Меня что-то больно стукнуло по голове, и я проснулся. С удивлением огляделся, пытаясь определить, где нахожусь и что происходит. Опять заснул на работе! Жена, должно быть, звонила. Я встал из кресла, рассеянно потирая ушибленный столом лоб.
     Мила всё ещё корпела над «Потерянным раем» — переводила в аудиоформу. Хорошая девочка, прилежная. Воспитанница, а лучше любой секретарши. Что бы ни говорили о моих детях, они молодцы; сам бы я не справился. Понимаю, почему ребята так быстро согласились помочь: я, пожалуй, первый, кто признал их на что-то способными; единственный преподаватель, не повторяющий им ежедневно, что они бесперспективны.
     Когда меня только прислали в ШСОН, друзья спорили, сколько недель я продержусь. Три мои предшественника ушли, не проработав и месяца. Понятно, встретили меня настороженно — и ученики, и коллеги.
     Раньше я и не догадывался, как трудно может быть учителю. Конечно, в институте нам объясняли тонкости педмастерства, но там же в неокрепшие наши головы вдолбили, что мы — светочи науки и дети должны смотреть на нас с обожанием, потому что мы — их дорога в жизнь. Без знаний, которые мы им даём, они не смогут подняться по социальной лестнице выше неквалифицированных чернорабочих... Ну, и так далее.
     ШСОН — школа социально неадаптированных — собрал вместе триста пятьдесят детей, не желавших учиться. Они не были ленивы; напротив, во многих из них я видел быстрый ум и неординарный стиль мышления. Но знания эти дети отвергали столь яростно и убеждённо, что собственные родители, не в силах справиться с ними, отправляли их в специальные заведения. ШСОН применял разные методы воздействия: от попыток заинтересовать, как правило заканчивающихся неудачей, до прямого насилия и телесных наказаний.
     Проработав учителем литературы полгода, я согласился принять участие в эксперименте — ШСОНе, где дети не только учились, но и жили. Мне казалось, что именно во внеурочное время с ними происходит нечто, мешающее им развиваться как положено.
     Я пытался перекраивать программу, создавать разнообразные кружки, обсуждать с учениками поведение героев, выискивая в нём близкие им порывы и стремления... Одним словом, я бился с ними вот уже пятый год.
     Помимо всего прочего, ШСОН испытывал острую нехватку учебников. В управлении образования в ответ на наши запросы твердили: «Успевающим не хватает, а ваши недоумки перебьются». Мы перебивались — вместе с недоумками. Приспособились. Купили к одному из компьютеров библиотечное программное обеспечение и научили нескольких старшеклассников им пользоваться. Теперь я разыскивал по музеям старые бумажные книги, а ребята вечерами просиживали в моём кабинете, переводя их в образоформы. Работа несложная — сиди себе, переворачивай страницы, а программа расшифровывает текст и формирует книгу.
     Сам я — кинестетик, и кинетоформы книг из моей библиотеки доступны ученикам. Они делают в основном аудио- и видеоформы. Хватает. Только вот интересуются ими мало.
     Я подошёл к притихшей Миле, заглянул ей через плечо. Она уже закончила делать книги (норма — пятнадцать копий за вечер) и просто перелистывала пожелтевшие бумажные страницы. Наверное, воображала себя девицей, жившей лет триста тому назад, когда читали только так — пробегая глазами ряды неодинаковых значков. Примитивная технология, но даже с её помощью люди читали взахлёб, долгие часы проводили, оторвавшись от мира и позабыв обо всём, кроме приключений героев. Сейчас всё намного проще: аудиал получает звуковую запись, визуал смотрит фильм, кинестетик получает совокупность осязаемых, понятных ему образов — каждый читает книгу так, как ближе его природе. И быстрее выходит — не тратится время на дешифровку напечатанных знаков, сопоставление их последовательности и образа, возникающего в сознании. Почему же моим детям это неинтересно? Почему они морщатся, стоит мне задать им прочесть «Дон Кихота» или «Отелло», и просят: «А вы расскажите, о чём это, только покороче»?
     Милу я поблагодарил и отправил спать. Вздохнул, глядя на стопку аудиоформ: неужели для моих учеников «Потерянный рай» так и останется потерянным?
     На следующий день у компьютера работал Владек — мальчик хороший, вдумчивый, но — абсолютно «нелитературный». Он помогал мне исключительно в плане личного одолжения — чтобы я не засиживался в кабинете допоздна. Сегодня Владек снимал «Ромео и Джульетту». Уже в который раз я напрасно надеялся, что хоть эта замечательная история любви заинтересует детей. В который раз мне предстояло ошибиться... Это угнетало.
     В тишине кабинета звонок фона прозвучал неожиданно громко. Звонил инспектор районного управления — как обычно, через пару часов после окончания рабочего дня ему пришло в голову приехать с проверку. Спасибо, хоть предупредил.
     — Владек, иди, хватит на сегодня. Ты молодец, очень мне помог.
     — Но ведь ещё рано, сэр! Я сделал только половину...
     — Ко мне сейчас приедет проверка. Не надо тебе здесь быть. Ты же знаешь, они не любят, когда вам доверяют аппаратуру.
     — Сэр... — Владек замялся. В руках парень держал бумажную книгу. — Сэр, можно я возьму это с собой?
     — Это? Зачем?
     Мальчишка неожиданно густо покраснел.
     — Хочется узнать, чем закончится.
     Я не сразу понял, что он имеет в виду.
     — Но зачем тебе бумажная? В ней же ничего не понятно, возьми аудио, ты их наделал штук семь!
     Владек покраснел ещё больше.
     — Мне... мне понятно, сэр. Я научился читать эти значки, пока работаю здесь. Это легко, и в компьютере программа есть... На случай, если в книжке что-то повреждено, обучалка. Ну, типа чтобы тот, кто переводит, понимал, что написано, если какое-то слово разобрать невозможно. Я нашёл обучалку и... Я странички переворачивал, пока она делает, я читаю. Сэр, ну пожалуйста, мне неинтересно ашку слушать!
     — А значки разбирать интересно?
     — Значки — да.
     Я задумчиво посмотрел на дорогущий музейный экспонат, который Владек собирался утащить в общую спальню и — готов поспорить! — засунуть на ночь под подушку: куда ещё спрячешь книгу от любопытных глаз?
     — Ну ладно, бери. Только не забудь принести завтра, мне её вернуть надо.
     — Я принесу, сэр, — парнишка просиял. — Спасибо, сэр.
     Он убежал, прижимая «Ромео и Джульетту» к груди, словно это была пухлая пачка денег или разрешение месяц не ходить в школу. А я безуспешно пытался понять, что же сейчас произошло. В животворящую силу Шекспира уже как-то не верилось. Может, Владеку понравилось решать головоломку — разгадывать значки? Наверное, это забавно, когда за чередой смешных чёрных жучков перед глазами вдруг проступает слово...
     Инспектор был мной недоволен: я отвечал ему невпопад и вообще мало обращал на него внимание, занятый своими мыслями.
     К утру созрело решение. Я вызвал по одному всех ребят, помогавших мне делать книги, и подверг их тщательнейшему допросу. Результаты его, похожие у всех, оказались ошеломляющими.
     — Тед, ты умеешь разбирать значки в бумажных книгах?
     — Да, сэр.
     — Та сам научился или кто-то помог?
     — Ребята сказали, что там есть обучалка, показали её, я и научился.
     — Тебе нравится?
     — Да, это интересно.
     — Что именно интересно?
     Пауза. Парень с трудом подбирает слова.
     — Ну... Там не так всё, как в обычных книгах. Обычно когда читаешь, тебе что-то показывают, и это нельзя изменить. Остановить можно, назад прокрутить можно, но изменить — никак. А когда буквы читаешь, то сам себе придумываешь, что представлять. И такое иногда представляется... Их не просто видишь — слышно, как они разговаривают, они вино пьют — терпкий вкус на губах... Милка вон говорит, духи у этой... Елизаветы... пахнут... Всё так по-разному получается, и так... правильно. Читаешь — а образы сами встают, и чувствуешь: так и надо. А что значки? Значков и не замечаешь, когда читаешь. Я никогда таких крутых видео не смотрел, как эти, из книжки.
     Я усадил своих ребят в ряд. Дал каждому «Потерянный рай», сделанный Милкой накануне. То, что им полагалось по психохарактеристикам: кому аудиоформу, кому видео, кому кинето. Потом велел пересказать письменно содержание. Взял образоформы, которые у них получились, прочёл. Как обычно, пришёл в ужас. Сунул им в руки сделанные простым копиром для картинок экземпляры бумажной книги и отправил вон — разбирать значки. Ускакали, довольные. Будто и не читать заставил.
     Второй пересказ меня ошеломил. Дети запоминали детали, дорисовывали по-своему образы, спорили с автором... Я долго силился что-то понять. Потом бросил. Только крутится в голове обрывок мысли: при вычислении психохарактеристик моих воспитанников их психотипы были определены с точностью до восьмидесяти процентов. То есть получается, что та же Мила, например, аудиал с примесью кинестетика, что ли...
     Теперь у нас новый предмет — буквенное письмо. Мы не называем его старым: для нас оно — окно в мир. Я всё так же прошу в музее бумажные книги, и всё так же ученики множат их по вечерам. Только теперь — на копире.
     Самое трудное — найти столько бумаги.