Июльский вечер был душен и влажен, словно перед ливнем. И справный деревенский пятистенок стоял с окнами нараспашку, лишь тонкие тюлевые занавески защищали внутренности дома от мух и комаров. Изнутри слышались женские голоса.
     - Ох, еще раз спасибо тебе, Кирилловна. Младший-то как полетел с этой лесенки, так я и знала – без тебя не встанет. Ох я точно говорю, руки у тебя золотые, не то что кости на место поставишь, а и зарастишь, если что. Энто я с войны помню, хоть и сопливая была…
     - И тебе спасибо, Надежда, за пироги твои вкуснейшие, - у Кирилловны спокойный уверенный голос, слишком молодой для женщины, которая шестьдесят лет назад уже лечила.
     - Дак ты денег за лечение нипочем не возьмешь, хоть так тебя отблагодарить, душа просит…
     Голоса переместились на крыльцо, видимо, собираясь прощаться.
     - Слышь, Кирилловна, забыла тебе сказать, - вступила еще одна участница посиделок. – Моя-то девка, значит, в район ездила, там в управе ей сказали, что скоро к нам американес приедет. Церквой твоей интересуется. Чегой-то с ей делать собирается, ресмо… как его… ремонтировать, что ли.
     - В том году ж уже подновили? – опять первый голос.
     - Да и девка моя удивилась, а кто нас спрашивает? Скоро, значит, приедет мужик какой из района и америкаса этого привезет. И тебя просили подойти, значит, чтоб рассказать и показать, что к чему.
     Разговор заканчивался – и скоро пожилые подружки распрощались. Хозяйка дома вернулась внутрь, чересчур бойко и уверенно ступая для женщины за семьдесят.
     - Миш, Миша! Ты слышал?
     - Про америкоса, баб Ань? – отвечал, судя по голосу, парень лет двадцати. Вопрошавшая ограничилась кивком.
     - Баб Ань, - в голосе Михаила послышалась тревога. – Он… ты думаешь… просто так?
     - Нет, Миша, - бабушка отвечала ему устало, как будто какой-то груз вдруг навалился на плечи. – Не просто так, я чувствую. Руки кто-то тянет…
     - Старые, – вдруг сказал парень. – Баб Ань, я хоть еще и так, ученик, а тоже чувствую. Кто-то из прошлого обратно ползет…
     «Силен! - с гордостью подумала хозяйка дома. – Еще ученик, а как хорошо видит суть вещей! Будет могуч Хранитель, когда доучу его… если доучу его». А вслух ответила:
     - Догадываюсь кто. Видно, решился закончить то дело.
     Парень тревожно взметнулся, расспрашивая, но Кирилловна молчала, лишь в памяти вставало горькое, незаконченное прошлое…
    
     * * *
     Ноябрь 1941-го года…
     Узкая лесная дорога, накатанная телегами, с редкими деревянными столбами, обозначающими направление. Женщины с узлами, дети со спешно собранными котомками. Человек тридцать, одни из многих, кто надеялся успеть, уйти от приближающихся к Москве немецких частей.
     Щуплый напряженный подросток с небольшой котомкой тихо приблизился к невысокой, с прямой спиной и властными карими глазами женщине лет тридцати пяти.
     - Теть Ань… тяжело.
     - Понимаю, Ваня. Потерпи до Котово хотя бы, ладно?
     - Я словно ручей теку, - жалобно сказал подросток. Уставшим он не выглядел, скорее недовольным. – Теку, теку, боюсь, что весь вытеку…
     - Не вытечешь, Ванечка. Я же говорила, пока мы недалеко от нашего Места Силы, эта Сила идет через тебя, течет как ручей по руслу.
     - Я помню… Из этой Силы сплетено защитное покрывало над нами, только его надо все время поддерживать…
     - Зато мы все под этим покрывалом невидимы и неслышны. Не дай бог, наткнемся на немцев – они нас не заметят. Так ты потерпи до Котово, а дальше уж я сама.
     - Дальше, ты говорила, до Места не дотянуться…
     - Поэтому я и прошу тебя держать защитную пелену, Ваня, чтоб мне пока отдохнуть. Я буду держать покрывало той Силой, что смогла взять с собой – и всем, что есть во мне, даже если сердце мое выгорит … До Истры этого хватит, думаю, уж Истру-то наши не оставят! Москва же совсем рядом…
     - Теть Ань, - Иван умоляюще смотрел на женщину. – А может, зря мы убегаем? Может, под немцами не хуже, чем под коммунистами будет?
     - Ох, Ваня, – вздохнула Анна. – С войной добро не идет.
     - А партия моих родителей в лагерь отправила! - яростно зашептал Иван. – И ты же ведь вернешься, отведешь нас – и вернешься?!
     - Иван, тише, тише. Я Хранитель, я не могу надолго уходить от Места Силы. Я должна вернуться к нему, иначе не выживу. И бороться ни с кем не смогу… А ты еще Ученик, так что иди туда, где безопаснее.
     Кажется, подросток хотел продолжить спор, но внезапно Анна вскинула руки, словно пытаясь удержать, вновь натянуть сдергиваемое кем-то невидимое покрывало. Женщины сбились с шага, беспокойно озирались вокруг. Споткнулся, упал кто-то из детей, другой ребенок заплакал.
     - Что же ты, Ваня?! – сдавленным голосом застонала Анна. – Зачем отпустил? Сейчас стянут!
     Подросток замер, словно не отваживаясь – помогать или не помогать. Анна вцепилась пальцами в невидимое покрывало так, что из-под ногтей пошла кровь. Впереди из-за кустов показались солдаты в немецкой форме.
     Женщины и дети сбились в кучу, немцы немедленно их оцепили. Несколько малышей разом заревели, завидев черную форму эсесовского офицера. Еще мгновение, и подтянутый, слишком чистый, слишком холеный для фронта офицер вышел из-за спин солдат. Анна вцепилась глазами в его лицо, угадав того колдуна, который сдернул с них покрывало невидимости. Ивана запоздало затрясло. Страх бился в виски: он виноват, он так хотел отдохнуть, что ненадолго перестал поддерживать защитную пелену... Но как силен этот колдун… какая у него нарядная форма…
     - Этих гоните назад, - эсесовец небрежно махнул затянутой в щегольскую перчатку рукой, указывая на женщин и детей. Беженцы не понимали по-немецки, но почему-то смысл его слов был ясен. – Пусть работают на земле на благо Великой Германии. Этих, - чеканный жест указал на Анну и Ваню, - доставить в штаб. По отдельности. Я скоро с ними поговорю.
    
     * * *
     В селе Воскресенка Анна Кирилловна жила давно, а вот кто она и откуда – никто почему-то не помнил. То ли родилась здесь, то ли в двадцатые-тридцатые прибилась? Семьи ее никто не помнил, ни родителей, ни мужа-детей. Был приемный сын Иван, чьи родители пропали в мрачные предвоенные годы, а мальчика Кирилловна как-то отстояла, не отдала в детдом для детей «врагов народа», усыновила. Да только сгинул парнишка в первый же год войны… Анна Кирилловна долго жила бобылкой, а вот лет восемнадцать назад опять решилась – взяла к себе детдомовского сироту Мишу. Как только такой старой разрешили усыновление, судачили досужие языки. Анна Кирилловна по паспорту и впрямь должна была быть очень старой, только старела она совсем медленно, как бы слегка. По лицу ей больше шестидесяти лет не давали, и двигалась ладно, уверенно, даже грациозно, не как другие старушки. И все при церкви трудилась, что на высоком холме с незапамятных пор стояла.
     Церкви этой, говорили, чуть ли не пять сотен лет. Коммунисты, когда в семнадцатом к власти пришли, почему-то не порушили ее, только службы запретили да двери заколотили. Только Анна Кирилловна шибко верующей не была, и не за церковью она ухаживала, если приглядеться, а за самим холмом. Какие-то травки выдергивала, другие сажала, и с ранней весны по позднюю осень цвел тот холм луговыми и полевыми цветами пышнее любой клумбы…
     Неровный асфальт деревенской улицы, она же шоссе местного значения, раскалился на жаре, и казалось, что на нем вот-вот отпечатаются мягкие сандалии удобного старушечьего фасона. Тысячи раз она ходила… бегала… ползала этим путем. И теперь шла, стараясь не спешить, даже клюку с собой прихватила, чтобы выглядеть немолодой и немощной. Пусть. Вот и земляная тропинка через поле… а солнце-то как печет… что ж, иди, Хранитель, иди к Месту Силы. А то с утра по нему пришлые ползают как тараканы.
     Вокруг церкви и впрямь с утра шла возня. Приехал «Форд» из районной администрации, на котором привезли того самого иностранца, о котором говорила соседка. Вместе с ним прибыли представитель администрации и местный депутат. Священника тоже прихватили, ведь постоянного в селе не было, приезжал из ближайшего храма служить. И то верно – тот храм новый, просторный, современный, и при нем дом хороший, а в Воскресенке церковь старая, маленькая, подъезд к ней неудобный, даром что цветы вокруг – залюбуешься. Все о чем-то гуторили, а местные жители тоже постепенно подтягивались. Представитель администрации запланировал что-то типа собрания, надо же, мол, жителям рассказать, что нового и хорошего скоро случится в их деревне, и заручиться их согласием на предстоящие усовершенствования.
     Кирилловна хотела подойти, когда собрание уже начнется, чтобы не ей ждать, а ее ожидали. Потому и шла неспешным, болезненным шагом. Не ко времени вспомнилось, как впервые посвящала Мишку, тогда еще десятилетнего несмышленыша, в секрет Хранителей Силы…
     - Сила оберегает наше село и ближайшие деревни. Вроде как круг на несколько километров. Только охраняет не так как волшебный какой щит – от всего. А придает сил людям с бедами справляться, других любить и прощать, радоваться и надеяться. Конечно, Хранитель и на конкретные дела ее может использовать, только непременно на поддержку людям. Лечить, сил для тяжелой работы придать. Видишь, у нас и водку не так много пьют, и болеют реже, чем в дальних деревнях. Дачники к нам приезжают, хотят поблизости участок взять – говорят, после вашего воздуха здоровее и красивее становишься. Это все она, Сила. И неурожайные годы нас не так гнетут, как других, и скот благополучный, и дома надежно стоят.
     - Баб Ань, - вдруг спросил смышленый мальчик. – А почему Воскресенке так повезло? У других вот нет Места Силы, они там только и бухают, и болеют …
     - Не знаю, - честно ответила тогда Хранитель. – Знаю только, что Мест таких много, они по всей земле разбросаны. И у каждого должен быть Хранитель, через которого Сила выходит из земли к людям. Иначе Сила уйдет в землю… Может, раньше таких Мест было больше или дальше действовали, и на всех хватало…
     Расчет Кирилловны оправдался. Все уже собрались и слушали представителя управы. Тот рассказывал, что, оказывается, приезжий иностранец – представитель какого-то зарубежного Фонда исторического наследия. И этот Фонд жутко заинтересован в сохранении и поддержании Воскресенкиной церкви, потому что церковь эта самого что ни на есть тринадцатого века постройки и таких церквей во всем мире осталось раз, два и обчелся. И вот Фонд хочет ее отреставрировать, построить при ней гостиницу с рестораном и возить сюда экскурсии иностранцев, от которых будет большой доход и селу, и всему району. Конечно, с православными структурами все согласовано (священник согласно кивнул головой). Так что никто не сомневается, что жители одобрят такие мероприятия и окажут посильную помощь…
     В первых рядах – местные старожилы довоенных годов рождения: бабушки в ситцевых платьях, с корявыми руками и обожженными солнцем лицами. Дедов этого возраста почитай что и нет в живых уже. Около них крутились вездесущие ребятишки, которые на месте устоять никак не могли. Поодаль – группка молодежи вроде Мишки. Им как бы и неинтересно, что тут старшие городят, их как бы и не спрашивают еще – но пришли. Еще не верят, что их голоса что-то могут решить, но уже пытаются думать сами за себя. В средних рядах – те, кому за тридцать и за сорок, те, кто в основном и трудится на полях и фермах, кто уже познал жизнь, но еще не утратил силы жить. Но Кирилловна недолго разглядывала односельчан. На склоне холма как на импровизированной сцене стояли те, кто приехал, и чуть сбоку – тот, кто стремился исправить свою неудачу шестидесятилетней давности...
     Белозубый, в отлично сидящем летнем костюме, из-под которого виден безупречно белый воротничок сорочки. Гарнитура «блютуз» на ухе, дорогие часы иностранной марки на запястье. Тщательное выражение лица: в меру приветливое и благожелательное, в меру снисходительное, втайне скучающее. И еще – ждущее. Этот респектабельный господин лет сорока пяти – да, колдуны стареют куда медленнее обычных людей – ждал Хранителя.
     И дождался.
     Представитель управы то ли закончил речь, то ли бросил ее посередине фразы. Тяжело Кирилловне кого-то перекрикивать, глотка не молодая, не луженая…
     - Ну, здравствуй, - негромко сказала она, но эти негромкие слова были слышны всем, кто стоял перед холмом. – Как ты теперь зовешься – Фредерик какой-нибудь?
     - Анна Кирилловна, - цепенеющим языком забормотал депутат, – это мистер Фред Джонс из Фонда…
     - Ну, здравствуй, мистер Джонс, - так же негромко и мерно, как тихий колокол, продолжила Кирилловна. – Что, давно не был, решил заглянуть? Как там нынче в газетах смеются – побежденные, не забудьте своих победителей?
     Люди поворачивались к говорящей невозможные слова старухе. Чиновники словно примерзли, не пытаясь ее прервать. Пусть все слышат ее… слышат, чтобы сразу же забыть… не забыть - схоронить услышанное на дальней полочке памяти, куда нет доступа сознанию, только душе. Люди должны знать правду, но это не значит, что правду надо трепать на завалинках.
     - Я не понимаю вас, госпожа Анна, - наконец ответил ей Джонс. На нарочито правильном русском языке. В его позе не чувствовалось напряжения, но голос звенел как струна. – Наш Фонд имеет намерение сохранить памятник архитектуры. Гостиница, ресторан, экскурсии будут очень выгодны жителям населенного пункта. Мы создадим для вас рабочие места, инвестируем фонды в инфраструктуру района. У вас будет супермаркет с хорошими иностранными товарами…- Его голос обретал плавность, начал убаюкивать, чарующие интонации словно выпевали: «вот истина, вот будущее….»
     - Ты, мистер, одурел на старости лет? – нарочито хрипло спросила Кирилловна. Ее каркающий голос вмиг перебил наваждение от хорошо поставленного голоса Джонса. – Завораживающими чарами решил одолеть Хранителя в Месте его Силы? Как есть одурел или учился плохо. Кому ты рассказываешь про свою помощь? Что я, не вижу, что тебе плевать на памятник и рабочие места, тебе надо добраться до Силы, что в нашей земле есть? В сорок первом не получилось, так теперь решили?
     Джонс вскинулся от брошенного в лицо обвинения, вся его респектабельность куда-то пропала, полиняла, как глянцевый журнал, попавший под дождь.
     - Госпожа Анна, это разговор не для всех. Но мы его продолжим…
     - Продолжим, – легко согласилась Кирилловна. – Заходи, как будешь готов. А я дома, я всегда гостей готова встретить… и проводить.
     Она развернула и неспешно, нарочито опираясь на клюку, пошла по дорожке. Джонс досадливо махнул рукой. Люди словно проснулись, зашевелились. Никто не помнил, что именно произошло, какие слова произнесла Кирилловна, но все чувствовали в приезжем какую-то фальшь. Зазвучало голоса: «Рубль дадут – десять заберут», «Бордель устроят», «Куда иностранцев в нашу церковку таскать, мы там еле помещаемся». Наконец, из средних рядов выбрался местный активист и, обращаясь к представителю администрации, громко сказал:
     - Не надо нам никаких подачек от ихнего Фонда. Церковь реставрировали в прошлом году, ученые тогда сказали – еще пять веков простоит, не треснет. А вот ваши гостиницы с ресторанами тут строить – все цветы загубить. Пускай иностранцы на нее на открытках любуются или из Москвы на автобусах приезжают, тут недалеко.
     Жители разошлись, а Джонс все никак не мог заставить себя уйти. Он чувствовал себя оплеванным. Представитель администрации и депутат что-то вяло бубнили насчет непредвиденных осложнений. Против народа идти не стоит, надо как-то уговорить жителей, поговорить с ветеранами.
     - Да, - сквозь зубы процедил Джонс. – Поговорить с ветеранами. Я поговорю. Сегодня же.
    
     * * *
     Ноябрь 1941-го года…
     Немецкий штаб расположился в бывшем сельсовете. В один из его кабинетов жестко, но без жестокости, ввели Анну. С Иваном ее разлучили сразу же, как холеный офицер отдал приказ, ни слова не успела сказать ученику. Ах, жаль, слаб парнишка. Духом враз ослаб, как немца увидел… или давно уже ослаб?
     Офицер уже ждал ее.
     - Ну-с, фрау Анна, присаживайтесь, - эсесовец отлично говорил по-русски, да что стоит колдуну выучить еще один язык. – Признаться, я удивлен, и не скажу, что неприятно удивлен. Встретить Хранителя Места Силы, да еще и на удалении от его Места, беззащитного… Ах, эта милая старинная магия! Я так и предполагал, что она еще сохранилась в России. В цивилизованной Европе бывшие Хранители давно выкорчевали свою Силу из земли и носят ее с собой. Очень удобно, не находите? Не зависеть от места… И всегда есть шанс присоединить к своей Силе еще чью-нибудь…
     Он был силен, невероятно силен. Хотя вблизи от своего холма под церковью Анна могла бы с ним бороться. Что бы ни говорил сейчас немец, но вынутая из земли Сила цивилизованных магов не то, что настоящая, земная, которая ждет ее в Воскресенке. Но этот колдун, видно, не единожды присваивал себе чужую Силу, настолько он силен и искусен в колдовском противостоянии. Анна же, Хранитель, никогда толком не училась воевать с помощью Силы, ее дело – растить, хранить…
     - Кажется, мы с вами уже встречались… – она сказала это по-немецки. Как она и рассчитывала, немец заткнулся. – Фридрих фон Хильгермюнд, если не ошибаюсь? – Ей удалось его ошарашить, и это хорошо.
     - Какой у вас милый немецкий, - принял удар колдун. - Так говорили задолго до Первой Мировой… Пражский университет, если не ошибаюсь?
     - Не ошибаетесь, герр фон Хильгермюнд.
     - Прекрасно, фрау Анна! – он оживился. – Я думал, вы несколько.. эээ… младше. А так... с вашим образованием, с вашим опытом…мы наверняка поладим.
     - Говорите, что вам от меня надо, - устало попросила Анна. Ох, нехорошо, не время уставать.
     - Ну, вы и сами можете догадаться. Вашей Силе не следует находиться в земле, как… - фон Хильгермюнд сделал уничижительный жест, – моркови или свекле… что тут у вас выращивают. Хранитель должен стать Хозяином! И я научу Вас – как это сделать. Как забрать источник Силы из земли. Разумеется, не безвозмездно. Часть заберу себе…
     - И заставите эту часть работать на благо Великой Германии? – Анна постаралась, чтобы ее голос звучал умеренно язвительно.
     Фон Хильгермюнд загадочно улыбнулся.
     - Великой Германии, да... или еще кого-нибудь. Древние этого не понимали. Хозяин сам решает, как использовать свою Силу. Прекрасная возможность, не правда ли?
     - Нет, - Анна резко тряхнула головой. – Это невозможно. Я не знаю, как это получилось в цивилизованной Европе… возможно, там иная природа Силы. Но наша Сила не может быть оторвана от земли. Она здесь для того, чтобы люди жили счастливо и достойно, чтобы природа была добра к ним и щедро дарила плоды. С ее помощью можно лечить и строить. Можно защищать. Но выдрать ее из земли… воевать… подчинять с ее помощью – невозможно.
     - Невозможно для Хранителя, – уточнил немец. – Фрау Анна, вы просто не пытаетесь выйти за рамки предписанного. У кого-нибудь другого может и получиться.
     - Нет, - Анна выпрямилась и твердо посмотрела Фридриху в глаза. – Не получится. Я против.
     - Знаю, знаю, - прежним небрежным жестом эсесовец отмахнулся от нее. – Хранитель не только проводник Силы вовне, но и преграда для любого, кто захочет к ней подключиться. Но не забывайте – есть еще ваш ученик, этот юный Иоганн. Вы уже посвятили его Силе, так что с вашей – все может случиться – гибелью – он станет новым Хранителем. Я поговорю с ним, фрау Анна. Сегодня же. Возможно, тогда наше дальнейшее общение с вами станет попросту ненужным…
    
     * * *
     Неудивительно, что предки построили церковь на самом Месте Силы. А раньше там наверняка было какое-нибудь языческое капище. Всем хочется, чтобы Сила была как бы от того бога, которого они представляют. А она сама по себе. Вот просто мимо прошел, и уже легче стало, не так тревожно на душе, мозги словно прояснились. И чего это бабушка отправила его на ночь глядя починять ворота бабке Лизе, в который раз подумал Мишка, работая молотком. Хоть она и Хранитель, а неспокойно мне ее одну оставлять, когда Джонс этот поблизости крутится.
     - Баб Лиз, я пока так оставлю. Открываются-закрываются, а красоту завтра доделаю. К бабушке пора…
     - Конечно, Миша, конечно, дай бог Кирилловне здоровья.
     Кирилловна тем временем готовилась. Самая простая женщина, приводя в порядок лицо и одежду, собирается не только внешне, но и внутри, обретает боевую готовность. Значит, пора сменить ситцевую юбку и пеструю блузку на свежее, не повседневное клетчатое платье из тонкого трикотажа. Со старой одеждой отодвинуть прежние неудачи и сомнения, чтобы не висели грузом, не тянули в прошлое. Протереть советских времен чешскую стеклянную брошь и, когда стеклышки заблестели как драгоценные камни, приколоть к платью. Собрать в кулак все умения и знания, которые не раз помогали ей в жизни.
     Наконец, заново причесать седые волосы и сколоть шпильками в аккуратный пучок. Не высоко, как дама с претензией, не низко, как пожилая распустеха. Хранитель, который знает свое Место и свой долг перед ним, будет стоять до конца. Последний штрих – немного помады, чтобы сухие губы стали поярче. Рано списываете бабушку в утиль, господин иностранный колдун!
     Фред Джонс уже входил в чистенькую, по-деревенски опрятную комнату. Вошел – и остановился. Хозяйка сидела напротив него в кресле, спиной к окну. За ее головой на фоне едва начавшего темнеть летнего неба раскинулся осыпанный буйными летними розами куст. Уже была пора им постепенно осыпаться, но роскошные лепестки, несмотря на чуть увядшие края, упорно держались за родное ветки.
     Кирилловна молчала. Не следует заговаривать с непрошеным гостем. Да и о чем говорить?
     - Ты не имеешь права не пускать меня на эту землю. Во мне есть все, что было в твоем ученике.
     - Но ты чужой.
     - Пустые слова! Не мешай мне, старая женщина. Теперь я сильнее.
     Она вновь качнула головой, на этот раз в знак отказа, и легко, не касаясь подлокотников, встала из кресла.
     Глупо думать, что поединки колдунов – это непременно швыряние заклинаниями, огненные шары и трясение земли. Можно и так, конечно, если хочется пусть пыль в глаза или взять соперника на испуг. Равные же просто стоят и смотрят друг на друга. Тот, кто слабее, первым отведет взгляд – и тем отдаст себя и свое могущество на милость победителя.
     Фред Джонс давил. Давил взглядом, давил всей своей мрачной сущностью. Всей Силой, что собрал за долгие годы, что смог забрать даже у собственного учителя. Да, Хранитель сильна, мощь ее Места текла через нее как полноводная река. Но… Фред был уверен, что сможет отделить, отвести маленький ручей от этого потока. Ручеек, который ответит на хранящееся в нем наследство ученика Хранителя, и который станет той самой капелькой, что сдвинет равновесие в его пользу.
     И маленький ручеек Силы ускользал меж пальцев своего Хранителя, утекал в сторону, словно готовый признать, напитать пришельца. Или не готовый? Нет, по-прежнему чужой мощью давит соперник … но куда же, куда течет тот слабенький отведенный ручеек? Неужто местная Сила готова слиться с чужой, которую Анна видела со стороны в Праге и испытала на себе в Подмосковье шестьдесят лет назад?
     Сбился вдох… сердце пропустило удар… ох как не вовремя… сердце, старое сердце, тебе не восемьдесят и даже не сто лет, но ты не посмеешь меня подвести сейчас! Я не могу ни на секунду отвлечься, чтобы вылечить саму себя…
     Опять сердце пропустило удар, и Анна Кирилловна, не отводя глаз от чужака, с судорожным вдохом вынуждена была шагнуть назад и опуститься в кресло. Соперник торжествующе сделал шаг вперед – вернее, занес ногу для такого шага - и рухнул ничком, почти уткнувшись лицом в мягкие домашние тапочки старой женщины. За его спиной обнаружился Мишка с тем самым молотком в руках, которым он минут двадцать назад еще чинил ворота бабке Лизе.
     - Вот гад! – с чувством сказал парень. – Слышь, баб Ань, он часть Силы на себя завернуть пытался! Только я же помню, как ты меня учила, я ее перехватил. Только это… я его не убил часом? Вроде плашмя бил-то…
     Кирилловна уже отдышалась и опустилась на колени рядом с поверженным противником.
     - Сейчас посмотрим, не зря ж я в самой Праге на врача училась, - гибкие пальцы ощупывали череп, пробегали по вискам, пальцы врача и колдуньи. Легкое дуновение Силы пронеслось по комнате, и Мишка нахмурился.
     - Ты его лечишь, что ли, баб? Смотри, встанет, опять за свое...
     - Нет, Миш, - Анна Кирилловна поднялась, отряхнула юбку. – Встать-то он, конечно, встанет, еще нам с тобой не хватало под суд пойти за убийство иностранного гражданина. А только за свое он теперь долго не примется… – Она посмотрела на ученика с уважением и восхищением. – Ты, Миша, молоток так удачно приложил… Уж не знаю, как у тебя это получилось, но ты всю его Силу из него выбил.
     - Как выбил? – ахнул Миша.
     - Одним ударом. Она и так наружу текла – а ты ее и подтолкнул инструментом своим. И еще… - пальцы опять прошлись по чужой голове, - Так яростно подтолкнул, что уходящая Сила смяла, расплавила все свои внутренние каналы. Разрушены все пути, по которым Иван собирал ее внутрь и направлял наружу.
     - Иии…ван?! Так это – Иван?! Не тот Фридрих фон как-его… Но почему?!
     Анна Кирилловна тяжело вздохнула.
     - Наверное, я была плохим Хранителем для него, Миша. Он… не знаю точно… я же ни разу не видела его и не слышала о нем с сорок первого. Там такое сотворилось… Наши …наши, войска советские, Красная Армия, – прибавила она, уловив нотку непонимания в глазах Миши, - начали артобстрел. Все кинулись укрываться. Фридриху не до нас было – ну, а без его колдовского надзора моих силенок достало, чтоб сбежать. А Ваня… я его позвала, не могла же бросить, - Анна Кирилловна вздохнула, – а его нет уже. Не умер он, но – нет моего ученика. Есть чужой. От страха ли, от обиды он таким стал…
     - Так его сейчас этот фон кто-то-там послал вместо себя?
     - Нет, - решительно мотнула головой Кирилловна. – Фридрих фон Хильгермюнд был старше меня. Он хорошо знал, что нельзя схватываться с Хранителем в Месте его Силы. Даже если Хранитель слаб, что-нибудь да придет ему на помощь…
     - Баб Ань, - медленно спросил Миша. – Фридрих – был?
     - Теперь сила фон Хильгермюнда – в Иване. Вся. Он как-то ее забрал. Уж не знаю, в поединке или еще как. А фон Хильгермюнду без Силы не выжить, старость за несколько дней вступит в свои права. Ему ж несколько сотен лет…было.
     - Иван, значит, от тебя отказался, а потом и с герром поквитался, - Миша качнул головой и с уважением посмотрел на своей молоток. – А точно я из него все колдовство повыбил?
     - Точно. Я такое видела… давно. Он теперь обычный человек.
     - И назад в колдуны ему ходу нет?
     - Такого я не видела никогда. Хотя, может, когда-нибудь… через много-много лет…каналы Силы восстановятся… если он доживет.
     - Ну, если доживет, - Миша еще раз посмотрел на молоток и аккуратно положил его на полку при входе. – То я его сам встречу.