«Ка был мой друг; я полюбил его за птичий
     нрав, беззаботность, остроумие… Ка заметил,
     что два или три наблюдательных дождевика написали на песке число шесть три раза подряд и
     значительно переглянулись»
     В. Хлебников
     «Котам нельзя! С котами нельзя!»
     М. Булгаков
    

    Что-то холодное и мокрое шлёпнуло его по щеке, побежало, оставляя щекотную дорожку на правой скуле. Илья взглянул на близкое мертвенно-тусклое небо и покачал головой: «Кажется, дождь начинается…». Ему не казалось – влажная плёнка уже облепила фасады усталых зданий, опутала обнажённые, чёрные суставы деревьев; мягкий шелест явственно различался среди городских звуков: «Шес-сть – ес-сть, с-семь – всем. Шес-сть – ес-сть, с-семь – всем». Илья не стал прислушиваться к бессмыслице, нашёптываемой глупым дождиком, он раскрыл над головой зонт с двумя вылезшими спицами, развернув его так, чтобы на площадь смотрела неповреждённая часть. Молодой человек ждал троллейбус, скромно зевал в ладонь и обречённо смотрел на суету привокзальной площади. Обычное столпотворение автобусов и людей – словно стадо мамонтов вышло к водопою и наткнулось на засаду из множества обозлённых долгим ожиданием двуногих. Илья перевёл взгляд на здание вокзала. Он успел заметить, как длинная стрелка на белом циферблате дёрнулась и передвинулась на одно деление вверх: «Без пятнадцати семь. Без пятнадцати семь – это будет минус восемь. Интересно, как это – время минус восемь часов… боже, как спать хочется». Он опять зевнул. Илья работал сторожем в центре детского технического творчества. В будние дни он дежурил ночь через ночь, а когда дежурство выпадало на выходные, то сидел в сырой холодной комнате целые сутки. Сейчас был как раз воскресный вечер, дежурство недавно закончилось, и Илья мечтал только об одной, нет, о двух вещах: поесть и завалиться на нормальную постель. Если, конечно, продавленную койку в общежитии можно считать нормальной постелью.
     Помещение центра, которое он сторожил, пребывало в плачевном состоянии – его уже три месяца ремонтировали. Пока что ремонт находился на стадии взлома полов. Из глубоких провалов невыносимо парило – с трубами центрального отопления было явно что-то не в порядке. Из-за этого все поверхности в комнатах были влажными и противно липковатыми, а матрац на старой искалеченной раскладушке совершенно отсырел. Так что спать на работе у Ильи толком не получалось. Но он особенно не переживал по этому поводу – посвящал ночные часы учёбе или просто читал что-нибудь – в центре имелась уйма книг, причём не только по техническому творчеству. На этих выходных ему попалась одна очень интересная книжка. В ней не было первых и последних страниц, поэтому Илья не знал, как она называется. И вообще, она была такой старой, что листы пожелтели, а края порядком поистрепались. В конце её Илья обнаружил затейливые схемы, похожие на шарады, репродукции со старинных гравюр и, кажется, стихи. Стихи были совершенно невразумительные – без рифм и без особого смысла. В них постоянно встречались необычные, незнакомые Илье имена, часто упоминалась различная живность: мухи, змеи, вороны и уж совсем ни к селу, ни к городу – бегемоты. Илья пробежался по этим виршам, не особенно в них вникая. А в самом романе повествовалось о некоем молодом дворянине, направлявшемся из родной Фландрии на службу в Мадрид. Юноша грезил морскими приключениями, поэтому выбрал путь по морю. И, конечно, не прогадал – приключений ему выпало предостаточно. Торговую шхуну, которая везла его в Испанию, захватили морские разбойники. Команду отпустили, а его взяли в заложники, надеясь получить выкуп. На пиратском судне у него оказался необычный спутник – полубезумный учёный, который тоже считался пленником, но по причине чудовищной своей рассеянности словно бы и не замечал этого. Учёный так углубился в тайны алхимии и математики, что даже позабыл, куда и зачем ему нужно было плыть. Он утверждал, что у каждого человека кроме обычной, христианской души есть ещё несколько душ – тени зверей или птиц. Но эти души давно потеряны людьми и вынуждены скитаться по свету в поисках своих хозяев. «А что будет, если тень и человек найдут друг друга?» – спрашивал мудреца юноша. Тот хмурился и молчал…
     Надо сказать, что Илья с детства зачитывался книгами о мореплавателях. Он представлял себя то Магелланом, то Лаперузом, то Куком, воображал, как стоит на капитанском мостике своей каравеллы или бригантины и отыскивает в окуляре подзорной трубы изумрудные острова с золотой песчаной каймой. В начальной школе географический атлас мира был его библией, а названия далеких земель сливались в священные псалмы. В общем, найденная книга так захватила Илью, что сутки пролетели незаметно. Он недочитал роман о дворянине и оставил его себе на следующее дежурство. «Как же они поступят с этим одержимым? Если алхимик не изгонит из бедняги духов, то пираты пустят обоих со связанными руками по доске за борт… Хм… интересно, понравилась бы эта книга Ане? Я совсем не знаю, что ей нравится, а что нет. Хотя, какое мне дело? У неё есть парень, и мне ничего не светит. Но…».
     Он представил её – белозубо улыбающуюся сквозь рассыпанные по лицу золотые волосы – и сам улыбнулся. На удивление славная вышла улыбка – немного печальная, слегка мечтательная и безотчетно счастливая. Секунду-другую она просвечивала через влажную ткань дождя, а потом умерла.
     «Удивительно, когда я рядом с ней, нет, даже просто, когда думаю о ней, то перестаю чувствовать холод или усталость. Как жаль, что…».
     Тут его мысли переехало скрежещущее, раскачивающее усами механическое страшилище. Утробно рыча, оно расхлябило все три своих хавала и стало с аппетитом утрамбовывать человекомассу в своё угловатое брюхо. Илья тоже заторопился. И уже у самых ступенек он обернулся и увидел то, что камнем упало на дно его памяти. В затянутом серой пеленой небе, раскинув призрачные крылья, приближалась к нему, налетала на него огромная белая птица. «Чайка!» – кто-то пронзительно крикнул в его перевернувшемся мозгу. «Откуда в нашем городе чайки? – ошеломлённо подумал он, – здесь не может быть чаек». Её контуры едва различались на размытом фоне, но крылья несли её, клюв хищно целился, чёрные дробины глаз смотрели прямо на него. Это длилось всего секунду. Это длилось всего секунду, а потом исчезло. Просто небо, просто троллейбус, везущий его по знакомым улицам, мокнущим под безутешным октябрьским дождём.
     ______________
     – Ну всё, всё, хватит! Мне надо идти, – Аня приложила пальцы к его губам, а потом решительным движением высвободилась из объятий.
     – Мне надо идти, Илюша, – почти жалобно повторила она. – Правда, уже поздно – мои меня потеряли.
     Он вновь обнял её, притянув одной рукой к себе. Легонько, только большим и указательным пальцами сжал её шею где-то под затылком. Она прикрыла глаза и запрокинула голову. Губы Ильи коснулись её виска, щеки, потом того места чуть ниже уха, где у девушек самая нежная кожа. Он чувствовал дрожь под своими ладонями. Аня прерывисто вздохнула.
     – Что ты… что ты со мной делаешь? Мне кажется, я схожу с ума. Не могу поверить, что это я…
     Он молча вдыхал запах её волос. Густые медовые пряди скользили по его щекам, щекотали нос.
     – У тебя такие горячие руки… Я…я словно плавлюсь в твоих руках, – шептала девушка, словно в забытьи.
     Илья стал покусывать мочку её уха, прижимаясь всё теснее. Девушка тихонько застонала, а потом напряглась, делая над собой усилие, и оттолкнула его. Они оба с трудом переводили дыхание. Аня быстро коснулась его губ своими губами и тут же отстранилась. Поднялась на несколько ступенек по лестничному пролёту.
     – Подожди, куда ты спешишь? Ещё рано.
     – Нет-нет, – она потрясла головой. – Всё, езжай домой. А то я и так уже ничего не соображаю.
     Она вновь двинулась наверх и уже с другого пролёта, перегнувшись через перила, помахала рукой:
     – Пока! Илья – ты волшебник?
     Он молча пожал плечами.
     – Добрый или злой? ...Ну, ладно. Завтра в универе? Будь осторожен, пожалуйста.
     – Пока, Аня.
     Илья слышал, как цокают наверху Анины каблучки, потом щёлкнул дверной замок, дверь захлопнулась, и всё стихло. Но это не была истинная, чистая тишина – в ней угадывалось непрерывное движение, жизнь большого, бестолкового человеческого стада. За стальными дверьми квартир бормотали телевизоры, шумели чайники, шаркали тапочки... А двумя этажами выше, в прихожей – Анна прижалась спиной к двери и ждала, когда успокоится сердце. Он слышал и это. Пожалуй, даже лучше, чем всё остальное. Он довольно усмехнулся…
     …Илья слушал неясно шевелящуюся вечернюю тишину, пока ему не показалось, что где-то над ним хлопают невидимые крылья. Тогда он щёлкнул пальцами и направился к выходу.
     …Анна прижалась спиной к двери и ждала, когда успокоится сердце. Она стояла неподвижно в тёмной прихожей, а её сердце колотилось, как сумасшедшее. Так бывает, когда вынырнешь из кошмара и ещё не до конца поверишь в это. Хотя, причём тут кошмар? Ей ведь просто очень нравится…очень нравится… кто?.. Он?.. Нравится? Нет, не… Внезапно обессилев, она стала сползать по двери вниз, но голос мамы, доносящийся из гостиной, заставил её выпрямиться.
     …Илья собирался поймать машину, но успел к последнему троллейбусу. Народу в этом куске электрического света, обернутого металлом, было немного. Вместе с ним вошли ещё трое – обнимающаяся парочка и подвыпивший мужичок. Илья сунул, было, руку в карман, а потом усмехнулся: «Просто так. Чтобы… чтобы не терять навыки…». Кондукторша, сидевшая у передней двери, заставила себя подняться и поплелась в конец троллейбуса к вошедшим. Илья представил, как из большого пальца его левой ноги выползает тоненькая змейка и начинает обматываться вокруг него. Змейка плотными витками опутывает его ноги, туловище, достигает головы… Над макушкой она аккуратно завязалась в простой и крепкий узел. Кондукторша – дородная женщина в зелёных спортивных штанах и обтягивающей все немалые выступы лиловой кофте прошла мимо Ильи.
     – У вас что? – женщина, получив плату с парочки, теперь нависала над мужчиной, который уже успел задремать, прислонив голову к поручню.
     – А? Что? – ненатурально удивился он.
     – Проезд оплачивайте, – брезгливо потребовала кондукторша.
     Мужичок долго рылся в карманах, но так ничего и не нашёл. Кондукторша начала терять терпение.
     – Так. Платите или выходите! – в её голосе прорезались профессиональные истеричные нотки.
     Мужчина пробормотал что-то невнятное и сделал движение, как будто собирался подняться. Но остался, тем не менее, на своём месте. Кондукторша тяжело вздохнула и покачала головой. Она продолжала возвышаться над пьяным зайцем зелёно-лиловой богиней праведного возмездия. Илья стоял рядом, он держал в руке купюру и со сдержанным интересом наблюдал за происходящим. Усталые глаза женщины, подведённые чем-то фиолетовым, на миг встретились с его глазами. Затем она равнодушно перевела взгляд на тёмное окно за его спиной.
     Когда он вышел, был самый поздний вечер. Почти ночь. Западный край неба, изгрызенный типовыми многоэтажками, тускло багровел у горизонта. Выше преобладали прохладные сизовато-сиреневые тона. Над крышами домов они наливались глубокой кобальтовой синевой, чтобы в зените приобрести настоящую, тёмную ночную силу. Редкие иголки звёзд неравномерно протыкали полотно небосвода – короткая июньская ночь не без труда вступала в свои права.
     Илья сначала шёл вдоль дороги, а потом свернул в сквер между двумя одиннадцатиэтажками. Лёгкомысленный летний ветерок запутывался в невидимой листве, шептал молодым черёмухам что-то скабрёзное, те в ответ смущённо и нежно шелестели уже совершеннейшую чепуху. В световых шарах фонарей бесновались мотыльки; листья с веток, залезших под жёлтое сияние, стыдливо просвечивали всеми прожилками. Путь Ильи лежал мимо ярко-освещённой дюралюминиевой коробки, одну половину которой занимал круглосуточный магазин, а в другой был зал игровых автоматов. Тоже круглосуточный. Илья почувствовал, как утяжеляются и вытягиваются его челюсти, как во рту становится тесно от слишком крупных, крепких зубов. Он прошёл уже за павильон, когда его окликнули. Он обернулся – у белой стены магазина маялась компания молодых людей. Человек семь или восемь. Младше его от силы года на два на три. Все коротко стрижены, и одеты в шорты или тренировочные штаны, майки или летние, распахнутые на груди, рубашки. Губы его медленно растянулись в улыбке. Возникла неловкая пауза. Кто-то из парней неуверенно пробормотал:
     – Извини, обознались. Всё ровно?
     Он несколько секунд простоял неподвижно, всё также улыбаясь. А потом кивнул и, развернувшись, продолжил свой путь. За спиной не проронили больше ни звука.
     ________________
     Илья сидел на скамейке у подъезда. За его спиной через изогнутые прутья решётки лезли во все стороны ветки какого-то колючего растения. Собака обнюхивала врытые в землю крашеные шины. Тёплый ветерок гонял по асфальту облачка пыли. Два часа назад здесь остановилась белая машина с красными полосами. К ней из подъезда вынесли носилки, придерживая стойку с капельницей. Из-под простыни выбилась прядь светлых, сияющих золотом на утреннем солнце, волос.
     Илья достал из нагрудного кармана свой новенький слайдер. Зашёл в папку сообщений. Перечитал: «ЭТО УЖЕ НЕ Я. МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕТ. ПРОЩАЙ». Зачем-то выключил телефон, сдвинул, сунул обратно в карман. Поднялся со скамейки и пошёл. Просто пошёл, куда глядели глаза. Глаза глядели на людей. Он по привычке всматривался в лица прохожих, стараясь стянуть у каждого из них хоть что-то хорошее, что-то нужное ему. Открытую дружескую улыбку, задорный блеск глаз, упрямо выставленный подбородок, складку глубокого раздумья; безмятежность и серьёзность, уверенность и нежность. Наверное, это действительно было необходимо ему сейчас. Но именно сейчас это оказалось недоступным. Что-то не срабатывало – ни капли тепла от этих случайных встречных людей не проникало в него, не наполняло его новыми силами. Он шёл такой пустой, каким никогда не был раньше, он задыхался в этой своей неизбывной пустоте. Он не заметил, как оказался в подъезде дома, где жил последние полгода. Не заметил, как поднялся в лифте на десятый этаж, отпер дверь и вошёл в комнату. Дверь на балкон была раскрыта. Тюлевая занавеска приветливо всколыхнулась ему навстречу и безжизненно опала. Поколебавшись секунду, он прошёл на балкон. Казалось, он разглядывает что-то во дворе, но он ничего не видел. Ни пыльно-зеленых пятен тополей и черёмух, тонущих в полуденном августовском мареве, ни сигналящих машин, ни носящихся по площадке детей… Его глаза неподвижно смотрели в пространство за оградой балкона. Что-то влажное и мягкое пробежало по его щеке. Он провёл ладонью по лицу, несколько раз моргнул и увидел перед собой корабельный трап – толстые канаты с поперечными верёвочными перекладинами. Старые, но тугие и крепкие, узлы темнели на фоне небесной лазури. Он разглядел, что отдельные волокна на бугристых мышцах канатов были кое-где оборваны и торчали теперь распушёнными белыми венчиками. Трап начинался прямо за его балконом и уходил куда-то вверх, теряясь за обрезом балкона, расположенного выше. Порыв неожиданно свежего ветра отбросил волосы назад, Илья вдруг ощутил горьковато-солёный привкус на губах. Пожав плечами, он встал левой ногой на табурет. Упруго оттолкнулся и поставил правую ногу на край балкона. Перенёс на неё вес тела и шагнул, ловя ступнёй раскачивающуюся верёвочную лестницу. Он не смотрел вниз – глаза его были устремлены в безоблачное небо, где скользила на воздушных потоках, летела к нему огромная белая птица, и солнце просвечивало сквозь её распахнутые крылья.