Воздух в комнате еще обдавал холодом и напоследок будто оставлял на кончике языка тяжелое послевкусие. Тяжело и неохотно в город ступала весна. Боль в колене напоминала о том, что сегодня утро. Еще не девять утра, когда боль обычно только усиливается, но и не двенадцать, когда она становится привычной. Если выпит чай и собрана сумка, значит уже пора торопиться на репетицию. Но это лишь в том случае, если трезво мыслить не мешает незваный господин, засидевшийся в мыслях и воспоминаниях как нежеланный гость. Вот он здесь, в комнате, безразлично и даже рассеянно осматривает старые стены, пол и потолок, будто разминается перед тем, как нанести удар. Одно мгновение, и вот этот взгляд беспощадно пронзает плоть насквозь. Мышцы рук, кончики пальцев обеих ног, шея и волосы, - кажется все застыло в ожидании его следующего вздоха, движения, слова. А он все тот же, сказались лишь возраст и разъезды. Не суетлив, не примеряет искусственных гримас: ни улыбки, ни удивления, ни злости. Новые морщинки выглядят так неестественно под светом лампы, будто взяты с неудачной картины неумелого художника. Но спрятаться от этих глаз решительно негде. На столе уже появились форель и вино, а господин напротив ждет ответа на свой вопрос. Эту последнюю фразу произнес не он. Следовавшее за ней молчание медленно растеклось по всей комнате. В голове она прокручивается ежечасно. "Уехать? Остаться?" Нелепое сомнение заставляет повторять ее про себя, но они оба знают, каков должен быть ее выбор. Сбежать вместе или увядать по одному в разных отрезанных друг от друга частях света... Бежать! С Андре!
     В этом тесном мире каждый шорох, вздох, звук - это все он. Она и так сбежала, без раздумья, оставила себя прошлую за бортом. Одержимая и ослепленная, она покорно вспорхнула на борт его корабля.
     На секунду закрываются глаза. Все те же тяжелые стены, приглушенный свет, - кажется и эту клетку придется взять с собой. Надо что-то делать!
     Сколько дней и ночей Анна живет в этой зыбкой иллюзии и только так удерживает его возле себя.
     Она срывается с места. Хлопнувшая дверь, по ступеням барабанят кончики изящных туфель. Улица. Анна прячет руки глубоко в карманы, опасаясь окончательно потерять над собой контроль. Груз едких мыслей не дает поднять голову, шаг переходит в бег. Он все еще перед ней, но никак не ближе. А широкая черная дверь уже в одном последнем рывке, вперед. Дверь открывается. С точностью до сантиметра вслепую угадываются все предметы в этом зале, где так много лет правит густой запах пыли и пота.
     Легким хлестом отдаются в воздухе ритмичные движения женских ног и рук. На кончиках своих пальцев миниатюрные акробатки то и дело останавливают отрешенный взгляд.
     Живые эмоции, эти зачесанные пучки как всегда послушно оставили в цирковой гримерке, до следующего выступления.
     Впервые для нее эти безликие фигуры выглядят странно. Как птица, она теперь должна примкнуть к своей стае, смахнуть крылом утреннюю лихорадку, и боль в спине снова напомнит о тренировочных буднях. Но, пожалуй, теперь не по силам ей даже на секунду выбраться из собственного чулана безумных мечтаний.
     Молнией она вот-вот пронесется через бесконечные мрачные секретарские кабинеты, и кончик ручки мордастого чиновника, дающего ей нужные документы, и душные коридоры, где не будет очередей, - все теперь за нее. Они будут вместе. А случится это уже в следующем месяце, нет на следующей неделе... Завтра! Эти чудные врата в явь, они прямо перед ней!
     В нежно-голубой оболочке черные зрачки бессильно кутаются слезами, обожженные болевым лучом все того же тяжелого взгляда утреннего гостя. В изнеможении она падает на пол без сознания. "Неужто беременная?" - удивленно восклицает недовольная Шпилиха. На секунду все замирает. "Не отвлекаемся! Вверх, выше, еще, вверх!"