– Колбаска есть? – неуверенно поинтересовался посетитель магазина.
     – Нет! – отрезала продавщица, дородная круглая женщина в не первой свежести переднике, завязанном на прочный узел на мощной спине.
     – А когда будет? – не отставал очкарик.
     – Вчера! – отвернулась в сторону продавщица, демонстрируя свое презрение к незадачливому покупателю.
     – Вчера я тоже приходил, – назойливость униженного покупателя удивляла. – Вы мне ответили, что ожидаете с минуты на минуту.
     – То было вчера…
     – Так привозили колбасу?
     – Привозили. – разговор напоминал общение со стеной. Продавщица, носившая имя Марья Васильевна, некогда красавица, а теперь располневшая и обабившаяся на нелегкой стезе торговли в универсаме женщина, всем своим видом показывала, что общаться с посетителем ей не очень хочется.
     «Все они одинаковы! – ухмылялась она, пихая ногой коробку с колбасой в сторону морозильника. – Одно подавай! А здесь…» Что, собственно, здесь, она не успела закончить, так как мысль её была прервана все тем же неугомонным очкариком в обветшалом пиджачке да сетчатой авоськой в тоненьких руках:
     – Тогда мне килограмма полтора по два десять!
     – Ну что вам непонятно, мужчина?! – с нескрываемым хамством повернулась в его сторону Марья Васильевна. – Нет колбасы.
     – Ну, так привезли же…
     – Вы меня удивляете! – подперла руками груди продавщица. – Вы что, не понимаете?! Привозят мало – разбирают быстро….
     – Но я же вчера весь день просидел у окна! – потрясал руками незадачливый покупатель. – Не было в продаже колбасы! Я все видел!
     – Видел он! – хмыкнула Мария Васильевна. – Что он там видел в своих очечках то?! Да ты и свою бабу не увидишь, если она тебя не толкнет, проходя мимо. Иди отсюда, зануда. Нет колбасы. А для тебя и не будет. – и с чувством неописуемого величия Марья Васильевна покинула место у прилавка, отправившись в подсобку.
     – Куда вы? – кричал мужичонка, переходя на истерический вопль. – Позовите заведующую! Дайте книгу жалоб!
     – Закончилась книга жалоб! – парировала величественная Мария Васильевна, элита советского общества – работник торговли.
     В подсобке уже сидели Клавдия и Алевтина, попивая только что заваренный чаек и сдабривая его бутербродами с колбасой и икоркой. Икры было совсем немного, поэтому и икорные бутерброды лежали отдельно, символизируя своим наличием причастность к привилегированной касте.
     – Садись, попей чайку, Машенька, – предложила Алевтина. – Угощайся бутербродами. Только нарезали.
     – Ой, спасибо, подруженьки. Сейчас, одну минуту.
     Добротный смесевой чай, состоящий по информации на упаковке 50 на 50 из индийского и черного байхового грузинского, наполнил стакан.
     – Ой, я вчера такие колготки оторвала. – хвасталась Клавдия, демонстрируя пухлую ногу, обтянутую нейлоном телесного цвета.
     – У Ленки из галантереи? – оживились женщины, завидуя подруге завистью продавца, которому не достался кусок свежей говядины. – Сколько отдала?
     – Нет, не у неё, – единая каста привилегированных сразу же расслоилась, подняв обладательницу новых колготок над остальными. – У Валерии из ЦУМа. Привезли, болгарские.
     – Надо же, – простецки Марья Васильевна потрогала ногу возвеличенной подруги. – А мне ничего не сказала. Я же вчера с ней в подъезде столкнулась. К своему хахалю таксисту прибегала, потаскуха крашенная. И это при живом то муже!!
     – Да ты что?! – Тема колгот сразу же была забыта, оставив легкую досаду и нервознось у Марьи Васильевны и Алевтины.
     – Живет у нас Шурик – бабник и пьянчужка. Работает таксистом и таскает к себе девок после смены. И вот гляжу, последнее время к нему зачастила Валерка. Её то крашеную шевелюру не спутаешь, – взяла инициативу Марья Васильевна. – Шасть туда, а потом, вечером, обратно, домой, к муже. Помада размазана, тени потекли, юбка мятая. Уж и не знаю, если ходишь к мужику, то хоть потом скрывай следы блуда, вот я в молодости… – и осеклась.
     – Что ты? – хваткой продавца-обвеса вцепилась в оговорку Алевтина. – У тебя с этим Сашкой что-то было?
     – С кем?! С Сашкой?! – возмутилась Марья Васильевна, поглощая уже третий бутерброд с докторской колбасой. – Да где он? Какой-то таксист! А где я?? Ну, вы же, подруги, сами знаете.
     Подруги знали, что у Маши муж был инженером, создавал не то бомбы, не то ракеты, страдал бессонницей и близорукостью и если бы не жена из гастронома, то давно иссохся бы на свои двести рублей с переработкой. «Зато интеллигент! – поясняла Машка, стараясь скрыть свое разочарование. – Начнет рассказывать – и сама не пойму что говорит. Но как говорит! Заслушаешься.»
     – А с кем было? – не унималась подруга.
     – Да что ты ко мне пристала? С кем было? С кем было? – махнула рукой Марья Васильевна и с набитым ртом добавила: – С кем было – то прошло. Я приличная замужняя барышня. Не в пример какой-то Валерке, потаскушке из галантереи.
     – Ну ладно, ладно, подруга, – подмигнула Алевтина. – Лучше бутерброд с икоркой отведай. Вчера привезли. Сразу же приехали из исполкома и почти все изъяли. Что успели спрятать, – угощайся. Кто знает, когда теперь икорку-то увидеть придётся?!
     «Тебе ли говорить! – с улыбкой поглощала бутерброд Марья Васильевна, продолжая внутренне поносить Алевтину. – Твой-то обрюзгший боров на партийных пайках вон как разожрался. Прекрасно себя чувствует! И курочка, и колбаска, и, небось, икорка когда ни когда перепадёт. Тебе ли жаловаться?!».
     – Спасибо, подруга, – улыбнулась проглотив бутерброд Маша. – Хорошо у Вас тут. А за прилавком уже с полчаса никого нет. Идти нужно.
     – Да там и на прилавке ничего нет! – хихикнули подруги. – Кто придёт, так и пойдет. Пускай в хлебный марширует, или соки-воды разорит. У нас все спокойно. Колбасу то припрятала?
     – Да на месте она. Под прилавком стоит.
     – Да ты что?! – вскочили сразу обе. – Заведующая увидит, половину сразу отберет. Ну ты и дура, Маша!! Быстро пошли.
     И все трое едва не бегом отправились к пустующему месту продаж.
     Но то самое место продаж уже не пустовало. Прямо на Машином месте стояла заведующая магазином и по совместительству, которое не допускалось нормами, но имело место сплошь и рядом, старший продавец. И не просто стояла, а общалась с тем самым потрепанным пиджачком с перемотанной изоляционной лентой очечками.
     – Я прекрасно понимаю ваше возмущение, – сладкоречиво с трибуны вещала Завмаг. – Естественно, это недопустимо и виновные будут наказаны самым строжайшим образом. Хамство в нашем заведении недопустимо! Ваш сигнал для нас очень важен и… – она запнулась, видимо закончились штампы и теперь предстояло либо запустить все по кругу, либо перейти на матерно-завмаговский, которым она владела прекрасно, наставляя своих зарвавшихся сотрудниц на место.
     – Так колбаски бы! – просительно отозвался посетитель.
     – Войдите же и вы в наше положение, – аккуратно подвинув подальше ящик с колбасой, продолжила Завмаг. – Мы ожидаем поставки со дня на день. К сожалению, в связи со сложной ситуацией в животноводстве, в настоящий момент имеют место перебои с поставкой колбасных изделий…
     – И молочных, и мясных, и сыра нет, и папиросы тоже куда-то исчезли… – под нос пробурчал очкарик. – Но хоть сегодня привезут?
     – Ожидаем, но ничего обещать не можем, – снисходительно улыбалась гидра-завмаг.
     – Я тогда подожду здесь?! – указал в сторону батарей отопления, размещенных возле окна, покупатель.
     – Конечно, конечно, – успокоила его Завмаг. – Как только появится колбаса, вы сразу же увидите.
     – Тогда я буду первым в очереди.
     – Ну, конечно же!! – улыбнулась лучезарно Завмаг. – О чем здесь можно спорить!
     – И книгу жалоб все же дайте…
     – Ну что вы?! Зачем она вам? – встрепенулась Завмаг и её пышная осветленная шевелюра, пережженная химией, вздрогнула вместе с ней. Прошлая запись некоей истерички им обошлась в значительную сумму и несколько недель нервозного состояния во время проверки деятельности работников сотрудниками КРУ.
     – Благодарность написать! – простодушно ответил посетитель. И по выражению лица было видно, что он был полон решимости написать именно её.
     «Эх, известный типаж, – усмехнулась Завмаг, некогда имевшая имя, а теперь превратившаяся просто в Завмаг с большой буквы. – Ты на них кричишь, хамишь, ногами топчешь, а они в ответ лишь раболепно лижут тебе туфли. Откуда ж такие берутся?! И почему много их так развелось?! Наверное, потому, что не имеют доступа к материальным благам!» – осенило Завмага.
     – Конечно же! Если хотите, то мы вам и текст подберём. Благодарность от благодарных потребителей – это мера оценки наших стараний обеспечить их всеми благами.
     – Я сам напишу, – улыбнулся заискивающе посетитель. – Как ни как, а 30 лет педагогического стажа.
     – Что ж, будь по-вашему, – с опаской взглянула на него Завмаг. – Алевтина вам принесет Книгу. А вы, девочки, за мной. – скомандовала она властно.
     Кабинет Завмага являл собой обычное помещение с персональным кондиционером, личным холодильником и кожаным диваном для посетителей. На диван девочек она присесть не пригласила, оставив тех стоять напротив восседающей на «троне» начальницы.
     – Маша, курица ты деревенская! – мягкое начало не предвещало ничего хорошего. – Коза ты давно нее… Ты хочешь вылететь с работы?! Ну и куда ты потом пойдёшь? Пирожками на вокзале торговать? Так тебя потом и туда не возьмут. Улицу мести будешь, собачьи какашки собирать и алкоголиков по парадным гонять! Ты меня слышишь, дорогая ослица ты моя?
     – Да, товарищ…
     – Ещё одна такая выходка, и ты будиш нам уже не товарищ, буренка волоокая с недоеным выменем! – Завмаг даже привстала от возмущения. – Ты что себе позволяешь? Ты кого обманываешь, тварь ты неблагодарная? Кого подставляешь? У кого крысишь?
     – Я… – Марья Васильевна, ставшая вмиг глупенькой пышкой из одного из сел не асфальтированного Нечерноземья, которой приехала искать лучшей жизни в город.
     – Что я? Дорогая ты моя, – шипела Завмаг. – Может ты сейчас же хочешь написать заявление? Рассчитаться за все, что мы не найдем или того хуже найдём? И убраться по добру, по здорову?
     – Нет, я… – ужас потери такого хлебного места сковал волю Маши. – Я…
     – Ты забыла, дура ты подзаборная, откуда тебя взяли? Кто тебя пригрел? Кто от КРУ отмазывал?
     – Помню, товарищ Завмаг. Я только…
     – Тогда почему ты меня обворовываешь? Что за колбаса у тебя под прилавком? Откуда она?
     – Осталось немного…
     – Ах, осталось? – вскочила Завмаг. – Утром ещё не оставалось, а теперь вдруг откуда-то нарисовалось? Так.
     – Я…
     – Да ты дура полная, дорогуша. Все что там осталось, неси сюда немедленно, Машенька. И впредь, хоть раз… Не дай бог тебе не донести излишек и обвес, не поделиться обсчетом или вообще, что-то вякнуть на улице о том, как вы икорку жрете в подсобке!! Вылетишь в миг по статье в трудовой! Поняла ты меня, скотина ты тупая?!
     – Так точно, товарищ Завмаг. Не повторится, – вдруг проступили следствия тесного общения с полковником местной воинской части, обладавшего могучим телом, непреклонным характером, армией рабов-призывников и страстью к пышным женским формам.
     – Тогда одна нога здесь, вторая там. – отмахнулась от Маши Завмаг.
     – Я сейчас…
     – Да, и ещё, не забудь вот что – Михалыч, наш грузчик, опять запил, так что сегодня придет машина с молоком, колбасой и сыром – разгрузите. Вам не привыкать. Свободна. А тебя, Клавдия, я попрошу остаться.
     Марья Васильевна, уже давно не девочка, слетела с третьего этажа вниз, аки на крылышках. И так же быстро взлетела вверх уже с ящиком в руках. Картина, свидетелем которой стала она, повергла её в шок.
     Клубок женских тел катался по полу, попеременно выбрасывая руку вверх и целя ворваться в волосы противника, расцарапать мордашку, а то и просто нанести удар наотмашь куда придется. Повизгивая, проклиная друг дружку, сотрудники гастронома выясняли отношения:
     – Я за своего Василия тебе все волосы повыдираю, – шипела Клавдия, пиная ногой Завмага, пытавшуюся выбраться из-под разъяренной подчиненной.
     – Это мы ещё посмотрим! – отвечала ей Завмаг, хлестая свою обидчицу.
     – Не погляжу, что ты здесь за главную. Глазищи твои завидущие повыдираю, будешь с палочкой ходить да с лесенки падать, сучка ты неудовлетворенная.
     – От фригидной слышу.
     – Ах фригидная?! Да?! – завопила Клавдия и клубок покатился в сторону дивана. – Я тебе покажу фригидную. Я тебе сейчас покажу… Возомнила тут, что если нас обирать и унижать может, то и мужики наши ей тоже подвластны…
     – Фригидная-фригидная. – раззадоривала её Завмаг. – Он мне давеча как прошлой ночью это говорил. Все сравнивал нас. И все не в твою пользу, бревно ты недвижимое.
     – Ах бревно?! Да я тебя сейчас…
     Марья Васильевна аккуратно поставила ящик с колбасами у входа и так же неслышно покинула помещение, прикрыв за собою дверь. Любовь к чужим мужикам Завмага была уже притчей во языцех. Но если честно, то грешила она не более чем все остальные, но будучи постоянно на виду, служила и объектом более пристального внимания.
     «Вроде пронесло», – выдохнула Марья Васильевна.
     – Где ты ходишь? – поймал её за руку в проходе водитель только что прибывшей машины. – Машенька, пойдем, подсобишь. Я сам выгружу, ты только отвезешь.
     Приехал Лёня, водитель того самого мясокомбината, что не успевал выпускать колбасные изделия в количествах, удовлетворяющие все возрастающие потребности рабочего класса. На удовлетворение потребностей отдельных личностей, не относящихся к прославляемому рабочему классу, впрочем, продукции хватало, но так, чтобы на всех – что-то не ладилось.
     – Идём, идём, Машенька... – попытался увлечь её Ленька куда-то в сторону.
     – Да ты что? – звук пощечины разлетелся гулким коридором – Я же тебе уже говорила. Я дама замужняя. Прошли времена.
     – Да ну ладно тебе, – не унимался водитель.
     – Не до тебя мне сейчас. Завмаг лютует, уволить сегодня грозилась. Давай грузить твою колбасу.
     Тяжело вздохнув, Леня более не проронил ни слова за все время. Послушно выгрузил, не глядя передал бумаги, подождал пока взвесят, поставят штампы приемки и дадут возможность убраться восвояси. И стоило лишь тому уехать, как Марья Васильевна, ощутившая себя вновь Машунькой, тяжело вздохнула, провожая того взглядом.
     Прибыла колбаса. Весть о том сразу же разлетелась по магазину. И у штабелей ящиков уже выстроилась очередь сотрудников гастронома. Даже ушедший в запой грузчик, и тот приковылял, надеясь урвать и себе пайку. По старой традиции, свои имели возможность выбрать продукты получше, отложить часть «под прилавок» для своих, а то и взять для обмена с такими же сотрудниками, но имеющими доступ к иным материальным ценностям, например, к бижутерии или косметике.
     – В зале хоть кто-то остался? – громогласно поинтересовалась Завмаг, внезапно появившаяся в коридоре. Измятая юбка, перекошенная блуза, да толстый слой румян на лице, в остальном – все как всегда. – Машенька, потом заскочишь ко мне.
     – Вам как всегда?
     – Конечно! – Завмаг была сама доброта.
     Все происходило быстро и четко. Настолько профессионально, как бывает только когда работники торговли обсуживают таких же работников торговли. Все четко и профессионально. Даже из подсобки принесли атомные весы – единственные весы, отмеряющий точный вес в магазине. Все остальные весы не то чтобы не были не точными, только настройка у них была идентична, и даже сверяя вес купленных продуктов на контрольных весах, покупатель не отмечал ни какой разницы. Правда бывали случаи, когда разгневанный покупатель, изрядно обвешенный, поднимал скандал, но на него либо не обращали внимания, либо виновным оказывался то техник, неверно настроивший весы, либо же продавец, уставший и допустивший оплошность. Конфликт как-то решался, порой в кабинете Завмага (все зависело от ранга покупателя), о наказании же ни кто ни когда не слыхал. Корпоративная этика и круговая порука спаивали коллектив, периодически взрывавшийся внутренними мелкими и крупными склоками, но внешне коллектив выглядел непреступным монолитом. И наивысшим проступком было нарушение той самой корпоративной этики. Это никогда не прощалось, такой работник увольнялся, а с самыми упертыми случались случаи зафиксированного воровства или иные неприятные вещи.
     – Много не отпущу! – сразу же предупредила Марья Васильевна. – Вчера всю партию разобрали, до прилавка так ничего и не дошло. Сегодня скандал по этому поводу случился.
     Ропот и согласие – вчера перебрали. Спустя каких-то минут двадцать более половины привезенной колбасы исчезли в подсобках, раздевалках и было поднято в кабинет Завмага. Все же оставшееся Марья Васильевна, с чувством благодетеля, водворила в торговый зал.
     По старой традиции, пустой зал, практически безлюдный при пустующих прилавках, вдруг заполнился суетливыми людьми, появившимися из ниоткуда, стоило лишь колбасе даже не появиться на прилавке, а всего лишь пересечь проем в торговый зал.
     Удивительным было даже не то, что все эти люди сразу же очутились у прилавков, толкаясь, формируя некую очередь, выясняя отношение и желая побыстрее отдать свои кровные за кило колбасы по два-десять! Удивительным было иное – в разгар рабочего дня, когда в силу особенностей системы, всё трудоспособное население просто обязано было гореть на рабочем месте, значительная часть этого населения вдруг врывалась в магазины, выгребая все, до чего только имела возможность дотянуться, закупаясь впрок, с избытком, но обязательно участвуя в общем порыве потребления и приобщения к материальным благам.
     – Я здесь стоял… – махал руками оттесняемый от прилавка поношенный пиджак. – Продавщица! Товарищ! Скажите же им! Я же был здесь с утра! Я стоял… – его крик уносился вместе с ним куда-то на периферию, выталкиваемый каждым приобщенцем к благам, по своему большинству дамами не менее дородными, чем сами продавцы, и бывалыми бойцами в подобных ситуациях.
     Марья Васильевна не стала размениваться на такие мелочи, как восстановление какой-то там справедливости, тем более этот любитель колбас и правдолюб, стоил ей ящика отборных продуктов да выговора от Завмага. Месть была сладчайшим из блюд и ей предавались все с великим удовольствием.
     – Да когда же начнут давать? – негодовала бабулька божий одуванчик, перевязанная платком, и не уступавшая в прыти дородным бабам. – Начинать пора…
     – Скоро начнем давать, – невозмутимо бросила ей Марья Васильевна, упиваясь своей, пускай и кратковременной, но властью над толпой. – Бумаги заполнить нужно.
     – Какие бумаги?! – возмущались в броуновском движении у прилавка. – Обед скоро. Начинай давать.
     Но давать Маша не спешила. Извечное слово «давать»! Не продавать, не покупать, а давать и брать – по иному советский гражданин, воспитанный в духе социализма, и мыслить не мог. Ещё, бывало, колбасы и прочую снедь, «выбрасывали» на прилавок, или кидали по кило в одни руки, отчего очереди с детьми, бабушками и дедушками выплескивались уже за пределы магазина.
     «И правда, обед скоро!» – обратила внимание на часы Марья Васильевна. Работать ей как-то не очень хотелось, а вот отложить себе хоть что-то – имела желание непреодолимое.
     – До обеда давать не будем! – отрезала она покупателям, не подымая глаз от бумаг. – С бумагами не все правильно… И витрину положено сначала оформить.
     – Не будут, не будут, не будут… После обеда, после обеда, после обеда… – полетел гнул по толпе, вызвав сразу же бурю возмущения.
     Но возмущались где-то там, за прилавком, в человеческом месиве, Машу же от них отделяла нерушимая стена торгового оборудования и статус работника торговли. Если сказала – после обеда, то значит после обеда. И никак иначе.
     – Заведующую! – потребовала толпа…
     – Обед! – отрезала Марья Васильевна. – Прошу всех покинуть пределы магазина. Откроемся через час...
     Праведно возмущаясь, толпа потянулась к выходу, чтобы там выместить все свое негодование на себе подобных, перессориться из-за очереди и высказать свое неуважение очередному козлу отпущения, скорее всего, поношенному пиджаку. Воспитание и дрессура потребителя в стране дошли до такой степени, что далее простого возмущения, дела никогда не заходили. Серая масса привыкла к оскорблениям и унижениям, лишь бы прорваться к прилавку и хоть на пару минут почувствовать себя чем-то большим, отличным, превосходящим толпу, из которой она вынырнула и в которую непременно вернётся.
     – Что у нас здесь?! – прозвучало добродушное за спиной. Завмаг совершала обход перед обедом, проверяя места торговли и отношение к своим обязанностям.
     – Все прекрасно, – отрапортовала Марья Васильевна. – После обеда приступим.
     – Ну вот и хорошо. Держим в том же духе. – похлопала она по плечу Машу, даже не взглянув на ту, и отправилась в соседний отдел.
     Час пролетел незаметно, как то и бывает, за чаем, женскими разговорами в подсобке, и съеденным бутербродам из только что привезенной колбасы. Пришла пора наконец-то приступить к торговле, будь она неладна! С тяжелым сердцем и чувством неизбежности Маша заняла свое место у прилавка, предварительно наладив весы на дополнительные пятнадцать грамм «для себя».
     Мужичок в перемотанных очках и уже примелькавшемся пиджачке вновь попытался протиснуться в первые ряды, взывая к справедливости. И в очередной раз справедливость масс взяла верх нал справедливостью единоличной. Мужичонку вытолкали за пределы очереди, пообещав в следующий раз выбросить и из магазина.
     – Что вам? – максимально недружелюбно поинтересовалась Марья Васильевна у первого покупателя, пролезшего поближе к прилавку.
     – Мне полтора килограмма докторской, – заискивающе произнесла боевая старушка в платочке.
     – Полтора кило… – отвесила ей Маша. На электронном табло весов, призванных изжить обвес потребителей, но так и не справившиеся со своим призванием, появились цифры суммы к оплате.
     – У меня карточка, – протянула старуха потрепанную, завернутую до того в тряпочку, пластиковую пенсионную карточку. – Там пенсию бросили, – пояснила она.
     Марье Васильевне, собственно, было все равно. Удручали её лишь те случаи, когда пенсионеров оказывалось избыточно много, безнал падал на счет магазина, а наличной выручки не хватало, чтобы выдать себе любимой всю сумму обвеса и обсчета. Однажды она была даже фигурантом разбирательства контрольно-ревизионного управления о чрезмерно высокой выручке за товар, которого по документам прибыло на 20% меньше. Тогда все списали на поставщика, объяснив все махинациями с их стороны… Но осадок все же остался. Сегодня же, похоже, тех самых старушек со своими пластиковыми квадратиками – и кому в голову пришло это новшество? – было немного, опасаться не стоило….
     – Терминал с вашей стороны, – напомнила бабушке Марья Васильевна. – Проводим, набираем код, получаем чек.
     – Помоги мне, голубушка, – попросила старушка, опасаясь всего, что было сложнее выключателя света.
     – Не задерживайте очередь! – лишь гаркнула она на бабулю. – Будете рассчитываться или нет?
     Бойкая торговля затянулась до самого конца рабочего дня. Как ни к стати, вдруг привезли ещё партию колбасных изделий. Нежданно нагадано. Сверх нормы. Пришлось принимать, отпускать и к концу рабочего дня Маша практически валилась с ног, источая презрение ко всему окружению и всем окружающим. Часовая стрелка едва перепрыгивала с отметки на отметку, затягивая рабочий день до бесконечности.
     И вот он, долгожданный конец рабочего дня. Стрелка замерла на какое-то время и с натугой коснулась цифры 12. Рабочий день был окончен, осталось завершить дела и…
     И у прилавка стоял тот самый мужичек в поношенном пиджаке, готовясь сделать заказ.
     – Мне бы… – начал было он.
     – Магазин закрывается. – отмахнулась от него изможденная Марья Васильевна. – Приходите завтра.
     – Но как же так?! – возмутился незадачливый покупатель. – Я же… – но его никто уже не слышал. Маша покинула пост у прилавка, перебросив свой перемазанный передник через руку. Ей неимоверно хотелось прилечь, или хотя бы присесть и этот миг был уже близок, как вдруг оказалось, что весь коллектив у себя собирает Завмаг.
     Проклиная Завмага, работу, покупателей и переполненный служебный холодильник, где хранилась неучтенка, Марья Васильевна, не заходя в раздевалку, вместе со всеми отправилась к Завмагу.
     В кабинет набилось сразу столько людей, что Завмагу пришлось отступить в самый край и оттуда, оглядев всех, пересчитав едва ли не по головам, произнести:
     – Все собрались?
     – Да… – отвечали ей.
     Завмаг ещё раз убедилась, пересчитала и продолжила:
     – Хочу представить вам наших сегодняшних посетителей. Сергей Петрович и Антон Антонович.
     Сергей Петрович был постарше, лет тридцати пяти, Антон выглядел ещё молодым специалистом, потому ничего не знающим и не умеющим, и приставленным для обучения к своему наставнику.
     – Температурные датчики наших охлаждающих систем по системе связи передали информацию о значительной перезагрузке, вследствие чего морозильники могут выйти из строя. Поэтому… – Сергей Петрович поднял руку, и речь Завмага прервалась.
     – Температурные датчики... – протиснулся он на средину комнаты. – Перегрев и выход из строя… Как я люблю такие моменты! – толкнул он одну из застывших фигур. – Приходишь к ним с какой-то идиотской байкой, раскрываешь удостоверение, и тебе все безоговорочного верят. Все идут навстречу, содействуют... Да, толстушка ты наша? – Сергей Петрович похлопал по мясистой спине одну из продавщиц, застывшую в неестественной позе на одной ноге, поправляя свой сползающий чулок.
     – Да, – вспомнил вдруг Сергей Петрович. – Там внизу, в вестибюле сидит такой невзрачного вида мужичок. Потом сбегаешь, дезактивируешь и его. Это так называемый контрольный закупщик. Тайный покупатель – будь они все неладны!
     – Хорошо, – кивнул стажер. – А этих за что же? – поинтересовался он.
     – Да как всегда, – отмахнулся Сергей Петрович. – Перегрузки на работе. Сбои в программе, нарушения алгоритмов, избыток самостоятельности. Классика.
     – Но их же рассчитывали? – не унимался молодой. – В институте нам рассказывали…
     – Забудь обо всем, чему тебя учили в институте! – парировал ему наставник.
     – И учение марксизма-ленинизма тоже? – провокационный вопрос, на который Сергей Петрович отвечать не стал. – И историю партии?
     – Не пудри мне мозги, – подтолкнул Петрович стажера. – Начинай с Завмага.
     – А что с ней делать?
     – Да то же, что и со всеми – дезактивация. Критическая мера. Когда простая перепрошивка не в состоянии что-либо решить.
     – Понял, – ответил стажер. – Значит, грузим…
     – Да, грузим, – согласился наставник. – И так каждый день, – продолжил он уже для себя. – Проблемная сфера торговли! Целые НИИ работают над разработкой правильных процессов, систем контроля, создают оборудование, которое просто обязано работать так, как было задумано! А в итоге получаем что? Создаем рабочий персонал, максимально приближенный к человеку. И внешне, и в быту. Настолько максимально, что без отвертки и специальных знаний и не отличишь таковых при ближайшем рассмотрении – люди как люди, ходят, живут, дышат, интриги плетут, женятся. Даже рожать умудряются… Пока под надзором, пока имеет место процесс сопровождения – работают, как часики. И лишь контроль снимается, как все это сразу же летит к... Ну, сам знаешь, куда летит. Все регламенты мгновенно нарушаются, процессы начинают сбоить, на выполнение своих функциональных обязанностей все откровенно… И получается так, что изначальная цель извращается до неузнаваемости…
     – А почему так происходит? – интересовался стажер, вскрывая грудь Завмагу в поисках панели управления.
     – Кто-то говорит, что модели устарели, работают по сорок лет, а на новые у страны средств не хватает, кто-то грешит на разработчиков, мол, сидят себе в лабораториях, а в полях ни разу так и не побывали. А самые неугомонные утверждают, что ментальность народа такова – неугомонный и вороватый, мол, народ. А то и вовсе в ересь впадают – грешат на систему, утверждая, что та только моральных уродов и родит. И тут уже ни какие технологические новшества не спасут… Не выручат.
     – Ну а вы как думаете?
     – А я не думаю. Я знаю. Знаю, что сегодня мы этих упакуем, вывезем на утилизацию, завтра здесь будут уже иные – новые модели или старые, не важно, но спустя год-полтора из магазина образцового обслуживания он превратится в такой же клоповник с обманом, обвесом, воровством и хамством, а нам придётся приезжать вновь и вывозить весь этот мусор.
     – Ну, я так не думаю… – не согласился стажер.
     – Думать – это хорошо! Ничего, поработаешь пару лет – больше не будешь думать. Будешь знать. Пакуй их всех. До полуночи новых завезти нужно. И в их семьях зачистку сознания произвести успеть. Сегодня помощи не будет – остальные бригады чистят соседнюю воинскую часть. Работы предстоит много. Потом поговорим.