-Простите, это вы – тетя Вика Анохина?
     Вика вздрогнула и обернулась. Рядом с ней стоял мальчик лет восьми и улыбался сквозь слезы.
     -Я. Только давно не Анохина, а Березина. А ты кто?
     -Вы сейчас поймете. У меня письмо для вас.
     Вика почувствовала ноющую боль в груди – свой вечный предвестник большой тревоги.
     Мальчик поежился и вытащил из кармана куртки аккуратно сложенный листок. Вика попыталась улыбнуться.
     -Подожди. Бог с ним, с письмом. Ты же замерз ужасно! Заходи скорей!
     Мальчик шагнул следом за Викой во влажный пар подъезда.
     Они поднялись по лестнице и подошли к двери. Вика поковырялась в ригельном замке длинным ключом. Замок скрипел и не хотел открываться, но все же сдался, как обычно с третьей попытки.
     -Проходи! Тебя как зовут?
     -Кирилл. Вы письмо прочитайте, пожалуйста.
     Вика стащила сапоги, скинула опротивевшую тяжеленную шубу и попыталась вздохнуть. В носу что-то пискнуло, булькнуло, но воздух не прошел. Пришлось дышать ртом.
     А тревога внутри росла, и из маленького комочка превратилась в распирающий горло ком.
     Мальчик тем временем расшнуровал ботинки и стоял в тонких рваных носках на резиновом коврике у входной двери.
     -Надень тапочки, простудишься!
     Кирилл послушно обулся и пристроил на вешалку куртку.
     Вика зашла в кухню и включила электрический чайник.
     -Сейчас чай будем пить. Может, хоть согреемся.
     Кирилл посмотрел с совершенно недетской тоской:
     -Прочитайте, пожалуйста!
     -Ну, давай! – Вика пожала плечами и развернула письмо.
     «Здравствуй, Вика!
     Или теперь я должен называть тебя Виктория Евгеньевна?
     Если ты читаешь это письмо, значит, меня посадили. Тебе его принес мой сын. Помнишь, ты когда-то говорила, что если мне понадобится твоя помощь, то неважно, сколько лет пройдет, ты всегда откликнешься? Или это был юношеский, то есть девичий, максимализм?
     В общем, я сказал Кириллу, что он может прийти к тебе только в самом крайнем случае. Ты не думай, он парень крепкий и гордый, из-за пустяков к тебе бы не побежал. Помоги ему, пожалуйста, чем сможешь! Так получилось, что больше мне просить некого.
     Прости, если что не так. И просто прости…»
     Почерк Вика узнала сразу. Не надо ей было ни подписи, ни имени, ни фамилии. Лицо, и без того горевшее от простуды и уличного мороза, полыхнуло вишневым румянцем. Сердце зависло под горлом маленьким метрономом. Глаза заслезились, а из носа потекло.
     Кирилл топтался у входа в кухню, по-взрослому вздыхая и то, и дело, хватаясь за щеки.
     -За что его посадили? – хрипло спросила Вика.
     -Он… - Кирилл запнулся и замолчал на пару минут. – Можно я потом расскажу?
     -И сколько ему дали?
     -Три года.
     -Кирилл, а где твоя мама?
     -Мама нас бросила. Давно. Она сейчас в Грузии живет.
     Отец не рассказал Кириллу, что мать попала в лапы серийного маньяка, запиравшего жертв в подвале-бункере своего роскошного особняка. Мать была его последней жертвой – она перерезала себе вены кусочком куриной кости за два дня до того, как доблестные сыщики арестовали безумца.
     -Значит, ты совсем один остался?
     -Да нет. Я остался с новой папиной женой и ее хахалем. Только не могу я с ними. Правда, не могу! Я…
     Кирилл опустился на табуретку рядом с Викой и спрятал в ладонях лицо. Вика увидела, как вздрагивают худые мальчишеские лопатки, прикрытые растянутым тонким свитером.
     Ей почти неудержимо захотелось обнять его, но она не посмела. Из старых детских книжек Вика помнила, что мальчишки такого возраста не выносят нежностей.
     А может, это были неправильные книжки?
     -Кирилл, пожалуйста, не плачь! Не можешь - не надо! Оставайся у меня. Я ведь действительно когда-то обещала твоему отцу помочь, если будет нужно. Да и не в этом дело. Давай ужинать.
    
     Вика не сумела уснуть даже под утро. Кирилла она уложила в маленькой комнате на диване. А сама – то металась по кухне пытаясь, справится с сердцебиением и ознобом, то старалась задремать, забравшись в привычную уютную постель. Но сон не шел. Зато воспоминания, горькие, болезненные и безнадежно пронзительные лились в голову сплошным потоком, будто решили затопить все.
     Все, что было в ее новой жизни.
     Отца Кирилла Александра Пожарова Вика знала с двенадцати лет. Они учились в параллельных классах, встречались только на общих праздниках и сборах совета дружины (тогда еще и такое было). Когда, почему и как она влюбилась в этого странного интеллигентно-нервного подростка с вечной гитарой в руках, Вика и сама не вспомнила бы. Наверное, классе в девятом или чуть позже. Но вся ее юность, все студенческие годы, за исключением последнего курса, когда Саша женился и бросил институт, так или иначе были связаны с ним.
     Что она помнила из тех лет? Долгие поездки в институт на старых дребезжащих трамваях, в которых летом царила потная духота, а зимой с потолка сыпалось мелкое крошево просеянного через дырявую крышу снега. Вечерние посиделки перед телевизором с дурацкой (или казавшейся Вике дурацкой) модерновой юмористической передачей или очередной серией «Головы Германа». Кофе или чай в огромных надтреснутых кружках, обязательно невыносимо сладкие и такой крепости, что по цвету и не отличишь. Чьи-то невнятные дни рождения с пьяными поцелуями после в сыром подъезде. Почти домашние Новые годы. Потом Вика возненавидела этот праздник хуже лютого врага, а тогда любила и ждала его. Ждала с глупой надеждой, что, может быть, в этот раз все изменится, и невинно-хрупкие отношения с Сашей перерастут во что-то новое. Дождалась. Переросли.
     После одной резкой фразы, после одного презрительного взгляда.
     Саша начал отдаляться от Вики так внезапно и стремительно, что она даже не успела сообразить: это конец. А когда поняла, ее пронзила жгучая боль, и вся остальная жизнь (без него) показалась бессмысленной. Она лихорадочно пыталась сохранить хоть какие-то, пусть просто дружеские отношения, но ничего не получилось.
     Вика вспомнила последний разговор с Сашей до его свадьбы. Они стояли в пропахшем мышами подъезде, и Вика рыдала сначала у него на плече, а потом уже просто свалившись без сил на грязные серые ступеньки. Он бормотал что-то про настоящую любовь, которая бывает только взаимной, про то, что своей Танюшке он может довериться до конца, и она никогда не предаст. А Вика что? Вика как ветер в поле. Сегодня она вроде бы любит его, а завтра презрительно отправит вон. Ведь ей же с ним тесно. Ей нужны свобода и простор. И никакого быта.
     А Вика все плакала навзрыд. Потом слезы кончились и она начала икать, а Сашка схватился за сердце.
     Как Вика жила следующие полгода, она помнила смутно. По вечерам, в то самое время, когда раньше она приходила к Сашке, у нее начиналось что-то вроде наркоманской ломки. Ей было трудно усидеть на месте, книжки не читались, разговоры с подругами казались глупыми и ненужными, а иногда она чувствовала, как нервы натягиваются до предела и выкручивают суставы.
     Но занятие Вика себе нашла. Она достала старую гитару, на которой с детства мечтала научиться играть, поменяла пластиковые струны на металлические, купила самоучитель и начала заниматься. Трудно это, когда все делаешь сама и некому показать ни элементарных приемов, ни простейших аккордов. Она давно сочиняла стихи, а теперь придумывала для них несложные мелодии, и получались песенки. Вика даже записывала их на старом, принесенном подругой магнитофоне, и карандашом рисовала обложки для кассет. Впрочем, кассет у нее было немного – всего две или три.
     Однажды осенью лучшая Викина подруга Сонька простудилась и попросила Вику сходить в аптеку. Кроме антигриппина и капель от насморка Вика купила для нее маленькую бутылку настойки овса. В то время очень модное средство от простуды.
     Вечером Вика с Сонькой выпили сначала «овес». Им показалось мало. Тогда они допили спрятанные у Соньки в тумбочке остатки водки для компрессов, но и это их не удовлетворило. Сонькин отец со смехом предложил им догнаться разбавленным медицинским спиртом, и они согласились. Отец сидел с ними на кухне, наблюдая, как быстро в стельку надираются его дочь и Вика, которые и по праздникам-то больше бокала шампанского никогда не выпивали, и, посмеиваясь, учил их пить спирт. Сначала глотнуть, потом резко выдохнуть (или наоборот, Вика уже не помнила).
     После первой рюмки спирта Вика пожаловалось Соньке, что в последнее время гитара у нее как-то не так настраивается.
     -А давай Сашке позвоним! – осенило Соньку. – Пусть зайдет к тебе и настроит.
     -Так он же женат! – нелогично заметила Вика.
     -И что? Гитару настраивать разучился? – возразила Сонька. – Все я иду звонить.
     В общем, они позвонили. Только вот, о чем говорили, забыли сразу же.
     Дома Вика начала безостановочно икать и, увидев на столе огромный разрезанный арбуз, решила заесть икоту арбузом. Она ела кусок за куском, а икота все не проходила. Наконец, несчастный желудок, не приученный к подобным издевательствам, не выдержал, и все свое содержимое вытолкнул наружу. Вика даже до ванной добежать не успела. Ее рвало на плинтус между комнатой и прихожей, а она хохотала и приговаривала: «Как легко! Никогда мне не было так легко!»
     На следующее утро пришла расплата. Вика с Сонькой сорок пять минут тряслись в трамвае, чувствуя, что умирают.
     А вечером к Вике пришел Сашка.
     -Это ты? Или у меня после вчерашнего глюки начались? - приветливо поинтересовалась Вика, открыв ему дверь.
     Гитару ей Сашка настроил и даже подарил какой-то особенный медиатор. А Вика смотрела на него и понимала, что любви больше нет.
     Вытекла до капли вместе со спиртом и арбузом.
    
     Кирилл проснулся рано. Открыв глаза и увидев перед собой высоченный книжный шкаф, он сначала удивился, а потом вспомнил, что находится не дома (хотя разве можно было теперь называть эту пропахшую табаком и алкогольным перегаром квартиру, постоянно заполненную чужими людьми, домом?), а у тети Вики. Круглые настенные часы показывали половину шестого.
     «Классно! – подумал Кирилл, переворачиваясь под невесомым финским одеялом, но вдруг вздрогнул и сел. – Блошка! Как я мог про нее забыть! Забилась, наверное, бедная в самый дальний угол и никто ее не покормил ни вчера вечером, ни сегодня. А тети Людин ухажер вообще обещал выкинуть Блошку из окна, потому что сказал: кошек с детства ненавидит».
     Осторожно, стараясь не издавать громких звуков, Кирилл вылез из постели, оделся и проскочил в ванную. Тетя Вика дала ему вчера новое махровое полотенце и зубную щетку, вот он и воспользовался ими. Чай он решил не пить. Лучше потом позавтракает, когда вернется и Блошка будет в безопасности.
     Кирилл вышел в прихожую, обулся, натянул старенькую темно-синюю куртку, шапку, связанную еще бабушкой Эльжбетой, и открыл дверь. В прихожей на крючке он вчера заметил запасной комплект ключей.
     «Без спроса, конечно, брать нехорошо, но я же не виноват, что тетя Вика заболела и спит. А ждать нельзя. Мало ли, что может с Блошкой случиться. Вот попадется этому похмельному козлу (называть его по-другому язык не поворачивался) под горячую руку или ногу… Ничего, я тете Вике все объясню. Она поймет», – успокоил себя Кирилл и выскочил на площадку, закрыв дверь и засунув ключи в карман куртки.
     На улице было совсем темно. Мороз острыми иглами сразу впился в лоб и щеки, руки без варежек заныли, и Кирилл спрятал их в карманы куртки поглубже. Мальчик вышел из двора, перебежал через пустой перекресток и повернул на свою улицу.
     Идти, если быстрым шагом, не боясь поскользнуться на твердом насте, было минут десять.
     Дверь в его квартиру, как всегда в последнее время, оказалась не запрета, а просто прикрыта. Тихо-тихо на цыпочках Кирилл зашел в коридор и шепотом позвал:
     -Блошка! Кис-кис-кис!
     Голодная и уставшая бояться кошка, сразу же отозвалась и на мягких лапах бросилась к хозяину. Он погладил ее по пушистой спинке, почесал за ухом, и Блошка заурчала как маленький мотор.
     -Тише, маленькая! – попросил Кирилл.
     Контейнер, в котором в лучшие времена (когда не уехала мама) Блошку возили на дачу и к ветеринару, стоял здесь же у стены. Кирилл открыл крышку и опустил кошку внутрь. Она удивленно уркнула, но сопротивляться не стала. Кирилл закрыл контейнер и поставил на пол.
     «Документы! – подумал он. – Надо забрать мои документы». Кирилл знал, что они лежат в большой деревянной шкатулке в бывшей родительской, а теперь освоенной тетей Людой и ее приятелем, комнате. Заходить туда совсем не хотелось, потому что они могли проснуться.
     Вот тогда и Кириллу, и Блошке бы не поздоровилось.
     Кирилл решил рискнуть. Он подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. Сначала ему показалось, что тетя Люда и дядя Гриша крепко спят, только одеяло было залито чем-то темно-красным.
     «Наверное, пили в постели и разлили вино», - решил Кирилл. Правда, запах стоял более мерзкий, чем обычно. Обычно пахло застарелым табачным дымом, спиртом, потными телами и перегаром. А сегодня примешивалась особенная вонь. Так пахло в деревне в сарае, когда сосед дядя Вася зарезал кабана и спустил ему кровь.
     Кирилл посмотрел на спящих внимательно. Они не храпели, не ворочались, не бормотали сквозь зубы неразборчивые ругательства. Они даже не дышали. Кирилл подошел вплотную и прикоснулся к тете Людиной руке. Та была холодной и непривычно окостеневшей. Кирилл остолбенел.
     «Мамочка! – подумал он. – Что мне делать?»
     Решение пришло сразу же – прямо скажем, трусоватое решение.
     Любимые герои Кирилла Калле Блумквист и Том Сойер вряд ли одобрили бы его.
     Стараясь не смотреть на кровать, Кирилл вытащил из шкатулки свои документы и вышел из комнаты, прикрыв дверь. В прихожей он подхватил контейнер с уже начавшей беспокоиться Блошкой и отправился к ближайшему телефону-автомату.
     К Вике он вернулся через полчаса, сам открыл дверь и проскользнул в комнату, где ночевал. Похоже, хозяйка еще не проснулась. По крайней мере, в квартире стояла глухая тишина, только часы на стене тикали и периодически похрюкивал холодильник.
     Вика проснулась оттого, что Кирилл судорожно тянул ее за руку, а огромная черепахового окраса кошка мурлыкала у самого носа.
     -Тетя Вика, там… Там тетю Люду с дядей Гришей убили!
     -Что?!
     -Я утром пошел Блошку забрать, заглянул в их комнату, а они лежат и не дышат. И кровать в крови! Я милицию из автомата вызвал, и к Вам побежал.
     -Кошмар! – Вика схватилась за щеки. – Слушай, а ты уверен, что они… Вдруг тебе показалось?
     - Что показалось? Что кровать кровью залита? Что они мертвые? Может, и показалось. Я испугался очень! - тихо пробормотал Кирилл и опустил голову.
     «Мальчику могло просто примерещиться. Слишком много переживаний», - промелькнуло в голове у Вики.
     -Знаешь что? Как у твоей тети Люды отчество?
     -Петровна. А зачем?
     -Я сейчас туда позвоню, как будто с работы. Она где работает?
     -В «Карусели» уборщицей.
     -Ну, вот я и позвоню, скажу, что ее сменщица заболела. Это если милиция трубку снимет. А если она жива - здорова, то про тебя расскажу и про Блошку твою, чтобы не волновалась, куда вы делись.
     Вика вылезла из-под одеяла и прямо в байковой ночной рубашке отправилась к телефону.
     -Номер диктуй, – велела она Кириллу.
     Тот шепотом назвал цифры.
     -Здравствуйте! – совершенно изменившимся, официальным голосом проговорила Вика в трубку. – Я могу поговорить с Людмилой Петровной?
     -Можете! – ответил хриплый женский голос. – Все равно какая-то сволочь ни свет, ни заря разбудила. Ментов вызвала, типа убили нас с Гришкой! Поймала бы этого шутника – сама убила бы!
     -Меня зовут Виктория Евгеньевна. Я старая подруга Тани, матери Кирилла. Хочу Вам сказать, что Кирилл вместе со своей кошкой поживет у меня.
     -Ой, спасибо-то вам! И откуда вы только взялись! Освободили от обузы. А то мой-то Гришка ни детей, ни кошек терпеть не может. Я уж и не знала, что делать. Он ведь когда пьяный-то буйный! И мне-то попадает! А эту мелюзгу зашиб бы и не заметил. А потом в тюрьму. И так один раз как начал пацана лупить! Я думала все – кранты. Хорошо, сосед, дружок Сашкин, крики услышал и прибежал. Мне-то самой с ним не справиться никак!
     -Простите, а зачем вы тогда с ним живете?
     -А как же без мужика-то? Без мужика нельзя!
     -Понятно, извините за вопрос. До свидания, Людмила Петровна.
     -До свиданья.
     Вика положила трубку. Кирилл во время разговора стоял рядом с ней, и слышал не только ее слова, но и ответы собеседницы.
     -Все в порядке с твоей тетей Людой, - повернулась к нему Вика. – Сам слышал.
     Кирилл посмотрел на Вику расширившимися от ужаса глазами.
     -Тетя Вика, с вами разговаривала не она! Я не знаю, кто это был, но точно не она! У тети Люды голос другой!
     Вика охнула и опустилась в стоявшее у телефонного аппарата кресло:
     -Ты уверен?
     -Ага!
     Похоже, все еще хуже, чем она думала. Не надо ничего делать. Нужно просто подождать. Все как-нибудь образуется.
     -Кирилл, наверное, ты просто переволновался. Отдохни, как следует. А вечером мы туда еще разок позвоним.
     -Ладно, – Кирилл вздохнул и осторожно, боком, опустился на диван.
     Полдня они проспали, а ближе к вечеру уселись перед телевизором с тарелками куриного плова, который Вика приготовила на скорую руку.
     -Тетя Вика, а мы будем звонить? – напомнил Кирилл.
     -Будем, будем, - проворчала Вика. – Вот посуду помою, и позвоним.
     Телефон отозвался бесконечными длинными гудками.
     -Никто не отвечает? – встревожился Кирилл.
     -Кирилл, перестань! Ну, почему тебе показалось, что со мной говорила не тетя Люда? Ты сказал: голос другой. А какой другой? Выше, ниже, более хриплый? Или манера говорить не такая?
     -Понимаете, все очень похоже. Почти как у тети Люды. Почти, но не совсем. Я даже объяснить не могу, в чем разница. Просто чувствую и все.
     «А если мальчик сошел с ума?» - подумала Вика.
     -Слушай, а то, что она мне рассказала? Ну, про соседа, который тебя от пьяного дяди Гриши спас? Это правда?
     Кирилл покраснел и насупился:
     -Ну, правда…
    
     В тот вечер Кирилл решил, что никогда к ним не вернется. Ни за что на свете!
     Все начиналось как обычно в последние дни. Тетя Люда пришла с работы и, фальшиво напевая про белые розы, принялась греметь на кухне кастрюлями. Кирилл помнил, что когда готовила мама, запахи от плиты расходились упоительные, и рот сразу же наполнялся голодной слюной.
     А от тети Людиной стряпни пахло омерзительно: вареным луком, перекисшей капустой и обязательно – жареным на сале чесноком. Кирилла вообще-то мутило от чеснока, а от жареного…
     Тетя Люда готовила обед на неделю, периодически возвращая себе уходящие силы глотком-другим перцовки из полулитровой бутылки. Перцовка, честно говоря, была припасена дядей Гришей на вечер, но она про это как-то забыла. Даже не то что забыла… Думала, ну отхлебнет глоточек, никто и не заметит. А потом увлеклась.
     Когда дядя Гриша явился с работы, злой как черт то, не разуваясь, ринулся к шкафчику с бутылкой. А бутылки-то и не было. Тетя Люда к тому времени всю перцовочку «уговорила», и тару от греха подальше спрятала.
     Дядя Гриша злым вернулся неспроста. Во-первых, начальник прямо с утра заявил, что если еще хоть раз застанет его на рабочем месте с перегаром – уволит в два счета по статье. Во-вторых, перед обедом сломался Гришин станок, и вызванный из сервиса мастер громко ворчал, что если за станком ухаживать, как полагается, то и поломок таких не будет. А если у рабочего руки из одного места растут, тогда конечно. А в-третьих, вечером объявили, что зарплату дадут через неделю в лучшем случае, и никаких премиальных в этом месяце никому не обломится.
     В общем, Грише надо было срочно залить все эти неприятности, а бутылка пропала.
     В бешенстве он влетел на кухню. Пьяненькая тетя Люда курила у открытого окна, и Гришку не очень-то и испугалась.
     -Где бутылка?! – прорычал он.
     Тетя Люда сокрушенно пожала плечами.
     -Не знаешь? – вплотную подлетел к ней Гришка, сжимая кулаки.
     -Да знаю, знаю. Просто говорить не хотела, - вздохнула тетя Люда. – Кирюшка ее кокнул. Полез в шкаф за своей чашкой и кокнул. Всегда говорила – не пацан, а тридцать три несчастья.
     -Ах, вот оно что! – просипел Гришка. – Понял! Ну, я его сейчас научу аккуратности!
     Кирилл слышал весь разговор, потому что стены в доме были почти картонные. Например, он иногда просыпался от телефонного звонка в соседней квартире. А если трехлетний Данька этажом выше начинал играть в мячик, в комнате Кирилла вибрировал потолок, а люстра жалобно позвякивала стеклянными подвесками.
     Кирилл понял, что ничего хорошего сейчас не произойдет и надо спасаться своими силами. Выскочить на улицу он бы не успел. Одеваться времени не было, а оказаться на выстуженной декабрьской улице в рубашке, трениках и тапках – то еще удовольствие. И он просто повернул ключ, запираясь внутри комнаты.
     Правда, это не слишком-то помогло ему. Взбешенный Гришка с грохотом вывалил на пол что-то тяжелое и, поковырявшись в замке минуты две, отжал язычок.
     -На ключ закрылся, гаденыш? – прошипел он, подходя к Кириллу.
     Он шел, не спеша, словно палач, который прекрасно понимает, что жертва – вот она и деваться ей некуда. Кирилл увидел Гришкино лицо, и испугался по-настоящему. На нем уже не было выражения бешенства. Спокойная ухмылка и затянутые мутной пленкой неизбежного наслаждения прозрачные глаза садиста – показались мальчику куда страшнее.
     Кирилл метнулся в угол комнаты, но Гришка растопырил руки и схватил его за плечо.
     -Куда? – почти ласково спросил он. – Куда это мы так торопимся?
     Никто и никогда так не унижал Кирилла. Потому что сильнее страха, сильнее ненависти, его обожгло ощущение полной беззащитности перед нависшим над ним глумливым подонком.
     Гришка связал его поясами от старых фланелевых халатов, висевших тут же на безобразной, приколоченной к стене проволочной вешалке. Это тетя Люда придумала ее тут повесить – одежда в порядке, и шкаф покупать не надо.
     Гришка с шуткам и прибаутками раздел его догола, а когда Кирилл попытался зубами вцепиться в ненавистную волосатую руку, заткнул ему рот грязным кухонным полотенцем. Кирилл почувствовал, как от омерзительного запаха затхлой тряпки, из глубины желудка поднимается горячая волна тошноты. Он изо всех сил постарался удержать ее в себе – иначе можно было просто захлебнуться собственной рвотой.
     Гришка швырнул Кирилла на диван и, вытащив, откуда-то из ящика кусок провода, сложил его пополам и взмахнул в воздухе, будто примеряясь. Кирилл напрягся и вскрикнул. То есть из-за тряпки во рту крика не получилось – только глухое еле слышное мычание.
     -Я тебя научу аккуратности, – повторил Гришка и снова взмахнул обрезком провода.
     Тот просвистел в воздухе, но теперь уже хлестнул не вхолостую, а по голой коже, оставляя тонкий огненно-красный рубец. Кирилл всхлипнул и судорожно дернулся, пытаясь свалиться с дивана.
     После нескольких ударов ему это удалось, и он с глухим стуком упал на тонкий матерчатый коврик.
     -Куда? – снова почти ласково спросил Гришка и двумя рывками вернул Кирилла на диван.
     Пьяненькая тетя Люда стояла в дверях комнаты и молчала, засунув в рот сжатый кулак. В дверь резко позвонили.
     -Не смей открывать! – не оборачиваясь, крикнул тете Люде Гришка.
     Но она, хоть и пьяная, все-таки чувствовала свою вину перед Кириллом, и на цыпочках отправилась в прихожую. Звонки не прекращались. Они настойчиво и яростно ломились в уши.
     -Не смей! – повторил Гришка, но тетя Люда уже открывала дверь.
     -Что вы тут творите?– прогремел мощный голос соседа дяди Мити.
     Он отпихнул пискнувшую тетю Люду и ворвался в комнату. Мгновенно оценив обстановку, дядя Митя одним резким ударом свалил Гришку на пол.
     -Ты что, мразь?!
     Дальше дядя Митя матерился так, что Кирилл многих слов раньше и не слышал. Тетя Люда слабо повизгивала и ойкала. Гришка получил еще несколько ударов по морде и под ребра и продолжал валяться на полу. А дядя Митя развязывал Кирилла и бормотал проклятия.
     Кирилл, несмотря на пылающую боль во всем теле и едва сдерживаемую тошноту, быстро оделся и вместе с дядей Митей вышел из квартиры.
     -Пойдем ко мне! – предложил сосед, открывая дверь. Кирилл заглянул в прихожую и увидел там девушку.
     -Митя, ну что? – выпалила она.
     -А-а! – вздохнул дядя Митя и махнул рукой.
     А потом посмотрел на Кирилла, и у того на секунду похолодело внутри. В этом взгляде не было жизни – только ледяная ненависть и что-то еще… Что-то темное, безнадежное. Кирилл так и не понял, что.
     Чтобы отвлечься Кирилл начал рассматривать незнакомку.
     - Здравствуй! – улыбнулась она. – Меня зовут Елена. А ты Кирилл? Мне Митя про тебя рассказывал.
     Кирилл молча кивнул и остолбенел. Он даже забыл про боль. Такие девушки в их доме не водились. Они обретались в иных далеких мирах – по телевизору на канале высокой моды, например. Значит, дяде Мите сказочно повезло. А вдруг ему повезло совсем недавно, и именно сегодня у них все должно было бы решиться?
     Кирилл считал себя большим мальчиком и многое понимал. Дядя Митя выручил его из беды. Но теперь надо было уходить. Уходить из этой крохотной «однушки», хотя Кирилл совершенно не представлял – куда.
     -Спасибо вам, дядя Митя! Я лучше пойду.
     -Куда ты сейчас? Почти ночь на дворе!
     -У меня тут знакомые рядом, - соврал Кирилл, - я у них до завтра побуду.
     -Ну, смотри! – вздохнул дядя Митя.
     Лицо его стало почти прежним.
     – А вообще, ко мне можешь в любое время приходить. Хочешь, я тебе ключ от квартиры дам?
     -Не, спасибо! Я побегу. До свидания!
     -Ну, пока! – откликнулся сосед и сокрушенно покачал головой вслед Кириллу.
     Девушка в прихожей тихо вздохнула и подошла к Мите.
     «Побегу» - это Кирилл преувеличил, конечно. Сначала он вообще еле ковылял по скользкой морозной улице. А потом вспомнил про письмо тете Вике Анохиной, и у него появилась цель. Он пошел быстрее.
    
     -Вот видишь! Кто из посторонних мог об этом знать? – вздохнула Вика.
     -Наверное, никто, - подумав, ответил Кирилл.
     -Тогда успокойся. Все в порядке с твоей тетей Людой. А голос спросонок у всех по-другому звучит. Я иногда даже мужа своего не узнаю.
     -А у вас есть муж?
     -Есть, конечно. Он сейчас в командировке. Обещал к Новому году вернуться.
     -А вы ему про меня и про Блошку расскажете? Или он тоже ни детей, ни кошек не любит?
     -На счет детей, не знаю, - улыбнулась Вика. – У нас с ним своих пока нет. А вот кошек обожает, особенно сибирских. Ты ведь у нас почти сибирская, да, Блошенька?
     Блошка согласно уркнула погромче.
     -Прямо разговаривает! – восхитилась Вика.
     -Блошка очень умная! – подтвердил Кирилл. – Ты бы знала, как она прятаться умеет, если опасность чувствует. Ни за что не найдешь!
     «Я никуда не отпущу Кирилла, - вдруг четко поняла Вика. – Что бы ни случилось. Чего бы это не стоило. Я все объясню мужу, и Кирилл станет нашим сыном. По крайней мере, пока его отец не вернется из тюрьмы. Я сумею это устроить. Я обязательно что-нибудь придумаю.»
    
     Елена поцеловала Дмитрия в холодный лоб и выскользнула из квартиры. Она любила его. Любила по-настоящему – так, что сжималось сердце. Но остаться она не могла. Елена не думала, прав был Митя, или не прав, когда отправился с бутылкой отравленной водки к Людке с Гришкой. Она не смела его осуждать, потому что в ее детстве тоже было такое, о чем вспоминалось потом с содроганием, и те минуты казались самыми мерзкими в жизни. Отчим-садист. Пропившая совесть и мозги мачеха.
     Это потом Елена случайно встретилась с Ольгой Ефимовной, и та силой стащила ее с крыши девятиэтажного дома. И не только стащила, но и помогла начать жить по-другому. А еще объяснила Елене, что та не просто красивая девушка.
     Ольга Ефимовна обнаружила у Елены кое-что еще. Врожденный дар гипноза.
     Правда, однажды девушка поклялась, что не будет им пользоваться.
     Утром после убийства Елена отправилась в страшную квартиру – забрать Митины ключи, выпавшие у него из кармана. Он обнаружил пропажу глубокой ночью и бормотал вслух, а Елена слышала и решила все исправить сама.
     Стараясь не смотреть на залитые кровавой рвотой тела, Елена быстро нашла ключи. Но уйти не успела – в дверь позвонили. Ей повезло, что участковый пришел один. Елена смогла сделать так, что милиционер поверил, будто она и есть Людмила Степанова. Конечно, пришлось показать паспорта Степановой и Иванова. Но вместо фотографии Степановой участковый четко увидел лицо Елены. А уж упросить его, чтоб не будил пьяного сожителя – оказалось плевым делом.
     Елена и по телефону с Викторией поговорила, легко сымитировав пропитой голос Людки.
     «По-крайней мере, Кирилл в надежных руках», - успокоила она себя.
     Тогда она надеялась, что тела обнаружат на пару дней позже. А утром Митя сядет в поезд и уедет, как собирался, на месяц к брату в глухую деревушку под Новосибирском. И его никто не будет допрашивать, а значит, он не проговорится. Тем более, вряд ли двумя отравившимися алкашами кто-то станет заниматься всерьез.
     Елена сделала только одну ошибку.
     Она не заглянула в кухню, где коротал ночь за бутылкой коньяка ее Митя. Елена просто слышала, что оттуда не доносится ни звука, и решила, что он задремал на диване. А если бы заглянула, поняла бы, что нарушила клятву зря.
     А ведь ночью ей сквозь рваный сон послышался негромкий хлопок, и сердце будто оборвалось. Но выпитое снотворное не позволило подняться с кровати и посмотреть.
     Утром Митя не уехал. Он застрелился у открытого окна ночью, в половине четвертого, когда солнца еще нет и в помине, а темные тени сильны и беспощадны. На кухонном столе Елена нашла две записки. В одной Митя признавался в убийстве Степановой и Иванова, в другой – в том, что Кирилл был его сыном.
     Елена сожгла в пепельнице обе.
    
     Из распахнутых дверей квартиры несло нестерпимой вонью. Тела хозяйки Людмилы Степановой и ее сожителя Григория Иванова с минуты на минуту должна была забрать труповозка.
     -Опять алкаши потравились! Сколько раз предупреждали – все равно дрянь жрут! Лишь бы зенки залить!
     Оперуполномоченный Прохоров брезгливо поморщился и вышел на лестничную площадку. Стажер Максим Ласточкин с зеленоватым лицом пытался раскурить сигарету. Сначала он поджег ее с фильтра, скривился, плюнул, оторвал фильтр и поднес зажигалку с другого конца.
     - Да, Макс, вот тебе и романтика уголовного розыска! Я сначала решил, что их прирезал кто! А видишь, у бабы просто кровь из носа ручьем хлынула перед тем, как она того…– усмехнулся Прохоров. – Но ты молодец! Хорошо держался! А что тошно – ничего, привыкнешь. Работа у нас такая – в дерьме возиться.
     Максим лихорадочно затянулся.
     - Я, Леонид Петрович, одного не понимаю. Ну, выпили алкаши отраву. Ну, померли. А кто же в отделение в субботу с утра-то звонил? Когда они еще живы были? Участковый же к ним заходил, проверял – все нормально. А сегодня вечером – бац. И кранты обоим. Это что - совпадение такое?
     - Эх, Макс! Каких только случаев не бывает.
     - Ну, согласитесь же, странно!
     - Да плюнь ты! Видать, судьба им.
     Прохоров и Ласточкин еще не знали, что смерть потерпевших наступила в пятницу около полуночи. Об этом им сообщит эксперт. Позже.