Джек Кларк

Постъядерный бит

    Сегодня, впервые за много лет я решился выйти наружу. Не то чтобы мне очень хотелось, просто пора было немного размяться. Компьютер и выпивка доконали меня окончательно. Стало мерещиться, что я сижу дома, в «двушке» родителей, а не на двадцатиметровой глубине за стальными перегородками.
    Лифт кряхтел, вывозя меня на поверхность. Конструкция древняя, как земля-матушка, но безотказная. Я методично наваливался на рычаг, который давил на шестерни и поднимал небольшую платформу на полметра вверх. Ровно сорок движений и я перед металлической дверью, за которой… Что? Черт его знает.
    Надеваю на нос респиратор и защитные очки на глаза. Завязываю капюшон как можно плотнее, подгоняю рюкзак. Чувствую себя настоящим сталкером.
    Дверь натужно скрипела, по миллиметру расширяя полоску серого света. Я сопел и потел. Она поддалась неожиданно – распахнулась настежь, словно выплевывая до чертиков надоевшего жителя. Я упал лицом вниз и наелся пыльной земли прежде, чем успел ее рассмотреть. Сколько я просидел там, внизу? Два года? Три? Нет, должно быть меньше.
    На секунду мне стало смешно. Я никогда не смотрел на часы, хотя они были повсюду: на компьютере, аппаратуре жизнеобеспечения, на измерительных счетчиках и приборах. На все, как всегда, наплевать.
    Я встал на ноги и огляделся вокруг. Темный лес без листвы. Под ногами сухая земля. Небо мрачное, серое, отливает металлом, как и дверь в мое маленькое бомбоубежище. Постапокалипсис. Ты точно такой, каким я тебя представлял.
    Я закрыл дверь и набрал комбинацию на замке. Механизм внутри щелкнул – теперь сюда никто не войдет. Даже я, если забуду эти чертовы цифры. Повернувшись кругом, я побрел туда, где раньше была небольшая деревня.
    По пути я смотрел только под ноги и представлял себе ужасные вещи. Мутанты. Голод. Чудовищные разрушения. А есть ли вообще там хоть кто-нибудь? Может, все умерли? Фу, какая банальная мысль. Я поморщился. И не мечтай. Какой-нибудь Главный Подонок наверняка зарылся еще глубже, чем я, и собрал у себя не коллекцию музыки и не книги с игрушками, а ту самую Штуку, которая превратила планету ВОТ В ЭТО.
    На душе было пасмурно, но я упивался этим состоянием, чувствуя свою правоту. Я выжил, чтобы хоть что-то спасти. У меня на компьютере терабайты человеческих достижений. История, культура, религия – все, что можно было найти в Интернете и на электронных носителях до войны. Нужно только найти соратника, единомышленника. Одному очень, ужасно, непередаваемо скучно. Да и кому все это надо, если я буду один?
    Впереди показались домишки. Они почернели от времени, но выглядели вполне сносно. Почти как тогда. Подходя ближе, я невольно искал признаки жизни. Я знал – здесь не выжил никто, слишком близко от эпицентра, но надежда упрямо твердила: смотри в оба.
    Черные хижины с пустыми окнами. Все одинаковые, безликие и до мурашек мерзкие. По земле разбросаны вещи: одежда, обувь, какие-то тряпки, поломанные инструменты. Я так погрузился в раздумья о тяжелой судьбе человечества, так проникся всем этим вокруг, что чуть не прошел мимо аккуратного, чистого дворика.
    Глаза вылезли из орбит. Я замер на месте. За невысоким ровным заборчиком росла живая трава. Там был целый газон высотой полтора метра, если не выше. Сквозь траву пролегала тропинка до дома. Словно в трансе я прошел по дорожке к чистой коричневой двери и постучал. Внутри послышалось шебуршание, потом чьи-то шаги. Затаив дыхание, я заранее готовился к худшему и придумывал, что скажу: «Привет, Выживший! Рад тебя видеть…» Ну и так далее. Одно я решил для себя очень твердо: если там будет страшный мутант, не подам виду и приму все как есть.
    Дверь резко открылась. На пороге стоял молодой человек в засаленной майке и шортах. Весь какой-то помятый, взлохмаченный, но не мутант. Обычный парень.
    – Здоров, – буркнул он, высматривая что-то у меня за спиной. – Один пришел? Молодец. Заваливай, значит. – Он скрылся внутри. Я стоял в респираторе и очках на пороге и не мог ничего понять. А как же защита? Ведь радиация и опасные вирусы должны быть повсюду?
    Внутри был бардак. Какие-то лампочки, выключатели, груды шурупов и винтиков. Разбросанные по полу носки и футболки, грязные джинсы на ручке двери.
    – Проходи, не стой там, – сказал парень. Голос доносился из кухни.
    – Ну, давай, рассказывай, – сказал он, закуривая сигарету. – Только покороче и не грузи своими проблемами.
    Я снял капюшон и респиратор, осторожно вдыхая горький от сигаретного дыма воздух. Парень сидел за столом, спиной к большому грязному окну и смотрел куда-то в бок.
    – Ты давно тут? – спросил я первое, что пришло в голову.
    – Все мы тут недавно. – Он безучастно посмотрел на меня. – Так ты по делу иль как?
    – Я просто брожу… Хожу… В бункере…
    – А-а, ясно все с тобой, – устало сказал парень и сел на стул, придвигая к себе газету с чем-то зеленым. – Зажигалку подай. – Он указал на кухонный стол у меня за спиной, на котором был чайник и – черт возьми, еще один сюрприз – микроволновка. Зажигалка лежала на ней.
    – У тебя есть электричество? – Я чувствовал, что порю чушь, но ничего не мог с собой сделать. Этот маленький островок полного безразличия и благополучия выбил меня из намеченной колеи. Все должно быть – и было! – ужасно. Смерть, разруха, миллиарды смертей! А кто-то спокойно сидит посреди этого хаоса в футболке и шортах и просит подать зажигалку.
    – Да, я на своем генераторе, – ответил он, сворачивая трубочку из бумаги. Он подкурил самокрутку и передал ее мне. – Держи, щас пойдет разговор.
    Я затянулся. С непривычки дым обжег легкие. По вкусу он был не как сигаретный, а какой-то более мягкий… естественный, травяной. Я передал самокрутку обратно и выпустил дым. Не терпелось скорее задать мучающие меня вопросы. Выжил ли кто-то еще? Каким образом ему удалось остаться, когда все вокруг умерли? Почему воздух чистый и безопасно ли это для меня?...
    Но едва открыв рот, я тут же почувствовал, как внутри все перевернулось. Мысли спутались, сливаясь в несколько простых понятий. В одну секунду все изменилось: стены стали светло зелеными (или они были такими?), потолок четко прорезали черные линии трещин в побелке. Заготовленные слова замирали, не доходя до гортани. Мозг останавливал почти все мысли, если в них было больше одного слова. Мой собеседник сидел за кухонным столиком и с улыбкой смотрел, как я изменяюсь.
    – Ха-ха, вот теперь говори, что ты там бормотал, – сказал парень, вдыхая порцию дыма.
    – Что. Тут. Творится, – сказал я, чеканя слова.
    – Да ничего особенного, ха-ха-ха. – Он открыто забавлялся, но не вызывал неприязни. – Плохо не будет, даже если много покуришь – просто очень крутая вещь!
    – Я не про это, – теперь мысли текли в два потока, как русла реки. С одной стороны мне очень хотелось понять. С другой: все было без разницы, но я держался ближе здравого смысла. – В общем. Что.
    – Без понятия, – сказал парень, возвращая мне самокрутку. Я опять затянулся, и мир снова взорвался новыми красками.
    – То есть как это? – удивляюсь. – Ты здесь живешь и не знаешь, что происходит?
    – Ага, – отвечает он. – Мне это не интересно.
    Мы надолго замолчали. Он отвернулся к окну и смотрел вдаль. Я смотрел на него, прикидывая, с какой стороны подступиться. В голове крутились фразы из мультиков: кряканье Дональда Дака, писклявый голос Микки и Мини Маусов, ворчливое бормотание Вини-Пуха. Они все говорили что-то смешное, но даже этого я не мог разобрать. Все о чем думал я, перед тем как выйти наружу отступило на второй план. Да, какая, в сущности, разница, что происходит? Казалось, я вот-вот найду все ответы, не вставая с этого стула.
    Собрав волю в кулак, я прогоняю из головы мультики. Они неохотно прячутся по углам, но полностью не уходят.
    «Это мы так шалим!» – говорит Карлсон возле самого уха.
    – Пустяки, дело-то житейское… – отвечаю я шепотом, но парень услышал и обернулся.
    – Что ты сказал? – На его лице впервые отразилось какое-то подобие интереса.
    – Да это я так… О своем.
    Он закурил еще одну сигарету.
    – Тебя как хоть зовут? – спрашиваю.
    – Обычно, никак, – пожал он плечами, а мне в голову пришла смешная идея.
    – Тогда я буду называть тебя Великий Кукурузо, – говорю, с трудом сдерживая смех. – Ты живешь тут, как на кукурузном поле.
    Парень, удивленно моргнул два-три раза и согнулся от хохота. Я ржал вместе с ним. Наши голоса надрывались до звона в ушах. Звонкий, почти истерический смех двух людей разлетался по грязным улочкам, проникая за черные доски домов, развеивая загробную тоску одиночества этого места.
    Отсмеявшись, мы выкурили еще одну самокрутку. Но в этот раз все осталось, как прежде, только по телу, вдоль каждого мускула, прошел холодок. Словно северный ветер на секунду проник под одежду и тут же исчез. «Кукурузо» поежился.
    – У тебя с собой есть пожрать? – спросил он.
    – Да, но не много. Я не рассчитывал выходить так надолго.
    Я снял рюкзак и достал две банки тушенки. Он взял одну и внимательно прочитал этикетку.
    – Так ты че же, реально войну в бункере пересидел? – В его голосе слышалось недоверие. Я молча кивнул, медленно открывая консервную банку ножом. Мне уже не очень хотелось что-то рассказывать. Внутри что-то происходило, и я ловил это что-то, стараясь удержать и направить в нужную сторону. Словно игра, в которой играют все мои чувства и мысли в ней, словно главный арбитр.
    – Сойдет, – сказал он, словно получил какой-то ответ. – Я тебе верю.
    Я поднял глаза. Все это время он смотрел на меня очень внимательно. Изучал, делал выводы, пряча эмоции за непроницаемой оболочкой полного безразличия ко всему. Я этого не видел. Теперь заметил. В мире вообще сейчас не было незаметных вещей. Одновременно я был тут с ним, в этом домике и глубоко под землей, в бункере, и за тысячи километров отсюда, в других странах. Я летел на домами и пустынными улицами. Был повсюду и крепко держался за несущие мое сознание ниточки понимания, испытывая при этом глубокое наслаждение.
    – Нам нужно что-нибудь делать, – сказал я, ставя открытую банку на стол. – Не должны мы вот так, тупо, прожигать свою жизнь. Особенно теперь.
    Он взял нож и порезал тушенку на части. Его лицо ничего не выражало, но было видно, что он о чем-то задумался.
    – А зачем? – сказал он просто, нанизывая кусочек мяса на нож.
    – У меня огромный архив информации там, под землей, - начал я вдохновенно. – Достижения культуры, искусства, литературы, науки всего мира! Мы могли бы найти таких же людей, собраться всем вместе, построить школы, дома…
    – Заводы, фабрики. – Закончил он за меня. – Порочный круг. Мы вернемся к тому же самому. Какой-то мудак опять придумает пистолет, к нему порох и понеслась! Все по новой.
    – Нет, – я покачал головой. – Так, как было, уже не будет. Слишком мало людей, слишком глобальная катастрофа. Эволюция совершила виток, хотим мы этого или нет.
    Именно теперь у человека есть шанс подняться на одну ступень выше. Какая-то странная сила – может быть, Теория Вероятности – распорядилась так, чтобы мы с тобой жили. Это не просто так!
    На улице каркнула ворона, и я осекся. Парень опять отвернулся. За окном, насколько хватало глаз, раскинулся уродливый, скрюченный засухой и отравленной почвой лес. Ворона каркнула снова.
    – Мы как вороны, – сказал он задумчиво. – Живем, каркаем, эгоистично летаем по своим «очень важным делам». – Конец фразы он словно выплюнул и усмехнулся. – А потом, уничтожив уже почти все, мы имеем наглость еще выживать.
    Я хотел возразить ему, открыл рот. И закрыл. Он тоже был прав. Эволюция. Новый виток. Сострадание. Я посмотрел на сгорбленную фигуру напротив окна и вдруг ощутил исходящую от него глубокую, пронизывающую насквозь усталость. И снова захотелось спросить его, что происходит: с ним, с окружающим миром, со мной.
    Он повернулся ко мне. В глазах блестели слезы.
    – Не надо нам ничего. Никому, – сказал он чуть слышно, одними губами. – Все шансы закончились. Это геймовер.
    Я посмотрел ему в глаза, пытаясь проникнуть в подтекст. Он точно пережил несчастье – это было видно по отражение боли в глубине глаз, но, то была не та боль. Не горечь потери близкого человека, и не страдание от одиночества. В его эмоциях было что-то странное. Я глубоко вздохнул, отбрасывая наваждение. Что я выдумываю? Он единственный живой человек в этой деревне! Одному Богу известно, сколько он пережил и почему сейчас плачет.
    – Что же, по-твоему? Надо сидеть и ждать смерти? – проговорил я, почему-то злясь на него.
    – Не обязательно… – он потянулся за сигаретами. – Пойдем я тебе кое-что покажу.
    Не дожидаясь ответа, он плавно поднялся со стула и вышел из кухни. Я оставил рюкзак и очки. Подумав, не стал надевать респиратор. К черту! Если он что-то недоговаривает, то все равно я уже надышался.
    Без фильтров защитных очков все вокруг выглядело неестественно. Словно дома были сделаны из картона и наспех покрашены для какого-то черно-белого фильма, а земля покрыта травой, которой не видно под гравием и песком.
    – Я жил вон там, – он указал на дом через улицу. Я увидел похожий на сарай покосившийся сруб с ржавой крышей из жести. Сгнивший до разложения самодельный забор с одной стороны почти вплотную касался дома, а с другой огибал только разваленную пирамиду из дров. По сравнению с кирпичным красавцем напротив – этот казался нищей землянкой, убожеством. Наверняка он и раньше немногим был лучше.
    – Родители жили бедно, - продолжал он, облизнув губы. – Отец много работал и пил, мать просто много работала. Мы выживали. Я слонялся в окрестностях, тусил с ребятами, лапал девчонок и напивался не реже, чем мой отец. Пьяным кричал матери злые слова. Говорил ей: «Плевал я на вас и вашу деревню. Живите сами в этом дерьме и грязи, я поеду учиться!» Мы жили убого, и меня это выводило. Мать всегда очень расстраивалась, но прощала…
    Я ждал продолжения, представляя этого парня в молодости: энергичный, амбициозный, настойчивый, с четким планом на будущее. Наверно, он потерял всю семью в этом доме, а теперь мне рассказывал, чтобы облегчить душу.
    – Я показывал ей на этот дом и говорил: когда-нибудь, я буду здесь жить, вот увидите, – его голос дрогнул, но он быстро взял себя в руки. – Видишь, как я был прав? Почти во всем. Ошибся только в одном – они не увидели. Какой-то козел решил нажать кнопку.
    Он развернулся и медленно побрел в дом. Сплошное раскаяние в каждом движении.
    – А что потом? – спросил я, не рассчитывая на ответ, но он замер и невесело усмехнулся.
    – Я сильно нажрался в тот день. Просто в хлам. Шел сильный дождь. Я уронил ключ от дома, и он провалился под доски. Я долго матерился, но будить мать не стал – пошел спать в погреб. – Он кивнул головой в сторону перекошенной кладки дров во дворе. – Погреб завалило дровами, они отсырели, стали очень тяжелыми.
    Он не вдавался в подробности, объяснил только, что несколько дней сильно пил, потому что нашел в погребе самогон. Когда протрезвел, то потерял счет времени. В «керосинке» выгорело все топливо. Приходилось искать предметы на ощупь, на четвереньках ползая по холодной земле. Ел очень мало, не представляя, как надолго хватит запасов.
    Все это время его мучили те же вопросы, что и меня. Что там случилось? Почему никто не приходит? Может быть, его ищут и про погреб просто забыли? Он терзал себя вопросами, и с каждым днем все больше отчаивался.
    Чтобы не сойти с ума – делал не сложные упражнения: отжимался, тренировал пресс и ноги. Между упражнениями медленно считал три раза до шестидесяти, чтобы хоть как-то почувствовать время.
    – Я не давал себе шанса задумываться над безысходностью своего положения, – говорил он, а я думал, как в тот момент мог лежать на диване, смотреть фильмы и мультики или читал книги. В общем-то, я тоже потерял ход времени, но совершенно об этом не беспокоился. Если бы не сигнал на приборах, вырвавший меня из того бестолкового образа жизни, я бы дальше жил глубоко под землей, не испытывая затруднений.
    – Один раз я проснулся в горячке, – Он продолжал. – Меня трясло, бросало в холод и в жар. Наверное, я вырубался на долгое время, потому что когда все это кончилось, то первым проснулся голод. Я ослаб, еле дополз до какой-то банки – оказалось, с вареньем. Сил открывать крышку не было, и я просто разбил банку об пол и стал, есть руками с земли.
    Он сделал паузу. Достал из кармана сигареты, взял одну и протянул пачку мне.
    – Не курю, – машинально ответил я, переваривая услышанное.
    – Как знаешь.
    Банка с вареньем стала последней каплей – нервы сдали. Он вскочил и бросился к выходу из погреба, собираясь прогрызть доски зубами, если люк не откроется. В ярости перепутал направление, споткнулся, разбив несколько банок, упал на землю. Чудом не порезался. Под руку попался какой-то твердый предмет, похожий на длинный камень. Он схватил его и рванулся обратно. Нащупал над головой люк и стал бить по дереву.
    К его радости, дерево было настолько трухлявым, что поддалось без всяких проблем. Щепки сыпались на голову, а он ликовал, ожидая в любую секунду увидеть тонкие лучи света.
    Но время шло, а свет не показывался. Стружка больше не падала, а камень гулко ударялся в твердую преграду.
    – Я вспомнил, что отец укреплял старый погреб листами железа, – сказал он, усаживаясь на пороге. – Как он тогда гордился! Говорил, что теперь эту дверь не то, что воры – бомба не прошибет! В тот момент я искренне его ненавидел. – Он посмотрел на меня, криво улыбнулся. – А вышло, что он меня спас. – Я прислонился спиной к стене рядом с ним, удивляясь, что испытываю облегчение. Мне повезло. Я жил в комфорте и безопасности.
    – Тот предмет, что ты нашел, – сказал я, пытаясь увести его от воспоминаний. – Это был…
    – Да, нож, – он кивнул. – Но я понял это только после того, как закончился истерический приступ. Я долго его снова искал по полу, но когда нашел – твердо решил что-то делать и стал копать землю. Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем свет ворвался в мою конуру, но работал я много. Целую жизнь.
    Я протянул ему руку. Он ухватил ее и встал на ноги.
    – Пойдем, пожуем что-нибудь? – спросил я, нарочито бодро. Он хмуро кивнул.
    Мы зашли в дом и вернулись на кухню. Он сел делать новую самокрутку. Я стал открывать вторую банку тушенки, чтобы хоть чем-нибудь занять мысли и руки.
    – Ты, наверное, почти во всем прав, - сказал я, поставив открытую банку на стол. Кукурузо вертел в руках бумажную трубочку. – Если все делать, как раньше, то история повторится. Но если вообще ничего не делать, то история все равно повторится.
    «Кукурузо» отложил в сторону самокрутку и посмотрел на меня, вскинув брови.
    – Ну, представь себе: когда людей не останется, природа начнет себя восстанавливать. Это займет тысячелетия, может больше. А потом, придет время, и Земля снова родит человека. Этот человек будет вынужден пройти весь путь, от начала. Заново сделать открытия и повторить достижения предков. Они снова наступят на теже грабли. Иногда они будут находить останки нашей цивилизации, поражаюсь прогрессу прошлых «мудрых» людей. А потом создадут Нечто и уничтожат друг друга.
    – А может, люди вообще не появятся, – пожал он плечами.
    – Когда-то Египет был самым развитым государством. Ученые того времени были очень умны. Что с ними стало? Их нет! Остались какие-то крохи. Со временем люди переросли своих предков, – я сделал паузу. Кукурузо не терпелось зажечь самокрутку, он не перебивал. – Этих людей теперь тоже нет, но они не ушли бесследно.
    – Я понимаю, к чему ты клонишь, – сказал Кукурузо, подкуривая самокрутку. – Сидя в погребе, я тоже не мог сидеть просто так ждать чего-то. Мне пришлось двигаться, чтобы жить. Ты об этом?
    – Да, – я кивнул. – И поэтому у меня есть одно предложение.
    Он вскинул бровь и протянул самокрутку.
    – Я предлагаю тебе пойти со мной в бункер, выпить текилы, посмотреть все старые фильмы и покурить, – сказал я, стараясь удержать в себе дым. Еще не дослушав, Кукурузо давился от хохота. Я тоже улыбнулся и выдохнул. – Потом я покажу тебе всю статистику об изменениях, которая велась все эти годы аппаратурой. – Его лицо опять стало кислым, и я быстро добавил: – Но это будет только после того, как ты сообразишь, что такая жизнь может быть еще более тошной, чем восстановление Человечества. Уж я-то знаю. А пока – Эволюция ждала много веков. Я думаю, она подождет еще пару тройку недель.
    – Ладно, уговорил, - он опять ржал. – Пойдем. Только сначала заскочим в мой огород – соберем фирменный урожай.
    – Какой? Что-о?! – У меня перехватило дыхание. – Так это все… – Я стукнул себя по лбу. Ну, конечно! Трехметровая трава в огороде. Фирменный урожай. Черт возьми!
    – А ты думал – кукуруза? – сказал он со смехом, вставая.
    Все-таки, хорошо, что я его встретил. Одному безумно тоскливо. Что бы он там ни говорил. Я представил себе маршрут к бункеру, и улыбка тут же сползла.
    – Эй, с тобой че? – спросил Кукурузо через порог. На плече у него висела потертая синяя сумка «Россия», в свободной руке большие садовые ножницы. – В чем дело?
     – Н-нет, ничего, - соврал я. – В сортир приспичило.
    – А, бывает. – Он пошел к выходу. – Сходи, я на улице жду.
    Когда он скрылся из виду, я беззвучно чертыхнулся. Надо же быть настолько тупым, чтобы забыть код от бомбоубежища? Хотел же его записать! Черт… Ладно, спокойно. Когда я увижу кнопки перед собой, обязательно его вспомню, и замок не заклинит. Иначе следующие несколько лет про Эволюцию придется точно забыть.