К институту Штейнберга очень неудобно подъезжать на машине. Узкая
дорожка ведет к центральному входу, и транспортное средство приходится
оставлять на стоянке в сотне метров от здания. Сотрудникам-то еще ничего,
а если прибывает важная персона с тремя лимузинами сопровождения? Когда
в 2019 году министерство науки снимало этот двухэтажный коттедж для будущего
института, кто думал о возможной популярности заведения? Об экономии думали
- это да. А в результате премьер-министр Израиля Хаим Визель и президент
государства Палестина Махмуд Раджаби начали перепалку, еще не вступив под
своды института.
- Господин премьер-министр,- вежливо сказал
президент, стараясь идти по дорожке хотя бы на сантиметр впереди премьера,-
известно ли вам, что солдаты ЦАХАЛа обстреляли сегодня утром наш пограничный
наряд в районе Ариэля?
- Известно, господин президент,- отвечал премьер-министр,-
а вам, в свою очередь, вероятно, доложили, чем занимался ваш пограничный
наряд на территории Израиля?
- Наши пограничники не пересекали зеленую
черту! - возмутился президент, делая большой шаг вперед и опережая премьера
Визеля на целый метр.
- Конечно, - согласился премьер.- Они перенесли
ее с собой. Это очень удобно - гибкие границы. Ирония не была уловлена
господином Раджаби, имевшим, как известно, два высших образования, ни одно
из которых не было гуманитарным. В результате оба государственных деятеля
вошли в холл института, находясь уже в состоянии раздражения. Этого не
произошло бы, если бы к центральному входу вела нормальная подъездная аллея.
Как к Белому дому, например.
* * *
Началась же история, названная в архивах министерства
иностранных дел операцией "Скорпион", несколько раньше, и ее инициатором
был референт министра Барух Звили. Читатель, вероятно, помнит, что в предисловии
к своей "Истории Израиля" я писал: не буду рассказывать о тех событиях,
которые известны всем. Только о тех, что остались скрытыми от широкой аудитории.
Заключение договора между Израилем и Палестиной о ненападении и сотрудничестве
- факт, всем известный. О событиях же, этому факту предшествовавших, знали
во всем мире человек сто. Об этих событиях я и хочу рассказать с любезного
разрешения Баруха Звили, предоставившего в мое распоряжение кое-какие документы
и видеозаписи.
* * *
На фронтоне института Штейнберга висит плакат
"Альтернативная история создается в альтернативных мирах". На иврите и
английском. Скоро ее повторят и по-арабски. Весной 2020 года, когда сотрудники
института принимали своего тысячного клиента, пожелавшего узнать, как сложилась
бы его жизнь, если бы он в свое время женился не на Саре, а на Далии, к
директору явился упомянутый выше господин Звили и, проверив, плотно ли
закрыта дверь директорского кабинета, сказал:
- Ты читал вчера в "Маарив" о том, что палестинцы
закупили в Чехии партию гаубиц с дальностью боя двадцать километров?
- Я не удивлюсь, если прочитаю, что они закупили
атомную бомбу,- ответил директор института, господин Шломо Рувинский.
- Так, значит, ты согласен с тем, что между
нашими странами срочно нужен договор о ненападении!
- В свое время, - сказал господин Рувинский, демонстрируя
знание новейшей истории,- Сталин и Гитлер тоже заключили пакт о ненападении.
С единственной целью выиграть время. Пакт не спасает от войны, если она
объективно неизбежна.
- Ты считаешь, что... - Да выйди на улицу!
Половина Израиля уверена, что воевать придется через неделю, а другая половина
- что через год. По-моему, только премьер Визель и твой шеф, министр иностранных
дел Бармин, думают, что, подписав договор, Раджаби сделает из гаубичных
стволов трубы для водопровода в Шхеме.
- Да, конечно,- вздохнул господин Звили.-
Значит, ты понимаешь, насколько большую роль может сыграть в мирном процессе
возглавляемый тобой институт?
Господин Рувинский молча смотрел на посетителя,
проигрывая в уме варианты ответа. Он понял мысль господина Звили, когда
тот только заканчивал фразу. И понял еще, что у него нет никакого желания
впутываться в предлагаемую ему историческую авантюру.
- Смотри,- осторожно сказал он.- Институт
Штейнберга занимается альтернативными мирами, создаваемыми индивидуальным
сознанием. Исторические процессы мы пока не исследовали. Если, скажем,
фалафельщик Эли застал жену в постели с продавцом швармы Бараком, он бьет
соперника в морду и подает на развод, а потом бежит к нам, платит полторы
тысячи и глядит на созданный им альтернативный мир, в котором он, застав
Барака в состоянии оргазма, помогает ему надеть штаны и приглашает в свою
фалафельную, чтобы обсудить, в какой очередности они будут пользоваться
пышным телом Далии. Понимаешь? Фалафельщик Эли решает - бить или не бить,
и оба варианта осуществляются в природе. Он живет, естественно, в одном
из них, вероятность которого выше. Из чего не следует, что второй вариант
менее объективен.
- Все это знает каждый мальчишка,- нетерпеливо
сказал господин Звили.
- Но это,- не обращая внимания на нетерпение собеседника,
продолжал Рувинский,- личные решения. А наши отношения с палестинцами настолько
запутаны и сложны, альтернативных вариантов такое множество, что...
- Альтернативных вариантов два,- сказал господин
Звили.- Мир или война. Прочие не имеют значения.
- Ну...- вынужден был согласится
директор,- допустим.
- Так вот,- посетитель понизил голос,- мой
министр предлагает провести здесь, в институте, тайную встречу Визеля с
Раджаби. Пусть обсудят альтернативы, а ты покажи им, к чему приведет...
- Ты не понимаешь! - воскликнул директор.-
И многие не понимают. Смотри, если фалафельщик Эли прибежит к нам сразу
после того, как даст в морду Бараку, я смогу показать ему только, как он
помогает сопернику натягивать штаны. И все - дальнейшие события еще не
успели произойти. Понимаешь? Должно пройти какое-то время. Месяц, скажем.
- Не считай меня глупее фалафельщика,- рассердился
референт министра.- Я не предлагаю, чтобы Визель и Раджаби следили за альтернативными
вариантами своей беседы. Гаубицы закупили неделю назад. Решение принималось
еще раньше. Это раз. И второе. Пусть они на это посмотрят, а потом уж приступают
к переговорам. И прервут разговор. И придут через месяц, чтобы просмотреть
альтернативы. И продолжат переговоры. А потом...
- Ах вот как! - сказал господин Рувинский.-
В этом, пажалуй, действительно что-то есть... Все равно переговоры тянутся
месяцами, и за это время варианты успевают развиться... Очень интересно...
- В день, когда прибудут высокие гости, в
институте не должно быть ни одной посторонней души,- предупредил господин
Звили.
- О чем речь,- пробормотал директор, думая
совершенно о другом.
* * *
Визель так и не подал руки Раджаби, хотя тот
и делал довольно недвусмысленные жесты. Разместились за круглым столом
в холле, где обычно посетители дожидались своей очереди на просмотр личных
альтернатив.
- Начнем с вашего решения закупить гаубицы,-
начал премьер Визель.- Это было месяц назад.
- Давайте лучше начнем с решения вашего Кнессета
о запрещении гражданам государства Палестина работать в крупных городах
Израиля,- возразил президент Раджаби.- И было это два месяца назад.
- Почему тогда не начать с теракта, учиненного
боевиками ХАМАСа в Иерусалиме? Произошло это три месяца назад, верно?
- А ваши поселенцы еще четыре месяца назад...
И обоим стало ясно, что, если не остановиться, то при- дется дойти до начала
интифады в восьмидесятых или даже до самого создания государства Израиль.
- Начнем сначала,- откашлявшись, сказал премьер
Визель.- Ваши гаубицы означают нарушение статус кво и являются типичным
казус белли.
Привлечение к английскому, на котором говорили
высокие стороны, еще и латыни настолько не понравилось господину президенту
независимого государства Палестина, что он встал из-за стола и сказал:
- Пусть каждый начинает с чего хочет. Все
равно смотреть результат будем вместе.
И это были единственные, с точки зрения премьера
Визеля, здравые слова, сказанные президентом Раджаби за всю его богатую
приключениями жизнь.
Вызвали директора института. Господин Рувинский,
который не спал ночь (проверяли аппаратуру, а потом сам директор провел
три контрольных сеанса, побывав в мирах, где он так и не стал директором,
а спокойно жил в Беер-Шеве и преподавал в университете мени Бен-Гуриона),
чувствовал себя отвратительно, и пояснения давал вяло, хотя и понимал,
как много зависит сейчас от бодрости его голоса. Раджаби проводили в лабораторию
с окнами, выходящими на восток, откуда он мог видеть пограничные вышки
своего государства. А Визелю отвели лабораторию с видом на море, чтобы
близость границы не подавляла психику премьера. Усадили высоких гостей
в кресла, приладили датчики. Включили. Подождали. Выключили. Перекрутили
запись к началу, соединили две записи на одной ленте. Рутина.
Господин Раджаби был мрачен. Господин Визель
- еще мрачнее. Что они видели в своих альтернативных мирах, пока не знал
никто, поскольку, согласно предварительной договоренности, первыми должны
были просмотреть запись господа заказчики.
* * *
Эти евреи не могут жить спокойно. От них одни
неприятности. Решение Кнессета о запрещении палестинцам работать в пределах
израильских городов с населением более ста тысяч человек было нелепым и
провокационным. Чем они мотивировали? Тем, видите ли, что хамасовцы устроили
стрельбу в центре Иерусалиме. Убили всего двоих, причем одного своего.
Это повод? Евреи никак не могут понять, что, когда борешься за свою землю,
хороши все средства, кроме плохих. А плохих нет вообще.
Естественно, лишившись куска хлеба, граждане независимого
государства Палестина обратили свой гнев не на Кнессет (на него, впрочем,
тоже), но на своего президента, столь же трусливого, как и его предшественник
Ясер Арафат. Что оставалось делать Махмуду Раджаби? Он закупил у чехов
гаубицы, чтобы показать народу: есть еще порох в пороховницах. Мог он поступить
иначе?
Сидя в лабораторном кресле и ощущая неудобства
от наклеенных на голову датчиков, господин Раджаби вспоминал тот день,
когда он принял решение. Конечно, он думал и о другом варианте. К черту
гаубицы, нужно на те же деньги закупить легкого стрелкового ружия, пусть
это противоречит договору о Палестине, так ведь кто его первым нарушил?
Евреи.
Нет. Нужно блюсти имидж, как говорят
американцы. Договор - бумага, но ведь европейцы все такие крючкотворы...
И он принял решение в пользу гаубиц. Тогда...
Президент Раджаби нажал на клавишу "Переход к альтернативной
реальности".
* * *
Эти арабы не могут жить спокойно. От них одни
неприятности. Решение Кнессета о запрещении палестинцам работать в пределах
израильских городов с населением более ста тысяч человек было естественным
и справедливым. Что оставалось делать, если хамасовцы средь бела дня устроили
у иерусалимского гипермаркета стрельбу и убили женщину? В конце концов,
за безумства экстремистов всегда платят ряботяги. Была ли альтернатива?
В тот день премьер Визель долго говорил в Кнессете о мирном пути, словами
заглушая собственные сомнения.
Конечно, он думал и о другом варианте. Операция
возмездия. Генералы говорили о ней прямо, а ночью он имел неприятный разговор
с начальником Генерального штаба.
- ЦАХАЛ,- сказал генерал Шаллон,- готов войти
на территорию Палестины в пределы двухмильной демилитаризованной зоны,
устроить прочесывание и показать всем, что палестинцы врут, и боевиков
там на каждом квадратном метре больше, чем ящериц.
- Нужно подумать,- сказал тогда Визель.- Я
посоветуюсь с министрами...
Он не стал советоваться. Он ворочался без
сна до утра, примерял то решение и это. И принял - против военной акции.
Тогда...
Премьер-министр Визель нажал на клавишу "Переход
к альтернативной реальности".
* * *
- Поглядим? - бодро сказал президент Раджаби.
- С удовольствием,- согласился премьер Визель,
хотя никакого удовольствия не испытывал. Ему вовсе не нравилась идея -
показывать противнику мир собственного воображения. При всей его образованности,
господин Визель так и не сумел убедить себя в том, что альтернативный мир
реально существует. Он знал, конечно, о гибели в альтернативной реальности
безумного поселенца Михаэля Ронинсона, но воспринимал эту историю как исключение
из нормально установленного хода событий. Фантазии. Очень четкие. И все.
Президенту Раджаби тоже не нравилась идея
- показать противнику мир собственного неосуществленного решения. Лучше
бы еврею о нем не знать. Но Раджаби согласился, потому что понимал: премьеру
Визелю копание в его вероятном будущем нравится еще меньше.
- Включайте,- сказали оба руководителя одновременно.
Экран засветился, пошла запись. Директор института
Штейнберга господин Рувинский бросил в рот таблетку нитроглицерина.
* * *
Пленку смонтировали таким образом, чтобы альтернативные
миры Визеля и Раджаби воспринимались как единый комбинированный - и вполне
реальный - мир. Закрыв глаза, премьер Визель не только ощущал рядом хриплое
дыхание палестинца, но, казалось, впитывал его мысли. Впечатление было
не из приятных...
Весь Центральный военный округ подняли ночью
по тревоге. Подобные операции не раз отрабатывались на учениях, и генерал
Шаллон до самого выхода на позиции не лишал солдат надежды на то, что и
сейчас происходит не более чем отработка каких-то теоретических планов.
Вперед выступили десантные части, танки остались
в тылу, но понятие тыла, при вероятной глубине обороны всего в три-пять
километров и расстоянии до моря километров семь, выглядело не очень определенным.
Взлетела ракета, и пограничные посты палестинцев оказались мгновенно смяты.
Первой задачей было - изолировать еврейские
поселения, чтобы палестинские боевики занимались защитой собственных жизней,
а не срывали свою злость на поселенцах, даже не подозревавших о начале
акции ЦАХАЛа. Конечно, без жертв с еврейской стороны не обошлось, но все
оказалось в расчетных пределах. Все хорошо. И все оказалось плохо. Потому
что в первых же палестинских селениях израильские солдаты были встречены
шквальным огнем из сотен стволов. Залегли и открыли огонь на поражение.
Премьер Визель не был военным человеком, в
отличие, скажем, от Рабина. Но ведь и Нетаньягу не был военным, а ветераны
до сих пор помнят акцию в Газе в 1999 году. Визель следил за ходом операции,
и его не покидало ощущение, что он смотрит на все не собственными глазами,
а каким-то отстраненным взором наблюдателя, способного расставить оценки,
вовсе не предусмотренные в "стартовых условиях". Не должно было такого
произойти, не должно. За первый час ЦАХАЛ потерял восемьдесят человек убитыми.
Начальник Мосада Леви Брукнер, с которым Визель имел нелицеприятный разговор
по телефону, утверждал, что до последнего момента владел полной информацией,
не могло, ну никак не могло оказаться на территориях такого количества
неучтенного оружия!
Визель еще простил бы Брукнеру это "на территориях"
из устаревшего лексикона четвертьвековой давности, но неужелиглава внешней
разведки не понимал величину провала? Нужно было решать - отступить в пределы
Израиля или вводить танки. В сущности, делать выбор между позором и войной.
И то, и другое вело к досрочным выборам, политическому краху, падению престижа
страны. Лучше уж пулю в лоб.
И еще одна мысль теплилась - было все это,
было уже, черт возьми... Не ситуация, такого еще никогда не было, но психологическое
состояние. Когда? Где?
Генерал Шаллон, не дожидаясь решения премьера,
взял ответственность на себя и ввел танки. Совет Безопасности ООН осудил
Израиль единогласно - не прошло и шести часов с момента начала операции.
Потребовали прекращения огня, отвода войск и начала переговоров. В ответ
генерал Шаллон поспешил занять Ариэль и Умм-эль-Фахм,- чтобы было о чем
говорить. В три часа дня число убитых солдат ЦАХАЛа превысило двести человек.
О числе жертв среди поселенцев, присоединившихся к регулярной армии со
своими винтовками "Галиль", не сообщалось ничего. Ходили слухи, что трупы
палестинцев - и далеко не только боевиков с оружием - сваливали вдоль дороги
Шхем-Рамалла штабелями.
В пять вечера премьер Визель получил сообщение
о том, что взят Шхем, и передовые части ЦАХАЛа вышли к Иерихону. До резиденции
президента Раджаби оставались считанные километры. И считанные километры
оставались до конца. Это слово - конец - сидело в сознании, подсознании,
в самом существе Визеля и не позволяло четко анализировать ситуацию. Ему
казалось, что при любом раскладе государству придет конец. Если взять Иерихон
(возможность этого не оставляла сомнений), почти наверняка на защиту посрамленных
палестинцев выступит Сирия, а Ирак подождет сутки-другие, дождется, когда
ЦАХАЛ подойдет под стены Дамаска и введет войска в Иорданию, чтобы показать,
кто, в конце концов, хозяин на Ближнем Востоке. Если Иерихон не брать,
если согласиться на прекращение огня, это покажет слабость страны, ее готовность
на уступки, и тогда с палестинским террором не сладить вовек.
Премьер Визель смотрел на море и думал о том,
что никогда и никто еще не смог в истории человечества ответить правильно
на простейший из возможных вопросов: "да или нет?"
* * *
Закрыв глаза, президент Раджаби не только
ощущал рядом тяжелое дыхание еврея, но, казалось, слышал его мысли. Впечатление
было не из приятных...
Оружие удалось доставить скрытно, президенту
доложили, что даже хваленый Мосад не в курсе проведенной операции. Поставщики
оказались вне подозрений, а канал доставки и сам Раджаби представлял довольно
смутно. Он не собирался воевать. Он хотел показать, что хозяин в регионе
не тот, у кого мощные бицепсы, способные запугать любого зрителя, а тот,
кто может куснуть и скрыться, и кусать, и кусать, и так до тех пор, пока
от бицепсов останутся лишь воспоминания.
Израильтяне не допускают палестинских рабочих
в свои города? Так палестинские рабочие возьмут в руки автоматы - разве
у них есть иной выход? Когда ранним утром ЦАХАЛ перешел границу, президент
Раджаби подумал сначала, что это и к лучшему. Ему даже не понадобилось
отдавать приказ - все, у кого было оружие (а это были именно все, потому
что автомат не получили разве что младенцы), вышли на оборонительные рубежи.
Да, погибли многие, но погибли за родину, честь им и слава. И Совет Безопасности
не сплоховал. Правда, осуждать следовало более резко, ну да ладно. Только
к полудню Раджаби начал понимать, что это - конец. Израильтяне не посмеют
взять Иерихон. Но даже если они остановятся у Шхема, даже если повернут
назад, даже если премьер Визель публично принесет свои извинения и будет
целовать землю у ног президента Палестины, это ничего не изменит. Ему,
Раджаби, не жить. Сейчас одни сражаются, другие ждут, когда их похоронят,
а третьи еще не вышли из состояния шока. Но те, кто сражается, вернутся
домой, те, кто в шоке, придут в себя, а остальных похоронят.
И тогда народ пойдет бить президента, который
неспособен думать, принимая решения. Разве не ясно, что с сионистами возможен
лишь один способ борьбы, одно оружие - нож, топор? В славные времена интифады
израильтяне боялись. Теперь, когда есть Палестина, когда есть границы,
когда у каждого палестинца висит в доме автомат (а теперь - не висит уже,
снят со стены и пущен в ход), что делают израильтяне? Боятся? Нет, они
не находят лучшего ответа на мелкое хулиганство ХАМАСа, чем решение закрыть
границу и ввести войска. Он, Раджаби, должен был все это предвидеть. Чего
заслуживает президент, не способный предвидеть? Его не станут переизбирать,
ему просто подложат бомбу в постель.
Он стоял у широкого окна в своей иерихонской
резиденции и слышал глухие удары, от которых в окнах звенели стекла. Высоко
пронеслось с севера на юг звено израильских истребителей, оставив тонкий
синий визг и ощущение уязвимости. Что делать? Ждать помощи от Дамаска или
Каира? Во всяком случае, на помощь короля Хасана рассчитывать не приходится.
Да они все сейчас ждут, когда он, Раджаби, станет трупом. И тогда помогут.
Не палестинцам. Себе. Отправиться на линию фронта и умереть с народом?
Остаться? Вылететь за границу, чтобы возглавить правительство в изгнании?
Он понимал, что этот последний вариант ему не светит.
Он смотрел на синее, с редкими облаками, небо
и думал о том, что никто и никогда еще в истории человечества не смог ответить
правильно на простейший из вопросов: "да или нет?"
* * *
Сеанс довели до конца, хотя оба руководителя
были взволнованы выше допустимых пределов. Несколько минут в холле стояла
тишина. Единственный звук - под потолком летала знойная муха - казался
отзвуком не этого мира, а того, альтернативного. Что-то же должно было
от него перейти в нашу действительность?
- Это ваше решение,- хрипло сказал Раджаби,-
я говорю о... Кнесете... оно...
- Зачем вам столько оружия? - горько сказал
Визель.- У вас есть теперь государство...
Он махнул рукой. Надо серьезно заняться Мосадом,-
подумал премьер,- если они пропустили столько оружия... Да, это произошло
"там", но если этот палестинец здесь, а вовсе не там примеривал на себя
эту ситуацию, то все могло быть именно так... Или не могло? И что значит
- могло? Что значит - могло? - подумал он. Своим решением мы в любом случае
создаем вполне реальный альтернативный мир. Значит, не могло, а есть. Он
же видел не какую-то вероятность, не инсценировку, а реальную действительность!
Пусть того, а не этого мира. Если бы Раджаби решил месяц назад ввезти автоматы,
а не гаубицы, именно здесь, а не в альтернативном мире, произошла бы эта
трагедия. С ним, премьером Визелем. Но ведь она и произошла - с ним, премьером
Визелем. Там. Пусть там. Не все ли равно?
Президент Раджаби думал не об этом. Там или
здесь - все едино. Что делать? Чтобы решать "да или нет", нужно знать,
что стоит за словом "да", и что скрывается за словом "нет". До альтернативы
нужно еще дожить. В чем он сомневался.
* * *
По дорожке на стоянку автомобилей они шли
рядом. Раджаби даже немного отстал, но тогда и Визель замедлил шаг. Рядом
так уж рядом. Разъехались, не подумав, что надо бы попрощаться. Как-то
не пришло в голову.
* * *
Договор о взаимном ненападении подписали в
срок. И вроде бы все перипетии переговоров стали достоянием прессы. Никакихтайных
встреч в Осло или Женеве, как во времена автономии. Все открыто. Кроме
единственной встречи в институте Штейнберга.
Документы и запись смонтированной "ментограммы"
мне передал, как я уже говорил, Барух Звили, не взяв с меня никаких обязательств.
Возможно, уход в прошлом году в отставку президента Раджаби и уход два
года назад из жизни бывшего премьера Визеля сделали возможной публикацию
этого материала? Но почему, в таком случае, документы передали мне, историку
вовсе не официальному?
Я долго думал об этом. И пришел к определенному
выводу. А потом поехал в институт Штейнберга и поговорил с директором Рувинским.
Он не подтвердил моей версии, но и отвергать не стал. Сказал только, что
совмещение двух записей - дело очень...мм...ээ...
Так я и думал. Кто там приложил руку к обработке?
Мосад? Шабак? Лично господин Рувинский по поручению лично господина Звили?
И что, черт побери, произошло на самом деле в альтернативном мире, когда
Раджаби думал над проблемой - ввозить гаубицы или автоматы?
В истории есть вопросы, которые лучше не задавать.
Я и не задаю. И вам не советую. Просто примите к сведению.