Мамонт был намного хитрее, чем считали охотники на мамонтов. Он прожил такую длинную жизнь, что давно не удивлялся, когда на него — в который уже раз — начинали охоту. Мамонт спокойно дожевывал завтрак, разгонялся как следует — и исчезал в тенях предвечернего первобытного леса, как будто и сам был такой же тенью, тяжелым мохнатым призраком. Охотники неслись за ним голодной стаей, пугали огнем и оружием, но мамонт неизменно ускользал.
     Но один раз — было тогда все такое весеннее и разнотравное — не повезло ему, бедолаге. А, собственно, потому не повезло, что пришло такое время — и мамонт на миг замечтался. Наелся всласть одуванчиков, а потом засмотрелся на цветок сирени — и представил, что он бабочка. Вот были бы мамонты такие легенькие, думалось ему, такие пестрокрылые — они бы порхали с лепестка на лепесток, ели бы сладкую пыльцу и никогда не убегали от голодной оравы. А бабочки летали себе по своим ежедневным делам, иногда садясь мамонту на уши, — возможно, они думали, что это такие большие темные розы, или что там тогда цвело. Мамонт тоже пытался неуклюже подпрыгивать, как будто хотел взлететь. Тут-то его и.... Не будем о грустном.
     С тех. пор кости мамонта лежали в песке на берегу реки — ждали отправки в музей. Ждать им было приблизительно еще два миллиона лет, но разве костям пристало куда-то спешить?
     Самого мамонта нарисовали на стене пещеры. Художник, растрепанный и нервный, как все творческие люди — пусть и первобытные — работал очень старательно. Не забыл ни о больших ушах, ни о кошмарных бивнях, только глаза почему-то вышли печальными.
     И все-таки мамонт был намного хитрее, чем думали охотники на мамонтов. Каждый вечер он смотрел с холодного камня на неистовые первобытные танцы, вдыхал запахи недожаренной первобытной еды и знал кое-что такое, о чем понятия не имел ни один обитатель пещеры.
     О, он был очень упрямый мамонт! И даже тогда, когда уже невозможно было рассмотреть его среди грязи и копоти, он верил, что в один прекрасный день эти невоспитанные и немытые танцоры изобретут реинкарнацию. И тогда кто-то из них родится котом, кто-то — президентом Соединенных штатов... А он, мамонт — бабочкой!