Типовая двухкомнатная «хрущевка» на втором этаже старого кирпичного дома. Новые обои на стенах, свежепобеленный потолок, стеклопакеты на окнах и новая сантехника в туалете. Обновили всё. Вот только жизнь заново не начнешь, не обновишь, не воротишь… Не вернешь ушедшие годы, увядшую красоту, стройность ног и гибкость рук. Всё - в прошлом. И лишь старые фотографии в потемневших от времени картонных рамках напоминают о былом.
     ***
     Молодой мужчина в форменном речном кителе бодро шагает по дороге, ведущей от пристани к речному вокзалу. Именно там находится кабинет начальника этой самой пристани, куда ему следует явиться и доложить о своем прибытии по новому месту службы. В первые послевоенные годы речной транспорт считался полувоенной организацией, со всеми вытекающими отсюда требованиями к личному составу.
     Крутой волжский берег в этом месте разрезан огромным широким оврагом. По одному его склону зигзагами поднимается лестница, ведущая от пристани в центр города. Она считается самой длинной на реке Волге. Посредине другого склона пролегает автомобильная, довольно ухабистая дорога, по которой и поднимается молодой человек. Навстречу вновь прибывшему то и дело попадаются женщины с ведрами, корзинами и сумками. Спешат на пристань. Город славится своими вишневыми и яблоневыми садами. Щедростью природы вовсю пользуются жители, продавая пассажирам проходящих пароходов ее дары.
     Сорок восьмой год. Мы победили в прошедшей войне, значит, имеем право жить! Так считали многие, в том числе и молодой военный, радостно шагающий навстречу новой жизни, новому городу, получивший новое назначение по службе. Слева от дороги – глубокий обрыв, справа поднимается крутая гора. Мужчина восторженно засмотрелся наверх, представляя какой удивительный вид на Волгу открывается, наверное, с ее вершины... Удар пришелся в колено.
     - Твою...! Дядька, ты, что глаза в небо вперил! Смотри, что натворил!
     У ног в дорожной пыли каплями запекшейся крови валяются спелые крупные вишни. Покрывавший ягоды платок в мелкий горошек, когда-то белый, а сейчас полинялый и в пятнах вишневого сока, жалкой тряпочкой свисает с ведра, из которого высыпались ягоды.
     - Мамка убьет… - досада в голосе мальчишки пропала, он готов расплакаться.
     А мать уже приближается торопливой походкой, стараясь успеть к прибывающему по расписанию пароходу. Она уже поняла, что случилось, и с сожалением прикидывает убытки. Поставив тут же бидоны с малосольными огурцами, сходу дает сыну подзатыльник, подведя этим итог сегодняшней торговле.
     - Это тебе вместо новых ботинок к школе.
     Появившиеся, было, на глазах пацана слезы тут же исчезают. Даже не поморщившись от боли, он метнул на незнакомца злой взгляд и в отчаянии опустил голову. Так один человек, еще ничего не зная о другом, становится навек его врагом.
     - Извините, гражданка. Это я виноват. Я куплю у Вас ягоды. Сколько?
     С реки басит гудок подходящего к пристани парохода. «Не успеть… Пропала торговля. Виноват, так плати…» и женщина называет сумму, в два раза превышающую стоимость ведра вишни.
     - Ведро на вокзале у тети Груши оставите.
     Получив с ошеломленного бравого речника деньги, она подхватывает бидоны и спешит вниз, надеясь все же продолжить так успешно вдруг начатую торговлю. За ней вприпрыжку бежит сын, подхватив одной рукой ведро с яблоками, другой – коромысло.
     Так познакомились мои родители… Когда решили зарегистрировать брак, мне оставалось до появления на свет месяца четыре.
     Перед регистрацией мать сказала сыну.
     - Володя, у нас с тобой будет новая фамилия.
     - Тебе надо, ты и будь с новой фамилией, а я останусь с папкиной.
     - Сынок, наш папка погиб на войне. Он уже никогда не вернется.
     - И пусть. Я его сын по фамилии Буров. И другая фамилия мне не нужна.
     Ни бабушкины, ни теткины увещевания не помогли. А перед самой свадьбой вдруг заявил матери.
     - А ты изменишь фамилию - убегу из дома.
     Так и остались мать с сыном на фамилии не вернувшегося с войны мужа и отца. Вовке тогда было девять лет.
    
     Стоит на серванте слегка пожелтевшая фотография, где они втроем: мой молодой отец всё в том же парадном кителе, уже не очень молодая, но счастливая и, наверное, от этого очень красивая моя мама и насупленный, сгорбившийся, с втянутой в плечи головой Вова.
     Эту историю рассказал именно он, мой старший брат Вовка, когда меня провожали в армию.
    
     * * *
     Выпускной школьный бал заканчивался. Встретив рассвет на крутом волжском берегу, вчерашние школьники разбрелись по домам. А днем Веру разбудила младшая сестра.
     - Верка, вставай! Война…
     Ушли на фронт старшие братья - два родных и двоюродные. Отца по возрасту не взяли, а его трех младших братьев к зиме призвали всех. Весной потянулись в военкомат и одноклассники. Витьку с соседней улицы, ее Виктора, отправили на фронт в марте. От него пришло три письма: два одно за другим, а третье - последнее после двухмесячного перерыва.
     В сорок третьем материна знакомая пристроила Веру на областные курсы сельских учителей. Хоть кормежка, какая-никакая, да и работой постоянной будет обеспечена. По окончании курсов Веру направили в отдаленную деревню учителем русского языка и литературы. Домой писала часто. Родители и сестра ей отвечали. Как-то написали: на Виктора пришло извещение о том, что он пропал без вести. А в конце войны сообщили, что померли Витины родители.
     Как-то июньским днем пятьдесят четвертого года, когда ее выпускной класс сдал последний экзамен, Вера вышла на школьное крыльцо. Всё! Послезавтра выпускной бал и… На скамейке у школы сидит сухонький, сгорбленный старичок. Оглянулся… это же его синие глаза!
     - Витя!!!
     А вечером в маленьком домике, предоставленном колхозом сельской учительнице, после выпитой одной, только одной и не больше, стопки водки, Виктор рассказал: фронт, плен, неудачный побег, снова плен, освобождение и… опять лагеря. Бежать уже некуда. Куда ж с Родины побежишь?
     Смерть вождя спасла жизнь многим.
     - Распишемся, Вера?
     - Как скажешь, Витя.
     - Только фамилию оставь свою, девичью. И пусть дети тоже будут Арефьевы. Мало ли что...
     Детей у них не было.
    
     Эту историю рассказала мама, когда вернулась с похорон дяди Вити. Она достала из альбома фотокарточку и, вложив ее в рамку, поставила на сервант. И вот уже сколько лет смотрят с нее в мир сухонький старичок с ясными глазами и молодая женщина с глубокими морщинами около счастливых глаз!
     * * *
     Тетю Веру по состоянию ее здоровья перевезли в город, поближе к нам.
     Так и доживают свой век в одной квартире трое родственников с разными фамилиями: инвалид первой группы, участник войны Шерстобитов, и две старушки-сестрички ветераны тыла Бурова и Арефьева. И мне приходиться объяснять в различных государственных инстанциях, почему я поселил в одну квартиру трех престарелых людей с разными фамилиями.
     А на серванте стоят их фотографии в картонных рамках, с которых смотрят на нас молодые счастливые лица…
     Я не знаю, как среди них оказалось фото моих двоюродных братьев Сашки и Мишки. Младший Сашка взъерошен, в глазах - еще не угасшие злость и обида. Старший Мишка хоть тоже взлохмачен, но выглядит бодрым и довольным собой.
    
     Шестидесятые годы прошлого века. В их семье, как и во многих других, существовала обычная для тех времен традиция – младший донашивал за старшим. Вначале обоим это казалось естественным. Но, когда младший ростом и сложением догнал и начал перегонять старшего, тому это не понравилось. Мишка уже привык к прежней традиции и считал законом, что все новое принадлежит ему, и младший брат его вещи без разрешения брать не должен. Так было с новыми игрушками, коньками, лыжами и с … велосипедом. Коньки и лыжи со временем у каждого появились свои, а вот купить братьям по велосипеду родители не могли. И Сашка никак не соглашался с претензиями старшего брата на безусловное владение их, как ему казалось, общим велосипедом. Братья учились в школе в разные смены. И, как только стает снег, Сашка в отсутствие брата вовсю гонял с друзьями на великах по двору, в лес, и на речку. Пришедший из школы Михаил, выставлял брату претензии. Завязывалась ссора, нередко переходящая в драку.
     Их отец – человек довольно прогрессивных взглядов, детей в наказание никогда не бил, а использовал различные, часто нетрадиционные меры психологического воздействия. Вот и тогда решил он, видимо, применить один из таких методов. Сфотографировал братьев сразу же после драки. Напечатанные фотографии выдал обоим, сделав в углу снизу надпись: «Вам не стыдно, братья???». Судя по самодовольному виду старшего, ему стыдно не было.
     Братья выросли, обзавелись семьями. Саша с женой и детьми какое-то время жили в заполярном Диксоне. Вернулись во времена заката перестройки и рассвета реформ, вполне удачно пережили «лихие девяностые» и более-менее благополучно устроился в новой жизни.
     Я не знаю, сохранились ли эти фотоснимки у кого-то из братьев... Но, мой рассказ о другой фотографии.
     * * *
     Саша любил разогнать свою отлаженную до последнего винтика «ласточку», ВАЗ-2111 до 110-120 км/час на хорошо просматриваемой и не разбитой дороге. Но, имея уже немалый водительский опыт и насмотревшись на дорогах всякого, лихачить себе не позволял. При малейшей опасности или неуверенности сбрасывал скорость. И никогда не шустрил на городских улицах. Не пацан, чать… Дети уже подросли.
     Но племянник, которому он доверил вести машину за пару часов до прибытия к месту назначения, считал иначе и «топил» педаль газа от всей души. Молодые жаждут полетов не только во сне. На трассе Самара-Уфа перед отворотом на поселок Северный Оренбургской области он нетерпеливо, не скрывая досады, тащился за грузовой панелью. Водитель КамАЗ`а добросовестно выполнял требования знака, ограничивающего скорость перед перекрестком до сорока километров в час. Миновав зону ограничения, племянник даванул «тапку в пол» и попытался обогнать автопанель, также набирающую скорость. Водителю КамАЗа маневр легковушки, видимо, не понравился, и он стал прижимать обгоняющего «Жигуленка» к левой обочине. Племяш не сдавался.
     Трясущаяся у самой дверцы панель и размытая недавно прошедшим дождем обочина вызвали у Саши чувство опасности.
     - Не обгоняй, пусть его летит, - посоветовал он, повернувшись к племяннику, … и холод пронзил спину. Племянник сидел, вцепившись в руль побелевшими пальцами, и широко открытыми глазами тупо смотрел на нависающий справа грохочущий прицеп.
     - Не тормози резк…- успел крикнуть Сашка.
     Но было уже поздно. Племяш ударил по тормозам. Машину, выехавшую левым передним колесом на мокрую обочину, тут же развернуло и бросило под откос. Уткнувшись передком в камень, «Жигуленок» сделал стойку, упал на крышу и, перевернувшись несколько раз по каменному откосу, остался лежать вверх колесами. Визг сидящей на заднем сидении жены, серое небо перед лобовым стеклом, почему-то показавшееся бесконечным, и сплющивающая салон крыша, последнее, что услышал и увидел Саша в этой жизни.
     * * *
     У человека два полушария мозга. Говорят, они могут работать отдельно друг от друга. И еще говорят, в последние минуты человек вспоминает всю свою жизнь. Наверное, и то и другое справедливо. По крайней мере, одно полушарие воспроизводило из памяти одно за другим события его, Сашиной, жизни. Второе фиксировало всё происходящее…
    
     Детские годы. Мать, смеясь, рассказывает, как старший Мишка кочергой пытается выковырять маленького Сашку из люльки. «Моя люля! Моя люля!» - сердито сопя, твердит карапуз, упорно пытаясь дотянуться до младшего брата.
    
     «Придавило, не вздохнуть… Вот и все. Сейчас - нестерпимо яркая вспышка в глазах, резкая боль прострелит мозг и… небытие. Наверное, так и умирают. Хорошо, что мальчишки не с нами…».
    
     Семидесятые годы. Брат прислал письмо в Диксон. Сообщает, что есть возможность купить дом в деревне под дачу. Предлагает скинуться: родители, он, и Саша. Дачу оформят на троих, в равных долях. «Вы рано или поздно вернетесь с Севера, а у вас уже дача своя» - предложил он вариант на их рассмотрение. Саша с женой решили согласиться. Выслали деньги для оплаты своей доли.
    
     «Бак и канистра с бензином полные, значит, взрыва не будет… Темно. Тихо. И почему-то не больно даже…».
    
     Восьмидесятые, начало десятилетия. Михаил выговаривает Саше по окончании отпуска и предстоящего возвращения на Диксон: «Ты сыновей хочешь на зиму с родителями оставить? Так плати им за кормежку и уход, за коммунальные услуги. За мороженное, конфеты, кино и прочие удовольствия для детей».- «Сколько платить?». - «По три рубля в день на каждого» - прикинул брат, не моргнув глазом. - «Мы же все лето, весь свой отпуск на даче работали. Овощей заготовили на всю зиму. Детям все для зимы и для школы купили. Бронирование квартиры оплачиваем. Прикинь, взрослым командированным суточные по два-семьдесят платят. А ты требуешь на младших школьников по три рубля в день. Какие коммунальные услуги? Они же без прописки зиму проживут». - «За уход и беспокойство плати, плати… Плати!!!»
    
     «Господи, жену не слышно… Что она..?».
    
     Восьмидесятые, конец десятилетия. «Брат, а почему дача оформлена не на троих, как было договорено, а на тебя одного?» - задает Саша вопрос, когда семья вернулась с Севера. - «Так вы же на Севере жили. Зачем вам дача? Вернулся - обзаводись». – «Но в этой-то даче одна треть наша. Мы же эту долю оплатили». – «Твою долю ваши дети съели. Вы их на лето к родителям отправляли? Отправляли. Они на даче жили, овощи-ягоды ели? Ели! А это же все денег стоит. Вот и съели они твою долю». – «Я же на их обеспечение денег вам высылал. По три рубля в день на каждого. Не на них ли ты в эти годы по два раза на юг с семьей ездил отдыхать?» - «Ай, брат, нехорошо считать деньги в чужих карманах…Ты деньги родителям высылал, вот с них и спрашивай. А жили твои дети и ели на моей даче». – «На нашей». – «На моей, брат, уже на моей!» - «Ну, ты, прям, как Иудушка Головлев…»
    
     «Кто-то захрипел… Откуда этот страшный звук? Кто хрипит: жена, племянник? Жив, значит, кто-то..!».
    
     Это брат Михаил хрипит Сашке в ухо: «Вам конец! Ты хотел оспорить у меня свою долю дачи, а потерял всё… Всё вами нажитое потерял. По закону половина вашего имущества перейдет по наследству нашим родителям». - «У меня все завещано детям…». – «В силу статьи 1149 Гражданского Кодекса родители имеют право на обязательную долю наследства. И твое завещание в данном случае ничтожно. Так что наследники - двое детей и двое родителей. Родители получат половину и по дарственной все передадут мне. А Порфирия Владимировича Головлева не хулить надо, а учиться жить на его примере. Ты, брат литературу в школе неправильно изучал. Упокойся с миром, потому что все вами нажитое попадет в хорошие руки, и тебе не будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
    
     «Опять тишина. И хрип прекратился... Какой-то тоннель. Далеко-далеко, наверное, на другом его конце свет… Прости, родная… подожди меня там… Я уже иду к тебе…».
     * * *
     Вокруг слетевшей с трехметрового откоса и лежащей на крыше машины суетятся люди.
     - Мужики! Берись с одного бока, переворачиваем машину! Людей вытаскивать надо..!
     - …Кого там вытаскивать? Их сплющило так, что… проще всех в машине вместо гроба и захоронить в семейной могиле.
     - Бензин смотрите! Бензин чтоб не потек! Полыхнет, взорвемся все!
     - …Мы в Северный едем. Поселковых ГАИ и скорую сюда пошлем.
     И лишь один человек не участвовал в общей суматохе, не кричал и с советами ни к кому не лез. Прибежав вместе со всеми к опрокинутой машине, он внимательно осмотрел ее и попытался заглянуть в салон... Успокоился. Поняв, что никто не обращает на него никакого внимания, не спеша, выбрался на дорогу. Уже поднявшись в кабину, еще раз осмотрелся. Нет, никто к нему не бежит и не показывает пальцем в его сторону. Привычно уселся на водительское кресло и тронул с места свой «КамАЗ» с полуприцепом типа «панель». Дома ждет семья… Можно еще успеть к ужину.
    
     После похорон Саши и его жены Михаил договаривался с их двумя сыновьями старшим Сергеем и младшим Андрюхой.
     - Вы, парни, моих родителей, своих стареньких дедушку и бабушку не обижайте. Ваших папку с мамкой уже не вернешь, а старикам еще жить надо. По Гражданскому Кодексу они равноправные с вами наследники первой очереди. Эту статью оспорить нельзя. Она обязательная к применению. Вам половина родительского наследства, и им тоже половина. Страховку за машину разделите, на первое время вам хватит. Ты, Андрюшка, в институт не поступил, в армию пойдешь. Тебе деньги не нужны, и имуществом ты пользоваться не сможешь. Ты, Сергей, опять в Горький уедешь. Тебе в институте водного транспорта еще два года учиться. Поэтому, у меня такое предложение: откажитесь от своей доли наследства в пользу бабушки. Тогда она имущество в аренду сдаст, а деньги поровну на ваши счета класть будет. Вернетесь – у каждого уже свой стартовый капитал готов. И еще прошу учесть их возраст. Они старенькие, пенсии у них маленькие, им как-то надо без Сашиной помощи прожить. Не жадничайте! Вернетесь после армии и учебы, жилье у каждого уже свое будет. Дедушка с бабушкой умрут, и по статье 1142 того же Кодекса вы будете наследовать их имущество уже по представлению в равных со мной долях. Тогда я откажусь от наследства, и всё вашими родителями нажитое вновь на законных основаниях будет ваше.
     Так при активном участии Михаила единственным наследником в данном деле оказалась бабушка, в собственность которой перешли «хрущевка-двушка», участок в садовом товариществе, капитальный гараж, трехкомнатная квартира в новом доме и новая дача.
     Через год с небольшим дедушка умер. Бабушка пережила мужа не на много. Буквально перед возвращением из армии Андрея тоже ушла в мир иной. Вот только наследства после их смерти не оказалось. Как узнали братья, вернувшись в родной город, все их имущество давно уже по дарственной перешло к дяде Мише, который выгодно им попользовался и за месяц до Андрюшкиного дембеля продал за хорошую цену.
    
     Мы стоим на перроне вокзала. Братья, потеряв всё в родном городе и не имея проторенных родителями дорог, решили искать счастья в других краях. Сергей со своей специальностью инженера по судовым силовым установкам уезжает на Дальний Восток. Младший Андрюха, не имея специальности, подался в контрактники, добившись направления в ту же часть, где служил срочную.
     - Серега, помнишь, мы с дядь Мишей как-то на плотах рыбачили? – задает Андрей вопрос брату. – Он тогда подсачником леща пытался подхватить. Сорвался и меж сплоток в воду свалился. Еле его тогда с тобой вытащили. Знали бы, утопили бы гада…
     Я фотографирую их на прощание. Прошу сообщить адреса, чтобы выслать фотографии.
     - Да и так пишите, ребята. Может, чем помочь смогу.
    
     В моем письменном столе давно лежат два конверта с вложенными фотокарточками, на которых на железнодорожном перроне стоят двое взрослых статных парней. Они уверенно и с оптимизмом смотрят в черный зрачок объектива, рассчитывая, что по ту его сторону, в новой жизни не тьма, а светлое будущее, которое они намерены построить своими руками… Вот только адреса на конвертах не подписаны. Я их до сих пор не знаю…
     Беру один из двух снимков, помещаю его в новую современную рамку и ставлю рядом со старой фотографией двух других братьев: их дядьки и отца...