, что противник унес с поля боя раненых или убитых.
На теле Жебрака было семь ран, и я очень сомневался в том, что это были огнестрельные ранения. Да, на первый взгляд похоже, но уже на второй видно, что отверстия в куртке будто продавлены. Будто кто-то сильно надавил на грудь сержанта указательным пальцем и давил так, пока не продавил насквозь.
Я попросил военного хирурга показать на теле место, куда попали пули, и он распахнул на Жебраке куртку, сдвинул пропитавшуюся кровью рубаху. Я увидел своими глазами то, о чем мне уже сообщил хирург: пулевых отверстий в теле убитого не было. Была кровь, много крови, но грудная клетка оказалась совершенно целой, и было решительно непонятно, что произошло с пулями после того, как они пробили (продавили?) плотную ткань куртки.
- Могли раны затянуться после того...- начал было я, но замолчал, встретив недоуменный взгляд хирурга.
Да, я, конечно, сморозил глупость, но надо же было что-то сказать!
Я закрыл мертвецу глаза и, сделав несколько шагов к узкому овражку, склонился над единственным предметом, который можно было считать посторонним на этом скорбном месте. До моего прибытия никто не трогал этот предмет руками, и я тоже не торопился.
В мокрой траве лежал палец. Палец был живым и дергался.

*   *   *
Я почувствовал тошноту, подумал, что это ощущение вряд ли могло принадлежать военному следователю Якову Рудину и, нащупав справа от себя знакомую клавишу, усилил эффект виртуализации. Тошнота мгновенно прошла, я протянул руку и попробовал схватить палец, который тут же дернулся и выскользнул подобно живой рыбе.
- Захват,- сказал я, и чья-то рука тут же вложила мне в протянутую ладонь щипцовый полупинцет.
На этот раз палец не ускользнул, побился секунды три и, будто обладая разумом, понял, что дело его гиблое, сбежать не удастся, после чего затих и позволил мне рассмотреть себя в ярком свете карманного фонарика, услужливо зажженного кем-то из экспертной группы.
Конечно, это был не палец, просто похож. Особенно ноготь, который при ближайшем рассмотрении оказался матовым экранчиком.
Я поднялся на ноги и попросил лупу. Просьба вызвала некоторое замешательство, и вместо лупы я получил коробочку стереомикроскопа, что было даже лучше, хотя и менее удобно, я боялся, что палец начнет сопротивляться, когда я стану прижимать его к предметному окошку. Предмет, который я продолжал называть пальцем, действительно слабо дернулся, но сразу же затих.
Я приблизил к глазам экранчик, ощущая нетерпеливое дыхание десятка человека, окруживших меня и ждавших результата моих экспериментов.
В складках фаланги я увидел некий текст, размером вряд ли толще волоса, но микроскоп позволил разглядеть ивритские буквы и прочитать: "ТААСАМ, ИЗРАИЛЬ, 13/389-алеф, 2029".
Алеф - это понятно. Израиль - тоже, хотя я, эксперт по вооружениям, никогда не видел ничего похожего на этот палец. Что такое ТААСАМ и числа? Если бы ТААС...
Я почувствовал, как микроскоп в моей руке становится горячим, изображение пальца на экранчике вдруг начало расплываться, и я инстинктивно отбросил коробочку назад, в овражек, бросившись на землю и успев крикнуть:
- Ложись!
Великое дело - интуиция. Она спасла нам жизнь.

*   *   *
Я (теперь уже действительно я, а не эксперт Яша Рудин) выключил виртуал-проектор. Остальные члены комиссии тоже вышли уже в реальность комнаты и смотрели друг на друга, не торопясь высказывать свои соображения.
- Это не палестинцы,- сообщил, наконец, Амнон Руперт, юрист. Идея была тривиальной, и все промолчали.
- Где эта штука сейчас? - спросил Гершович.- Она, полагаю, уцелела после взрыва?
- Она-то уцелела,- буркнул Амитай.
- Но ведь и Рудин...
- Живой. Но потерял много крови, лежит в "Хадасе", что, конечно, не афишируется.
- И на теле Рудина никаких...
- Абсолютно ничего. Ни царапины. Более того. Ни одного перелома, ни одного повреждения внутренних органов.
- Откуда же кровь?.. Может, это не его...
- Его,- подал голос Хаим Вартбург, хирург из "Хадасы", сидевший справа от Амитая.- Никаких сомнений.
- Тогда,- продолжал рассуждать Гершович,- я полагаю, что имел место вынужденный диффузионный процесс, хотя, если посчитать по стандартным формулам, то приложенное внешнее давление...
- Ты сможешь провести эксперименты на месте,- сказал Амитай.- Там сейчас работают, устанавливается оборудование с дистанционным управлением, ты сможешь выехать сразу после окончания заседания. Песах, ты тоже, если есть желание...
- Конечно,- сказал я.- Полагаю, что об историке вы подумали из-за этого числа - 2029? Вы решили, что это - год?
- Не исключено, что это год,- поправил меня Амитай.- Всего лишь не исключено.
- Будущий год,- сказал я.
- Мне тоже пришло это в голову,- сказал Гершович,- но я отбросил эту идею.
- Почему? - поинтересовался Амитай.
- Этот палец... Наша промышленность даже через год не сможет сделать ничего подобного. Диффузионное оружие... Насколько я знаю, сейчас и в проектах ничего такого нет.
- Возможно, в Штатах?..
- Нет, уверен в этом!
- Твое мнение, Песах,- повернулся ко мне Амитай.
- Я не военный эксперт,- удивился я,- откуда ж мне знать? Чисто теоретически нельзя отрицать возможность того, что этот...э-э... палец попал к нам из будущего года. Да, это возможно, хотя мой друг Верховский, директор института альтернативной истории, за такое допущение выцарапает мне глаза...
- Почему он считает это невозможным? - спросил хирург Вартбург.- Прости, что спрашиваю, я в этих делах профан...
- Потому,- объяснил я,- что для этого нужно двойное альтернативное наложение, и никому пока это не удавалось. Допустим, я хочу попасть в Израиль прошлого года. Не альтернативный Израиль, а самый что ни на есть наш. Я должен вспомнить некую альтернативу, созданную мной год назад, неважно какую. Потом перейти в этот альтернативный мир в момент его возникновения, а уж после того совершить обратный переход с помощью новой альтернативы, не той, которая... И все это не имеет значения, если, как утверждает Арон, эту штуку в будущем году в нашем Израиле сделать не смогут.
- Ты сказал - в нашем,- поймал меня на слове Амитай.
Я помолчал, собираясь с мыслями.
- Не думаю,- сказал я после минутного раздумья,- что директор Рувинский позволит размонтировать одну из институтских установок и перетащить ее к месту, где... Правда, если гора не идет к Магомету...
Упоминание о Магомете, сделанное явно не к месту, заставило Амитая поморщиться. Впрочем, возможно, поморщился он потому, что представил, во что обойдутся усилия по перемещению "пальца" в институт Штейнберга.
- Перерыв до завтра,- подвел итог Амитай.

*   *   *
Репортеры были жутко недовольны. Все утренние выпуски были на следующий день снабжены огромными мерцающими аж до подсознания шапками типа "Комиссия Амитая скрывает правду!" и "Где же демократия?"
Слова военного цензора Гирша Иш-Шалома о том, что не далее как через сорок восемь часов все ограничения на информацию будут сняты, не произвели на журналистов никакого впечатления.
Мне очень хотелось самому увидеть, как будут саперы ЦАХАЛа справляться с предметом, истинной силы которого не знают. Но были дела поважнее, я с вечера отправился в Штейнберговский институт и провел ночь в обществе директора Рувинского, не пожелавшего оставлять меня одного в главной аппаратной.
Ход моих мыслей был очевиден - во всяком случае, он казался очевидным мне самому. Примем в качестве рабочего предположения, что 2029 - действительно, год выпуска "пальца" неким израильским военным концерном ТААСАМ, аналогом нашего ТААСа. Поскольку на разработку "диффузионного оружия", как назвал эту штуку Гершович, нужен не один год и, возможно, даже не десять, "палец" попал в наш мир из некоего альтернативного Израиля, "ответвившегося", скорее всего, в конце прошлого века. Может, и раньше. Позже - вряд ли.
Значит, искать корень альтернативы нужно где-то в девяностых годах двадцатого века. Туда я и отправился с помощью Рувинского - не в сам альтернативный мир (я ведь понятия не имел, какой из миллионов альтернативных Израилей мне нужен), а в виртуальный куст альтернатив, из которых должен был выбрать единственную. Адова задача, скажу я вам. Хорошо хоть, что все происходило мысленно, и я, разглядывая варианты, продолжал ощущать упругие подлокотники кресла и давление прижатых к вискам датчиков - это как-то успокаивало.
Я проскочил девяносто второй год - избрание левого правительства Рабина. Насколько я понял из беглого осмотра, военная промышленность Израиля в том году ничем не порадовала.
Девяносто третий, девяносто четвертый... "Хец", ядерные мины поля боя, неудачи с новыми беспилотными раведчиками, о чем общественность в то время так и не узнала... Не то.
Девяносто пятый, девяносто шестой... Падение кабинета Рабина. Отклонение проекта "двадцатый век плюс" - олимовской идеи системы фирм, работающих по контрактам с ТААС над перспективными военными разработками. Почему отклонили - понятно: идеи не проверенные, как и сами олим, мало ли кто затесался в эту пеструю компанию? И денег нет.
Возможно, здесь?
Увлекательное дело - исторический поиск, даже если не вдаваться ни в какие альтернативы. Я свалил на Рувинского (сам ведь напросился) просмотр временной оси, а сам залез в виртуал-дискеты министерства обороны и начал искать следы той давней программы. Пришлось совершить несколько взломов, но система защиты сопротивлялась вяло, поскольку срок давности миновал уже два года назад.
Если говорить честно, то я понимал тогдашних экспертов. Весь проект "Двадцатый век плюс" больше был похож на сборник полуфантастических очерков, снабженных для пущей важности некоторым количеством неудобопонятных формул и неизвестно откуда взявшихся чисел. Но понимал я и создателей проекта - откуда им, черт побери, было знать, как именно оформляются проекты для ТААСа, если к этой системе олим первых пяти лет не подпускали на пушечный выстрел?
Наконец, как мне показалось, я нашел то, что искал. И недалеко, кстати - в том самом проекте. Параграф "Использование диффузионных методов лечения для конструирования аппаратуры бесшовной военной хирургии". Чтоб я так знал, что все это значило, меня привлекли базисные слова "диффузионных" и "хирургии".
Проект я и смотреть не стал - что я понимал во всем этом? Мне нужна была альтернатива, я ее получил.
- Моше,- сказал я Рувинскому, - а ну-ка дай мне выход по этому каналу... вот, я вывожу на твой ментоскоп...
- Ничего себе забрался,- буркнул директор и, разглядев заголовок, поднял глаза к потолку:
- Опять ты, Песах, хочешь забраться не в свою альтернативу! Ты понимаешь, что...
- О риске сто раз предупрежден, не повторяйся! Как член комиссии Амитая имею право...
- Как член комиссии Амитая ты имеешь право покончить с собой в моем присутствии?
- Будем спорить?
- Да катись ты...- сказал Рувинский и дал подключение.

*   *   *
Алексей Геннадиевич Финкельштейн был евреем только по дедушке. А так - русский почти чистых кровей. В семье кроме него евреев отродясь не водилось, что не помешало Финкельштейнам в 1994 году репатриироваться в Израиль из Санкт-Петербурга. Но зато в девяносто восьмом, когда кнесет принял-таки поправку к Закону о возвращении, Финкельштейны оказались на исторической родине "нежелательными элементами". Их бы еще оставили, если бы хотя бы одна из многочисленных комиссий решила, что хотя бы один из членов семейства обладает профессией, жизненно необходимой для Израиля. Таковых не нашлось. Сам Алексей Геннадиевич был физиком-теоретиком, тоже мне профессия, таких в те славные годы даже в сторожа брали через одного.
В 1998 году Финкельштейны эмигрировали в Канаду, и в компьютерах министерства внутренних дел сведений об их судьбе, естественно, не было. Единственный след, оставленный Алексеем Геннадиевичем в израильской истории,- это участие в проекте "Двадцатый век плюс" с невнятным, по мнению экспертов, изложением идеи "диффузионного метода оперирования раненых".
Вы слышали о филиппинских хилерах? Сейчас эта профессия в загоне, а еще тридцать лет назад в мире были десятки специалистов, способных, по их словам, оперировать без ножа, просто раздвигая руками мягкие ткани, а потом соединяя их без всякого следа и вреда для здоровья. Хотите знать мое мнение? Я в эти штучки не верю, по-моему, все это фокус.
Более того, по-моему, и Финкельштейн не верил в "искусство" хилеров. Но глядя на манипуляции филиппинских умельцев (естественно, по телевидению), он пришел к идее, которую и предложил ТААСу. Идею он вывез из Питера, где на нее вяло накашлял какой-то тамошний профессор по диффузионным процессам. Финкельштейн ехал в Израиль, надеясь на чудо - знал ведь из писем приятелей, что кашляют израильтяне не хуже питерских снобов. Ну, и получил свое в рамках сгнившего олимовского проекта. А тут еще - поправка к Закону...
Рувинский понял меня правильно, и 16 мая 1998 года Финкельштейн получил от научного директора концерна ТААС приглашение на интервью. Анатолий Геннадиевич поцеловал жену Майю и отправился, создав тем самым очередную альтернативную ветвь в истории государства.

*   *   *
Я подошел к вилле, принадлежащей Алексу Финкельштейну, руководителю физического отдела перспективного вооружения, и мне даже не пришлось нажимать кнопку звонка. Компьютеры меня разглядели, опознали и, возможно, даже просветили рентгеном. Но пропустили.
- Не буду отнимать вашего драгоценного времени,- сказал я по-русски, и глаза Финкельштейна блеснули.- Вам знаком этот предмет?
Я положил перед хозяином виллы стереофотографию "пальца", и Финкельштейн нахмурился.
- Откуда это у вас? - резко сказал он.
- Вы имеете в виду фотографию или оригинал?
- То и другое.
- От этой штуки погиб сержант ЦАХАЛа Жебрак.
- Господи! - вырвалось у Финкельштейна. Он долго разглядывал фотографию, потом сказал мрачно: - Никогда себе этого не прощу. Это... какая же альтернатива?
А собственно, почему он должен был сказать иначе? Наверняка и в его Израиле существовал Штейнберговский институт, а будучи хорошим физиком, он прекрасно понимал все последствия.
- В моем Израиле,- сказал я,- вы уехали в Канаду в девяносто восьмом, потому что ваш проект не получил ни шекеля.
- И диффузное оружие досталось Канаде,- заключил Финкельштейн.
- Не думаю,- сказал я.- Нет в нашей реальности такого оружия. Ни у Канады нет, ни у Штатов, ни у России. Похоже, что и в Канаде вы не преуспели.
- Ну хорошо, я... А Форман из Детройта? Он ведь... Ах да, это ведь тоже в моей реальности... Но послушайте, как же вы справляетесь со своими палестинцами? Или вопрос некорректен?
- Почему же? Я вам отвечу, но только...
- Да, я понимаю, вы расследуете гибель сержанта. Он стрелял, верно?
- Да, он успел отстрелять весь магазин...
- Пойдемте,- сказал Финкельштейн.
Я думал, что он повезет меня к месту происшествия, но мы всего лишь перешли в комнату с компьютерным терминалом и влезли в виртуал-дискет.
Я оказался в комнате без окон, комната была совершенно пустой, и сразу бросилось в глаза - стены были изрешечены пулями.
- Мы насчитали девяносто два отверстия,- сказал Финкельштейн, появившись со мной рядом.- Эта комната - камера, где мы экспериментируем с диффузным вооружением. Насколько я понимаю, в вашей реальности на этом месте нет ТААСАМовского института...
- Нет,- сказал я,- чистое поле. Триста метров до границы с Палестиной.
- Вот даже как,- поднял брови Финкельштейн.- Военный ппост, да?
Я неопределенно пожал плечами и спросил:
- Вы не можете предположить, почему соприкоснулись две альтернативные реальности?
- Могу,- сказал Финкельштейн.- В последние недели мы перешли к анализу диффузионных процессов во времени. Думаю, что не рассчитали глубины просачивания... Больше такого не будет, обещаю. Семье погибшего передайте...
- Вы полагаете, что им нужно что-то передать? - спросил я.
- Да, вы правы... Мне очень жаль.
Он подошел к стене и потрогал одно из пулевых отверстий.
- Он храбро отбивался,- сказал Финкельштейн.- Жаль, что от своих...

*   *   *
Надо сказать, что, если бы не директор Рувинский, я выпал бы в наш мир с довольно серьезным сдвигом в сознании. Боюсь, что в следующий раз (почему-то уверен, что будет и следующий) Моше не пустит меня одного...
- Жаль,- повторил Амитай слова Финкельштейна, когда все члены комиссии ознакомились с содержимым виртуал-дискета.- Я запросил иммиграционные службы Канады... Алекс Финкельштейн умер в Монреале в канун двухтысячного года. Он работал программистом в частной фирме, по специальности устроиться не смог, умер после автомобильной аварии... О проекте диффузного оружия никто там не знает.
- А что палец? - спросил я.- Есть же у нас в ТААСе эксперты, пусть разберутся сами.
- Ты еще не знаешь, Песах,- сказал Амитай.- Палец взорвался, когда его попытались погрузить в свинцовый контейнер. Работали манипулятором, так что обошлось без жертв, но...
- Ясно,- сказал я.- А чего вы ждали?

*   *   *
Доклад Комиссии Амитая по итогам расследования гибели Цви Жебрака никого не удовлетворил. Журналисты обвинили Амитая в сокрытии грехов ЦАХАЛа и потворстве палестинским террористам. Оппозиционные партии потребовали дополнительного расследования, но кнесет это предложение не утвердил.
А истина осталась известна немногим. Как всегда.