Люис орал так, будто криком можно было ещё что-то исправить. Синяя жилка на его шее вздулась и казалось – вот-вот лопнет. Алехандро и не пытался защищаться. Стоял, стараясь совладать с трясущимися руками. Только когда Люис, полностью потеряв контроль, замахнулся на него, отступил на шаг назад, закрыв лицо локтём. Будто Люис и в самом деле мог ударить. Я, замерев, смотрела на них обоих, думая: как часто в жизни простая небрежность приводит к катастрофе. Так водители попадают в аварии возле дома, когда, расслабившись, ведут автомобиль по знакомой дороге...
     Свежий след от самолёта расколол небо на две неравные части. Одна, большая, выглядела совсем новой, другая была вся в царапинах. Мне кажется, или здесь действительно небо синее, чем в Израиле? Год назад в пятый раз попрощалась с Мексикой, казалось бы, навсегда - и вот опять «буэнос диас». Зелёные берега шоссейных дорог, дразнящие фонтаны, скульптуры обнажённых женщин, стоящих в таких соблазнительных позах, что невольно хочется перенять опыт. Я сюда добиралась 18 часов. Полёт до Парижа был даже приятным. В наушниках – музыка на любой вкус, за окном - красивый вид крыла самолёта. Аэропорт Шарль де Голь, сплошь перекопанный в попытке перестроить, мне понравился гораздо меньше. «Заканчивается посадка ...мисс Ирэна Кадин, срочно пройдите к воротам номер 5». Куда я могу пройти, если мои туфли уплывают в чрево рентгеновского аппарата, а я сама стою, раскинув руки в позе витрувианского человека и покорно подставив тело металлоискателю. Отобрав любимую пилочкy для ногтей, наконец, впустили в самолёт. Я окончательно пала духом: судьба могла бы подбросить хотя бы одного малогабаритного соседа. Проиграв битву за подлокотники двум тучным дамам, долго крутилась в кресле, пытаясь заснуть. Но колени и локти вдруг выросли и потребовали пространства. Какой там сон. Уж лучше включить встроенный в кресло экран и запустить какую-нибудь игру. Например английский вариант «Кто хочет стать миллионером». Я загадала: если доберусь до первой несгораемой суммы - поездка пройдёт успешно. И я встречу его, Педро. 5-й вопрос оказался самым лёгким. Сколько поросят съел волк в сказке «3 поросёнка»? Нисколько он не съел, они все в финале дружно пели «нам не страшен серый волк...». Я уверенно выбрала 0, но компьютер, безжалостно аннулировав выигранную сумму, высветил правильный ответ – 2. Так Ниф-Ниф и Нуф-Нуф погибли? И тут от советских людей скрыли правду... Я остановила игру и попыталась скоротать время мыслями об авиакатастрофах. Моя подруга ни за что не соглашается летать над океаном. Боится, что самолёт сядет на воду и её атакует акула. Муж подруги советует летать с милицейским свистком. Потому что морские хищники боятся свиста. Какие глупости! Самый верный путь борьбы с акулой – ударить её по носу. Это написано во всех журналах для путешественников. Картинка на мониторе вдруг застыла, свет в салоне погас, и мы начали быстро снижаться. Я вцепилась в ручки кресла. Апельсиновый сок из бокала соседки выплеснулся на мои джинсы, но мне уже было всё равно, потому что через несколько минут я очутилась в воде. Самолёт, ударившись крылом о воду, круто развернулся и раскололся на две части. Не оглядываясь и не останавливаясь ни на секунду, я плыла, стараясь оказаться как можно дальше от огня, криков, противного запаха горящих тел... Плыла пока не почувствовала боль в ноге. Акула! Я ударила её по носу, раз, другой, но, вопреки заверениям бывалых путешественников, проклятая тварь всё крепче сжимала челюсти. Отавалось последнее средство: сложив губы трубочкой, я засвистела, брызгая слюной. Соседка крикнула мне в ухо, что ей всё время мешают. Я молча сняла со своей ноги её сумку и принялась заполнять декларацию для туристов. Мы почти прилетели.
     По пути из аэропорта я уже не глотала Мексику так жадно, как в первый раз, а наслаждалась каждым кусочком, сравнивала виды за окном с картинками в памяти, радовалась узнаваемому, отмечала различия. Центральная улица города по-прежнему напоминали большой прилавок. Для прохожих почти не осталось места – всё заставлено лотками с самопальными дисками, зажигалками и фальшивыми носками «Адидас». Монумент Независимости за год так и не отреставрировали, и бедная Независимость продолжала томиться в строительных лесах. Стенки телефонных кабинок обклеили репродукциями классиков, наверное в целях приобщения народа к искусству. Народ к искусству приобщился: на всех картинах Дюрера «Адам и Ева» у Адама вместо скромного листика – тянется к Еве нечто могучее, выписанное детально и с любовью.
     Я быстро вписалась в мексиканскую жизнь. Будто не неделю здесь прожила, а несколько лет. Привыкла говорить «ола», здороваясь, и «адьйос», прощаясь. Привыкла к зелёным пузатым такси и безнадёжным утренним пробкам: ещё хуже, чем в Израиле. Привыкла к женщинам-полицейским на каждом перекрёске. Почему-то их ставили обязательно парами и в сочетании: худая с толстой. На худых почти всегда болтались брюки, толстые чаще носили короткие узкие юбки с молнией, не сходящейся на талии. Большую часть времени полицейские болтали между собой, а когда поток машин становился совершенно неуправляемым, истерически свистели. Но мексиканские водители мало обращали внимания на их свист и ехали, как хотели. В том числе и на красный свет. Каждый пытался побыстрее проехать - в результате все стояли. Я радовалась пробкам. Можно полюбоваться Мексикой и немного оттянуть тот момент, когда надо войти в полутёмный зал с гудящими компьютерами, сесть за экран и уже не вставать до самого вечера. Люис даже на обед не выпускал - заказывал ланч прямо в фирму. Его можно понять: он долго клянчил меня у нашего директора, и каждый день моей командировки стоил ему сотни долларов. Люис – это владелец компании, оказывающей телефонные услуги, а своё оборудование он купил у нашей фирмы, израильской. На вид Люис – мальчишка, не ходит, а бегает, и по лестницам скачет, перепрыгивая через ступеньки. Не скажешь, что такую фирму поднял... У него уже человек 40 трудилось, с утра до ночи, а тяжелее всех – сам Люис. За каждого клиента как лев сражался, годами в отпуске не был, по выходным три раза за день прибегал, в шортах и сандалиях на босу ногу. Когда наша система плохо работает, клиенты дозвониться не могут. Поэтому я при составлении программ очень стараюсь не ошибаться. Люис тоже за клиентов переживал, поэтому и орал на своих работников, если они что-то не так делали. Но работники привыкли и почти не обижались. Вот только Алехандро, новенький, люисовские вопли тяжело переносил. Я Алехандро в этом году впервые увидела. Как зашла, он мне сразу в глаза бросился. Его трудно было не заметить. Высокий, толстый, похожий на огромный клубень картофеля: коричневая кожа вся в бугорках, крупный нос, крупный подбородок, из-за толстых щёк маленькие глаза казались совсем щёлочками. Таким приходится подбирать себе одежду только в специальных магазинах. Его жена Консуэло была удивительно похожа на Алехандро – и на картофелину тоже, только поменьше. Консуэло...Это имя тоненькой стройной девушке подходит, а не расплывшейся толстухе. Но Алехандро так не считал и очень гордился своей картофельной женой, весь стол заставил её фотографиями и подолгу на них смотрел, шумно вздыхая и вытягивая губы, как для поцелуя. Алехандро сильно раздражал всех работников, особенно когда застывал над портретами любимой. Мало того, что отпрашивается чуть ли не каждый день (Консуэло уже несколько лет не могла забеременеть и пара постоянно моталась на медицинские проверки), так ещё и медлительный, как гиппопотам. Пока одно слово на компьютере наберёт, вечность проходит. Люис даже приплясывал от нетерпения, глядя на такое безобразие. Сам Люис жил в рамках минут, и не то, что не женился, девушку себе до сих пор не завёл: некогда с такой работой. Впрочем, в последнее время он как-то подозрительно часто стал приезжать на работу одновременно с хорошенькой операторшей Марией. Наверное, Люис бы давно уволил Алехандро, если бы тот так хорошо не справлялся с маршрутными таблицами. Грамотно составленые таблицы в интернет-телефонной системе, где большую часть своего пути разговоры передаются по «Всемирной Паутине», существенно влияли на прибыль компании. Алехандро поручили меня опекать. Каждый вечер он садился со мной в такси, доставлял в отель, а потом добирался домой несколькими автобусами: такси ему не оплачивали. Вообще-то у Алехандро была машина, но он отдал её жене: в Мексике женщине небезопасно пользоваться общественным транспортом.
     Я всё сильнее злилась: за 3 недели – ни одного выходного. Неужели придётся уехать, так и не погуляв по Мексике! Но перед последней неделей Люис сказал, что скоро праздник – День Труда, и можно будет не приходить. Он, Люис, тоже не будет целых три дня, потому что поедет отдыхать в Акапулько, хотя и очень не хочет уезжать: боится надолго оставлять фирму без присмотра. Но его «уговорили». Я сразу поняла, кто Люиса уговорил. Ура Марие! Но что за праздник такой загадочный – День Труда: национальный мексиканский, что-ли. Все вокруг говорили: скоро День Труда, в понедельник День Труда... Я так заработалась, что совсем о числах забыла. А когда посмотрела на календарь, то увидела, что понедельник – 1 мая. Вот-те раз! И они его отмечают! А почему мы в Израиле отстаём. Это что же – «трудящиеся приветствуют транспарантами и воздушными шариками »? И парад на центральной площади? Оказалось, что парада нет, а трудящиеся совсем не приветствуют, а наоборот: выходят протестовать против эксплуатации, правительства и других негативных явлений. Здорово! Я тоже выйду протестовать против Люиса. Так закабалить... Вечерами с трудом в «Фоколаре» успевала. Правда, толку от этого было мало: Педро так и не встретила. Педро – главный солист, «байларин принципале», а «Фоколаре» - ресторан, где он выступает. И я тоже танцую на сцене с Педро, правда, только один танец, который для публики отводится, каждый год один и тот же. Кто марки коллекционирует, кто – спичечные коробки, а я – танцы с Педро. Я всегда обязательно прошу кого-нибудь из посетителей заснять на видеокамеру, как я с главным солистом в паре выплясываю, а потом в Израиле эти фильмы пересматриваю: и радуюсь, и переживаю: вот тут с поворотом опоздала, а там с такта сбилась. Уже 5 таких кассет набралось – по числу приездов. Педро меня как в зале увидит – улыбается со сцены и рукой машет. Но я всё равно каждый раз волнуюсь, пригласит или нет. И сижу всё выступление, как на иголках, выискивая среди хорошеньких посетительниц возможных конкуренток. В этот приезд я Педро даже шоколад привезла с израильскими видами на обёртке. Пусть увидит, что наша страна тоже красивая. И сапоги высокие привезла. Такие сапоги с мини-юбкой на сцене классно будут смотреться. Сколько дней я топталась перед витриной обувного магазина, прищуривая глаза в надежде, что хоть один ноль с цены исчезнет. А когда узнала, что меня в Мексику посылают, решилась.Только, кажется, всё зря: и сапоги, и шоколад. Каждый вечер в «Фоколаре» заходила – нету Педро. У швейцара спросила, тыча в фотографию на рекламном проспекте: «где вот этот». «А», - ответил швейцар, - «Ринальдо – маньяна». Маньяна – это завтра, но почему Ринальдо? Он же Педро, я точно знаю. Пришла назавтра, а Педро опять нет. И швейцар другой. Я снова в фотографию тыкнула. И этот швейцар узнал: «Си, си, Фернандо – маньяна». Я совсем расстроилась, что своего Педро-Ринальдо-Фернандо не увижу. Одна надежда на 1 Мая осталась. Я этот день по часам расписала - столько всего успеть надо. В праздничный день встала пораньше и первым делом в центр поехала – протестовать вместе с мексиканским народом. Улицы уже были заполнены полицейскими со щитами. По случаю дождя им выдали плащи-накидки – и в них стражи порядка стали похожи на бэтменов. Наше такси выехало на главную улицу - Пассео де ла Реформа, и я поражённо заморгала. Не может быть, чтобы такое... Наверное, мне всё снится, как с акулой. Вдоль проспекта тянулся строй мужчин. Мужчины стояли на разделительной полосе, спиной к проезжей части и кроме трусов и кроссовок на них - ничего. Наша машина замедлила ход, и мужчины, один за другим на секунду стали спускать трусы, сверкая ягодицами. Словно солдаты на параде, отдающие честь главнокомандующему. Водитель сказал, что это они так протестуют. Да, мачо – они и на демонстрации мачо... Надо скорее заснять это дело. Камера, где моя камера! Вот чёрт, я же вчера забыла её зарядить. Зарядное устройство у меня с собой, но куда воткнёшь вилку в такси. Неизвестно, сколько они так простоят, всё-таки довольно прохладно, и дождик моросит. Зайти в какой-нибудь магазин и отыскать розетку? Но тут зазвонил мобильник... Алехандро. Я снова чертыхнулась. Лучше бы телефон разрядился. Срочно просит приехать. Что у него там стряслось?
     Алехандро встретил меня в коридоре, его лицо было мокрым от пота, он ежеминутно вытирал платком лоб и шею. Я ринулась в машинный зал: что с системой? Вроде всё нормально, бежит. В праздники народ ещё больше звонит, а она ничего, выдерживает. Я обернулась к Алехандро: в чём дело? Ах, не с системой, с Виктором. Виктор был напарник Алехандро. Изящный, худенький паренёк, студент, очень милый и дружелюбный, всегда готов помочь. Виктор попал в аварию? Он жив? Алехандро сильно волновался, путал английские слова с испанскими и после каждого слова делал такую паузу, что хотелось взять его за плечи и потрясти. С Виктором оказалось всё в порядке, небольшое сотрясение мозга, надо только пару дней отлежаться. А зачем меня понадобилось вызывать? Таблицы? Но Алехандро и сам прекрасно может построить таблицы... Вот оно что, их Виктор вместо Алехандро составлял, за «небольшое вознаграждение». Я раздражённо слушала бормотание: «...обязательно освою, только в этот раз... сегодня день такой плохой: и авария, и ...» Это у Алехандро день плохой? Это у меня день плохой: культурно-развлекательную программу сорвали. Но почему я? Пусть кого-нибудь из сотрудников попросит. А-а-а, боится, что Люису донесут. У них конкуренция. Я смела со стола разложенные бумажки, сунула все 500 песос назад Алехандро. Тупица... 4 часа на эти таблицы уйдёт. Впрочем, с моим опытом, может и за 2 справлюсь. Ладно хоть камера пока зарядится. Что тут можно не понимать? Кроме внимания больше ничего и не требуется. Я села к компьютеру, Алехандро схватил телефонную трубку. Я ещё больше рассердилась: вместо того, чтобы смотреть и учиться, воркует со своей Консуэлой. Впрочем, кажется сегодня он не так уж и воркует. Неужели они ссоряться? Но мне какое дело. Надо побыстрее. Так, Пуэбло сюда, Монтрэй и Гвадалахару туда... Красивое название – Монтрэй. И город, наверняка, красивый. Жалко, что меня туда не посылают. Веракруз, Акапулько... Аккапулько, ай-яа-яа-яй... Готово. Алехандро попытался меня задержать, пока таблицы не загрузятся. Хотел проверить, всё ли в порядке. Да я такие таблицы с закрытыми глазами составляю, а если что не так, хотя у меня не бывает «не так», пусть позвонит и я вернусь.
     На центральной площади Сокало не было ничего интересного. Несколько человек держали плакаты. Несколько человек малевали новые. И всё. Я ожидала большего. Полицейские, видимо, тоже. Свои щиты они уже свалили в кучу, а сами устроили перекур. Я перешла на другой конец площади, где возле импровизированного костра приплясывали люди в перьях. Туристы подавали неохотно, и «индейцы» большую часть времени тоже курили или разговаривали по мобильным телефонам. Гораздо успешнее шёл бизнес у человека, торговавшего священным ритуалом. Он хлестал клиентов по щекам пучком травы, ставил им на головы дымящее кадило, но клиенты терпеливо всё сносили, и к священнодеятелю даже была длинная очередь. Очистившись от скверны, народ становился в другую очередь: узнать своё будущее. Бумажки с предсказаниями выдавал некто, одетый в фиолетовый балахон и ку-клус-клановский колпак ярко-зелёного цвета. Прорицатель каждый раз долго рылся в мешке, стараясь украдкой подобрать подходящую записку. Но смотреть через узкие прорези было непросто, поэтому иногда одному человеку доставалось сразу несколько вариантов будущего: на выбор. Рядом с прорицателем стояли молодые парни, одетые в чёрное. Парни продавали чёрные цветы, завёрнутые в чёрную бумагу. Я так и не поняла, имели ли они отношение к 1 Мая либо представляли какую-то религиозную секту. От площади отходила улица, которую оккупировали базарные торговцы. Мелодия их криков очень напоминала израильскую. Мне даже показалось, что я слышу: «шеке-е-ель, шек-е-е-ль». Покрутившись по центру, я снова взяла такси. Теперь - на другой конец города к «летающим паплантам». Что такое «папланта» я не знала, но в путеводителе говорилось: они «яркой раскраски» и «...карабкаются на высоту, а потом срываются вниз, паря в полёте». Наверное папланты – какие-нибудь особенные жуки... Кто ещё может карабкаться, а потом – парить. Оказалось, что карабкаться и парить ещё могут и мужчины из группы Лос Воладорес де Папланта. Мужчины-папланты были одеты вроде запорожцев - белые рубашки и ярко-красные штаны, только штаны уже, чем шаровары. Посредине площадки возвышался высокий, метров 40 столб с крючками. Один из паплант давал интервью какому-то корреспонденту, остальные ходили вокруг столба под звуки флейты. Я пристроилась к журналисту и узнала, что сейчас будет воспроизведён старинный ритуал - обращение к богу плодородия Хипе Тотек с просьбой прекратить засуху и послать дождь: четверо мужчин, представляющих землю, воду, огонь и воздух совершат по 13 оборотов вокруг столба, то есть всего 52 – по числу воскресений в тотекском календаре. И ещё участники будут 12 дней после ритуала воздерживаться от секса. Да, для мексиканского мужчины 12 дней без секса – это почище, чем пируэты на высоте...
     Де Папланта говорил о чём-то ещё, но я его рассказ упустила, потому что позвонил Алехандро. 7-й раз за два часа. Алехандро задал очередной дурацкий вопрос и снова попросил ничего не говорить Люису. Морочит голову... Я выключила мобильник: пусть привыкает сам справляться. Позвоню через два часа, когда трафик увеличится. Четверо мужчин уже сидели на квадратной рамке, венчающей столб. Просить дождя у Хипе Тотека они не спешили – ждали, пока наполнится монетами шапка. А потом – когда зрители раскупят сувенирные тарелочки. И когда вторично наполнится шапка. В конце концов они всё-таки «сорвались», как и обещал путеводитель, и начали набирать свои 13 оборотов. Всё это было похоже на цепную карусель, только вместо сидений – подвешенные за ногу мужчины. Спустились они довольно быстро и сразу ушли обедать, оставив свои рюкзаки с вещами висеть на верхушке высокого дерева. Как они их туда забросили? Впрочем, что для паплант дерево по сравнению с 40-метровым столбом. На остатки зрителей набросился мужчина с гитарой. Его никто не стал слушать. Надо бы ему подсказать, чтобы исполнял свои серенады на высоте, повиснув вниз головой, как папланты. Или как Мистер Икс.
     Утром я пересчитала отснятые видеокассеты. Три. Могло быть и больше. Но в Мексике не просто фотографировать. Мамы немедленно закрывают детям лица – боятся сглаза. Бездомный, разлёгшийся на матрасе посреди улицы, чуть не разбил мне аппаратуру. Но неприятнее всего оказалось в археологическом музее. Я наводила камеру на поделки ацтеков: кувшинчик с ушами, чашка с зубастой пастью, бочонок с головой мужчины и полуотбитым членом... когда ко мне подошёл служитель музея и потребовал предъявить разрешение на видеосъёмку. А я и забыла, что в здешних музеях фотографировать можно бесплатно, а за съёмку на видео надо платить. К счастью, у моей камеры есть множество фукций, и я сказала, что нажимаю только на эту кнопочку - «фото», а на вот эту - «видео» - боже упаси.. Кнопка «фото» успокоила служителя и он ушёл, повторяя: «фото – си, видео – но-но-но». Хорошо, что в Мексике верят на слово.
     После выходного дня идти на работу ещё больше не хотелось. Может, опоздать на пару часов и пробежаться по магазинам? Тем более, что Люис в Акапулько. Тут я вспомнила, что так и не включила мобильник. Серебристый аппаратик проиграл приветствие и вывел на экран число оставленных сообщений. 36. Все от Алехандро. Я не стала их прослушивать, а помчалась в фирму. То, что Люис раньше срока вернулся из Акапулько, я поняла ещё с улицы. Телефоны разрывались от звонков клиентов, отказывающихся от услуг компаний. Я взглянула на данные со статистикой ночных разговоров и мне стало противно-жарко. Неужели это я так напортачила? Где была моя голова! Впрочем, понятно где...
     Вчера вечером в отеле я поняла, что решение, принятое в Израиле, было ошибочным. Не подходит эта маечка к мини-юбке и сапогам. Там подходила, а здесь нет. Пришлось на скорую руку покупать свитерок, и я чуть не опоздала в «Фоколаре». Зал был наполовину пуст. Ещё год назад столик надо было заказывать за несколько дней, но теперь, когда через дорогу открылся конкурирующий ресторан «Камбалаче», половина публики переметнулась туда. И часть артистов. Но что мне до остальных. На сцене был Педро в костюме индейца! Как ему идут разноцветные перья! Одно колено у «индейца» было затянуто вполне современным эластичным бинтом. Бедный... так скакать – у кого хочешь колено разболится. Надо спросить, пробовал ли он физиотерапию. Мне помогает. Концертную программу, включая шутки конферансье, я знала наизусть. Но в этом году появился свежий номер. На сцену вышел певец, похожий на сувенирную куклу: сомбреро- усики- томный взгляд. От его слащавой внешности сразу захотелось селёдки. «Томный взгляд» запел о петушных боях и на сцену выпустили двух петухов. Пол был скользкий, лапы у птиц разъезжались, и драться они не хотели. После нескольких вялых прыжков один из петухов принялся клевать шнурки певца, второй, разогнавшись, проехался по сцене как на коньках; хлопая крыльями, слетел в зал, и его долго ловили. Судя по всему это был петушиный дебют. Педро вернулся на сцену, сменив набедренную повязку на обтягивающие брюки, и я почувствовала, что соскучилась. И ревную его к партнёрше. Что за манера у мексиканцев заканчивать поцелуем каждый танец! А он совсем не изменился. Такие же нежные щёки и локоны как у херувима. А я старею. Этот раз – действительно последний. Если фирма Люиса и удержится на плаву, то наша – вряд ли. Поэтому и лежит у меня в столе уже подписанный договор с другой компанией, через 3 месяца я туда перейду. А тогда уж точно – прощай Мексика. И Педро больше никогда не увижу. Мне стало тоскливо, будто из жизни ушло что-то очень важное. Как можно тосковать по человеку, которого видел всего 5 раз за 5 лет. Ну, не 5 раз, а 10. Потому что никогда съёмка с первого раза не получалась: то плёнка кончится, то снимающий не на ту кнопку нажмёт. Всегда приходилось вторично в ресторан приходить. Но сегодня наш последний танец должен быть снят идеально. Все ошибки прошлых лет я учла. Камера проверена и заряжена, «оператор», тщательно выбранный из публики, получил инструктаж и поставлен на место, откуда лучше всего видна сцена. А я постараюсь подойти к самому краю, чтобы меня никто не загораживал. Ну вот он, мой танец. И Педро сразу подошёл, напрасно я волновалась... Броситься бы ему на шею, да он испугается и подумает, что ненормальная. Конечно ненормальная, кто ещё будет покупать сапоги за 400 долларов для 3-х минутного танца. И тащить с собой в самолёт, чтобы не пропали в багаже. Я успела взглянуть на своё отражение в зеркале: а хорошо, что я их купила. Рядом с Педро только в таких сапогах и нужно стоять. Какой он всё-таки красивый. Кожа светлая, не то, что у большинства мексиканцев! Ах, да, я же не позвонила Алехандро! Ладно, потом. Я сделала знак оператору: давай! И пошла на сцену. Но Педро меня остановил. Вот такого подвоха я не ожидала... Партнёрша Педро собрала почти всех посетелей мужского пола, в том числе и моего «оператора» - и повела их на сцену. Я только успела заметить, как оператор сунул мою камеру своей подруге. Коварная мексиканка организовала на сцене хоровод из мужчин! А женщины остались неохваченными. Как можно допускать такую дискриминацию! Понятно, почему Фоколаре разоряется. Педро стоял, улыбаясь, держал меня за руку, а когда увидел моё растерянное лицо, повёл к свободному пятачку между столиками. Пару минут мы всё-таки успели протанцевать. Но на видео получилась только моя подпрыгивающая макушка: всё остальное заслонили зрители. И как теперь это исправить? Идти ругаться с директором «Фоколаре», чтобы женщин тоже пустил на сцену. Но концерт уже закончился. Впрочем, у меня возникла лучшая идея. В «Камбалаче» танцуют всю ночь – и на сцене, и в зале. Можно не то, что 3-х минутный - многосерийный фильм заснять. Я прошла за сцену, за мной бежал официант, принявший мои действия за попытку уклониться от оплаты. И сразу наткнулась на Педро, что-то обсуждающего с директором. Вот кто мне переведёт: Педро же не говорит по-английски! Я обратилась к директору: мне бы так хотелось ... не может ли этот замечательный артист провести со мной вечер – естественно за плату. Я машинально провела рукой по груди: проверить, на месте ли зашитые в лифчик доллары. Директор радостно закивал, сказал что-то Педро – и Педро тоже закивал. Притянул к себе, поцеловал в волосы, погладил шею так нежно, что я даже заколебалась: стоит ли разъяснять ошибку. Директор благодушно улыбался словно пастор, благословляющий союз любящих сердец. Сделав над собой усилие, продолжила внезапно охрипшим голосом. Речь идёт только о танцах, пару часов... недалеко... хотя бы и в ресторане напротив.. Вот «ресторан напротив» мне не следовало упоминать. Директор бросил гневный взгляд в сторону «Камбалаче», побагровел и закричал так, что задремавшие было петухи проснулись и заорали. «Сеньйор Педро не танцует» (я же говорила, что Педро, а они – Ринальдо, Фернандо...). «Сеньйор Педро не танцует! ...с клиентами... К тому же у него нога. И как сеньорита посмела обратиться с таким нескромным предложением...». Конечно, нога Педро принадлежит заведению. Но может хоть пару танцев... Напирая на меня животом, директор потребовал расплатиться и покинуть заведение. Я ещё немного покрутилась на улице, но швейцар, науськанный дирекцией, меня отогнал. Я так и не отдала шоколад. И про мобильник напрочь забыла... Включила бы вчера, Алехандро не стоял бы так сейчас: красный, дышит с трудом, держась за горло - словно спортсмен, пробежавший стометровку. А все работники смотрят на него, как на диверсанта. Признаться? Но Алехандро сам просил не говорить. Если признаюсь, потребуют возместить убытки. А с Алехандро что возьмёшь? К тому же его так или иначе уволят. Или всё-таки признаться? Надо поговорить с Алехандро. Кажется, он вышел в коридор. В коридоре никого не было. И во дворе никого не было. Какой здесь всё-таки противный двор. Грязный, кругом мусор, полусгнившие доски, мешок огромный у стены бросили. Чем-то мне этот мешок не понравился. Я подошла поближе и увидела, что этот мешок – Алехандро. Рядом с ним валялись какие-то бумажки.
     Врачи сказали, что инсульт бывает в любом возрасте, даже в 33 года. В оставшиеся до отъезда дни я могла свободно гулять по городу. Люис мне новую работу не давал, он вообще в фирме не показывался - всё время проводил в реанимации. Иногда, правда, появлялся, но толку от него было никакого. Слонялся по фирме, приставал то к одному работнику, то к другому: как они считают – это из-за Люиса у Алехандро инсульт? Ему объясняли, что при таком весе и уровне холестерина рано или поздно это всё равно бы случилось. Люис на короткое время успокаивался, а потом снова ловил очередного работника – и снова выпытывал: «правда ли, что это из-за его криков у Алехандро...». Как ни странно, но и без Люиса всё своим ходом шло, даже часть клиентов вернули. Я улетела в Израиль, и, спустя некоторое время, нашей дирекции пришло письмо, в котором меня благодарили за успешную работу. И мне Люис тоже регулярно писал: сообщал, что Алехандро уже лучше, он реагирует на звук, вчера даже чуть-чуть пошевелил пальцами. Я перечитывала эти письма и гадала: когда Алехандро поправится, расскажет про таблицы или нет.
     Алехандро умер 1 июня. Я перешла работать в другую компанию, как и планировала. А где-то через полгода из старой фирмы мне переслали мейл. С фотографией. Смеющийся Люис держит в руках пухленького младенца - смуглого, похожего на картофелинку. Люис писал, что они с Марией решили усыновить сына Алехандро. Мама Консуэлы не возражает, а сама Консуэло сразу после рождения сына уехала в Америку с новым мужем. Но Люис обязательно её отыщит и оформит все бумаги, как положено. Я вспомнила про бланки, который подобрала тогда на том месте, где упал Алехандро. Отдать их было некому, и я эти бланки сунула в сумку. И забыла. А в Израиле, обнаружив, перевела со словарём. Это был ответ из лаборатории. На первом листе – анализ крови. Несколько значений отмечены красным. А на втором: «...патологические формы..., коэффициент подвижности – 2». Внизу заключение: качество спермы не соответствует норме... Мой знакомый врач сказал, что с таким анализом у Алехандро не было никаких шансов стать отцом. Но я не стала писать об этом Люису. Всё-таки анализ перед праздником делали. Может, тоже торопились и чего-нибудь в таблицах напутали?
     Вдоль тель-авивской набережной шёл мужчина в сомбреро – ярко-красном, расшитом золотыми и серебряными нитями. В руках он с трудом удерживал букеты розочек, обёрнутых красочной бумагой, на шее болталась профессиональная камера. Мужчина приставал и к парам, и к одиноким женщинам, но никто не желал фотографироваться в сомбреро. Всё-таки ещё плохо у нас внедряется мексиканская культура...