НЕ В КОНЯ КОРМ

    Перпендикуляр М. Веллера
     бурлеск
    
     Значит. Открыл книжечку М. Веллера и читаю. Читать книжки, вообще-то, полезно. Знакомая девушка сказала, что у этого писателя есть «Перпендикуляр». Так. Теперь читаю. Перпендикуляр оказался такой, что и. Вот сами послушайте.
     «Частушки – это гораздо более высокая поэзия, чем там Пушкин, кажется». Не-не. Чего-то не то. Не частушки, а «Владимир Высоцкий через 130 лет будет знаменитее Пушкина, потому. Что Володя великий поэт, а. Пушкина канонизировали. Как бы это сказать? Александр Сергеевич был бабник, болел венерическими болезнями, писал вообще-то полную бузу, обижал царя – словом, хам. Да и вообще. В его время он был третьим, а в наше – наипервейшим. Нет. До Володи ему далеко». Вроде того.
     Перевел я дыхание. Значит. Обидно за Александра Сергеевича. И тут он, ну М. Веллер, достает свой главный перпендикуляр. Вроде: «Бродский – пустое место в русской поэзии. Курил “Честерфилд” в ссылке и. Заставлял советские власти делать ему био----граф----и----ю. А. Потом нобелевский комитет по литературе посмотрел на его биографию и. Выдал ему Нобелевскую премию. А. Написал-то одно стихотворение. “Пилигримы”». Черт. Как же так? Вроде бы этот Миша Веллер учился где-то и образованный человек, может, даже талант есть, не знаю, а перпендикулярит так, что становится крайне неловко. Открыл Бродского почитать. Обидно за поэта. Но не дочитал, а стал смеяться, вспомнив Василия Ивановича Чапаева, который довольно точно высказался по поводу перпендикуляра М. Веллера.
     «Поехал Чапаев учиться в военную академию и провалился на вступительных экзаменах. Петька его спрашивает:
     - Как же так? Великого комдива и ....
     - Понимаешь, они меня спрашивают, что такое квадратный трехчлен. А я себе такое и представить не могу».
     Вот и я не могу. Открыл биографию г. Веллера – нормалёк – и баранов гонял через Алтайские горы, и на станке работал, и морячком подрабатывал, ну ей-ей. А уж когда стал писать, так. Много книг прочел и даже запомнил кое-что. А вот перпендикуляр выставляет. Неловко. Не принято в русском народе. Может, в Африке у некоторых племен. Не знаю.
     Читаю дальше, но заметьте, к шведской водке я еще не прикладывался. Все по-честному. А между тем этот Веллер чешет дальше, будто с бодуна, вроде того:
     «Платонов вообще никакой не писатель. Тошнит от него. Фраза словно тупое топорище. Просто воротит. А считают великим писателем. До чего люди тупы. Ну те, что восхищаются им. Извращенцы. А я не извращенец. Я честный литератор. У меня большой перпендикуляр».
     Будто этот Миша ударил меня кованым сапогом ниже пояса. Не хочу уточнять куда именно. Застонал я от его «честности». Мне всегда казалось, что я о революции ничего подобного «Чевенгуру» не читал. Каждую строку обмусоливал, такой у Платонова особый, суровый и печальный язык. А что уж говорить о «Епифанских шлюзах». Ну за что он его так наотмашь? Сталин назвал Платонова сволочью за то, что тот не лгал. А теперь этот Веллер со своим перпендикуляром. Простите, Андрей Платонович, простите г. Веллера. О вкусах не спорят. Человек этот поклонник частушек. Конечно, ему не следовало рассуждать о Вас. Но перпендикуляр! Выпирает и все. Пользуется спросом. А еще тиражи. Коммерция.
     Мне стало совсем худо, когда г. Веллер заговорил о Борисе Леонидовиче Пастернаке. Смешал его с чем-то непристойным. Итог. «Сложен и непонятен нашему народу. Не то что уральский народный хор». Что ж тут непонятного вашему перпендикулярному уму, а не русскому народу:
     «Мело, мело по всей земле, во все пределы,
     Свеча горела на столе, свеча горела».
     Или
     «Пью горечь тубероз, небес осенних горечь».
     Или
     «Апрель. Я с улицы, где тополь удивлен,
     где даль пугается. Где дом упасть боится».
     Нет. Веллеру не нравится. Отклонение от перпендикуляра. Ну и держись за свой перпендикуляр. Только и Володя Высоцкий не одобрил бы прилюдной демонстрации перпендикуляра. Больно нескромно. Но. Главное. Ну да ладно.
     А когда уже этот Веллер стал обзывать многострадального русского гения психопатом и педофилом, у которого сказуемое стоит не на том месте, я серьезно стал заглядываться на шведскую водку, но тут вспомнил про своего соседа Сержа Мартиросова. Дай, думаю, расскажу ему про свои горести и печали. Литературные, конечно. Но знаю. Не станет разговаривать, пока не выпьет свое любимое пиво «Samuel Adams». Ну, значит, вваливаюсь к нему. У него дверь всегда открыта. Сидит. Пишет свой роман «Графоман».
     - Серж, ты видел перпендикуляр М. Веллера?
     - Ты что же меня за тайного гея держишь?
     - Серёга, я не об этом, анатомия и физиология здесь ни при чем. Ты знаешь такого писателя? Эм Веллер зовут.
     - Я не читатель, я писатель, - нарочито хмурится и не даёт прямого ответа.
     Ага, повеселел, когда увидел «Samuel Adams». Я из горла, а у него ритуал – хрустальный бокал. Помолчали после первой. А после второй и говорит. Ну так. Одними глазами. Мол, валяй, сказывай.
     - Он обзывает всех хороших писателей от Пушкина до Бродского всякими плохими словами. Ты понимаешь?
     - Нормально. Советский критик должен всех по маме.
     - Серёга, ты это брось. Он говорит, что только Бабель хороший писатель.
     - Нормально. Если бы я написал, как Бабель, «Иисусов грех», я бы тоже потянул на хорошего писателя.
     Наливает в хрусталь своего «Адамса», а глаза затуманились. Знаю, что его тревожит. Только я не издатель и не редактор, я сосед, который пьет с ним пиво. Неужели так ничего и не скажет? Сказал:
     - Слушай, сосед, ты не больно пялься на чужие перпендикуляры. Геи сами по себе, а мы сами по себе. Понял?
     - Нет, не понял, Серёга. А знаешь, что он об Акунине пишет?
     Смотрит с любопытством, даже отложил хрусталь.
     - Он обзывает его грузином, вроде как Саакашвили, ну тот, что швыряется бомбами, а потом вопит на весь мир, что его обижают. Так вот. Упирает на грузина Акунина. На пятый пункт. Вдруг ксенофобы недоглядели столь важного факта для великой русской литературы. При чем здесь национальность писателя? Теперь начнут доказывать, что Пушкин африканец, Лермонтов шотландец, Толстой немец, Тургенев татарин, Достоевский литовец, Платонов рабочий, а Мандельштам ... Фигня на постном масле, а не великая русская литература. А под конец вроде бы. «Акунин – медовая сосучка для малышни». Мол, я взрослый да еще с перпендикуляром, мне конфетки не нужны. Меня не проведешь.
     - Я думаю, сосед, что он не читал «Пелагея и красный петух». Классно Акунин там рассказывает о верующих. Талант.
     - Вот я и говорю, Серёга, на хрена ему так обижать хороших людей. А может, он, этот Веллер, агент ЦРУ?
     - Ну нет. Те поосторожней. Нож в спину, типа того. Думаю, он хочет иметь свою точку зрения. Пусть это всего-навсего точка, гнойный прыщик, зато хорошо оплачивается, - хрустит соленым огурчиком, а потом и ломтик салями запихивает в рот.
     - Да, чуть не забыл. У этого парня есть философская теория. Вроде. Энергореволюция или энергоэволюция.
     - Ты ошибаешься, сосед. Энергополлюция, - хохочет. Серж невыносим, когда кто-то ему не нравится. Кто-то обижает людей.
     - Ты же не читаешь. И этого Веллера тоже.
     - А мне и не надо читать, - отпивает из хрусталя, - такие критики – все поклонники теории энергополлюции. Как бы прилюдно за баксы. И вообще, чего ты паришься с этим сочинителем? Больно надо тебе. У тебя сколько еще бутылок «Сэма»? Ты возьми вот мою долю тугриков и сходи за пивом, а я между тем включу Окуджаву для тебя, а?
     Прихожу, а он уже всю закуску расставил. Много. Жена у него хозяйка что надо. Уехала, но все приготовила для него. Любит.
     На двадцатой бутылке, когда Окуджава начал петь «Моцарт на маленькой скрипке играет», он и говорит:
     - А ты напиши свои соображения в «Млечный путь» по поводу этого мыслителя, как его там? Всё же галактический масштаб у этого журнала, не как-нибудь. Но подпиши, чтобы не думали, что это я. Я писатель, а не читатель.
     Я уложил его на диван и пошел к себе перпендикулярно. Алкоголь не действовал. Так обидно было за великих писателей, которых поносят. Перпендикулярно обидно за Фёдора Михайловича. Что. Ну да ладно. Любит этот г. Веллер баснописца Крылова, который с уважением отозвался о нем: «Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона». Опять же свобода слова. За бабки, конечно.
    
     Июнь-август 2010 Нью-Йорк Марти Росов (псевдоним)