Дракон был стар. Очень стар, прошлым летом ему минуло восемьсот пятьдесят земных лет. Рога его, прежде вселявшие ужас, ныне зачервивели и отгнили, огромные клыки выпали, кожа покрылась зловонными язвами. Чудовищу стало тяжко выбираться из пещеры, дабы принять дары крестьян, обитавших в лощине. Раз или два в месяц ему приносили в жертву барашка, на самом закате. Считалось, если дракон до рассвета принимал его, значит, жертва не была напрасной, месяц будет удачным, поля принесут новый урожай, сады одарят наливными яблоками и грушами, озимые взойдут вовремя, весенние морозы не побьют хрупкие ростки нового урожая… и так далее, и тому подобное, в зависимости от времени года и толкователя. Впрочем, в последнее время дары прибывали все реже. Не то о драконе стали забывать, не то новый жрец отыскал иной способ гадания. Но только три месяца дракон не видел подношений вовсе.
     А может, крестьяне все же увидели его, как ни старался он спрятать от них свою изъязвленную морду с подслеповатыми глазками, и перестали бояться. И даров уж не вкусит более. Или, однажды просмотрев дар, он навлек на себя немилость крестьян, узревших в отторженном барашке дурной знак и не решавшихся более беспокоить своего некогда грозного божка? В то, что старый дракон еще не умер, верили только они. Или уже нет?
     Он повернулся, устраиваясь поудобнее на горе овечьих шкур – перед тем, как сожрать нового барашка, он, сломанными когтями, старательно освежевывал подношение. Но шкуры гнили, как гнил сам дракон, их требовалось вымачивать в соленом озерце в дальнем гроте – а последнее время туда добраться он уже не мог. Лапы не те, спуститься к озерцу было ему по силам, но вот выбраться – вряд ли. Представляя себя в столь плачевном положении, дракон хмуро усмехался – кто бы посмел подумать об этом еще столетие назад. Но времена пролетели, и он, жалкий, вонючий, ждет, не дождется нового подношения, надеясь лишь только на него, а не на давно сломанные крылья, которыми не мог даже шевельнуть. Как не мог повернуть голову, дабы узнать, что осталось от них, могучих перепончатых крыльев, в незапамятные времена легко и свободно возносивших его в небесную синь. Лишь иногда являвшуюся ему во снах, доставлявших по пробуждении муки безнадежной утраты. Как несколько минут назад.
     Боль немного отпустила, и он, смежив веки, задремал, незаметно погрузившись в сон, в котором покинул опостылевшее убежище, устремившись в голубые дали. Верные крылья легко и свободно подняли его над землей, несколько мгновений – и холм с пещерой остались далеко позади, мелькнули барашки облаков, степенно нараставшие, он поднимался все выше, выше, раз только бросив взгляд вниз, дабы определить направление полета – пожалуй, к пастбищам... И в этот миг вспомнил, что давно не может летать – и проснулся. Прислушался.
     Это шум в ушах, или все же какое-то шевеление подле его пещеры? Прежде он пробуждался от цоканья копыт и позвякивания шпор за много миль от пещеры. Сейчас же слух поведал ему о приближении всадника лишь, когда тот стал подниматься на холм.
     Дракон приподнялся и потянулся к выходу. По неприметной тропке неспешно пылил всадник. Доспехи ярко блестели на солнце, флажок на копье трепыхался на легком ветру. Конь, непривычный к тошному запаху, то и дело прядал ушами, мотал головой и не желал прибавить ходу, несмотря на все старания наездника. Дракон вгляделся в изображение герба на латах, изумившись невольно – его изволил посетить не простой рыцарь, а воин королевской крови.
     Внезапно вороной конь остановился, протяжно заржал и попятился. Несмотря на уговоры всадника, животное отказывалось подчиняться и везти рыцаря дальше. Тот вынужден был спешиться и, оставив копье и щит своему четвероногому напарнику, стреножить коня. Затем стянул шлем, подставив разгоряченное лицо ветру.
     Всадник был молод. Очень молод, даже по человеческим меркам – ему едва ли исполнилось двадцать лет. Взяв островерхий шелом в руку, он любовался открывшимся ему видом на холм, поросший березняком, на едва заметную тропку, вьющуюся к темному зеву пещеры, на далекую деревушку, уютно укрывшуюся от взглядов посторонних в лощине слева от холма – именно оттуда последний раз дракону приносили подношение. Перевел взгляд на голубые небеса. Сейчас еще слишком жарко, и молодой человек невольно провел перчаткой по лбу, оцарапав металлом чело. Выступила кровь, он чертыхнулся негромко, и неловко сняв перчатку, видно, не привык к доспехам, отер лицо белоснежным вышитым платком. До дракона донесся прозрачный запах духов, засвербел в ноздрях, внове напоминая о давно миновавшем.
     Дракон смотрел на молодого человека, тот любовался пейзажем, отдыхал после утомительно жаркого пути, не обращая внимания ни на логово зверя, ни на коня, поминутно всхрапывающего и недовольно отступавшего к оставленной позади торной дороге. В давнопрошедшие годы подобная беспечность могла дорого стоить рыцарю, прибывшему в одиночку – ящер накинулся бы, не раздумывая, взвившись в воздух, подобно выпущенной из арбалета стреле, спикировал на растерявшегося всадника и, опалив его и его коня струей пламени, мигом превратил в сладостную закуску.
     Сколько раз его навещали подобным образом, сколько раз подобные охотники до него и его сокровищ подбирались к пещере на холме, то тайными тропами, то, не таясь, по дороге, в надежде уничтожить зверя хитроумными приспособлениями, привозимыми с собой. И всякий раз терпели поражение – иногда немедля, иногда после многотрудного боя, если врагов у дракона оказывалось преизрядно. А такое бывало лишь три раза, за всю жизнь древнего, словно сама земля, чудовища. Когда он решался похитить юных красавиц голубой крови с королевского или княжеского двора.
     Это было несложно – украсть юную принцессу, покинувшую в сопровождении охраны надежные стены замка. Ненадолго забывшую об опасности, нависшей над ней. Он выслеживал подобные кортежи месяцами. С громадной высоты, откуда земля подобна глубокой тарелке. И однажды, удивительно острым зрением своим он замечал роскошный кортеж, пересекавший луга или редколесье, и либо устраивал засаду, либо пикировал немедля, видя, что конь красавицы немного поотстал или вырвался вперед, отпущенный капризной рукой. Последнее, что слышала принцесса – мягкий посвист перепончатых крыльев, затем удар, обычно, убивавший коня, и страшные когтистые лапы уже обвивают, не причиняя малейшего вреда, ее стан, а крылья, бешено бьют землю, стремясь унести похитителя прочь.
     Тогда у него была другая пещера. Обширная, надежная пещера в горах, узкая щель меж обрывов и иззубренных ветром скал, он долго искал такую. Пленница, не знавшая обратной дороги, и не помышляла о побеге, а гвардия короля или князя, спешно посланная на помощь несчастной, самой природой обрекалась на полное уничтожение.
     И тогда, по прошествии одного или двух неудачных штурмов его цитадели, приходили послы с миром и договаривались о возвращении юной прелестницы. За золото – оно необходимо было всякому дракону, коему миновало уже сто лет, для поддержания чешуи в надлежащей форме. Именно этот металл придавал особую прочность броне и именно им натирался дракон, когда уходили послы, уводившие освобожденную пленницу. Порой добровольно вызывавшиеся помочь натереть спину дракона – золото шипело и плавилось, растекаясь, впитывалось пластинами, и те приобретали жутковатый багряный оттенок. Послы старательно сыпали золотые монеты, лишь бы дракон поскорее отвалил камень и выпустил дочь их сиятельного господина. Они понимали, конечно, что этим лишь делают врага сильнее, но ситуация обязывала. Тем более, дракон всегда держал слово.
     Золота всегда было больше, чем необходимо. Про запас, вдруг он не скоро отыщет еще одну капризную и тщащуюся быть самостоятельной особу, жаждущую вырваться из стен; туда, где можно вздохнуть полной грудью и встретиться с тем, кто дороже всего на свете.
     Последние четыреста с лишком лет ничего подобного уже не случалось. Умер отец дракона, оставив ему в наследство эту самую пещеру на холме, в долине, совсем недалеко от замка влиятельного князя. И все сокровища, что копил долгие годы. Отказать отцу он не мог, потому и переселился. И, развеяв родительский прах над горами, предавался воспоминаниям, которые и теперь, по прошествии тьмы лет, догнали и преследуют его, как прежде отца, умершего от загадочной драконьей болезни. Неведомый мор тогда ворвался в их жизнь, истребив многих и множество обессилев. И ни спастись от него было, ни откупиться – даже всем накопленным за долгие годы золотом.
     Мор обрушил и его надежды на продолжение рода. Драконы – одиночки по природе своей, лишь раз в двадцать пять лет сбираются они вместе, подыскать невесту и отдать ей свое семя. А после ритуала вновь разойтись, до срока. Если из высиженного яйца вылупится дракон – его заберет и воспитает отец, если дракониха – она останется с матерью. Та, что носила его семя, погибла, как раз во время начавшегося мора, а позже он не встретил никого.
     Возможно, он остался последний. Впрочем, после мора это не имело значения. Он обессилел.
     И потому бирюком жил в пещере, позабыв о зове, лишь изредка улетая, как можно дальше от родового холма, чтобы выискать кого-то. Чтобы кого-то найти и узнать, что он, хоть и одинок, но не один.
     А между полетами этими встречал он рыцарей, охотников за его головой и его золотом, славой победителя драконов и желанной наградой в виде руки и сердца возлюбленной, коей эта голова и это золото и было бы предназначено.
     Кажется, он задремал, ибо враз пробудившись, почуял неуверенные шаги облаченного в железо человека, пробирающегося во тьму пещеры со светильником в руке, пламя яркой свечи, отраженной зеркалом, бросало причудливые тени в далекие уголки пещеры. Бросило отсвет и на его морду, пробудив от полудремы.
     Он открыл глаза. И встретился взглядом с молодым человеком. Невольно замершим всего в десятке шагов от головы дракона, только сейчас осознавшего, что полуразложившийся труп, лежащий на груде овечьих шкур, еще жив, и способен к сопротивлению, кто знает, какая сила заключена в сем удивительном существе.
     Молодой человек медленно вытянул меч из ножен – одной рукой это было неудобно делать, затем, потянувшись, поставил светильник в углубление в стене и снял со спины щит. В движениях сквозила неуверенность и робость, дракон понял это и медленно выдохнул. Рыцарь королевской крови отшатнулся от чудовища и вытянул из перчатки надушенный платок, приложив к лицу.
     – Ты еще жив, – невольно произнес он, бережно откладывая платок к светильнику и снова берясь за щит.
     – Да, – медленно произнес дракон, – я еще жив.
     – Мне казалось, что истории о тебе, лишь легенды глубокой старины, – продолжал он. – Я читал о драконе с холма в летописях еще ребенком, – при слове ребенок, дракон невольно усмехнулся. – Я и представить не мог, что ты,… что тебе уже больше тысячи лет.
     Он замолчал, разглядывая полуживое чудовище. Меч в руке подрагивал, собираясь опуститься.
     – Это был мой отец, – ответил дракон. – Я пришел сюда гораздо позже.
     – Я не знал, что драконы…
     – Смертны. Что у них бывают семьи? Что они размножаются? – дракон снова усмехнулся и тотчас закашлялся, выхаркнув сгусток черной крови. – Об этом летописи не пишут. Только о потерях или победах, верно? Остальное неважно. Мы охотимся за вами, вы пытаетесь отомстить жалким вашим оружием.
     Он кивнул на меч. Молодой человек невольно опустил его, но тотчас же выставил вперед.
     – Двести лет назад оно было бы мне безвредно, – спокойно сказал дракон. – Но, конечно, не сейчас.
     Голос не дрогнул, но на поблескивающий в неверном свете светильника меч смотреть он не решался. Внутренне сжавшись, ждал неизбежного. Затем обернулся. Но меча не увидел. Молодой человек убрал его в ножны.
     Дракон вздохнул с облегчением – трудно сказать, заметил ли этот внутренний спазм рыцарь королевской крови. Взявши светильник в руку, он разглядывал лежащее чудовище, уже без какой бы то ни было тени страха на юном лице.
     – Я не убью тебя, – произнес молодой человек, несколько помедлив и как-то нерешительно, слова дались ему с трудом. – Я пришел за другим.
     – Я знаю, – ответил дракон.
     Странно, подумалось ему: он немощен, ничтожен и отвратителен самому себе, отчего же тогда старательно цепляется за остатки былого, за это жалкое существование, совершенно беспомощный в пещере, ни на кого не надеясь, даже на крестьян, прежде приносивших подаяние, принимаемое ими за подношение. Что будет, после того, как молодой рыцарь уйдет? Голодная смерть. Или он надеется на человеческую жалость?
     Несмотря на долгую жизнь, а может, именно благодаря ей, он не разучился желать ее продолжения – хоть чуть-чуть, еще день, месяц, год пребывания здесь, пускай по-прежнему отвратительного, но только не вечного забытья. Возможно, долгота эта и останавливает перед вечностью, заставляя цепляться когтями в страхе перед уходом – и чем дольше пребывание продолжится, тем отчаянней ужас потери. Человеку никогда не постичь подобных пределов. И потому предстать перед вечностью намного легче. Незаметно или с вызовом уйти, стряхнув жизнь, словно старую шкуру. Под которой кроется новая, блестящая и молодая, рожденная из остатков старой. Ведь человек не умирает весь, со смертью своей: что-то да остается в мире. Его род. Дети и внуки, живущие с ним и могущие другим поведать об ушедшем хоть что-то. Именно этого и лишены драконы, коим сутью вещей заготовлена бескрайне долгая жизнь и столь же бескрайнее одиночество.
     Значит, на свое одиночество он только и надеется? Как странно и как глупо. Только когда ты на волосок от смерти, понимаешь, насколько для тебя ценно все это: восходящее солнце над вершинами леса, свежий воздух, пробравшийся в пещеру, пробуждение после краткого сна, только смежившего веки, и совсем недолгое ощущение прежних сил. Настолько ценно, что непременно хочется еще и еще – но, кажется, лишь в тот миг, когда вороненая сталь готова прижаться к изъязвленному горлу.
     – Я пришел за золотом, – уточнил молодой человек. Дракон пристально посмотрел на него.
     Вот он, не достигший еще и двадцатилетия, верно, не ведает и смысла слов «страх перед смертью», он слишком молод, чтобы постичь ценность проведенных на земле часов и слишком нетерпелив, чтобы слушать советы. Слишком горяч, чтобы понять незамысловатую формулу выживания. Ведь он не просто так пришел сюда, рыцарь в блестящих доспехах, не знавших баталий. Что-то сильнее жадности и возвышенней долга подтолкнули его на безрассудное путешествие к драконову логову. То чувство, что написано было на его лице, едва он достал кружевной платок, пахнущий духами, и благоговейно провел им по оцарапанному лбу.
     – Я не трону тебя, – продолжил молодой человек, – если ты позволишь мне взять твое золото, – дракон молчал, пристально глядя ему в глаза. Рыцарь в блестящих доспехах потупился. – Я даже не знал, что ты есть. Никогда не верил в существование драконов, почитая их сказками давно минувших лет.
     – Значит, пришлось поверить?
     – Наверное, – он пожал плечами, пластины негромко звякнули. – Ты прав, пришлось. Из летописей было известно, что некогда в этих местах существовал великий дракон, который сотни лет назад, еще до нашествия, наводил ужас на окрестные княжества.
     – До нашествия? – переспросил дракон.
     – Да, – молодой человек заметно оживился. Видно, ему было что порассказать. – Двести семьдесят лет назад наше государство подверглось атаке орд кочевников с севера. Это были полулюди-полузвери, они не гнушались питаться падалью, и кутались в шкуры зверей. Их кони были низки, но выносливы, и долгие походы не утомляли их, даже когда на хребте сидело двое варваров. Сказывали, они именно так ходили в атаку, один правил лошадью, другой, прижавшись к спине, стрелял из лука. Доспехов они не имели, и брали числом, отчаянностью натиска и поразительной выносливостью. Спать, зарывшись в сугроб им было не привыкать. Как и их лошадям. Так они устраивали засады на наши обозы или передовые отряды. Они ворвались на наши земли и растворились в них, из внешнего врага став внутренним. Они были всюду, и их не было нигде. Они не жили в городах, покоряя крепость, они уносили все золото и еду, что могли унести, и уводили всех, кого могли увести. За двести лет они превратили наш край в пустыню.
     Он говорил так, словно перед внутренним взором его развернулись ветхие пожелтевшие летописи, где легенды о драконах легко перемежались мифами о завоевателях и великих борцах с обеими напастями.
     – Но вам удалось справиться с ними, – неожиданно дракон вспомнил, что видел подобных людей, и даже нападал на них. Они тоже почитали его за бога и не решались трогать, не смели даже подойти к пещере. Тогда они казались легкой добычей. Покуда он не понял, что и муравьи берут свое числом: в одном селе, где было особенно много кочевников, он решился спуститься на землю, захватить как можно больше пищи. И был наказан за пренебрежение: варвары, набросившись скопом, сломали оба его крыла. Только убив их всех, он смог вернуться в пещеру. Где и началось его угасание: ведь отныне он оказался навсегда прикован к земле.
     – Да, иначе я не рассказывал бы это. Мы стали подобны им, и только так смогли победить дикарей. Мы стали жить в лесах, приучились питаться падалью, а наши лошади стали столь же выносливы, как и их. Наши деды смогли не раз навязать им честный бой – в чистом поле, стенка на стенку, – и этим истребить многих. И только так спаслись и вынудили остатки орд уйти обратно на север, – молодой человек вздохнул, и прибавил: – Все это случилось еще до моего рождения. Теперь мы возвращаемся из темных веков. Заново отстраиваем города, возрождаем торговлю, ремесла. Мой отец-король объединил разоренные земли предков под своим началом и смог убедить живущих на них в безопасности перед ушедшими ордами. Но мы еще очень нуждаемся. Мы бедны, любая возможность пополнить казну была бы благом. Вот тогда кто-то вспомнил о легенде, повествующей о страшном драконе на холме; были найдены чудом уцелевшие рукописи, выяснилось, что до твоего логова несколько часов пути.
     – Единственный способ достать золото – поверить в легенду, – усмехнулся дракон.
     – Я поверил. Не сразу, кончено. Да и не до конца. Столько лет прошло, я думал….
     – Подожди ты год, возможно, так и оказалось бы, – наконец, жестко произнес он, словно издеваясь над собой. – И, тем не менее, тебе есть, на что справить латы. Я вижу, они не столь уж плохи; продав…
     – Это подарок князя из Заозерья, туда не дошли кочевники, – тихо произнес юноша. – Я отвык от подобной амуниции, в наших краях и кольчуга редкость. А латы….
     – Непременно для похода на дракона?
     Он молча кивнул. И добавил чуть погодя.
     – Не он поверил – его дочь. Моя невеста. Она убедила отца, что летописи не врут, что дракон существует, а, если не он, так его сокровища в пещере на холме. И, кроме того, – неожиданно добавил он, – нам надо платить по долгам – перед тем же князем. Он снабжал нас оружием и воинами в последних битвах с кочевниками, когда мы окончательно прогнали их прочь. А в одном из сражений старый князь и сам принял участие – тогда еще совсем молодым человеком.
     – Как ты?
     – Да, наверное, как я.
     Дракон пошевелился, повернувшись к рыцарю королевской крови.
     – Значит, долги.
     – Не только. Еще и любовь, – тут же ответствовал юноша. – Я не мог подвести свою возлюбленную, – дракон вздохнул. – Ты не веришь мне?
     – Мне, наверное, непривычно слышать это слово. Та, что должны была подарить мне сына или себе дочь, затерялась в веках. Я… – он замолчал, не понимая, почему вдруг решил исповедаться перед рыцарем. И оборвав себя, спросил: – Ты слышал про деревни окрест?
     – Все крестьяне по-прежнему хоронятся в лесах, боятся кочевников. И, видимо, поэтому не хотят принимать крещение. Ведь больше двухсот лет истинная религия была под запретом, мы обязаны были поклоняться духам земли, воды, огня и неба. И еще воплощениям этих стихий.
     – Мне, например, – дракон бросил на молодого человека пронзительный взгляд, тот вспыхнул и тут же потупился. – Если б не крестьянская вера в меня, как в местное божество, ты действительно нашел мои трухлявые кости. В последние десятилетия они исправно платили мне дань – я не знал, за что, только полагал. Но этого мне хватало на пропитание. Сейчас мне не надо многого. А в последние три месяца… так их вернули в былую веру?
     – Истинную веру, – поправил дракона юный пришелец. – Нет, увы, нет. Крестьяне ушли далеко в холмы, один из последовавших за ними миссионеров погиб, не то сам утонул, не то ему помогли это сделать, – он вздохнул, сожаление было искренним – и за невежество крестьян и за погибшего церковника. – Но остались еще двое, мы надеемся, что с ними ничего не случится, а крестьяне…
     – Давно это случилось?
     – Как раз три месяца назад, – дракон медленно кивнул. Юноша торопливо продолжил: – Видишь ли, мой отец очень хочет вернуть наше государство к миру и процветанию. Возвратить все потерянные игом десятилетия как можно скорее. Ведь еще совсем недавно мы были подобны зверям лесным, – он замолчал, не договорив.
     – Но вы смогли справиться.
     – Мы справились. Не без помощи, но справились. Теперь надобно стать частью сообщества. Обрести истинную веру – одно из непременных условий становления нашего государства, залога мира и понимания с соседями. Мы с отцом приняли крещение единовременно, как условие преемственности и веры и ее наследования, когда прибыли в обитель Святой Церкви – я был тогда еще совсем младенец. И тогда Отец наш Земной, Владыка, по просьбе короля, послал миссию, возвращать народ в лоно истинной веры. А теперь изволит прибыть сам. Как не встретить его наидостойнейшим образом, давшего нам надежду на спасение.
     Дракон помолчал.
     – Надежду на спасение, как мне кажется, вы обрели сами, изгнав варваров. Или я ошибаюсь, и вы просили Владыку о снисхождении и помощи и в этом?
     – Нет, конечно, нет, – тут же бурно отреагировал молодой человек, – как можно. Отец Земной не имеет армии, кроме преданных слуг, и вся его власть зиждется лишь на вере в него, как Наместника божьего на земле.
     Дракон захрипел. Молодой человек не сразу понял, что чудовище засмеялось.
     – Значит, он олицетворяет в вашей истинной вере то же, что некогда приписывали мне.
     – С единственной разницей – вера в тебя, есть вера ложная.
     – Мне было все равно. Меня кормили, и мне этого хватало.
     Молодой человек неприязненно взглянул на дракона, лицо его скривилось в досаде. Однако, через некоторое время невольно улыбнулся и он. И тут же спрятал улыбку.
     – Негоже смяться над верой, – больше самому себе сказал он. – Тем более, после столетий забвения и дикости. Мы, подобно этим крестьянам, почитали чудеса земные за послания небес, явления природы за знамения Божии. Хотя нет… – неожиданно он прервал себя, – Схождение Благодатного Огня и тучи над горой Обретения, разве не есть ежегодное, день в день, свершаемое доказательство Божьего присутствия в мире.
     – А к каким явлениям теперь следует отнести меня? – но, увидев лицо молодого человека, дракон не продолжал более. Впрочем, юноша ответил:
     – К символам варварской веры, обманывающим простецов и вводящих в заблуждение мудрых существованием своим, – и замолчал на полуслове.
     – Ваша вера меня отрицает? – молодой человек не знал, что ответить. И произнес только:
     – Ты же не можешь быть окрещен, ибо не за тебя погиб Спаситель… впрочем, тебе столько лет, что ты, верно, рожден еще до смерти Спасителя и, значит, принадлежишь к другому миру… – молодой человек словно пытался примирить в себе непримиримое. Объяснить невозможное.
     Дракон снова тяжко расхохотался.
     – А если и позже, что это меняет? Впрочем, этот диспут не имеет к нам ни малейшего отношения.
     – Имеет, я хотел бы объяснить тебе, почему ты, существо разумное, не можешь быть спасен верой истинной и…
     – Ты пришел сюда не за этим.
     Юноша умолк и невольно бросил взгляд на меч. Зачем-то вынул его из ножен, и снова убрал.
     – Тоже подарок князя, – заметил он. – На нем есть надпись: «Мой гнев лишь на головы неверных»…. Старый князь, человек глубоко верующий и праведный, принявший свой титул лишь после благословения Отца Земного. Когда победил в битве многих варваров и отбросил их от границ нашего государства – в той великой битве он сражался как простой ратник.
     – Он их не спрашивал, истинной ли они веры, перед тем, как убить? – дракон сам не понимал, почему задает эти вопросы. Почему язвит рыцарю королевской крови, повинным в том уже, что пришел забрать никчемное для дракона золото. Забрать и уйти, оставив дракона наедине с пустыми мыслями, болью и воспоминаниями.
     – По правилам положено, но только в одиночной битве, – юноша был серьезен. Не увидев улыбки на лице дракона и не услышав издевки в хриплом голосе его, он решил дать разъяснение. – Когда люди сбираются под тем или иным стягом, то как бы передают частицу себя общему воинству. Стяг всегда означает намерение действовать за единую веру.
     – Но тогда и вы были варварами, значит, речь о вере не шла.
     – О вере речь идет всегда, когда сходятся завоеватели с покорившимися, но не покоренными.
     Дракон насторожился. К пещере подходил еще кто-то. Он поднял голову, стараясь понять, кому принадлежало размеренное цоканье каблуков, подбитых металлом. И властные приказы отойти и не мешать.
     Юноша опередил догадки чудовища. Замолчав на полуслове, он обернулся и, оставив светильник в пещере, бросился к выходу. А через минуту вводил – знакомый запах ударил дракону в ноздри – обладательницу подкованных сапожек. Передавшую, как залог, свой тонкий белоснежный платок молодому рыцарю, отправившемуся совершать подвиг.
     Вошедшая была юна, свежа и прекрасна. Моложе рыцаря года на два, с тугой русой косой, обручем свитой на голове, в зеленом платье с алым кушаком, продернутом золотой нитью, и с червонного золота пряжкой, изображавшей кусающую себя за хвост змею. В светлых кожаных сапожках, отбивавших такт ее легкой походки.
     Войдя, она разом остановилась, промаргиваясь с яркого света, и немедленно достала платок, закрыв им нос.
     – Ты убил его? – тут же спросила она. Взяв светильник в руки, она разглядывала лежавшего на груде овечьих шкур дракона. – Я слышала твой голос, вот и решила подойти. Мне показалось, ты молился.
     – Нет, я…
     – Значит, опоздал. А золото?
     – Я не убил его, – произнес юноша. Только сейчас его спутница заметила, что дракон еще жив. И брезгливо поморщилась, снова повернувшись к своему спутнику.
     – Наверное, ты прав. Отрубить эту голову… нет, это никуда не годится. Он сдохнет и сам, а позориться такой головой я тебе не позволю. Разве можно украсить ей нос королевского струга. Да лучше уж пусть остается деревянный, – и снова: – А золото?
     – Золото здесь, – вместо молодого человека ответил дракон, – я его не трогал.
     Девушка не приняла шутки. Лишь спросила, где именно, чтобы она могла оценить.
     – В дальней пещере, за валуном.
     Княжна стремительно прошла в глубь пещеры, огонек, колеблясь, мельчал с каждым ее шагом. Молодой человек, поспешил вослед, неловко бряцая по камням ножнами. Вскоре донесся ее голос:
     – Да, это неплохо. Больше того… прекрасно. Ты видел?
     – Н-нет.
     – А что же ты так долго делал? Я спрашивала слуг, ехавших с обозом, ты обогнал их на час с лишним. Ты даже запретил подходить к пещере. Не понимаю, для чего надо было играть в героя.
     Дракон невольно улыбнулся. Бесстрашный спаситель, отбросив благоразумие, страх и сомнения, приходит сразиться с чудовищем в одиночку. Жаль, в жизни никогда не бывало подобного.
     – Я даже не верил в его существование. Пока не увидел собственными глазами и не говорил с ним…
     – С драконом? Безумие. Что он тебе наплел?
     – Скорее я ему… он давно не выбирался из пещеры, я рассказывал новости последних веков, – голос юноши перестал быть слышен, только княжна еще немного возмущалась его геройством, но затем смолкла. Блеск золота заставил их благоговейно замолчать перед накопленной двумя поколениями драконов грудой.
     – Все долги и еще останется на обустройство королевского замка и собора. О, да тут еще сундук… и еще…. А я выхожу замуж за богача! Жаль, одно только золото, ни ожерелья, ни диадемы. Монеты, слитки,… почему драконы не прятали драгоценные камни?
     – Нам они не нужны, – ответил дракон, если княжна его и услышала, то виду не подала.
     – Ну а теперь давай займемся самым главным. Зови слуг, пускай вытаскивают все это. И пошли на выход, как ты можешь дышать этой дрянью?
     Они прошествовали мимо дракона, уже выходя, юноша спохватился. Оставив руку возлюбленной, он подошел к чудовищу.
     – Жду тебя внизу. Я сама отдам распоряжения, – незамедлительно заметила она, покидая пещеру.
     – У меня к тебе будет просьба, – сказал юный рыцарь. – Я говорил, к нам приезжает сам Владыка. К его прибытию все должно быть благообразно, одухотворенно, возвышенно, – он помолчал и продолжил: – Во дворце с былых времен сохранилась библиотека, не знаю, каким чудом она пережила годы лихолетья. Многие книги в ней… как бы это сказать… не совсем верны… Видишь ли, нынешний Владыка не рекомендовал иметь у себя неблагочестивые книги. То есть не духовного свойства. Вернее, он рекомендовал иметь у себя одну книгу, написанную самим Всевышним, через пророков и проповедников. Ибо она есть все, альфа и омега нашего бытия, в ней вся мудрость веков и все знания. Она… она со мной. Если хочешь, я покажу ее тебе?
     – Ты с ума сошел?! – донеслось от входа. Юноша бросился к княжне, та едва сдерживала себя.
     – Дракону читать Святое Писание… да как можно вообразить подобное. И потом… библиотека твоего отца. Ей должен заняться Капитул чистоты и благонравия, ты что же, хотел скрыть какие-то низкие книжонки? А для чего была послана миссия, как не для очищения ваших душ?.. Как можно говорить о полном очищении, когда миссия и Капитул прибыли навсегда. Ты понимаешь, всегда найдутся падшие, всегда сыщутся греховодники и еретики, и ради них миссия не прекратит своей деятельности, спасая души от ничтожества плоти. Огнем и мечом спасая! – воскликнула она так, что пещеры ахнули ей в ответ.
     И тишина.
     А затем в пещеру вошли слуги, прошли мимо дракона, старательно сторонясь чудовища. Принялись выносить сокровища. Слуг было немного, и каждый старался взять побольше – дабы лишний раз не пройти мимо лежащего зверя. Но сокровищ оказалось слишком много. Не один час миновал, прежде чем они ушли. И прежде чем вернулся молодой человек, снова один. Нерешительно оглянулся на вход и подошел к дракону.
     – Прости, – сказал он, не зная, как продолжить.
     – Мне не за что тебя прощать, – спокойно ответил хозяин пещеры. – Скажи лучше, простила ли тебя твоя невеста?
     Снова заминка.
     – Она согласилась с тем, что у тебя могут храниться книги.
     – Нечестивому – нечестивое, я слышал.
     – Нет, ты неправильно ее понял. Просто… – он и сам не знал, как закончить. Долгая пауза потребовалась, чтобы юноша заговорил вновь: – Книги уже здесь, их сгрузили с повозок. Мой отец очень хотел скрыть эту библиотеку от глаз Владыки. Мне рассказывали: рукописи собирались на протяжении пятисот лет, привозились из десятка позабытых ныне царств, на языках, о которых помнят лишь избранные. Они очень редки, иные – единственные в своем роде.
     – А ты? Просто прячешь.
     – Я… – он смутился. – Как тебе сказать. Для отца это память, а Владыка, конечно, прав, но ему незачем знать, что в пещере… Может, когда-нибудь. – Он пресекся, сообразив, что говорит крамолу, пусть даже дракону. Потому сказал осторожно: – Благодаря летописям я и нашел тебя.
     – Они, я надеюсь, остались во дворце?
     Юноша торопливо кивнул, но вслух сказал другое:
     – Я и двое моих слуг положим книги в дальнюю пещеру, туда, где раньше находилось золото, и уйдем. Надеюсь, тебя не потревожат больше.
     Дракон кивнул медленно – тревожиться о нем давно некому. Пересиливая себя, он произнес фразу, вертевшуюся на языке последние часы:
     – Раз ты оставил меня жить, и назначил хранителем…
     – Я понял тебя… конечно. Каждую неделю тебе будут приводить барашка… в качестве платы. – Снова пауза, юноша кликнул слуг, те стали заносить книги. Новый запах заполонил пещеру, непривычный, но в тоже время знакомый. Тоже запах тления, но только человеческой мудрости.
     Наконец слуги ушли. Молодой человек уходил последним, дракон задержал его последним вопросом.
     – Скажи, чем это варварство отличается от прежнего? – спросил хозяин пещеры. Но ответа не дождался.
     – Нам пора прощаться, – просто сказал юноша.
     – Тогда прощай.
     Юноша, поклонившись неловко, вышел, посвистом подзывая к себе коня. Шаги его стихли, послышался шорох, затем все затихающий топот копыт, резко прервавшийся, когда юноша спустился с холма. Дракон долго вслушивался в наступившую тишину, будто надеясь услышать в ней еще что-то, кроме привычного шума в ушах. А затем столь же долго предавался непривычным думам: вспоминал встречу с молодым человеком, беседу, до последнего слова, до жеста, появление княжны и исчезновение золота, его замену на книги – золотом окаймленные тяжелые фолианты и древние свитки, подчас просто перевязанные грубой пеньковой веревкой. Солнце село, на прощание окрасив багрянцем стены у входа в пещеру, скрылось за далекими холмами. Погруженный в думы свои дракон не заметил этой перемены. А затем и вовсе задремал, в кои-то веки убаюканный воспоминаниями.
     А когда стемнело окончательно, и тени на стенах превратились в мглу подступающей ночи, его дрема снова бежала, спугнутая множеством голосов. Дракон вздрогнул, стал вслушиваться. Но не то от неожиданности, не то от внезапно нахлынувшего волнения, шум в ушах усилился, не давая разобрать ни слова. Лишь когда незваные гости вошли в пещеру, он понял, о чем они говорят. Но теперь сам вид их не требовал разъяснений.
     Впереди шествовал жрец, облаченный в знакомое по прежним векам белое одеяние, с резной фигуркой дракона в руках. За ним теснилось десятка два крестьян, сжимавших кто смоляные факелы, кто топоры, кто колья. Увидев дракона, все разом замерли – и долгая тишь снова поразила пещеру. По прошествии ее, жрец медленно заговорил:
     – Великий дракон, мы пришли к тебе с миром в душе и надеждой в сердцах. Ты был последний, кто защищал нас от варваров, кто одним присутствием своим внушал дикарям страх и трепет, отвращая взоры от наших деревень. Ты был последний, кто на протяжении сотен лет оставался нашим единственным кумиром. Кому мы подносили дары, и обращали ежедневные молитвы – и в печали, и в радости. Но ныне ты отворотился от нас. В наши деревни пришли чернорясые евнухи, внушавшие нам нечестивые мысли и подвигавшие нас на предательство своему кумиру. Они говорили о едином боге и о сыне божьем, который через свою смерть спас нас от геенны огненной. Они богохульствовали и поносили тебя и наших идолов, наш Род и наши обряды. Один из них, будучи уверен в собственной безнаказанности, осквернил наше капище самым непотребным образом. Род покарал его – он утонул в реке, как того и заслуживала его черная, словно ряса, душа. Прежде, когда нашли его тело со следами множества рваных ран, мы подумали, что это ты покарал его, но теперь мы видим, что это немыслимо. Ты сам перешел в подчинение бесполому богу и его мертвому сыну. И за это тебе вышло наказание от Рода – наши предки покарали тебя за предательство, а теперь и мы отвергаем всякую в тебя веру.
     С этими словами жрец грохнул резную фигурку об пол – каменными брызгами разлетелась она под сводами, на щеке жреца выступила кровь от пролетевшего осколка; он даже не заметил пореза. Стоявшие за его спиной крестьяне тотчас же взволнованно загудели. К факелам поднялись топоры и колья, железо осветилось багровым светом.
     – Мы видели, как ты безропотно отдал приспешникам чернорясых кастратов свое золото, свою прежнюю силу. Мы видели, как ты принял от приспешников нечестивые книги и согласился оберегать их, надеясь обрести в них новую власть, дабы побороть могущество наложенного на тебя проклятия. Пойдите и найдите эти книги, правоверные! – воскликнул жрец, и толпа тотчас же устремилась мимо недвижно лежащего дракона вглубь пещеры. Недолго искала она, дружный рев десятка глоток возвестил о находке книг.
     Дракон долго пытался повернуться. Крестьяне уже тащили книги к жрецу, грудами выкладывая перед ним. Жрец поднял одну, по тому, как сложились губы изучавшего заглавие, понял: он не прочтет и буквы во взятом наугад свитке. И в другом, что был схвачен следующим. И в третьем фолианте, и в четвертом. Дракон отвернулся. Слабость охватила его, не прежняя слабость, приходившая взамен отступающей боли, новая, не ведомая доселе. Кажется, ее он ждал последнее столетие, призывал, – а ныне утром испугался почувствовать.
     Теперь уже не боялся. Что-то еще пришло вместе с этой слабостью. Невыразимая грусть, что наполнила и успокоила его. Он вздохнул и закашлялся, выхаркнув сгусток черной крови к сапогам жреца. Священник отбросил еще одну книгу, она ударила дракона в изъязвленный бок, судорога прошла по телу, отбросил и грустно сказал:
     – Смотрите, что сделало проклятье с нашим бывшим повелителем, нашим кумиром. Оно источило и изуродовало его снаружи и изнутри, его кровь ныне черна, а тело подобно рваной тряпке, – крестьяне, тащившие книги, зашептались меж собой. Жрец оглядел дракона и медленно добавил: – Но, как ни тяжко предательство, муки, испытываемые им, еще тяжелее. Мы верующие люди, негоже нам наслаждаться страданиями, пусть даже предавшего нас, нашу веру, кумира. Я помолюсь перед Родом, братья, а вы помогите несчастному уйти из этого мира, прекратите его страдания. Обложите его книгами, где нечестивым языком описаны все мерзости таинств чернорясых, вся грязь, и подлость и ненависть, все зверства их бесполого бога, обложите ими его, и подожгите. – Дракон явственно вздрогнул, но не произнес, ни слова. – Пускай книги сгорят вместе с оболочкой несчастного изменника, а душа его, легко освободится от бремени проклятия, и чистая, поднимется в небеса. Только так мы сможем помочь ему избавиться от проклятия Рода. Ну что же вы стоите, мы же люди, мы должны прощать. Даже такое… Несите книги.
     Превозмогая боль, дракон повернулся к жрецу.
     – Ты понимаешь, что ты сейчас сделал?
     – Я спасаю тебя, – спокойным голосом, в коем сквозила ледяная решимость, через которую невозможно было пробиться, ни словом, ни действом, ответил он. – Спасаю нас… Не стойте, каждая минута приносит ему все новую боль.
     Тишина, воцарившаяся было, исчезла, ее место заняло торопливое перестукивание деревянных башмаков и шорох лаптей по камням пещеры. Шуршание старых рукописей, торопливо раздираемых на части. Страницы засыпали его словно бежевый снег. Он не чувствовал боли от ударов тяжелых обложек позолоченных манускриптов о бока, он уже ничего не чувствовал. Только ждал. Не шевелясь, без единой мысли.
     Ждал окончания прежнего времени и начала нового. Так уж получалось, что этот рубеж будет преодолен на его глазах. В последний миг, когда они могли еще видеть.
     Кто-то принес небольшой бочонок лампадного масла, сообщив жрецу, что на благое дело и вещи чернорясых сгодятся; нездешний запах заполонил пространство пещеры. Жрец приказал всем выйти, встав на пороге, он произнес последнее: «Да будет полет твоей души легок», – и бросил факел в книги.
     Те занялись разом, жарко, почти бездымно, запылали. Огонь рванулся в стороны. Люди стояли в проеме, присаживались на корточки, опаляемые жаром, но не уходили, не в силах оторвать взгляда от буйства ими же вызванной стихии. И только когда пламя добралось до овечьих шкур, чадные клубы дыма потянулись из пещеры. Люди отбежали, но по-прежнему стояли невдалеке, ожидая конца. Вглядываясь в смрадный дым, будто надеясь увидеть там нечто, прежде не виданное, но так желаемое ими узреть – душу сжигаемого дракона.
     Он уж не видел своих поджигателей – жар пламени навеки закрыл его глаза. И по-прежнему не чувствовал боли, вернее, ощущал, но где-то на пороге сознания. Заглушенную великой грустью по всему уходящему и по пришедшему на смену.
     И когда горела его плоть, последняя мысль прокралась в голову дракона. Странно, думалось ему, и дума эта медленно растворялась в пламени кострища, странно символично все происшедшее. Если я последний из рода своего, наверное, справедливо, что и память о времени моем уйдет вместе со мной. Отторгнутая людьми прошлого, и не воспринятая людьми настоящего – кому тогда нужна она, эта память?
     Пламя поднялось выше, разгораясь жарче, и люди, стоявшие у входа, в едином порыве радостно закричали.