Павел Амнуэль

Полет сокола

Я видел, как погиб Мортимер Стадлер. Нет, если быть точным, то я видел, как потерпел катастрофу легкий самолет "Сессна-152". Сначала это была тихо жужжавшая черная точка в голубом безоблачном небе. Я стоял на веранде, любовался привычным пейзажем, и далекий звук отвлек меня от какой-то мысли, которую я впоследствии так и не смог вспомнить. Частный аэродром, на котором обычно базировались самолеты сельскохозяйственной авиации, располагался в миле от моего дома - иногда гул моторов будил меня раньше, чем я бы того хотел, особенно когда мне не нужно было торопиться на службу.

Черная точка приблизилась, я узнал обводы "Сессны", самолет снижался и, очевидно, шел на посадку. Я следил за ним взглядом и видел, как машина сделала крутой вираж, мотор взревел неожиданно громко, с неприятным, уходившим в высоту, визгом, и "Сессна" рухнула за ближайшим леском. Я услышал глухой удар, и мне даже показалось, что кто-то отчаянно вскрикнул - наверняка это было игрой моего воображения. А может, вскрикнул я сам.

Пожара не было - полет заканчивался, и горючего в баках оставалось совсем немного. Самолет просто упал на лесной полянке, развалился на части, а пилот в кабине повис на ремнях, и когда через четверть часа на место катастрофы прибыли пожарные и спасатели, они легко извлекли мертвое тело и доставили в морг городской больницы. Там я его и увидел два часа спустя.

В морге меня поджидал Пирсон из транспортного отдела - он уже побывал на месте падения самолета, оставил там работать своих людей и поехал в больницу, чтобы уладить формальности. Никаких проблем он не предвидел, катастрофы время от времени случались - в прошлом году при заходе на посадку гробанулся транспортный самолет, перевозивший пчелиные ульи, вот это была трагедия: пчелы разлетелись рой за роем, и от укусов пострадало больше народа, чем от прошлого наводнения, когда Уобаш затопил пойму и десяток фермерских домов.

- Я хотел убедиться, что погибший - действвительно Стадлер, - говорил мне Пирсон по дороге в покойницкую. - В полетном листе значился именно он, это мне сообщили из диспетчерской аэропорта, но никогда нет уверенности, пока сам не убедишься. Стадлер был опытным пилотом, летал лет двадцать, ты же знаешь...

Почему я должен был это знать? Меня мало интересовала политика, Стадлера я видел по телевизору, меня раздражала его манера вести себя перед камерами - будто говорил он не с потенциальными изббирателями, а со стадом баранов, не понимающих простых вещей, но готовых следовать за лидером куда угодно. Для начала - на избирательные участки.

- Почему он был в самолете один? - спросилл я. - Почему сам вел машину?

- Ты не знаешь этого типа? - удивился Пирссон. - Он обожал летать в одиночку, сам перелетал из города в город, а сейчас ведь избирательная кампания, нет, ты действительно этого не знаешь? У него были самые высокие шансы на выборах в Индиане.

- Дэйв, - сказал я, - меня не интересуют ввыборы. Я спросил: почему он вел машину сам. Ты ответил. Второй вопрос: почему ты не дал мне отдохнуть? Я не занимаюсь авиакатастрофами. К тому же, сегодня воскресенье. Зачем мне Стадлер, тем более в виде трупа?

Ответ на этот вопрос я получил несколько минут спустя. Доктор Хершо откинул черный пластик, и я сразу увидел рану в груди Стадлера - в точности там, где сердце.

- Хороший выстрел! - вскричал я и только ппосле этого подумал о том, насколько нелепым было мое восклицание.

Я склонился над телом и внимательно изучил рану. Входное отверстие соответствовало пуле примерно cорок пятого калибра. Крови почти не было, что естественно - смерть наступила практически мгновенно, пуля, скорее всего, пробила сердце в районе левого желудочка. Доктор Хершо скажет точнее через несколько часов, но и без его заключения было ясно, что в Стадлера стреляли из пистолета с достаточно большого расстояния - никаких следов пороха или ожога вокруг раны я не обнаружил.

- Хороший выстрел, - с иронией в голосе поовторил мои слова доктор Хершо, а Пирсон только хмыкнул, подумав, должно быть, что в выходные я соображаю совсем туго, поскольку даю мозгам заслуженный отдых.

- Перелом голени, - сказал я, продолжив оссмотр тела, - правая рука тоже сломана в локтевом суставе. Похоже, что сломаны несколько ребер с правой стороны - видимо, когда самолет ударился о землю...

- Патрик, - сказал доктор Хершо, - хватит говорить глупости. Если бы проблема была в переломах, тебя никто не потревожил бы.

- Рой, - сказал я, - получается, что он быыл еще жив после падения, кто-то подошел и выстрелил в него, так? Врагов у Стадлера наверняка достаточно, но кто мог знать, что произойдет катастрофа, самолет упадет, и нужно ведь было оказаться в нужном месте в нужное время...

- Ты сейчас говоришь так же много, как твоой коллега Пирсон, когда он понял то же, что, без сомнения, понял и ты, - сказал доктор Хершо и набросил пластик на начавшее уже остывать тело.

- И что же я, по твоему мнению, понял? - ммне очень не хотелось говорить о своих выводах, пусть скажет Хершо, а я отвечу, что это чепуха, такого быть не могло, и пусть мне не морочат голову...

Я сам видел, как падал самолет.

- Смерть наступила от пулевого ранения серрдца, - сердито сказал Хершо. - Все переломы произошли потом. Два перелоома открытых - крови нет. Он умер раньше, чем упал. И он упал, потому что был убит.

- Хорошо, - сказал я. - Составь заключениее.

И ушел. А что мне еще оставалось делать?

* * *

До позднего вечера я бродил по поляне вокруг обломков "Сессны" и слушал разговоры экспертов по авиационной технике, летчиков, которых невозможно было отогнать от разбитой машины, полицейских, стоявших в оцеплении, двух десятков зевак, специально приехавших из Эвансвилла, чтобы поглазеть на останки самолета. И еще репортеры - они мешали больше, чем слепни, которых на поляне почему-то собралось несметное количество.

Похоже, что у машины не было технических неисправностей, двигатель работал до самого удара о землю (это я мог подтвердить - сам слышал рокот, прерванный глухим звуком), причина аварии, скорее всего, человеческий фактор: опускаясь с трех тысяч футов до высоты посадочного коридора, Стадлер неожиданно резко взял на себя штурвал, самолет взмыл свечкой (видел я и это собственными глазами), а потом, естественно, свалился в пике; летчик, по идее, мог вывести машину, но не предпринял никаких действий для собственного спасения...

Естественно, не предпринял. Он в тот момент был уже мертв - сидел за штурвалом с пулей в сердце.

Какие варианты? Обсуждались всего два. Первый: выстрел был призведен с борта другого легкого самолета. Второй: со Стадлером летел кто-то, не записанный в полетном листе, и этот неизвестный не только уцелел при падении, но успел скрыться прежде, чем подъехали пожарные и спасатели.

Оба варианта были, конечно, абсолютно неприемлемы. Другого самолета не было - по этому поводу я мог сам выступить свидетелем в суде. И никто со Стадлером не летел - это утверждали и техники из Индианаполиса, отправлявшие машину, и диспетчеры, которые вели со Стадлером переговоры во время полета. Стадлер летел один. И пулю получил в грудь - значит, стрелять должны были со стороны пропеллера; даже если в самолете был пассажир, он не мог произвести этого выстрела, тем более, что расстояние от лобового плексигласа кабины было около ярда, а выстрел, судя по отсутствию следов пороха, был произведен с большего расстояния.

Что попросту невозможно.

Я не знаю, что говорили в тот вечер по телевидению о гибели кандидата в губернаторы. Не знаю, что писали на другое утро газеты. Я не смотрел телевизор и не читал газет. Мэтью Бланк, начальник полиции Эвансвилла, поставил меня во главе следственной группы из семи прекрасных сотрудников, которые не хуже меня понимали бессмысленность нашей работы. Утром в понедельник мы устроили совещание, скрывшись от прессы в моем доме, и пили виски на той веранде, откуда я наблюдал падение "Сессны". Я рассказал, как все было, и мы вместе несколько раз перечитали уже подготовленные документы. К утру получено было и резюме патологоанатома: смерть наступила в результате пулевого ранения сердца, пуля калибра девять миллиметров извлечена и приобщена к делу.

Результат нашей трехчасовой дискуссии я определил двумя словами:

- Чушь собачья.

* * *

Вечером в понедельник я в первый раз за два дня сел посмотреть телевизор. Я бы не стал смотреть его вовсе, но Ализа, вернувшись после уик-энда, проведенного на берегу Мичигана (она гостила у подруги в Бентон-Харборе, и я давно уже перестал допытываться, почему подруга никогда не приезжает в гости к нам, в Эвансвилл, и никогда не звонит по домашнему телефону - только по мобильному), включила новости, и я увидел собственную персону, мямлившую в десяток подставленных микрофонов о том, что следствие разберется, и полиция штата сделает все возможное... Комментатор сказал, что полиция просто не хочет признавать очевидного: в Стадлера стреляли пришельцы, чья летающая тарелка кружила все утро в районе аэродрома. Неопознанный летающий объект видели диспетчеры, авиационные техники и, естественно, пилоты сельскохозяйственной авиации.

- Чушь, - сказал я Ализе. Похоже, это словво стало слишком часто встречаться в моем лексиконе. - Не было никакого эн-эл-о. Мы опросили всех и видели записи радаров. Чушь. Журналистов нужно расстреливать без суда и следствия.

- Конечно, - Ализа даже не посмотрела в моою сторону, о моих мыслительных способностях она была не очень высокого мнения, особенно после того, как мичиганская подруга (почему ее, кстати, звали то Флора, то Грейс?) прокомментировала мое поражение в деле Уолтона. Да, мы не нашли серийного убийцу, но ведь заставили его убраться из Эвансвилла - уже больше года никто о нем не слышал, и девушки спокойно гуляли по ночам, не то что в прошлом году.

- Конечно, - продолжала Ализа. - Если бы жжурналисты вас не дергали, вы бы раскрывали только мелкие кражи. Кто подсказывает полиции версии? Журналисты. Кто следит, чтобы дела доводили до конца? Журналисты.

- Замечательно, - сказал я. - Стадлера убиили пришельцы. Может, скажешь, где расположена их база?

Ализа отвечать не стала - она никогда не отвечала на мои вопросы. Даже девять лет назад, когда я спросил "Выйдешь за меня замуж?", она вместо ответа бросилась мне на шею, и я по глупости и незнанию женской натуры решил, что у нас действительно любовь до гроба.

Я ушел в кабинет и работал до поздней ночи, вызывая на экран сканы документов, протоколы допросов, экспертные заключения, фотографии и видеоматериалы. Однозначно можно было сказать следующее:

а) Стадлер вылетел на своей "Сессне" из Индианаполиса один,

б) полет до Эвансвилла занял час и одиннадцать минут и проходил нормально при хорошей погоде,

в) выстрел был произведен, когда самолет находился в воздухе на высоте около тысячи футов и совершал маневр для захода на посадку,

г) смерть наступила в течение двух-трех секунд - за это время Стадлер успел потянуть штурвал на себя, самолет задрал нос, затем сорвался в неуправляемое пике и врезался в землю,

д) никаких летательных аппаратов, включая неопознанные летающие объекты, в районе катастрофы не наблюдалось.

Если бы Стадлера обнаружили мертвым в запертой комнате - скажем, в его номере в отеле "Санторин", - то я решил бы проблему. Запертые комнаты - видимость, в истории криминалистики такие проблемы решались всегда. Но в деле Стадлера запертая комната находилась на высоте тысячи футов и летела со скоростью ста двадцати миль в час!

Я вызвал на экран изображение извлеченной из тела Стадлера пули. Она застряла в мышечной ткани и не была деформирована. Хершо, конечно, не ошибся в определении калибра - девять миллиметров, пуля подходила к десяткам видов патронов, используемых в десятках видах пистолетов, включая табельное оружие полицейских, в том числе мое собственное. Никаких дополнительных признаков ни Хершо, ни я, ни специалисты по баллистике углядеть не смогли - не нашли, в частности, характерных царапин и бороздок, по которым можно было бы идентифицировать пистолет, из которого произвели выстрел. Судя по отсутствию деформаций, пуля эта вообще не могла быть выстрелена из обычного оружия - разве что из духового. Это во многом меняло картину, объясняло, например, отсутствие ожога и следов пороха, но вовсе не проясняло загадку: кто мог стрелять в Стадлера из духового ружья или трубки, если он определенно находился в самолете один?

У Стадлера был, конечно, пистолет - "хеклер и кох" с десятимиллиметровыми патронами "ауто", заряженный, с полной обоймой, лежал в кобуре, висевшей на плечевом ремне погибшего. На поляне, где велись поиски, ничего подозрительного обнаружить не удалось.

Чушь собачья.

* * *

К вечеру вторника мы продвинулись в расследовании ровно настолько, чтобы согласовать документ, единственным достоинством которого было полное отсутствие реальных выводов при огромном количестве слов, в том числе и таких, какие никогда раньше не появлялись в полицейских протоколах.

Мои опасения, что дело Стадлера заберет у полиции ФБР или даже ЦРУ (вообще-то убийство политического деятеля, пусть еще и не избранного, действительно больше входит в компетенцию федеральных властей, а то и международной разведки) не оправдались - по моей информации, обе этих организации, изучив протоколы предварительного расследования, решили не взваливать на себя безнадежное и бесперспективное дело. Пусть все шишки валятся на полицию штата. Разумное решение, я поступил бы так же.

Когда я вернулся домой, Ализа уже спала, причем в моей постели, чего не делала уже почти год - с тех пор, как завела подружку по имени то ли Грейс, то ли Флора. Пока я раздумывал, не пойти ли спать в комнату жены, Ализа открыла глаза, и мне почему-то показалось, что время вернулось вспять, не было девяти лет нашей супружеской жизни, мы только что пришли со студенческой вечеринки, на которой много танцевали, я привел Ализу к себе, потому что ехать в ее кампус было втрое дольше, и мы впервые...

Все так и получилось - как тогда. Говорят - прошлое не возвращается. Обычно - да. Но иногда, время от времени, при стрранном стечении обстоятельств...

Когда утром меня разбудил радиосигнал, Ализа уже встала, я слышал, как она стучала чашками в кухне. Я не стал одеваться - в конце концов, для того, чтобы выпить кофе и выкурить сигарету наедине с собственной женой, не обязательно повязывать галстук.

- Фу! - брезгливо сказала Ализа при моем ппоявлении. - Ты думаешь, на тебя приятно смотреть в таком виде?

Я не стал намекать на то, что всего несколько часов назад мой внешний вид не смущал ее так, как почему-то начал смущать сейчас. Прошлое действительно возвращается, но очень ненадолго - и никто не остается там навсегда.

Когда я десять минут спустя вернулся в кухню, Ализа уже закончила завтракать, и голос ее я слышал из прихожей:

- Убегаю, масса дел. Только что звонил пасстор Джексон. Он хочет с тобой поговорить, но не в полиции. Почему бы тебе перед работой не заехать к нему в церковь?

Конечно, самое время для исповеди.

- Обязательно, дорогая! - крикнул я, но Аллиза, похоже, не расслышала - хлопнула дверь, а минуту спустя взревел мотор "харлея". Я терпеть не мог мотоциклы, а моя жена не признавала другой вид транспорта. Что, черт возьми, мы нашли друг в друге девять лет назад?

* * *

Церковь святого Стефана стояла в глубине сада, и я каждый день проезжал мимо минимум дважды - на работу и домой. Я даже три или четыре раза бывал внутри этого холодного, высокого, обращенного больше к Богу, чем к людям, здания - каждый раз не по велению души, а по служебной необходимости, поскольку года два назад неизвестные проникли ночью в комнату, где хранилась церковная касса, и забрали все пожертвования, которых оказалось немало - семнадцать тысяч долларов. Грабителей мы в конце концов нашли, но деньги вернуть не удалось. Преподобный Джексон - ему как раз в те дни исполнилось шестьдесят - помогал расследованию, как мог, во всякоом случае, все проповеди начинал, как мне рассказывали, с того, что предавал анафеме грабителей и восхвалял действия городской полиции и лично майора Патрика Клейна. Конечно, я был благодарен - ведь теперь мое имя знал сам Господь...

- Я очень надеялся, что вы выкроите пару мминут, - сказал отец Джексон, когда я вошел под гулкие своды и остановился перед изображением великомученика. Священник сидел на скамье, предназначенной для молящихся.

- Но только пару, - предупредил я. - Вы нее стали бы мне звонить, если бы не имели информации, которая может помочь в расследовании. Вам ведь известно, каким делом я сейчас занимаюсь.

- Известно, - отозвался преподобный и подввинулся, чтобы я мог сесть с ним рядом. Пришлось опуститься на неудобную скамью, и я подумал: как прихожане высиживают здесь длинные проповеди и не получают мозолей на ягодицах?

- Мистер Клейн, - продолжал священник, - ввы надеетесь добиться истины в расследовании смерти Стадлера?

- Конечно, - сухо отозвался я. - И мне поннятно, на что вы намекаете, преподобный отец. Обстоятельства действительно весьма необычны. Но все имеет реальную причину, даже если она сначала скрыта.

- Стадлера покарала десница Господня, - уббежденно заявил Джексон. - И это так же верно, как то, что сегодня полнолуние. Стадлер заслужил свою участь. Он был плохим человеком. Я говорю не о том, что он, собираясь стать губернатором штата, не признавал Господа. Это, в конце концов, его личное дело, хотя и не улучшает имиджа, если вы понимаете, что я хочу сказать.

- У него был самый высокий рейтинг среди ккандидатов, - заметил я, - и если бы выборы состоялись в прошлый вторник, Стадлер опередил бы ближайшего соперника минимум на десять-пятнадцать процентов.

- Я видел результаты опроса, о которых вы говорите, - кивнул Джексон. - И это самое ужасное. Человек без принципов, человек, не признающий Творца, человек, не скрывающий, что в юности принимал наркотики, человек, о котором говорят, что по его заказу был убит в прошлом году Майкл Стефенсон...

- Мало ли что говорят о политическом деятееле, - вынужден был прервать я филиппику преподобного отца. - Мы не нашли улик, связывающих Стадлера с делом Стефенсона.

- Естественно, он умеет... умел прятать коонцы в воду, и вы это прекрасно знаете. Он умел говорить, он зажигал толпу... И если бы он стал губернатором, это обернулось бы бедствием для всех нас. И для вас, кстати, тоже, потому что одной из его идей была реорганизация полицейской службы. Вы бы наверняка остались без работы, майор Клейн.

Я не стал отрицать, но и подтверждать это предположение тоже не собирался.

- Если бы Стадлер стал губернатором, Америика оказалась бы перед возможностью фашистского путча... Да-да! Не спорьте! Толпа выбрала бы его, и толпа сделала бы его президентом. Как Гитлера в тридцать третьем.

Преподобный отец перегибал палку, он переоценивал Стадлера, но теперь эти слова вряд ли имели значение - во всяком случае, не имело смысла вступать со священником в политический спор.

- Господь должен был наказать этого человеека, и он наказал его! - голос священника поднялся высоко к сводам церкви и вернулся назад гулким эхом. - Он явил свою волю, но ведь вы не будете писать об этом в полицейских протоколах. Как же вы объясните людям смерть Стадлера? Вы не станете выдвигать обвинения против Творца Вселенной, хотя все улики указывают именно на Него. Вы не можете судить Его, это не в вашей компетенции, да и не в моей тоже.

- Преподобный отец, - сказал я, демонстраттивно посмотрев на часы. - К сожалению, у меня нет времени для философских дискуссий...

- Я не веду с вами философских дискуссий, - спокойно сказал Джексон. - Разве я непонятно выражаюсь? Произошло убийство. Улики, собранные вами, прямо указывают на того, кто имел мотив и возможность. Об алиби и говорить не приходится, ибо Он присутствует везде, всегда и во всем.

- Вам не кажется, что вы кощунствуете, прееподобный отец? - сказал я.

- Нет, сэр, я говорю о фактах, а факты не могут быть кощунственны - они существуют в мире, а не в наших мыслительных построениях. Факты - я вас для того и пригласил, чтобы рассказать о них - таковы. Помните года три назад - я могу назвать точную дату, у меня все записано, но большого значения это не имеет, - в Нью-Йорке убили Мэтью Барнаби?

- Главного акционера "Вестерн алюминиум"? - сказал я, чтобы заполнить паузу, поскольку, назвав фамилию, священник замолчал и смотрел на меня, будто забыл, о чем собирался рассказывать дальше. - Конечно, помню.

- Убит он был в собственном кабинете на шеестьдесят пятом этаже южной башни Всемирного торгового центра, - продолжал связенник. - За несколько месяцев до 11 сентября.

- Верно, - согласился я, - расследование нне успели закончить. Когда башни упали, погибли два человека из ФБР, они работали в кабинете Барнаби...

- Да-да, - нетерпеливо прервал меня священнник. - Как его убили, вы, конечно, помните? Проникающее ранение в сердце, оружие не нашли, кабинет был заперт изнутри, шестьдесят пятый этаж, заметьте... Убийцу арестовали?

- Насколько мне известно - нет, - я покачаал головой, - впрочем, я не следил за газетами, делом занималось Бюро.

- Барнаби был ужасным человеком! - воскликкнул пастор. - Ужасным! Для него не существовало ни одной из десяти заповедей, ни единой! Об этом писали в газетах, всем все было известно, но его ни разу не сумели привлечь к суду - хотя бы за неуплату налогов... И тогда Господь покарал его.

- Господь? - переспросил я, стараясь не вккладывать в свои слова слишком много иронии.

- Конечно! Разве не чудо явил Он в тот деннь? Естественно, не в силах человеческих было раскрыть тайну смерти Барнаби. И она не была раскрыта.

- Господь совершает преступление, чтобы поокарать зло? - усмехнулся я.

- Наказание, а не преступление! Наказание,, инспектор! Творец выносит приговор и наказывает, ибо Он и есть Высший судья, безошибочный и справедливый, в отличие от суда присяжных, так и не сумевшего сказать Барнаби "Виновен!"...

- Загадки запертых комнат, - сказал я, - ссамые сложные в криминалистике. Тем не менее, они всегда имеют решение. Если бы не 11 сентября...

- А смерть Эргодана? - священник сидел на скамье, сложив руки на коленях, и смотрел куда-то перед собой, в сторону алтаря, на котором играли солнечные зайчики, но мне почему-то казалось, что Джексон весь в движении - может, я воспринимал движение его мыслей? - Давид Эргодан, его убили в прошлом году, двенадцатого марта. То же самое - рана в сердце. Эргодан был в доме с женой, жена спала рядом с ним, проснулась от страшных хрипов... Муж умер у нее на руках. Орудие убийства не обнаружили, спальня была заперта на ночь... Полиция подозревала жену, но ничего не смогла доказать, и женщину даже не судили.

- Да-да, - сказал я, - странная была исторрия, верно.

- Странная? Господь и в этом случае явил ччудо, которому не нашли объяснения. И покарал негодяя - вы же не станете отрицать, майор, что Эргодан был из тех, о ком порядочные люди говорят "Собаке - собачья смерть!"?

Я не стал отрицать и подтверждать не стал тоже, все равно патер моих слов не расслышал бы. Если он сейчас вспомнит о деле Биркса...

- А Стивен Биркс? - ладони священника сжаллись в кулаки. - Он насиловал и убивал молодых девушек, и когда это удалось доказать? Только после его смерти, когда полиция расследовала убийство и нашла дневники, фотографии и обрывки одежды жертв! Вы помните, майор, как умер этот негодяй? Его ударили ножом в сердце, когда он стоял у кромки прибоя и любовался закатом. Кто мог это сделать? Никто! Биркс был один на пляже, вечер, штиль, на песке только одна цепочка следов - самого Биркса. Тело лежало на берегу, в десятке метров от воды. И ножа не нашли. Он был негодяем, этот Биркс, людской суд не сумел его покарать, и Творец сделал это сам.

- Почему - так? - пробормотал я. Мне не хоотелось спорить со священником по поводу Божьего суда, в конце концов, это вопрос веры, одни верят в Троицу, другие - в правосудие и конституцию, третьи - только в собственные силы. - Если Биркса покарал... м-г-м... Всевышниий, то мог бы, наверно, наслать на него сердечный приступ или подсторить автомобильную аварию - Биркс ездил очень неаккуратно, его дважды лишали прав...

- О чем вы говорите, майор? - всплеснул рууками священник. - Если бы Биркс погиб в автокатастрофе, разве кому-то пришло бы в голову, что это была Божья кара? Разве это было бы чудо Господне?

- У вас, наверно, есть и другие примеры? -- осторожно спросил я, понимая, что тремя случаями странных насильственных смертей досье отца Джексона не ограничивается.

- Конечно, инспектор! Семь за последние двва года. И заметьте, это только из американских газет. Телевизор я не смотрю, а газеты проглядываю. Все эти люди были негодяями, судя по тому, что журналисты писали о них после смерти. О каждом можно было сказать: "Его настигла Божья кара". Смерть Стадлера - восьмой случай. Случай удивительный, сверхъестественный, необъяснимый.

- Не объясненный, - поправил я. - Пока мы не можем объяснить случившегося, это верно. Но когда у нас будет больше фактов...

- Инспектор, вы в церкви! - священник повеернулся ко мне всем корпусом и посмотрел мне в глаза. Тяжелый у отца Джексона оказался взгляд, не то чтобы неприятный, но просто тяжелый, как гиря. Я отвел глаза. - Будьте же откровенны! Вы действительно верите, что новые факты помогут объяснить, каким образом Стадлер был застрелен в воздухе?

- Нет, - вынужден был признаться я. - Новыые факты в деле вряд ли появятся. Но всему должно быть объяснение...

- И это объяснение - Божья кара. Две тысяччи лет назад Спаситель явился в мир и взял на себя наши грехи. Две тысячи лет мы ждем, когда Спаситель придет опять, и продолжаем грешить в надежде, что Он вторично спасет заблудшее человечество. Возможно, Творец подает нам знаки, чтобы мы поняли: время близко. Количество зла в мире нарастает лавинообразно, и Он решил, что пора положить этому конец.

- Почему тогда он не убил Гитлера в младеннчестве? - пробормотал я. - Или Бин-Ладена? Или Саддама Хусейна? Этим он показал бы...

- Как мы можем судить о том, чего Он решилл не делать? Но то, что Он сделал - это знак, понятный любому, у кого открытты глаза, кто способен разглядеть проявление чуда Господня и кто верит во Второе пришествие и Божью кару.

- Да-да, конечно, - слишком много слов, сллишком много, рассуждать таким образом можно было бы до того самого Второго пришествия, о котором толковал преподобный отец. - Возможно, вы правы, пастор. Не мне судить, я всего лишь полицейский, да и в церкви бываю... скажем так, не слишком часто. И не могу я, - вы прекрасно это понимаете, - закрыть дело Стадлера, написав: "На то была воля Божья".

Я встал и посмотрел на часы - к десяти мне нужно было быть у городского прокурора, он желал ознакомиться с протоколами технической экспертизы.

Священник тоже поднялся со скамьи, оправил рясу, будто женщина - вечернее платье.

- Я только хотел, чтобы вы верно понимали происходящее в мире, - извиняющимся тоном сказал он. - Часто не даешь себе труд посмотреть как бы сверху, увидеть больше единичного факта...

- Я понял, - сказал я. - Зла в мире стало слишком много, и Творец взялся сам исправлять собственные ошибки.

- Майор! - воскликнул священник. - Нельзя более превратно толковать мои слова! Творец не допускает ошибок, ошибаемся мы, не понимая Его желаний и поступков. Даже когда Он намеренно являет нам чудо своего наказания, мы отворачиваемся в гордыне и не хотим принять ясного и простого объяснения!

- Мы? - спросил я с иронией, которую совсеем не старался скрыть.

- Мы, - сказал Джексон. - Если я называю ччерное черным, а вы видите в нем белое, то ошибаетесь не вы, ошибаемся мы оба, я в том числе, потому что не нашел правильных слов для убеждения. Но ведь вы подумаете над моими словами, майор?

- Обещаю, - сказал я совершенно искренне. В описании фактов священник был прав, не сошлись мы в интерпретации. Но мы и не могли сойтись, даже если бы я признал правоту слов пастора о Божьем суде и Господней каре. "В Бога мы веруем", это так. Но в протоколах полицейского расследования используем другие слова, другие объяснения.

Если мы объяснения находим. А если не находим - то не пишем "Такова была Его воля", а сдаем дело в архив, не получаем повышения по службе, а то и на пенсию нас отправляют раньше срока, как это было полгода назад с Джеффри Нойманом, не сумевшим раскрыть убийство Биркса. Отец Джексон так просто все объяснил, а Джеффри, с которым я был коротко знаком много лет, не дошел до такого очевидного заключения, хотя, в отличие от меня, верил в Бога и наверняка регулярно посещал службы и слушал воскресные проповеди...

Отъезжая, я посмотрел в правое зеркальце - священник стоял на пороге церкви и смотрел мне вслед, я и на таком расстоянии ощущал его взгляд, тяжелый, уверенный и обреченный.

* * *

Толпа журналистов дежурила у входа в прокуратуру. Наверняка другая толпа ожидала у здания городского суда. В управление полиции тоже не имело смысла соваться - там телевизионщики еще в воскресенье выставили наблюдательный пункт. Я вызвал по мобильному телефону Джеффри Хадсона, работавшего в прокуратуре, по-моему, больше времени, чем я жил на свете, и передал ему для шефа не очень пухлую папку. Хадсон вышел и вошел, не привлекая внимания - мало ли служащих снуют туда-сюда в разгар рабочего дня? - а я поехал к Магде Нельсон, эксперту-баллистику, где собралась следственная группа.

В конце концов, не могли журналисты поспеть везде, хотя временами казалось, что пишущая и показывающая братия составляет львиную долю населения не только нашего штата, но и всей нашей большой планеты. Когда я приехал, группа была в сборе.

- Не было смысла собираться, - ворчал Джошш Мак-Кензи, перебрасывая на экране компьютера увеличенные изображения покореженных частей самолета, Джош был специалистом по двигателям и в нашей группе представлял фирму-производитель "Сессны". - Все можно было обсудить в телеконференции.

- Обсудить - что? - Магда, с которой я былл знаком, пожалуй, всю сознательную жизнь, не терпела политкорректности, говорила только правду - так, как она эту правду понимала, - и потому в свои тридцать два была не только не замужем, но, насколько я себе это представлял, вряд ли хотя бы раз в жизни провела с мужчиной ночь в общей постели. Я мог и ошибаться, но, если бы что-то подобное действительно произошло, в управлении узнали бы в ту же минуту - слухи в полиции распространяются быстрее, чем в Голливуде.

- Что обсудить? - раздраженно продолжала ММагда. Она уже предложила всем виски и сама вертела в руке крепкий коктейль. - На пуле никаких деформаций. Обычная девятимиллиметровая пуля. Если бы выстрел был из пистолета... Да что я вам объясняю?

- Это не пистолетный выстрел, - встрял Джоош. - Возможно, духовое ружье. Возможно, какая-то трубка, наподобие индейских...

- Может, не будем в сотый раз повторять тоо, что уже обсудили? - сказал я. - Если есть новая информация или новые идеи - давайте. Если нет - поговорим о том, какой хороший фильм "Терминатор-3".

- Такая же чепуха, - заявил Бертон Хиггинсс, детектив-инспектор из отдела по расследованию финансовых преступлений. В нашу группу его включили, поскольку была такая идея, что Стадлер получал крупные - и совершенно незаконные - суммы денег от частных жертвователей на свою предвыборную кампанию. Никто не представлял, как эти незаконные деньги - если они вообще были - могли помочь расследованию (разве что в поиске мотива преступления), и к словам Хиггинса обычно не прислушивались. Впрочем, кратким своим восклицанием он на этот раз выразил общее мнение - и по поводу фильма тоже.

У меня в кармане зазвонил телефон, и я, извинившись, поднес аппарат к уху, предварительно взглянув на экран. Номер показался мне знакомым (наверняка он таким и был, кто еще мог звонить мне на мобильный телефон, не зарегистрированный ни в одной базе данных?), а голос я узнал сразу. Я ждал, что он позвонит, мне казалось странным, что он не звонил так долго, но сейчас у меня не было желания с ним разговаривать - чтобы все слышали, с кем я общаюсь, и забросали меня вопросами, на которые я не хотел бы давать ответы?

- Извини, я сейчас очень занят, - сказал яя. - Ты не мог бы перезвонить через час? Или я перезвоню тебе?

- Зачем звонить? Не люблю по телефону, - ппробормотал он своим отрешенным от реальности голосом. - Приезжай, обсудим. Меня выпускают в сад, там есть тихое место...

- Хорошо, - сказал я. - Приеду, как толькоо освобожусь.

- Мередай привет Магде, - сказал он. - Вы ведь у нее дома собрались?

- Передам, - сказал я и прервал разговор. Как, черт возьми, он догадался, где я нахожусь? По звону бокалов? По приглушенным диалогам? Пока я разговаривал, Магда молчала, он не мог узнать ее по голосу. А может, телевизионщики нас все-таки выследили и сейчас дом показывают по всем каналам?

Я выглянул в окно - Магда жила на тихой улице, въезд в которую был только один и почти всегда перекрыт шлагбаумом. На улице никого, в саду напротив лежала в шезлонге старушка лет семидесяти, прикрывшись цветастой простыней по самую шею - возможно, репетировала свое путешествие на кладбище.

- Тебе привет, Магда, - сказал я. - Помнишшь Дэвида Гордона?

- Конечно! - воскликнула Магда. - Как он ссебя чувствует? Он все еще...

- Да, все еще, - кивнул я. - А чувствует оон себя нормально. По его словам.

- Мне так его было жаль, - пробормотала Маагда и вернулась к разговору с Хиггинсом о том, что в данном конкретном преступлении наверняка были использованы новейшие технические достижения, о которых полиция не имеет никакого представления - у нас даже ноутбуки пятого поколения, в то время, как крутые программисты работают на шестых и даже седьмых "интелях", и потому преступный мир всегда на шаг впереди полиции...

Знакомая песня.

У нас действительно были не самые новые компьютеры, не самые быстрые машины и не самые умные сотрудники, причем последнее обстоятельство почему-то не упоминалось ни в одном интервью нашего полицейского начальства.

Мы обсудили вопрос о том, возможно ли было совершить это преступление, воспользовавшись новейшим научным достижением - самофокусирующимся и даже меняющим траекторию лучом мощного лазера. О том, что такой лазер создан в Ливерморской лаборатории, Магда прочитала в журнале "Scientific American", сразу же позвонила автору материала и получила полную информацию, из которой можно было понять, что никакой лазер не способен продырявить пилота, оставив в неприкосновенности лобовое стекло кабины. И уж тем более, от какого лазерного луча остается пистолетная пуля?

Закончили мы часов в шесть, не придя, естественно, ни к какому заключению, которое можно было с чистой совестью предъявить журналистам. Мотивов для убийства Стадлера мы нашли минимум три. Потенциальных подозреваемых, имевших на Стадлера огромный зуб и готовых на преступление, мы насчитали минимум девять - включая нынешнего губернатора штата Линдона Бровеннера. Но физической возможности не было ни у кого, и потому в конце обсуждения я рассказал о своем разговоре с патером Джексоном - версия Божьей кары была ничем не хуже других фантастических версий (вроде того же искривленного луча лазера), а с тем, что Стадлер был человеком, мягко говоря, недостойным, согласились все.

Ехать в Ферроу было уже поздно, и я вернулся домой. Пришлось, конечно, ответить на десяток глупых вопросов - журналист Би-Би-Си подкараулил меня на подземной стоянке в квартале от дома (кстати, я не собирался оставлять машину именно там и решил сделать это в самый последний момент), а оператор с канала Си-Эн-Эн дожидался меня у входа. Там было еще несколько репортеров, которых я не разглядел в темноте и на чьи вопросы отвечать не стал. Сказал что-то о сложности расследования, о том, что нужно еще и еще раз очень внимательно изучить останки "Сессны", Ализа впустила меня в дом и закрыла входную дверь на щеколду - по ее словам, журналисты уже пытались нарушить неприкосновенность жилища и обосноваться в передней, поскольку здесь можно было подключить аппаратуру и не бояться наступления темноты.

Обычно мы с Ализой смотрели телевизор в разных комнатах - она перескакивала с одного сериала на другой, а я предпочитал музыкальные программы, причем звук приглушал так, чтобы слышно было в лучшем случае тихое завывание. Ализа меня не понимала, я не понимал ее, так мы и жили в полном согласии. Разумеется, жена не выдержала и спросила, как идет расследование - на выборах губернатора она, кстати говоря, собиралась голосовать именно за Стадлера, поскольку среди кандидатов он единственный был действительно сильной и харизматической личностью, а то обстоятельство, что при Стадлере в Индиане стало бы значительно меньше свобод - в рамках конституции со всеми ее поправками, конечно - Ализу нисколько не смущало. Свобода привела к трагедии 11 сентября - она была в этом абсолютно уверена.

- Никак, - ответил я. - Стоим на месте. Паатер Джексон, кстати, полагает, что Стадлера покарал Господь, и это, похоже, единственная на сегодняшний день разумная версия.

- С журналистами ты более откровенен, чем с собственной женой, - обиженно сказала Ализа и удалилась в свою комнату, а я просидел еще часа два перед телевизором, дожидаясь ночных новостей, в которых показали мою улыбавшуюся физиономию и сообщили, что в ближайшие часы полиция произведет арест главного подозреваемого, и тогда, наконец, удивительное преступление получит свое объяснение. Так утверждает руководитель следственной группы майор Патрик Клейн, ответственный полицейский, обычно не бросающий слов на ветер.

Заснул я, пытаясь вспомнить каждое сказанное мной вечером слово - ну не говорил я ничего об аресте подозреваемого, откуда же эти слова всплыли в показанном интервью? Монтаж? Наверное. Мы ведь уже давно живем в таком мире, где реальность создается усилиями операторов и монтажеров. Может, и та реальность, в которой Стадлер сначала погиб, а потом врезался в землю, тоже была кем-то специально создана для того, чтобы помешать следствию?

Почему нет? Версия ничем не хуже той, что высказал патер Джексон.

* * *

К воротам Бергеровского госпиталя я подъехал в половине десятого - по моим расчетам, завтрак уже закончился, обходы врачей в этом заведении не практиковались, у каждого больного был свой личный врач, бывшего майора Гордона пользовал доктор психиатрии Рэнсон Палмер, к нему я и отправился.

Палмер ждал меня в своем кабинете.

- Гордон сейчас в относительном порядке, -- сказал доктор. - Я говорил с ним вчера вечером и пришел к выводу, что болезнь по крайней мере не прогрессирует. Когда речь идет о шизофрении, это уже хорошо. К сожалению, шизофрения не лечится, что бы ни говорили по этому поводу мои коллеги.

- Он мне звонил вчера и просил приехать, -- сказал я.

- Да, я знаю, - кивнул Палмер, - разговорыы больных прослушиваются, на это у нас есть специальное разрешение суда. Гордон хочет поговорить с вами о деле Стадлера, я ничего не имею против, разговор позволит ему выплеснуть определенное количество энергии, которая, будучи подавлена, могла бы привести к припадку, чего мы всячески, естественно, стараемся избежать. Единственное, о чем бы я вас просил, сэр, - не нужно с ним спорить. Вы же понимаете, насколько далеки от реальности могут быть его предположения. Он хочет думать, что способен анализировать определенные процессы... Пусть останется при своем мнении.

- Спорить я не буду, - сказал я.

- Отлично. И сразу прекращайте разговор, еесли Гордон начнет повышать голос, возбуждаться... Просто скажите, что у вас много дел, и немедленно уходите. Понимаете меня?

- Конечно, доктор.

- Замечательно. Тогда звоните Гордону и соообщайте о своем приезде.

Дэвид ждал меня в дальнем углу больничного сада, там стоял сарай, где, по-видимому, садовники держали свои инструменты, и в тени огромной ольхи была врыта в землю аккуратная скамья. Скамья располагалась так, что увидеть с дорожки можно было только затылки сидевших, а услышать - если говорившие не повышали голоса - невозможно было ни слова. Очень удобное место не только для приватных бесед, но и для уединенных размышлений.

Стриженый затылок Дэвида я увидел издалека и, медленно приближаясь к скамье, думал о том, как может минута изменить всю жизнь человека. Три года назад инспектор Гордон был самым перспективным полицейским во всем нашем следственном отделе. Как никто, он умел анализировать факты и соединять их друг с другом в такой последовательности, какая никому, кроме него, не приходила в голову. Выступая свидетелем в суде, он не давал защите ни одного шанса - если недоставало прямых улик, Дэвид заполнял пробелы безукоризненной логикой. Безусловно, его ждало блестящее будущее. И еще - Дэвид был счастливо женат, он и Гвен обожали друг друга, родили двоих детей: сына Дика и дочь Маргарет...

Все рухнуло в дождливый весенний день. Гвен ехала с детьми домой, везла их из школы, и на одном из городских перекрестков на красный сигнал светофора выскочил огромный трейлер. Как потом оказалось, водитель не справился с управлением на мокрой дороге - ехал с большой скоростью, увидел красный, резко затормозил, машину занесло, левым бортом грузовик ударил пересекавшую перекресток "тойоту"...

Когда коллеги из дорожной полиции сообщили Дэвиду об аварии, он почему-то думал, что все обойдется. На перекрестке Гордон был через минуту, поставив, должно быть, на полицейском "форде" рекорд скорости. Гвен умерла у Дэвида на руках, а дети погибли сразу, удар пришелся как раз по задней части машины.

Несколько часов Дэвид держался, а потом произошел срыв. Доктор Палмер, с которым я говорил в те дни, утверждал, что во всем виноваты гены. Есть люди, наследственно склонные к шизофрении, как есть предрасположение к онкологическим заболеваниям или алкогольной зависимости. Болезнь может "проспать" всю жизнь и не проявить себя. Уникальная способность Дэвида к разгадыванию сложнейших криминальных загадок - тоже, по мнению Палмера, была следствием "работы" латентного гена. Вы слышали, должно быть, майор Клейн, что все гении - люди с психическими отклонениями? Я слышал.

Дэвида поместили в  Бергеровскую клинику, где жили, кстати, двое или трое убийц, пойманных Гордоном и признанных впоследствии психически неполноценными. Не знаю, встречался ли он с бывшими своими подопечными и о чем они могли говорить при встречах - думаю, что доктор Палмер ограждал Дэвида от ненужных волнений.

В последнее время, насколько мне было известно, приступы, во время которых Дэвид воображал себя водителем трейлера, убившим Гвен и детей, случались все реже. До полного выздоровления, по словам врача, было далеко, но признаки улучшения определенно наблюдались. Я никогда не спрашивал, какие медицинские препараты использовали врачи, мне было бы неприятно узнать, что Дэвида мучили электрошоком или какой-нибудь другой гадостью, ослабляющей волю. Наверняка доктор Палмер знал о том, что Дэвид время от времени звонил мне, но вряд ли мог знать, что без советов, а иногда и прямых указаний Дэвида мне не удалось бы так быстро и эффективно распутать дело Энриксона, и дело "безумной Фриды", и эпизод с черным Шломо, и завершить еще с десяток других расследований, которыми я руководил. Говорят, что больные шизофренией складывают вместе факты, которые нормальному человеку кажутся абсолютно не связанными друг с другом. Наверно, так и было.

- Здравствуй, Дэвид, - сказал я, обойдя сккамейку и присаживаясь на влажный от росы край. Гордон сидел, сложив руки на груди, и не обращал на меня никакого внимания.

- Дэвид, - сказал я, - доброе утро. Это я,, Патрик Клейн.

- Патрик, - произнес Дэвид, не меняя позы,, - я не глух и не слеп. Пересядь, пожалуйста, ты мешаешь мне видеть.

- Но... - пересесть было решительно некудаа, разве что на пень, торчавший неподалеку от входа в сарай, но это было слишком далеко, нам бы пришлось кричать во время разговора.

- Поближе, - нетерпеливо сказал Дэвид. - ТТы сел слишком далеко, придвинься, я не заразный.

- А, конечно, - я сел ближе к Дэвиду, он пповернулся наконец и посмотрел мне в глаза. Я выдержал не больше секунды - возможно, у всех безумцев такие глубокие зрачки, такой втягивающий взгляд; возможно, так смотрят не только безумцы, но и гении, я сам читал, что взгляд Эйнштейна выдержать было невозможно, а может, это говорили про взгляд Ленина? Или Ницше? Не помню.

- У тебя так и не появился подозреваемый вв деле об убийстве Стадлера, - сказал Дэвид без вопросительной интонации, он всего лишь констатировал факт и не ждал подтверждения. Я промолчал.

- Нельзя же считать подозреваемым Господа,, как тебя пытался убедить патер Джексон, - в голосе Дэвида прозвучала усмешка, но, черт возьми, откуда он мог знать, о чем мы говорили в церкви, будучи наедине? И как Дэвид вообще узнал о нашем разговоре?

- Патрик, - укоризненно произнес Дэвид, - ты рассуждаешь, как студент, не знакомый с методами индуктивной психологии.

Он что, научился под действием электрошока читать мысли?

- Нет, - раздраженно сказал Дэвид, - не уммею я мысли читать и никогда не умел. У тебя все на лице написано. Ты удивился, когда я упомянул патера. Почему? О том, что ты посетил церковь святого Стефана, говорили в вечерних новостях. Журналисты отслеживают каждый шаг - твой и твоих коллег, - и ты это прекрасно знаешь. Что дальше? Ты атеист, мне это известно еще со времени нашей совместной работы. Значит, в церковь ты пошел, потому что хотел поговорить с настоятелем - больше там в то время никого не было. Хотел о чем-то спросить пастора? Глупости, патер никак не связан с делом, которым ты занимаешься. Значит, пошел ты не по собственной инициативе, тебя пригласили. Что мог сказать тебе Джексон по поводу убийства Стадлера? Мнение церкви о кандидате в губернаторы известно, хотя и не афишируется - церковь старается оградить себя от публиичной политики. Обстоятельства гибели Стадлера даже атеиста вроде тебя наводят на мысль о сверхъестественном вмешательстве, так что же говорить о слуге Божьем? По-моему, это очевидно.

- Да, - признал я. - Когда ты объясняешь, все выглядит очевидным.

- Я безумен только в норд-норд-вест, а прии южном ветре еще могу отличить сокола от цапли, - с удовлетворением в голосе произнес Дэвид.

- Сегодня вообще нет ветра, - пробормотал я.

- Это ты верно заметил, - ехидно сказал Дээвид. - С наблюдательностью у тебя все в порядке. Тебя наверняка навел на определенные размышления тот факт, что пуля, убившая Стадлера, не имеет царапин и других дефектов, позволяющих определить, из какого пистолета она была выпущена. А сплющенность? Царапин не было, но пуля должна быть сплющена, верно? Если выстрел произвели с расстояния ярда...

- Пуля вообще не была выстрелена из пистоллета, - неохотно признал я. - Мы об этом старались не распространяться, в газетах этого нет, поэтому ты и не знаешь... Пуля в оболочке, стрелять могли разве что из духового оружия. Ружье, трубка...

- И вы об этом молчали, потому что...

- Почему ты из меня жилы тянешь? - вскричаал я, забыв, что в разговоре с Дэвидом нельзя повышать голоса. - Ты сам прекрасно понимаешь, почему это не должно попасть в газеты! Мало нам выстрела в кабине самолета - ладно, это еще можно вытерпеть. Но как, черт возьми, кто-то мог стрелять в Стадлера из духового ружья, да еще в грудь? В кабине, кроме пилота, никого не было. Если бы стреляли снаружи, пуля была бы неизбежно деформирована. Во-первых, убийца должен был попасть в лопасть пропеллера. Во-вторых, если убийце дико повезло и пуля пролетела между вращающимися лопастям, она должна была пробить плексиглас обтекателя. Но и этого нет! Во время удара о землю кабина разрушилась и плексиглас тоже, но там нет дефектов, похожих на пулевое отверстие. Расстояние между обтекателем и грудью пилота - ярд и два дюйма, значит, с такого примерно расстояния пуля и должна была быть выстрелена из какого-то духового оружия, иначе...

- Ну да, - прервал меня Дэвид, - иначе, крроме Бога, сделать это некому. В инопланетян мы с тобой не верим. В Бога, впрочем, тоже, но если уж приходится выбирать между Высшей силой и зелеными человечками...

Он замолчал, и мне показалось, что взгляд его уперся в мой левый висок - я ощущал это давление физически, будто кк голове приложили горячую ладонь. По земле между моими ногами ползла муравьиная армия - из-под скамейки куда-то в сторону сарайчика, - я следил за суетливыми, но вполне целенаправленными движениями муравьев и думал о том, что вряд ли мне нужно было приходить сюда и разговаривать с Дэвидом. Не лучше ли уйти сейчас, пока Дэвид не распалил себя - да, он прекрасно отличает сокола от цапли, но что произойдет через минуту?

- Вернемся к пуле, - сказал Дэвид после доолгого молчания, когда я уже совсем решил было встать и распрощаться. - И к Богу, если на то пошло. Типичная загадка запертой комнаты, только в данном случае комнатой является кабина самолета. Такие загадки имеют только два решения. Либо убийство было совершено не там, где обнаружено тело, либо не тогда, когда комната была закрыта, а до или после.

- Конечно, - сказал я и раздавил каблуком муравьиный арьергард - четверо больших муравьев толкали жвалами муху, втрое превосходившую их размером, и мне почему-то стало противно смотреть.

- Конечно, - повторил я. - Элементарно. Тоолько в деле Стадлера это не работает.

- Это работает всегда, - вставил Дэвид.

- Стадлера не могли убить раньше, чем он ссел в самолет, верно? Кто же тогда управлял машиной почти до самой посадки? Стадлера не могли убить, когда самолет уже упал на землю - что-то произошло именно в воздухе, диспетчеры аэропорта вели самолет на посадку, говорили со Стадлером и слышали, как он вскрикнул и после этого не произнес ни слова. Самолет сорвался в пике, из которого не вышел, потому что пилот был мертв. Это объективные данные, да я и сам видел, как это случилось!

- Верно, - протянул Дэвид, - со временем нне получается. Может, с местом убийства?

- Стадлера убили не в самолете, а потом поосадили труп в пилотское кресло? Но в Индианаполисе десятка два свидетелей видели, что именно Стадлер сел в кабину и машина взлетела. Самолет ни разу не исчез с экранов радара. И записи переговоров Стадлера с землей тоже сохранились. Он не мог покинуть кабину. А когда самолет упал, Стадлер был уже мертв - надеюсь, ты не станешь оспаривать вывод патологоанатома? И Пирсон утверждал, прибыв на место катастрофы, что пилот умер всего несколько минут назад.

- Да... Значит, и этот вариант не проходитт тоже, - Дэвид говорил так, будто его вполне удовлетворили мои рассуждения. - Похоже, стандартные варианты решения задачи о запертой комнате в этом случае не годятся.

- Здесь никакие не годятся! - взволнованноо воскликнул я, придавив каблуком еще десяток муравьев и заставив стройную колонну наступавшего воинства обратиться в паническое, хотя и молчаливое, бегство. - Я думал...

Говорить о том, что я думал, когда услышал по телефону знакомый голос Дэвида, смысла не имело.

- Извини, Дэвид, - сказал я, поднимаясь, -- у меня не так много времени... Я приду к тебе... ну, скажем, завтра вечером, и мы поговорим.

- Завтра вечером, - повторил Дэвид. Он накклонился и увидел раздавленных мной муравьев. Он опустился на колени и принялся заваливать гравием муравьиные трупики, будто устраивал им братскую могилу. На меня Дэвид не обращал внимания - по-моему, он забыл и нашем разговоре и оо моем существовании. Я тихо отступил, стараясь не скрипеть подошвами.

Дэвид поднялся с колен, отряхнул брюки и поднял на меня взгляд. Я отвел свой, но на какое-то мгновение наши взгляды все-таки скрестились, и я понял, что он понимает, что я знаю, что он...

- Ты не задаешь свой вопрос, Патрик, - суххо сказал Дэвид, повернулся ко мне спиной и побрел по дорожке к зданию больницы. - Ты все время хочешь спросить, кто же убил Стадлера.

- Ты знаешь, кто его убил? - спросил я, гллядя ему в спину.

- Конечно, - он пожал плечами. - Это очевиидно. Есть только один человек, который имел мотив и возможность.

- Кто? - нетерпеливо спросил я. Патер Джекксон уже назвал одного подозреваемого, имевшего мотив и возможность.

Дэвид остановился, и я едва не уткнулся носом ему в спину. Он медленно обернулся, и я увидел его взгляд - совершенно пустой, впечатление было таким, будто кто-то выключил трепещущее пламя мысли, завернул эту горелку, и мысль застыла. Мурашки побежали у меня по спине, я отступил на шаг, а Дэвид тем временем говорил, будто робот, не повышая и не понижая голоса, нанизывал слово на слово, без запятых, точек и смысловых усилений:

- Метью Барнаби, директор "Вестерн алюминииум", - бубнил Дэвид, - был убит в своем кабинете. Сквозная рана в сердце. Эргодан был убит в своей постели. Сквозная рана в сердце. Биркс был убит на пляже. Сквозная рана в сердце...

- Да-да, - сказал я нетерпеливо, вовсе не уверенный в том, что Дэвид меня слышит. Нужно было позвать доктора Палмера или кого-нибудь из санитаров, у Дэвида, похоже, начинался приступ, наш разговор слишком его взволновал. - Я все это знаю. Преподобный Джексон утвеерждает, что это - Божья кара...

- Анкерман, - продолжал Дэвид, - сквозная рана в сердце... Мастон... сквозная рана... орудие не найдено...

- Дэвид, - мягко сказал я, - пойдем, пожаллуйста...

- Стадлер, - завершил он перечисление, - ссквозная рана в сердце и - пуля. Почему? Почему на этот раз пуля? Я скажу тебе, Патрик. Потому что на этот раз убийца имел возможность оставить материальный след... В остальных случаях у него такой возможности не было. Наверно, это не больно - когда прямо в сердце. Наверно, даже не чувствуешь, смерть наступает сразу...

- Дэвид...

- Только один человек связывает всех этих людей... Только у одного мотив... И только у него была возможность... Ни у кого, только у него...

- Да назови ты, наконец, имя, - резко сказзал я. - Тебе станет легче, и я буду знать, что мне нужно предпринять.

- Имя? Могу назвать... Я знаю. Зло. Разве так нужно бороться со злом? Даже если умеешь именно так? Это невозможно, верно? Так может поступить с человеком только Бог...

- Вот и преподобный Джексон говорит, - наччал я.

- Оставь Джексона! Преподобный не решит эттой проблемы, здесь нужен физик, я говорил с Бакстером, он тоже так считает. Бог лишь создает законы природы, а пользуется этими законами человек. Я знаю этого человека. И ты знаешь.

- Дэвид, - сказал я, отчаявшись услышать иимя. Что-то происходило в его мозгу, он не видел меня и не слышал, он ушел в свой мир, и я не знал, кем он там себя воображал. Должно быть, пока мы говорили, подул северо-северо-западный ветер, и разговор нужно было заканчивать. - Давай я помогу тебе дойти до палаты. Обопрись на меня...

Он не сопротивлялся. Навалился на меня, будто у него отнялись ноги, и я тащил Дэвида на себе, как солдат, выносящий с поля боя своего раненого командира. Мы добрели до террасы, и санитары бросились ко мне на помощь. Дэвида увели, мы даже не попрощались, и я ушел, не став докучать доктору Палмеру - наверняка у него сейчас будет достаточно забот с его больным.

Я вышел за ворота, сел в машину, но двигатель не включал. Мне нужно было подумать. Я знал, что так кончится. Дэвид уже успел доказать, что для него не существует криминальных задач, которые он не смог бы решить. Чем этот случай отличался от прочих? Только странной способностью убийцы. Все остальное - поиск связей между, казалось бы, несвязаанными явлениями. В этом Дэвид - бог.

Он знает имя убийцы. Он утверждает, что я тоже его знаю.

А если он все-таки ошибается?

* * *

Я включил мобильный телефон и обнаружил, что мне звонили восемнадцать раз, и кроме того, оставлено было одиннадцать сообщений. Меня ждали коллеги, чтобы обсудить результаты лабораторных анализов, меня ждал окружной прокурор с докладом (голос у Джаспера был угрюмым, наверняка на него давили из Вашингтона, может, угрожали передать дело в ФБР, но прокурор напрасно беспокоился по этому поводу - зачем сотрудникам Бюро браться за решение задачи, почти гарантированно ведущее к поражению?), и еще меня ждала Ализа, и еще журналисты, ну просто всем я был нужен именно сейчас, срочно, но я не мог разорваться и потому поехал туда, где меня именно сейчас не ждали.

Профессор Бакстер, видимо, недавно закончил читать лекцию студентам - когда я вошел в его кабинет, Родерик лежал на своем любимом кожаном диване и массировал себе пальцы.

Профессор Бакстер выступал два года назад экспертом по делу об искусственных алмазах, с тех пор мы время от времени встречались - меня интересовали новости из мира физики, никогда не знаешь, что пригодится в работе, а Родди выспрашивал детали расследований, то, что не публиковалось в прессе, он обожал детективы и воображал, что все свои сюжеты господа Стаут, Гарднер и Карр - его любимые авторы - брали исключительно из реальной жизни.

- Я ненадолго, - предупредил я. - Ни у теббя, ни у меня нет времени. Скажи, тебе звонил сегодня Дэвид Гордон?

Родерик сел, ногами нашарил туфли.

- Вчера, - сказал он. - Гордон звонил мне вчера.

- О чем вы говорили?

Родерик надел туфли, встал, потянулся.

- Тебе это интересно? - сказал он. - Честнно говоря, я удивился, Гордон не звонил мне, после того, как... Ну, из больницы. Мы были знакомы, конечно, виделись на городских приемах, несколько раз он читал моим студентам лекции об основах правопорядка...

- Да-да, - нетерпеливо сказал я. - Ты удиввился...

- Я не думал, что им там позволяют иметь ттелефоны.

- Не всем, - сказал я. - К тому же, Дэвид - особый случай. Так вы говорили...

- Не о гибели Стадлера, - улыбнулся Бакстеер. - Я понимаю, что тебя сейчас только это интрересует. Разговор был о физике - вряд ли Гордон стал бы звонить мне, чтобы поговорить о погоде.

- О физике?

- О физике, - повторил Родерик. - О законаах природы, имеющих вероятностный характер.

Я молчал, ожидая продолжения, Родерик прошел к своему столу, но туфли мешали ему - должно быть, он надел сегодня пару, которая ему жала. Сев в кресло, он сбросил туфли и с выражением блаженства на лице вытянул ноги. Я опустился на диван и закинул руки за голову.

- Почему ты спрашиваешь? - сказал Родерик.. - Я тебе сказал - имя Стадлера ни разу не было упомянуто.

- А чье было? - поинтересовался я.

- Ничье, - отрезал Бакстер. - Разве что Боог пару раз... Но ведь это не имя, верно? Бог - это скорее профессия.

- Профессия? - удивился я.

- Разве нет? Когда мы говорим о Боге, то ппрактически всегда имеем в виду его функцию - создание Вселенной, управление человечеством, всеведение, всемогущество. Мы ведь не рассуждаем о Боге, как о каких-нибудь Джоне Буле или Джулии Робертс. Ты согласен?

- Допустим. Так вы о Боге все-таки говорилли или о физике?

- О физике. Точнее, о законах природы, имееющих меньшую, чем единица, вероятность действия.

Наверно, не нужно было мне приезжать. Наверно, я терял время, продолжая этот разговор. Имя Бога меня не интересовало. Других имен - если Бакстер не лгал, а он не лгал, я видел это по его лицу - названо не было. О законах физики можно было поговорить в другой раз. Надо идти. Меня ждут в нескольких местах...

- Мы привыкли к тому, что законы природы ддействуют всегда, неотвратимо и абсолютно независимо от нашего желания. Тела всегда притягивают друг друга, и чем ближе, тем притяжение больше. Исключений нет, вероятность действия закона тяготения равна единице. Закон Ома - сила тока пропорциональна сопротивлению проводника - тоже не знает исключений. И закон сохранения энергии. Законы Ньютона, Фарадея, все физические законы - не бывает, чтобы в одном случае они действовали, а в другом нет. Или чтобы они действовали с утра, а вечером вдруг оказывались бесполезны.

- О Господи, - пробормотал я. - И об этом тебя спрашивал Дэвид?

- Об этом я рассказываю тебе, - усмехнулсяя Родерик, ткнув в мою сторону пальцем, - потому что ты в физике профан, в отличие от Гордона.

Конечно. У меня степень доктора права, а Дэвид успел получить вторую по физике и первую по экономическим наукам, что, впрочем, не так уж помогло ему в служебном продвижении.

- Оставь преамбулу, - сказал я. - Я не таккой профан в физике, как тебе кажется.

- Да? Ну хорошо. О квантовых законах ты тооже слышал? В микромире законы действуют с некоторой вероятностью, не равной, в принципе, единице. Частица, к примеру, может пройти энергетический барьер, а может и остаться по эту сторону.

Господи, какое все это имело отношение к смерти Стадлера? Не стал бы Дэвид звонить Родерику и вести с ним пустопорожние разговоры о физических законах. Он должен был узнать у профессора Бакстера нечто очень конкретное, и он это узнал.

- В нашем большом мире действуют классичесские законы физики. В мире микрочастиц действуют квантовые законы, и всякое квантовое событие имеет не равную нулю вероятность осуществиться. Ты следишь за моей мыслью?

- Я веду за твоей мыслью наружное наблюденние, - сказал я, - и вижу, как она прячется от меня в подворотнях твоего красноречия.

- Глупости! - воскликнул Родерик. - Я оченнь ясно излагаю. Любой мой студент уже давно уловил бы, к чему я веду. Гордон, во всяком случае...

- Ладно-ладно, я тупой полицейский. Продоллжай, но, пожалуйста, короче.

- Да я и так... Он спросил у меня, существвуют ли в нашем мире законы природы, выполняющиеся не всегда, а лишь с некоторой вероятностью, не равной ни единице, ни нулю. Я сказал, что таких законов нет, а он спросил, почему в таком случае опыты по передаче мыслей на расстояние или по телекинезу, или другие подобные эксперименты, связанные с деятельностью мозга, иногда удаются, а иногда нет. "Да потому, - сказал я, - что некоторые так называемые экстрасенсы попросту шарлатаны, а некоторые действительно на что-то способны. В первом случае опыты проваливаются, а во втором"...

- И во втором чаще всего тоже, - сказал я.. Вспомнились кое-какие передачи, что я видел по познавательному каналу, когда лежал в прошлом году с тяжелым гриппом.

- Именно так сказал и Гордон! - воскликнулл Родерик с таким видом, будто сделал важное научное открытие. - Правда, - неожиданно поскучнел он, - сразу после этих слов он понес какую-то ахинею, но мне-то уже стало понятно, куда он клонил, так что мысль я додумал, но поговорить о ней не успел - то ли у Гордона отобрали телефон, то ли он сам понял, что в таком состоянии продолжать разговор бессмысленно...

- И что же он сказал? - поинтересовался я..

- Тебя интересует, что сказал Гордон или кк какому выводу пришел я?

- Твои выводы относятся к области теоретичческой физики, которая не поможет мне поймать убийцу, а любое слово Дэвида способно навести...

- Понял. Ты ошибаешься, но если тебе так ххочется... Он сказал... Господи, что же он сказал, прежде чем связь прервалась? Я думал о вероятностных законах, а он говорил... А, вот! "Убить зло невозможно, потому что убийство - зло, и убийство зла умножает зло, а добрро убить можно, и тогда зло опять умножается"... Что-то в этом роде, Патрик. Ты считаешь, что для тебя в этом есть какая-то информация?

- Нет, - сказал я с сожалением. - С Дэвидоом трудно общаться, чья-то другая личность время от времени берет в нем верх и почему-то именно в тот момент, когда очень важно услышать, что же он думает на самом деле, Дэвид, я имею в виду, а не кто-то другой, который поселился в его голове...

- Все это очень печально, - пробормотал пррофессор Бакстер.

- Извини, - сказал я, поднимаясь. - Я думаал, что Дэвид сказал тебе что-то, что могло бы помочь...

Родерик проводил меня до двери, взял под локоть и сказал задумчиво:

- А законы природы, которые действуют лишьь в некоторых случаях и с не равной единице вероятностью... Я думал об этом весь вчерашний день и сегодня тоже, читал лекцию, а сам думал... Возможно, такие законы действительно существуют. Наука их не изучает, потому что не признает. А не признает именно потому, что существует научная истина: не может закон природы действовать только, скажем, в ясную погоду, а в дождливую нет, а иногда наоборот - действовать в дождь, а при солнце не проявлять себя. Природа - не шизофреничка, верно? Если энергия сохраняется, то она сохраняется всегда. Если сила тока пропорциональна сопротивлению проводника, то и этот закон не знает исключений. И никто - я, кстати, тоже, пока Гордон не вправил мне мозги, - не задумывается об элементарном: а что если действительно существуют законы природы, не в квантовом мире, а в нашем, законы, которые выполняются с какой-то вероятностью. И заметь, все эти законы почему-то связаны с деятельностью мозга.

Родерик открыл передо мной дверь, мы стояли на пороге, в коридоре толпились студенты, пришедшие, видимо, на консультацию, а может, на семинар, профессор Бакстер держал меня за локоть мертвой хваткой, впрочем, я и не пытался вырваться, я слушал и понимал больше, чем казалось Родерику, и уж наверняка больше, чем ему бы хотелось, чтобы я понял. Он говорил, а я слушал и делал выводы.

- Мысли иногда передаются, а иногда нет. ТТелекинез иногда получается, но чаще опыты проваливаются, особенно если присутствуют люди, которые экстрасенсу почему-то не по душе. Что-то в этом есть... Мы ведь привыкли думать, это одна из аксиом науки: закон природы действует всегда. И если не всегда, то мы не аксиому меняем, а объявляем явление несуществующим и не изучаем, а если изучаем, то не по тем принципам, которые нужны для формулировки нового закона, а по старым, которые требуют постоянства и не действуют в случае...

- Ну да, - сказал я, осторожно высвобождаяя свой локоть, - по какому закону природы пуля оказалась в сердце Стадлера, летевшего над землей на высоте тысячи футов?

Бакстер запнулся только на мгновение - я был уверен, что вчера или сегодня, размышляя над словами Дэвида, он думал и о том, как могли проявиться эти предполагаемые, но не открытые пока законы природы, в конкретном случае, а самым конкретным и близким была, конечно, гибель Стадлера.

- Телекинез, - сказал Родерик. - У кого-тоо в тот момент получилось.

- Серьезно? - сказал я. - Ты сможешь повтоорить это под присягой во время судебного разбирательства, если я вызову тебя в качестве эксперта?

- Нет, конечно. Или... - Родерик улыбнулсяя, идея показалась ему забавной, над ней стоило подумать. - Если говорить о том, что существовала не равная нулю вероятность...

- Ни судью, ни присяжных это не убедит, - заключил я и пошел по коридору, чувствуя спиной взгляд профессора Бакстера. Если существуют законы природы, исполняющиеся с некоторой вероятностью, то закон давления взгляда относится именно к таким: иногда я физически ощущаю, как давит взгляд собеседника, а иногда не возникает не только давления, но даже ощущения, что на меня смотрят.

Есть многое на свете, друг Гораций...

* * *

Авиационная экспертная комиссия пришла к предварительному выводу о том, что "Сессна-152" была технически исправна, катастрофа произошла в результате действия так называемого человеческого фактора, что подтверждают также записи бортового самописца. Отчет комиссии я получил на свой компьютер - как и все члены следственной группы - и прочитал его, слушая, как в гостиной гремит телевизор и Ализа фальшиво подпевает пению Бритни Спирс. Перед домом толпились журналисты, кто-то, по-моему, пытался влезть на дерево напротив окна спальни, но свалился на землю с громким воплем. Надеюсь, он сломал ногу и отказался от дальнейших попыток.

День прошел бездарно - доклад в прокуратуре, заседание следственной группы, еще одно посещение места падения "Сессны", пресс-конференция, разговор с каким-то чином из Бюро, назначенным поддерживать контакты с полицией по делу Стадлера и оказывать нам любую посильную помощь.

Я позвонил в клинику, попросил доктора Палмера и спросил его, каково самочувствие Дэвида Гордона.

- Удовлетворительное, - сухо сказал Палмерр. Похоже, он не мог простить то ли мне, то ли самому себе то, что произошло утром. - Приступ удалось купировать. Но я бы просил вас, майор, не беспокоить больше Гордона ни личными визитами, ни телефонными звонками. Вы меня понимаете?

- Понимаю, доктор. Но... Один только коротткий разговор можно? Это очень важно.

- В моем присутствии, - подумав, решил Паллмер. - Я вмешаюсь в любой момент, когда сочту нужным.

Зачем мне свидетель?

- Хорошо, - согласился я. - Если иначе неввозможно...

Я приехал в больницу, когда уже стемнело - нужно было оторваться от двух репортеров. Дэвида мы с доктором нашли сидевшим на его любимой скамейке. Только что взошла огромная рыжая луна, и в ее свете лицо Дэвида казалось восковым и мертвенно-спокойным: закрыв глаза, он будто вдыхал лунный свет и наслаждался им, как я, бывает, наслаждаюсь утренним воздухом, стоя на выходящей в сторону лесочка веранде.

- Здравствуй, Дэвид, - сказал я, когда мы подошли к скамейке. Дэвид сидел сейчас на том месте, где днем сидел я, и даже ноги поставил в точности там, где проходила муравьиная тропа. Возможно, это не имело никакого значения, а может, на положение ног Дэвида стоило обратить внимание?

- Я знал, что ты вернешься, - проговорил оон, не открывая глаз. - Ты быстро вернулся, я думал, что тебе понадобится больше времени.

- Мне кажется, я решил задачу, - сказал я..

- У тебя появился подозреваемый? - с легкоой иронией сказал Дэвид.

- Я решил задачу, - повторил я. - Мне кажеется, я могу объяснить, как именно получилось, что Стадлер был застрелен в воздухе.

- Он не был застрелен в воздухе, - сказал Дэвид. - Но продолжай. Ты, вероятно, говорил с Бакстером?

- Ты ведь тоже говорил с ним, верно? И этоо ты натолкнул его на идею о том, что есть природные законы, действующие не со стопроцентной гарантией.

- Я? - удивился Дэвид. - Вряд ли. Что я поонимаю в физике? Это была его идея, а я только... впрочем, это неважно. Почему ты стоишь, Патрик? Садись, подставь лицо лунному свету и закрой глаза. Тогда ты будешь испытывать то же, что и я, мы войдем с тобой в одну лунную реку...

Я с беспокойством оглянулся на доктора - по-моему, у Дэвида начался бред, возможно, он сам себя взволновал, кто знает, какие мысли и в каком порядке бродят в его голове? Палмер внимательно смотрел на своего пациента, но не давал мне сигнала прекратить разговор.

Я подошел к скамье и сел слева от Дэвида - так, как он сидел днем. Лунное лицо, почему-то напомнившее мне лицо китайца Фан Дэу, владельца ресторана на Восьмой улице, равнодушно висело в густо-фиолетовом небе, и мне совсем не хотелось закрывать глаза, как просизл Дэвид - я должен был видеть окружающее, в конце концов, сюда я пришел не для совместной медитации.

- Доктор, - сказал Дэвид, обращаясь к Палммеру, он наверняка подсматривал из-под опущенных век, иначе как определил, где именно стоит доктор? - Вы не могли бы минут на пять оставить нас с Патриком вдвоем? Профессиональный разговор. Можете не уходить далеко, у сарая будет достаточно, оттуда вы нас не услышите, но будете видеть и, если решите, что со мной что-нибудь не в порядке, у вас будет достаточно времени принять меры.

- Хорошо, - сказал доктор и отошел в стороону. Прислонившись к стене сарая, он не сводил с нас глаз, но, мне кажется, действительно не мог с такого расстояния услышать наш тихий разговор.

- Расскажи мне сначала о законах природы, - попросил Дэвид. - Что это за странные законы, которые не всегда выполняются?

Я повторил вкратце наш разговор с Родериком, за эти минуты луна успела подняться на несколько градусов, повернулось и лицо Дэвида, будто подсолнух, впитывавший солнечные лучи.

- Есть абсолютные законы, - заключил я, - вроде закона сохранения энергии или всемирного тяготения, а есть законы статистические, и действуют они не только в мире элементарных частиц, но и вокруг нас. С элементарными частицами проще - есть теории, есть физика, есть эксперименты. А в нашем мире никак не удается нужные законы сформулировать. Скажем, какой-то закон регулирует появление экстрасенсорных способностей. Иногда эти способности проявляются, иногда - нет. Научные опыты с экстрасенсами срываются, а вдалеке от приборов способности опять проявляют себя. Действует закон природы - физики не знают какой, они привыкли к тому, что тела к земле притягиваются всегда...

- Иными словами, Стадлера убила не божестввенная воля, а действие природного закона, - мягко перебил меня Дэвид. - Согласен, но статистические законы физики нашего мира не проявляют себя сами по себе, это ведь ты тоже должен был заключить из разговора с Бакстером, верно?

- Да, - согласился я. - Как-то эти законы связаны с работой человеческого мозга. В неживой - или живой, но неразумной - природе эти законы не проявляют себя.

- Проявляют, - сказал Дэвид. - Просто... ЭЭто статистические законы. В неживой природе вероятность их действия чрезвычайно близка к нулю. Можно сказать - нулевая. Если говорить о животных... Здеесь вероятность больше, процентов, может быть, двадцать-тридцать - столько, чтобы физики приняли действие законов за случайные совпадения. Если речь идет о человеке, вероятность возрастает... Я не знаю, какие именно условия нужны, чтобы вероятность действия этих законов приблизилась к единице. Никто этого пока не знает. Наверно, это зависит от каких-то мозговых характеристик. У одних получается, у других - нет. У одних чаще, у других - реже. Одни пользуются своей способностью, другие боятся, третьи не подозревают о ее существовании... Тот, кто убил Стадлера, знал, что делал.

Переход от абстрактых рассуждений к убийству был таким неожиданным, что я не сдержался и кашлянул.

- Ты так не считаешь? - спросил Дэвид, улоовив обостренным слухом мое движение.

- Нет, я... Ты прав, вероятно.

- Что же, - с удовлетворением произнес Дэввид, - в таком случае тебе легко будет назвать подозреваемого. Мы ведь пришли к одинаковому выводу, ты не станешь спорить?

- У меня нет подозреваемого, - вздохнул я..

- Утром мы говорили о случаях одинаковых ннераскрытых смертей, - напомнил Дэвид.

- Вот именно. В разных городах и даже разнных штатах.

- Важно не место, а время. А также личностти убитых. Личности убитых дают мотив.

- Месть?

- Справедливость, - сказал Дэвид. - Уничтоожение зла. Людей преступных и, возможно, действительно заслуживающих наказания - может быть, даже смертной казни. Но закон бессилен. Юридические законы - вот любопытное совпадение - тоже не всегда действенны. Они тоже прояявляют себя с не равной единице вероятностью. Наказание не так уж неотвратимо, верно?

- Ну хорошо, - я пожал плечами. - Мотив у нас есть. Что это дает? Не вижу, как мы можем...

- И еще, - Дэвид не слушал меня, а может, и не слышал. - В каждом преступлении есть одна улика, решающая, точно указывающая на преступника. Далеко не всегда ее удается обнаружить, а обнаружив, далеко не всегда мы придаем этой улике правильное значение, очень часто записываем в разряд второстепенных и не обращаем внимания, в то время как именно она...

Дэвид сказал "мы", он еще считал себя полицейским, неужели сейчас он воображал, что сидит не на залитой лунным светом скамейке в саду психиатрической больницы, а в своем кабинете на Двенадцатой улице, может, он и глаза закрыл, чтобы эта воображаемая картина представилась яснее?

- В деле Стадлера, - заключил Дэвид, - решшающей уликой является пуля. Она указывает на убийцу так же определенно, как луч яркого фонаря. В данном случае убийца совершил ошибку. Если бы он обошелся без пули...

- Дэвид, - мягко напомнил я, - баллистики говорят, что пулю невозможно идентифицировать ни с каким конкретным оружием.

- Вот именно. Значит, пуля не была выстреллена.

- Да, я знаю. В ряду других странностей....

- Это - ошибка убийцы. Решающая улика. Паттрик, мы говорили о статистических законах. О законах, позволяющих некоторым людям при определенных обстоятельствах совершать действия, которые другими законами природы объяснить невозможно. Верно?

- Ну... да. Допустим.

- Значит, существует человек, способный в определенных обстоятельствах убивать, нанося удар в сердце жертвы - удар мысленный, но рана получается вполне материальная. У нашего убийцы это получилось семь раз. Одинаковый почерк - логично предположить, что и преступник тот же. Орудие преступления - нож, стилет, шило, любой острый предмет - не было обнаружено ни разу. И только в деле Стадлера появилась пуля. Что это значит?

- Если существует некто, способный наноситть удары на расстоянии... - начал я.

- Он не может создать из ничего и поместитть в рану пулю! Это противоречит всем предыдущим случаям, я уж не говорю о нарушении множества других законов природы, а мы ведь должны придерживаться принципа Оккама и не выдумывать сущностей - и без того странных - сверх необходимого!

- Ну... допустим. И что?

- Патрик, - сказал Дэвид, открыл наконец гглаза, повернулся и посмотрел на меня удивленным взглядом, - ты меня поражаешь. Ты хочешь сказать, что не сделал вывода?

- Сделал, - нехотя согласился я. - Наш... м-м... убийца должен был как-то поместить пулю в рану...

- Естественно. Следовательно, он должен быыл, в отличие от предыдущих случаев, лично находиться на месте преступления.

- И мы опять возвращаемся к началу, - мраччно сказал я. - На месте преступления никого не было.

- Извини, - прервал меня Дэвид, - никого нне было в самолете ВО ВРЕМЯ совершения преступления. На месте преступления уже после его совершения был один человек. Я, как, врочем, и ты, могу назвать его имя. Я ждал, что ты назовешь его сам...

- Чье же это имя? - спросил я.

- Твое - майор Патрик Клейн. Борец со зломм.

- Ты с ума сошел? - вырвалось у меня.

Смешно. Конечно, Дэвид сошел с ума. В тот день, когда увидел тела Гвен, Дика и Маргарет...

- Ты не просто выполняешь свою работу, Паттрик. Ты ненавидишь зло, ты ненавидишь убийц, лживых политиков, предателей, всех, кого закон не может покарать - не хватает улик, нет свидетельских показзаний, всем все известно, но закон бессилен...

Я бросил взгляд в сторону сарая - луна поднялась уже довольно высоко и освещала сутулую фигуру доктора Палмера. Он смотрел на нас и улыбался - так мне, во всяком случае, показалось. Палмер не мог ничего слышать, но улыбался так, будто слышал все, и то, что он слышал, ему нравилось. Во всяком случае, он нам не мешал, хотя мы разговаривали уже почти полчаса, у доктора были другие дела, и вообще - больным пора уже было отходить ко сну. Почему Палмер не вмешивался в разговор?

- Патрик, - мягко сказал Дэвид и положил лладонь мне на колено, - не смотри на доктора таким взглядом. Даже если он слышал, это ничего не меняет. Ты не сможешь ничего с ним сделать, верно? Ты ничего не можешь сделать с хорошими людьми, а доктор - хороший человек, и ты это знаешь.

- Хороший, - пробормотал я.

Дэвид был прав - я не смог бы ничего сделать с доктором Палмером, даже если бы точно знал, что он пойдет к окружному прокурору.

- Когда ты это в себе обнаружил, Патрик? -- спросил Дэвид. Ладонь его по-прежнему лежала на моем колене, и я сквозь материю брюк ощущал, какая она горячая. Ладонь жгла, но я боялся сбросить руку Дэвида и терпел, а потом понял, что это не внешний жар, это внутреннее испытание, такой же жар возникал у меня в голове, если я думал... если я...

Когда это случилось в первый раз?

- Мне было девять лет, - сказал я. - Мы жиили тогда на Розовой улице, ты знаешь, мы же были соседями... Я возвращался из школы в прекрасном настроении, а на соседском участке заходился лаем пес, которого все ненавидели, потому что он ненавидел всех. Он рычал на собственных хозяев, рвался с цепи, когда мимо участка проходили люди - даже если это был трехлетний Питер.

- Тот, что потом стал букмекером и попал вв тюрьму за мошенничество? - вставил Дэвид. - Ты сам его арестовал четыре года назад, верно?

- У тебя хорошая память, - пробормотал я. - Да, он... Я ходил по той улице каждый день, это была самая короткая дорога, и всегда мне казалось, что пес сорвется с цепи и перемахнет через забор, а в тот раз он рванулся с такой силой, что ошейник едва не разорвал ему шею, пес захрипел, и этот хрип напугал меня больше, чем обычный лай, к которому все привыкли, мне показалось, что пес освободился и сейчас вцепится мне в ногу, я представил себе это и бросился бежать... нет, мне только показалось, что я побежал, на самом деле ноги мои вросли в землю, я бы и шага не смог сделать, а пес бежал ко мне, и я выхватил из кармана нож, взмахнул рукой и, когда пес бросился на меня, воткнул лезвие по самую рукоятку ему в грудь, туда, где сердце, он страшно захрипел и повалился, а я пришел в себя и понял, что, конечно, не было у меня в руке ножа, и в кармане не было, откуда нож у девятилетнего мальчишки, вокруг было тихо, тишина оглушила меня, пес молчал, я, постояв минуту, собрался с силами и, приподнявшись на цыпочках, посмотрел во двор к соседям, пес действительно молчал, он лежал рядом со своей будкой, вытянув ноги и оскалив пасть, из которой вытекала струйка крови, и я видел рану в его груди, крови почти не было, и я вдруг совсем перестал бояться, плюнул издалека в оскаленную морду и пошел домой, и мне опять было хорошо, потому что...

- Да? - напомнил о себе Дэвид минуту спусття.

- Потому что, - сказал я, - зло было наказзано.

- Ты что-нибудь чувствовал после этого? Боолела голова, например, или мурашки по телу, или...

- Пожалуйста, Дэвид, - поморщился я, - не нужно об этом. Есть вещи, которые... Неважно.

- И после...

- Ничего. Но я знал, что я это умею. Наказзывать зло.

- Были еще случаи? Я знаю только о восьми последних, а до того...

- Дэвид, это не получается каждый раз по жжеланию. Может, прав Родерик, и этот закон природы действует с какой-то вероятностью. Может, прав преподобный Роджерс, и Творец карает лишь тех, кого считает нужным - по своему, а не по моему выбору.

- Были еще случаи? - повторил Дэвид, и я рразозлился. Я сбросил наконец его руку со своего колена и поднялся, встав между Дэвидом и наблюдавшим за нами доктором Палмером. Были еще случаи! Были! На меня накатывала эта волна ненависти всякий раз, когда я читал полицейские сводки и видел, что негодяй Рэнбоу опять выпущен за недостатком улик, и что негодяй Беккер опять отделался легким испугом, и негодяй Мак-Клинток...

- Ты уже не лейтенант и не служишь в полицции! - резко сказал я. Нужно было сдержаться, я не должен был так поступать с Дэвидом, не должен был выводить его из себя, но ведь и у меня есть нервная система, я тоже, в конце концов, был на грани и не вполне контролировал собственные эмоции.

- Я не хочу вспоминать об этом! - вырвалоссь у меня.

Дэвид спокойно посмотрел мне в глаза - вряд ли он, впрочем, мог что-то разглядеть, луна освещала меня со спины, - и сказал понимающе:

- Да, конечно.

Чья-то рука взяла меня за локоть, и доктор Палмер решительно произнес:

- Достаточно, сэр. Девять часов, у нас этоо время отхода ко сну, так что вам пора.

- Доктор думает, - улыбаясь, сказал мне Дээвид и поднялся со скамьи, отряхнув брюки, - что может подуть ветер с северо-северо-запада.

- Что? - не понял Палмер.

Дэвид повернулся и пошел по дорожке в сторону больничного корпуса, а мы с доктором - он все еще держал мой локоть - двигались следом. Я хотел знать, слышал ли он что-нибудь, и сказал:

- Дэвид сегодня рассуждает очень логично. Мы хорошо поговорили.

- Он действительно вам помог? - спросил дооктор. - Я имею в виду дело Стадлера. Вы ведь хотели с ним проконсультироваться, я правильно понял?

- Правильно, доктор.

Я осторожно высвободил локоть.

- Извините, - сказал я, - мне бы хотелось задать Дэвиду последний вопрос. Вы позволите?

Я догнал его, когда он уже взялся за ручку двери.

- Дэвид... - начал я.

Он не обернулся.

- Господи, это же совершенно очевидно, - ссказал он. - Ты прекрасно понимал, что смерть Стадлера придется расследовать именно тебе. Ты не хотел, чтобы этот случай оказался идентичен предыдущим - если бы не пуля, твои сотрудники могли обратить внимание на сходство.

- По-твоему, - сказал я с иронией, - я споособен не только убить негодяя, но и телепортировать пулю?

- Норд-норд-вест еще не подул, - сухо отоззвался Дэвид, продолжая тянуть на себя ручку двери. - Ты не умеешь телепортировать, Патрик. Не уверен, что вообще существует такой закон природы. Просто ты оказался на месте катастрофы на четверть часа раньше, чем спасательная команда из аэропорта. От твоего дома до поляны на машине минуты три, верно?

Да, конечно. Переломанные лопасти мотора все еще медленно прокручивались, хвостовая часть "Сессны" оторвалась и стояла торчком в полусотне ярдов от разрушившейся пилотской кабины, я подошел и увидел в груди Стадлера знакомую рану. Я точно знал, как будет проходить расследование. Я достал из нагрудного кармана пулю - вчера вечером я извлек ее из патрона, - протер еще раз носовым платком и осторожно опустил в рану. Мне нужно было, чтобы пуля дошла до конца, и я протолкнул ее веточкой, поднятой с земли.

Сел в машину, вернулся домой и, услышав вой вертолетов, еще раз поспешил к месту катастрофы.

Спасатели - не полиция. Кто думал в тот момент о сохранении улик, о том, чтобы не затоптать траву на поляне, об отпечатках пальцев - нужно было залить двигатель пеной, чтобы не взорвался бензобак, и нужно было извлечь мервое тело из покореженной кабины, а потом еще и репортеры нагрянули...

- До свиданья, Дэвид, - сказал я. - И не ттяни дверь на себя, она открывается внутрь.

- Черт, - сказал Дэвид. - Я все-таки развоолновался. Прощай, Патрик... Ты думаешь, что зло можно уничтожить таким вот образом?

- Я ничего не думаю, - сказал я. - Я... я не могу иначе, Дэвид. Это...

- Как сильный ветер с северо-северо-западаа, я понимаю, - Дэвид толкнул дверь, и она распахнулась. - Расследование ведет твоя группа, и я тебе не завидую. Вероятностные законы, Божья воля... Эти версии в протокол не запишешь.

- И будет у меня нераскрытое преступление,, - сказал я. - Переживу.

Доктор Палмер проскользнул в дверь следом за Дэвидом и бросил на меня многозначительный взгляд - настолько многозначительный, что я не понял, что же он означал на самом деле. Возможно, всего лишь пожелание спокойной ночи.

Спокойной и безветренной.

- Мистер, - окликнул меня из темноты грубыый голос. - Я запираю ворота, вы уходите?

Гравий скрипел под ногами, в лицо заглядывала луна, я включил мобильный телефон - за последний час мне звонили двадцать три раза. Ворота больничного сада захлопнулись за моей спиной с ржавым скрежетом.

Стадлер умер, так и не поняв, что его убило. Или кто. Разве это наказание?

Он так ничего и не понял. Как тот пес на соседском участке.

Зазвонил телефон.

- Ты вернешься домой сегодня? - спросила ААлиза.

- Наверно, нет, - ответил я. - У меня еще много работы.

- По телевизору передавали, что со Стадлерром кто-то летел и убил его перед посадкой, это правда?

- Глупости, - сказал я. - Не смотри новостти, смотри сериалы, в них больше логики.

Телефон зазвонил опять.

- Ты скоро? - спросил голос Магды Нельсон.. - Есть кое-что из лаборатории. На донышке пули молекулярный след органики. Мы тут рассуждаем, что бы это значило.

Ну да, веточка.

- Буду через десять минут, - сказал я.

А может, он все-таки понял? Может, перед смертью, ощутив резкую проникающую боль в груди, он увидел мои глаза, сказавшие ему все о его гнусной жизни?

Наверно, так и было. Так должно было быть. Ведь небеса велели, чтобы я стал бичом их и слугой. Верно, преподобный отец?

Может, прав Родерик Бакстер, и все дело в законах природы? А если прав Дэвид - уж он-то умеет отличить сокола от цапли! - и мне в себе самом нужно искать ответы на все вопросы? Только в себе?