1
     Солнце едва показалось над холмами, когда я прибыл в деревню Большово. Глухую деревушку на краю света.
     – А теперь, вот, прямо иди, по дороге, всю деревню пройдёшь до самого лесу. Там последняя изба, а за ней уже озеро. Там тебе и есть Арина Степановна.
     Это говорит мой благодетель, который меня от станции до деревни подвёз на телеге. Если бы не он, то пришлось бы пешком идти, попутку здесь ждать – безнадёжное занятие, одна машина раз в двое суток проезжает.
     Я спрыгнул с телеги и поблагодарил говорливого старика, порывшись в карманах, протянул ему деньги. Старик оттолкнул мою руку и дружелюбно выматерился. Я засмеялся, а он пожелал мне здравствовать и уехал.
     Я остался один. Как же тихо и спокойно было здесь. Господи, мы так стремимся в города, к цивилизации.
     Я стоял оглушённый этой тишиной, напоенный свежим воздухом и только сейчас понимал, как убого наше представление о счастье и благополучии.
     А места здесь и вправду были сказочные. Сама деревенька крошечная в одну улицу, только одно название – Большово. А вокруг – степь необъятная, седая от росы, с бело-синими переливами васильков и ромашек. Вдалеке темнел лес, а у леса серебряным блюдечком поблёскивало озерцо. Я набрал полную грудь холодного утреннего воздуха с упоительной смесью ароматов навоза, полевых цветов и свежескошенной травы. От избытка кислорода закружилась голова, а на душе стало так чисто и благостно, что захотелось заплакать. Я забросил на плечо сумку и двинулся по дороге.
     Деревня уже не спала, голосили на разные голоса петухи, требовательно мычали коровы, перекликались собаки. Кое-где по двору уже бродили хозяева с помятыми со сна лицами. На меня смотрели по-деревенски открыто, без смущения рассматривая, старались понять, кто я. Собаки, заслышав меня, рвались с цепи – я ускорил шаг.
     Дом Арины Степановны стоял у самого леса, как раз над серебристым озерком, как и сказал мужичок. Дом был старинный, сложенный из больших замшелых брёвен и огорожен двор был, точно крепостью – бревенчатым забором. Во дворе было тихо, только птицы заливались в саду. Заслышав мои шаги, во дворе залаял пёс. Я протянул руку, чтобы постучать и вдруг мне стало неловко: припёрся, понимаешь ли, в пять утра к совершенно незнакомым людям. Я уже решил посидеть у озерца и подождать, пока проснутся хозяева, как вдруг скрипнула входная дверь и на высокое крыльцо вышла женщина. Высокая и статная, с полу распущенной русой косой, в цветастом халате, в руках она держала миску. Видно было, что женщина только что проснулась.
     – Да иду я, иду! – низким грудным голосом крикнула она. – Чего разлаялся с спозаранку? Вот пустобрёх…
     И тут женщина заметила меня. Она нахмурилась.
     – Тебе чего, парень? – и посмотрела так неприветливо, даже зло.
     – Мне нужна Арина Степеновна Красикова…
     Женщина слегка подалась вперёд и близоруко сощурилась, пытаясь рассмотреть меня:
     – Ну, я Красикова… Что надо?
     Я приподнялся на цыпочках, ухватившись за забор.
     – Вы меня не знаете. Я с телевидения, журналист. Очень хочу с вами поговорить…
     Лицо Арины Степановны стало мрачным, она спустилась с крыльца.
     – Мне с тобой говорить не о чём, – отрезала она и скрылась из виду.
     Теперь я прыгал вдоль забора, изо всех сил стараясь увидеть её.
     – Арина Степановна, – пыхтел я. – Но это же не по-людски. Я через всю страну проехал, чтобы с вами встретиться. Я почти неделю в дороге, а вы даже поговорить не хотите.
     – Катись откуда пришёл, – послышалось из-за забора. – Сам не пойдёшь, я тебе сейчас дрыном помогу…
     Я махнул рукой и обессилено опустился на скамейку.
     – Ни стыда у вас ни совести, Арина Степановна. Разве ж так можно. Я с поезда, пять утра, я не евши, не спавши, а вы – дрыном… – я замолчал, потому что почувствовал, что рядом кто-то стоит.
     Я поднял глаза: Арина Степановна стояла, облокотившись на калитку, а в руке она и вправду держала увесистую палку. Я поднялся.
     – Ни стыда, ни совести, говоришь, – она старалась подавить улыбку. – А припереться без приглашения в пять утра – это, по-твоему, по совести?
     Я смущённо пожал плечами.
     – Ладно, проходи, раз пришёл, – Арина Степановна пропустила меня во двор и закрыла калитку. – Посиди, вот, на скамеечке, я своё хозяйство покормлю, а потом и тебя привечу, гость столичный…
     Теперь я рассмотрел её получше. Высокая, почти с меня ростом, статная женщина. Я знал, что ей пятьдесят, но лицо у неё было чистым, без единой морщинки и словно светилось изнутри розовым светом. Я подумал, что это от восходящего солнца, но ошибся. И двигалась она неспешно, с какой-то особой грацией. Я невольно засмотрелся, как она склонилась к лохматому псу, погладила его по ушам и поставила перед конурой миску с едой, как взяла ведро с водой у колодца и двинулась вглубь двора.
     – Зовут тебя как? – бросила она через плечо.
     – Аркадий, – я зачем-то снова встал.
     – А по батюшке?
     – Петрович, Аркадий Петрович, но можно просто Аркадий.
     Она ничего не ответила, скрылась за тяжёлой дверью сарая. Сарай тоже был бревенчатым и колодец. И сам двор, просторный, поросший зелёной травкой, дышал древностью и покоем, каким-то вековым покоем. Так и чудилось, что выйдет из этого терема эдакий богатырь, вытянет из колодца ведро водицы студёной, да и выпьет его до самого донышка, а потом, шутя, подкову узлом завяжет, да как двинет, играючи, своей булавой кого-нибудь по буйной головушке… Эх, разыграйся, удаль молодецкая!
     Дом у Арины Степановны внутри очень отличался от дома снаружи: не было здесь ни резных лавок , ни дубового стола – стояла совершенно современная мебель, телевизор.
     – Покормить тебя, гость дорогой, – в голосе Арины Степановны была ирония, – или чайком побалуешься?
     – Чайком, – пробормотал я.
     – Ну, чего изволите…
     Арина Степановна выставляла на стол чашки, блюдца, креманки с вареньем и мёдом. Я молча наблюдал за ней. Она уже успела заплести косу и венком уложить её вокруг головы. Я смотрел на эту красивую, сильную женщину, такую земную, такую домашнюю, уютную и не мог себе представить, как спрошу у неё то, зачем я сюда приехал.
     Над чашкой поднимался ароматный дымок, а я никак не мог решиться заговорить. Арина Степановна выжидающе смотрела на меня, словно выталкивала глазами из дома.
     – Ты пей, Аркадий Петрович. Чай то остынет…
     Я набрал полную грудь воздуха.
     – Арина Степановна, мы узнали, точнее, нам сказали... – у меня дыхание перехватывало, словно я в любви объяснялся. – Это правда, что вы умеете летать?
     – Что? – едва слышно произнесла она. – Ты сдурел, что ли? Вам в столице делать, поди нечего, как по деревням шататься да баб летающих искать…
     Она встала и отошла в глубину комнаты, зазвенела там посудой. А я смотрел ей в спину. И внезапно понял, что это правда, и не ошибся странный информатор, и не сдурел я… Вот если бы Арина Степановна рассмеялась, или отпустила бы какую-нибудь колкость, я бы засомневался. Но у неё стало такое лицо, словно я сказал, что-то страшное. Я поднялся.
     – Вы не злитесь на меня, Арина Степановна, я ведь просто так спросил…
     В этот момент загремело что-то во дворе, и мы оба, как по команде, бросились к окну. Но Арина Степановна внезапно крепко сжала мне руку. Я даже испугался.
     – Стой, Аркадий, – она покосилась на дверь. – Ты чаю попил? Попил. А теперь собирай-ка свои манатки и пойдём со мной…
     – Куда? – я совсем растерялся.
     – К моей куме. Она вдовая. У неё ночевать и останешься. Она тебя и накормит, и напоит, и сказку на ночь расскажет, пошли…
     От её напряжённого шёпота у меня по спине мурашки побежали, я вырвал руку.
     – Мы же с вами так и не поговорили, Арина Степановна, я же из-за вас ехал… я…
     – Нам с тобой больше говорить не о чём. Ошибся твой рассказчик, понятно? – она снова схватила меня за рукав и потянула к выходу. – Я тебе всё, как есть, сказала, ясно? А кто что тебе в столице в уши внёс – я за то не в ответе…
     Внезапно отворилась входная дверь и ударила меня в спину. Я уронил сумку и оглянулся. И первое, что я увидел – это нежное розовое свечение её лица и пшеничные колечки волос. Она стояла в дверном проёме – тонкая, как стебелёк, её гибкая фигурка просвечивалась сквозь светлую ткань ситцевого сарафанчика.
     – У нас гости, мама? – прозвенела она и вошла.
     Арина Степановна отпустила мою руку и двинулась на девушку грудью, оттесняя меня в сторону.
     – Ты чего так быстро?! – крикнула она. – Корову отогнала?
     – Отогнала, – девушка растерянно смотрела на мать.
     – Тогда ступай цыплятам воды дай.
     – Я уже дала… мама, а это кто? – девушка пыталась из-за спины матери увидеть меня.
     – Пошла во двор, Алёна! – закричала Арина Степановна так громко, что я вздрогнул.
     Алёна взглянула на мать, как искрами сыпнула, лицо её вспыхнуло, и она выбежала прочь. Арина Степановна взглянула на меня исподлобья и молча направилась из избы. Я поднял на плечо сумку и пошёл следом. Во дворе Алёны не было, только слышно было, как она всхлипывает где-то в саду, за домом.
     Мы шли по деревенской дороге, и Арина Степановна здоровалась с каждым, кто, сгорая от любопытства, выглядывал из калиток.
     – Аркаша это, моей троюродной сестры сын, – отвечала всем Арина Степановна. – Веду к Насте, куме, на постой. А то ведь мы с Алёной ремонт затеяли, негде приткнуться… Да, завтра и уедет…
     Я слушал, как спокойно врёт односельчанам эта женщина, и с тоской думал, как вернусь домой. Я чудесно помнил, как ржал весь наш отдел, когда я сказал, что из непроверенного источника узнал, что в деревне Большово есть женщина, которая летает. Ржали все, но я был уверен, что это мой шанс. И вот теперь я плёлся по пыльной дороге за деревенской женщиной и чувствовал себя полным идиотом.
     У Калитки Арина Степановна остановилась.
     – Слышал, Аркадий, ты племянник мой, так – седьмая вода на киселе, а то Настя подозрительная, в дом чужих не пускает?..
     Я молча кивнул. Но Кума Арины Степановны оказалась вовсе не подозрительная и довольно словоохотливая женщина.
     – Кто тебе это сказал и спрашивать не стану, – заговорщицки шептала она. – Только правда это, Аркаша, чистая правда…
     – Я осторожно нажал кнопку диктофона.
     – У них это по материнской линии передаётся. И мать её летала, и бабка, и прабабка…
     Меня словно морозом обсыпало, я ощущал себя гончим псом, взявшим след.
     – Но как это возможно? Как она летает?
     Тётка Настасья пожала плечами.
     – Кто ж его знает? И за что им бог крылья дал – неведомо. Но Арина строго-настрого болтать об этом запрещает. Она, понимаешь, за Алёну страшиться. Она девчонка молодая, ей только семнадцать исполнилось, а понаедут из города, сманют, что тогда?
     Я вскочил, я не мог усидеть на месте.
     – Но ведь это же сенсация, понимаете? Разве можно такое скрывать?
     Женщина покачала головой.
     – Им уезжать отсюда нельзя.
     – Почему?
     – Не знаю, не ведаю. Нельзя и всё. Все в Ариныном роду здесь родились, здесь жизнь прожили и померли здесь. Так им положено.
     Тётка Настя ушла, и я остался один в пустом доме. Несколько раз я прослушивал запись на диктофоне, но всё, что я слышал, вызывало больше вопросов, чем ответов. И честь мою перед трудовым коллективом эта запись отнюдь не спасала, скорей наоборот. Выставляла меня полным придурком. Я закрыл глаза и откинулся на диван. На душе было паршиво. Тихий стук вывел меня из оцепенения. Я сел и увидел за окном синеглазую мордашку Алёны. Она прижалась к стеклу, и её слегка курносый нос расплюснулся. Я улыбнулся, помахал ей рукой и встал. Через мгновенье она возникла в комнате. Всё в том же светлом сарафанчике она с интересом разглядывала мой столичный прикид, причёску.
     – Мама сказала, что вы турист, – неопределённо произнесла она.
     – Вроде того, – улыбнулся я.
     – А почему она тогда вас выгнала? – глаза её блеснули лукаво.
     – Не любит твоя мама туристов. Меня зовут Аркадий, а ты Алёна? – я протянул ей руку, и она быстро пожала её и отдёрнула ладонь, словно обожглась.
     – А ещё мама сказала, что вы места наши посмотреть хотите, чтоб семьёй сюда приехать, – в глазах её блеснула лукавинка. – И, что у вас жена и трое детей…
     Я рассмеялся.
     – Ну надо же… как твоя мама много обо мне знает…
     – А хотите я вам экскурсию проведу?
     – А мама не заругает? – я откровенно любовался ею. Такая она была непосредственная, светлая и открытая.
     – А она не узнает. Я сказала, что к Анютке пошла в гости…
     – Ну, пошли, – согласился я и прихватил с собой камеру.
    
     Мы гуляли по лесу, сидели у прозрачного, как стекло, озерца. Алёна резвилась, расспрашивала меня о городе, смеялась.
     – Скучно здесь, – жаловалась она. – Все девчонки школу окончили и в город едут, а меня мама не пускает.
     – Отчего же не пускает? – насторожился я.
     – Говорит, здесь моё место…
     – Каждый сам своё место находит, Алёна, – я прилёг на траву и теперь смотрел ввысь, сквозь кружево листвы.
     – А ты своё, стало быть, нашёл?
     Я пожал плечами:
     – Не знаю, наверное ещё нет… – я посмотрел на Алёну. Она сидела, грустно склонив головку, и светлые волосы её стелились по земле. Я протянул руку и щёлкнул её по носу. – А ты смелая, вот так с незнакомым мужчиной пойти в лес. А вдруг я маньяк…
     Алёна засмеялась и встала с травы.
     – А я не боюсь маньяков, Аркаша… поймай попробуй…
     Она побежала, я вскочил и, не знаю зачем, погнался за ней. Алёна смеялась, она бежала так легко, и я никак не мог догнать её, путаясь между деревьев. Лес закончился, и Алёна выбежала на поле.
     – Не догонишь, не догонишь, – заливалась она.
     Я протянул руку и уже почти коснулся её платья, но Алёна внезапно исчезла. Я ничего не понял, остановился, озираясь по сторонам.
     – Ну, что поймал, маньяк? – послышалось сверху.
     Я поднял голову, щурясь от яркого солнца и обалдел. Алёна зависла где-то в двух метрах над землёй и оттуда насмешливо смотрела на меня.
     – Ты только в обморок не упади, маньяк…
     Я слышал об этом и, оказавшись здесь, ощущал, что приблизился почти вплотную. Но теперь, видя это собственными глазами, мне казалось, что я сплю.
     Алёна, видя мой восторг, творила чудеса – бродила по воде, оставляя лёгкие круги на поверхности озера, стояла на маковке цветка. А я никак не мог поверить, что это правда. Она висела в воздухе и смеялась, а я водил руками по траве между её ногами и землёй.
     – Алёна, но это же не может быть правдой.
     – Почему? – она мягко опустилась на траву и откинула волосы с лица. – Я так к этому привыкла, что иногда мне странным кажется, что все люди не летают…
     – А летать – это как ходить?
     – Нет, – она вдруг стала серьёзной и села, – нет, не так. Летать – это где-то здесь, – она прижала руки к груди. – Без этого и жизнь – не жизнь.
     Она была такая трогательная в своей серьёзности, у меня голова от неё шла кругом. Я осторожно взял её за руку.
     – А мама твоя летает?
     Алёна кивнула.
     – Любит она летать, особенно под звёздами.
     Я слегка обалдел:
     – Ночью? Слушай, это же жутко даже. А ты тоже по ночам любишь летать?
     – Нет, я солнышко люблю. Когда летишь, а под тобой всю землю видно, – Алёна повернула ко мне свои васильковые глаза. – Знаешь, у меня когда бабуля состарилась, выйдет бывало на луг станет и плачет.
     – Отчего плачет? – не понял я.
     Алёнка сорвала ромашку и уткнула в неё нос.
     – Знаешь, как это страшно, когда и небо есть, и солнце, и луга необъятные, а лететь не можешь… – она замолчала, я как заворожённый слушал её. – Я это знаю. – тихо произнесла Алёна. – Я однажды ангиной тяжело болела, долго, а потом вышла, а лететь не могу… думала умру.
     Я смотрел на неё и чувствовал, что растворяюсь в ней. Мне было двадцать шесть, и к этому времени я уже познал любовь многих, но эта сказочная девочка покоряла меня, сама того не желая, я словно прирастал к ней.
     – Ты помнишь, когда полетела впервые? – спросил я, чтобы стряхнуть с себя её чары.
     Алёна повернулась ко мне и внезапно посыпала мне на голову белые лепестки ромашки.
     – Что ты всё выспрашиваешь, турист-маньяк? Любопытный? – и не дожидаясь ответа, заговорила. – Я всегда умела, это как дышать. Мама рассказывала, что бывало зайдёт в комнату, а я под потолком вишу спелёнутая, сплю…
     Я откинулся на траву и закрыл глаза.
     – Какая же ты счастливая, Алёнка, Господи, вот хоть раз бы вот так в небо…
     Внезапно что-то заслонило палящее солнце. Я открыл глаза и увидел близко-близко Алёнкино лицо. Я видел её светлые глаза и нежные полураскрытые губы. Она смотрела лукаво, с искоркой. Моя рука сама потянулась, пальцы запутались в её густых волосах. И в тот же миг она выскользнула из моих рук и поднялась надо мной.
     – Вот если б не женат ты был… – с плохо скрытым сожалением произнесла она.
     – Тогда, что? – я вскочил и бросился к ней. – Что тогда, Алёнка?
     Она опустилась на землю, встала рядом, но в глаза не смотрела.
     – Ну, можно у нас так, – тихо проговорила она. – Если кто мне понравится и его сердце не занято, то его могла бы я в небо поднять.
     – А сердце свободное зачем?
     Алена подняла глаза и серьёзно посмотрела на меня.
     – После этого ты от меня уйти не сможешь, понял? У нас так все бабы мужей себе выбирали.
     Я шагнул к ней, взял осторожно за худенькие плечи.
     – Я меня бы ты подняла?
     Я чувствовал, как напряглись её плечи под моими руками.
     – Да, – едва слышно произнесла Алёна, – тебя бы подняла…
     – Так подними, – я, наверное, закричал.
     Алёна встрепенулась вырвалась из моих рук и побежала по лугу.
     – Нельзя, Аркадий, нельзя! – крикнула она набегу. – Несвободный ты, Аркаша, лебедь окольцованный, а был бы свободный, подняла бы я тебя и унесла за край земли…
     Я смотрел, как бежала Алёна по полю, раскинув руки, как клонились к её ногам маковки цветов, а потом вдруг оторвалась она от земли и полетела вверх. Солнце зажгло своим сиянием её золотые волосы, ветер ласкал её гибкое тело, а она смеялась, купаясь в этом воздушном море, она поднималась всё выше и выше, пока не превратилась в тёмное пятнышко в лазурном небе. И казалось мне, что нет на свете ничего более естественного, чем это гибкая девичья фигурка, окутанная солнечным светом.
     И вдруг Алёна возникла совсем рядом, раскрасневшаяся, словно напившаяся жизни с самого истока. Я невольно потянулся к ней, к её губам, и эти губы ответили мне, и у меня земля поплыла под ногами. Я вздрогнул и посмотрел вниз и увидел землю, бескрайнюю, сложенную из разноцветных лоскутков. Ветер шумел у меня в ушах, птицы парили совсем рядом, а я прижимался к хрупкой фигурке Даши, но мне не было страшно, я был счастлив… я летел…
     Уже давно стемнело, и мы возвращались в деревню. Алёнка шла рядом в венке из полевых цветов, похожая на дриаду, а я никак не мог выпустить её из своих объятий. Мне казалось я сросся с ней, и она теперь часть меня. У меня всё ещё кружилась голова от безумного полёта, а ладони помнили жар её тела. Я шёл, шатаясь, как пьяный, прижимая Алёну к себе, может даже слишком крепко. На дороге, которая отделяла степь от деревни, кто-то стоял, высокий и ровный, как дорожный столб. Алёна вздрогнула и остановилась.
     – Ты чего? – не понял я.
     – Там мама, – страшным шёпотом проговорила Алёна.
     Я взял её за руку и посмотрел в глаза.
     – Не бойся, я рядом…
     Арина Степановна молча смотрела на нас. Точнее на меня, тяжело так смотрела, словно душила глазами.
     – Иди домой, Алёна, – глухо произнесла она.
     Алёна зыркнула на меня несмело, я улыбнулся и слегка пожал её руку. Алёна с вызовом посмотрела на мать и побежала, через мгновенье её светлый силуэт поглотила темнота. Мы остались вдвоём. Арина Степановна продолжала молча смотреть на меня. Мне стало нехорошо.
     – Я люблю её, – с трудом выдавил из себя. И в тот момент я был уверен, что это правда. – Я никому о ней не расскажу, и о вас тоже… Клянусь.
     Арина Степановна продолжала молча смотреть на меня. И я понял, что сказал ещё не всё, что она хотела услышать.
     – Я вернусь за ней, точнее к ней, слышите. Я останусь с ней. Я обещаю…
     Арина Степановна пристально посмотрела на меня.
     – Ты слово дал, Аркадий, помни… – и прибавила, помолчав. – Обидишь Алёну, прокляну…
     Она исчезла в темноте, оставив меня в одиночестве и растерянности.
    
     Поезд гремел свою заунывную песнь дальних странствий, а я лежал, закрыв глаза.
     Мне не дали с ней попрощаться: рано утром, невесть откуда взявшаяся машина отвезла меня на станцию. И я, совершенно потерянный, погрузился в поезд. И теперь, приближаясь к городу, я не знал, что буду делать дальше, но в одном я был уверен, что обязательно приеду к ней, так же как она была уверенна, что я не смогу от неё уйти.
     Я так и знал, что первого на работе встречу Степана Меньшова. Завидев меня, он скорчил умилительную рожу и как воробей запрыгал со ступеньки на ступеньку.
     – Господи! – визжал он фальцетом. – Вернулся, вернулся живой, родименький…
     Он бросился ко мне и сгрёб меня в объятья.
     Захлопали двери и в коридор высыпали все любопытные.
     – Отстань, Стёпка, – я оттолкнул его и хотел пройти мимо, но Степан схватил меня за плечи и завыл громогласно.
     – Чую, чую, рвутся наружу!
     – Кто рвётся? – спросила Леночка.
     – Крылья! – завопил совсем уже невыносимо Степка.
     Я втянул голову в плечи и протолкнулся к себе, но и здесь мне не дали покоя. Все толпились вокруг, дёргали за плечи:
     – Ну, говори, ну…
     Я молчал.
     – Ну, что вы, не видите? – вдруг громко сказала Полина. – Он и так расстроен. Оставьте его в покое. – Она коснулась моей руки. – Не вышло ничего, да, Аркаша? Скажи им…
     Это было так мучительно. Они не уходили, всё ещё ждали чего-то, я чувствовал, что одного слова достаточно, и я стану героем, все будут орать, тискать меня, слюнявить мне щеки, но я не мог. Я стиснул зубы, и в тот же момент Стёпка взобрался на стол и, скрючившись, как старушонка с клюкой, прошамкал:
     – Летала я сынок, ой летала. По всей хате летала, когда дед домой пьяный приходил… Летала, соколик.
     Девчонки прыснули. Меня знобило от досады.
     – Не дрейфь, Аркашка, – усмехнулся Виталик, – говорят, в селе Кукуево снежного человека нашли. Он у тёток самогон ворует, можешь сгонять, искатель сенсаций…
     Я вскочил:
     – Да пошли вы все!..
     – Прекратите вы, – снова вмешалась Полина, – ему и так плохо…
     – Да пошли вы все, – на ходу вытаскивая из кармана сигареты я, расталкивая хихикающих сотрудников, двинулся к выходу.
     – Нечего было перед начальством выпендриваться… – понеслось мне в след.
     Я так и не понял, кто это сказал, но остановился. Мне так хотелось оправдаться, возмутиться... Теперь я сжимал в руке не сигарету, а липкие потные крошки. Все уставились на меня.
     Я достал из сумки камеру и диктофон.
     В эту ночь я впервые в жизни был до беспамятства пьян. Я ненавидел себя. Но Полина открыла мне дверь и позволила остаться. Она смотрела, как я пью, размазывая по роже пьяные слёзы, и внезапно заговорила о том, как давно она любит меня. Она не понимала, что со мной происходит, а я не объяснял. Мне так хотелось, чтобы меня пожалели, и она жалела. В эту ночь я изменил той, которую предал ещё днём. Я так надеялся, что до утра не доживу. Но дожил.
    
     Прошло девятнадцать лет. Мне сейчас сорок пять. И у меня всё есть, работа, семья. С Полиной мы живём хорошо. У нас дети, и в карьере всё в порядке. Но моё устойчивое положение в обществе, это только для общества. А для себя… все эти годы, просыпаясь по утрам, я снова и снова ощущаю себя подонком. Ведь и на Полине я женился не потому, что полюбил, нет, мне просто очень удобно жить за её спиной, прятаться там от самого себя. От собственного убожества…
     После той истории я живу, словно в тумане. Я так и не поехал к Алёне, да в этом, в общем-то, и не было необходимости. После моего репортажа в Большово ринулась общественность, и уже никакие силы не могли удержать Алёну в деревне. Она приехала в столицу, её изучали, но, как всегда, ничего не поняли. Потом она училась, что-то окончила, охотно давала интервью, участвовала в различных проектах, шоу. Стала одним из самых известных людей в стране. И за всё это время мы с ней ни разу не виделись. Я избегал встреч с Алёной, хотя она, по словам сотрудников, всё время спрашивала обо мне. Иногда я на цыпочках проходил мимо студии, где Алёну готовили к очередной съёмке. Я запирался у себя в кабинете и ждал, пока она уедет. Я попросту трусил, а потом, просматривая отснятый материал, я поражался, как же она изменилась. Я видел, что она уже не та, не та моя ласточка поднебесная со светлыми озерками глаз в коротеньком сарафанчике. С экрана на меня смотрела гламурная барышня, красивая, даже утончённая, но уже не та. И не было в ней той свободы, порыва, как раньше, словно ей обрезали крылья. Я обрезал…
     Спустя два года Алёниной городской жизни я узнал, что она вышла замуж. Очень удачно, за молодого и успешного бизнесмена. Ещё год спустя у неё родился сын. И Алёна постепенно исчезла с экранов телевизоров, теперь у неё была новая жизнь. Лишь иногда в светской хронике упоминалось о том, куда отправилось отдыхать гламурное семейство, или какой новый супер-подарок приобрел бизнесмен своей бесценной жене.
    
     2
     Я остановил машину у высоких металлических ворот и нажал кнопку домофона. Скрипучий голос осведомился, кто я, и я представился.
     Ворота медленно отворились, я заехал во двор, который по размеру напоминал стадион. Я припарковался и вышел из машины. Среди причудливо выстриженных кустов замаячила синяя форменная одежда. Мне навстречу шла стройная девушка, одетая, как стюардесса. Она улыбнулась широкой профессиональной улыбкой.
     – Добрый день, Аркадий Петрович. Алёна Игоревна ждёт вас.
     Она пошла впереди по дорожке, я двинулся за ней. Мне бы хотелось идти помедленнее, чтобы хорошенько всё осмотреть. Не часто приходится бывать в таких роскошных апартаментах. Огромный двор, роскошный сад и дом, напоминающий замок.
     Горничная распахнула передо мной дверь, и я очутился в гостиной. Здесь всё было по последнему писку моды. Дизайнерская работа. Я был ослеплён причудливостью убранства комнаты и не сразу заметил хозяйку дома. Алёна поднялась и пошла мне навстречу, протянув руки.
     – Ну, наконец-то, Аркадий Петрович. Я уже и не надеялась, что вы приглашение примите. В одном городе живём, а вот впервые увиделись за двадцать-то лет.
     – Девятнадцать, Елена Игоревна, – уточнил я и поцеловал ей руку.
     Я с удивлением смотрел на Алёну. Никогда бы я не узнал её, если бы встретил на улице. От прежней Алёнки не осталось и следа. Она была красива, очень красива, ухоженная и какая-то ненастоящая. Слишком идеальная, что ли. Причёска, макияж, идеальная кожа и прекрасная фигура, не та хрупкая фигурка, нет. Прошли годы и теперь под тонким алым шёлком угадывались красивые формы её тренированного тела.
     Мы сели на шикарный диван возле маленького столика. Девушка в форменной одежде принесла нам кофе. Я молчал, я не знал, о чём говорить с ней. Но для Алёны, оказалось, ведение светской беседы было сплошным удовольствием. Она рассказывала о своей жизни, о том, как приехала в город, как училась, как познакомилась с мужем. Она показывала семейные фотографии, рассказывала в скольких странах побывала. Я слушал её, но иногда не совсем понимал, о чём она говорит, я во все глаза смотрел на неё, в надежде отыскать хотя бы крупицу той, далёкой, девочки, девочки, которая перевернула мою жизнь, из-за которой вот уже девятнадцать лет я мучился горьким чувством вины, но не находил. В ней больше не было ничего живого, настоящего, того, что заставляло быстрее биться сердце и сжимало душу, всё, что я видел, было искусной работой тренера по фитнесу, визажиста, косметолога и парикмахера. А голова Алёны была до отказа набита всем тем дешёвым гламуром, от которого давно уже тошнит каждого нормального человека. Мне стало грустно.
     Время шло и, когда паузы стали всё длиннее и томительнее, я спросил:
     – Ты счастлива?
     – Да, – ответила Алёна, ни секунды не колеблясь, – очень счастлива.
     Я видел, что она говорит искренне.
     – И за это счастье я благодарна тебе, Аркаша. Ведь если бы не ты, меня мать ни за что в город не отпустила бы. Я бы и сейчас навоз выгребала, – Алёна рассмеялась. – Фу, ужас!
     Я поднялся уходить. Алёна хотела проводить меня до машины, но я попросил её не утруждаться. Мы расстались на крыльце. Я снова поцеловал Алёне руку и, не удержавшись, спросил:
     – Послушай, а сейчас ты летаешь?
     Алёна приподняла бровь удивлённо и посмотрела на меня как-то снисходительно.
     – Спросил таки, – она положила мне руку на плечо. – Нет. Забыла, как это делается. Как-то хотела попробовать – ничего не вышло. Мне теперь кажется, что и не умела никогда. – Алёна подняла на меня взгляд. – Знаешь, это, как полёты во сне? Ощущение помнишь, но знаешь, что это только грёзы.
     – А сын?
     – Сын? Нет. Ему сейчас восемнадцать, он учится в Англии. Слава Богу, там здоровые отцовские гены, никакой мистики.
     Мне стало грустно.
     – И не жалеешь? – тихо спросил я.
     Алёна пожала плечами:
     – А о чём жалеть? Бессмысленное занятие.
     Мы стояли на крыльце. Солнце клонилось к закату, подул прохладный ветер. Алёна обхватила себя за локти и поёжилась.
     – А ты ведь не женат был тогда, Аркаша, – произнесла она вдруг.
     Я вздрогнул. Алёна задумчиво смотрела прямо перед собой.
     – Только в жизни всё происходит так, как нужно, правда ведь? Я приехала сюда из-за тебя, а встретила Валентина. И рада этому, – она помолчала, а потом добавила тише. – Ты бы меня такую любить не стал…
     – Какую?
     – А такую, – Алёна взглянула на меня, словно искрами сыпнула, и в этот миг, мне показалось, что я увидел её прежней. Только на миг. – Тебе, ведь, Аркаша, птица была нужна поднебесная, а я земная женщина. Здесь мой мир и ничто человеческое мне не чуждо.
     Я с удивлением смотрел на неё.
     – Что смотришь? – Алёна искоса взглянула на меня. – Ты такой же, как мать. Она ведь меня так и не простила. Прокляла и тебя, и меня, наверное. Даже на внука посмотреть не захотела. Вот так-то… да только бред всё это. – И снова светская улыбка возникла на её красивых губах. – Не летают люди, Аркадий Петрович, не летают…
     Я шёл к своей машине через этот гигантский двор-стадион, и мне впервые за много лет хотелось плакать. У меня было странное чувство, словно я совершил убийство. Я открыл дверцу машины и оглянулся, чтобы ещё раз увидеть её дом и остолбенел. Среди аккуратно подстриженных кустиков поблёскивал синей гладью бассейн, и по его блестящей поверхности, словно святая, медленно шла крошечная девочка. Видно было, что для неё это увлекательная игра, она старалась коснуться воды кончиками пальцев, чтобы по воде шли круги. Я потихоньку начал приближаться, но из дома выбежала давешняя горничная. Она бросилась к девочке, но не смогла дотянуться до неё и поэтому остановилась у края бассейна.
     – Катя, катя, – шёпотом позвала она. – Иди ко мне, немедленно, иди, упрямая девочка, вот я тебе сейчас.
     Девочка оглянулась, с неохотой оторвалась от водной глади где-то на метр и плавно перелетела на руки к девушке. Та прижала её к себе и, тихо выговаривая, понесла в дом, и только сейчас заметила меня. Девушка побледнела и ещё крепче прижала к себе ребёнка, потом огляделась по сторонам и пошла ко мне.
     – Вы всё видели? – с тревогой спросила она.
     Я не стал врать.
     – Аркадий Петрович, я знаю, вы хороший человек, – она смотрела на меня с мольбой. – Я умоляю вас, не выдайте меня Елене Игоревне.
     – Она не знает? – удивился я.
     Девушка покачала головой.
     – Моя мать работала в этом доме давно. Я здесь родилась. У меня нет образования, кроме школы, нет родных, кроме матери. В общем, мы полностью зависим от Елены Игоревны и её мужа. Когда я забеременела, Елена Игоревна, пожалела меня, оставила в доме, помогла материально. Но если она узнает, что умеет Катя, то она сразу поймёт… – девушка замолчала, словно не могла подобрать слова.
     – Кто отец Кати, – помог я ей. – Это ведь сын Алёны, так ведь?
     Девушка вцепилась мне в рукав.
     – Аркадий Петрович, я только слышала, что раньше хозяйка летала, но была уверенна, что это полный бред, пока Катю не родила… Это просто ужас, и чем старше она становится, тем сложнее мне это скрывать, – слёзы одна за другой побежали по щекам девушки. – Аркадий Петрович, я вас прошу, не выдайте нас. Она выгонит меня, если узнает. – Девушка прижалась лицом к кудрявой головке девочки. – А нам не куда идти. Совсем. Если бы было куда, я бы сегодня убежала, хоть на край света… Я уже два года не сплю, с тех пор, как Катя родилась. Она же и во сне летает, понимаете?
     – Я знаю. Как вас зовут? Так вот, Наташа, если вы согласны уехать куда угодно, я могу помочь вам.
     – Куда угодно, – эхом повторила горничная. Она с надеждой смотрела на меня.
    
     Солнце светило мягким утренним светом на седые от росы луга. Птицы встречали солнце величальными песнями. Среди ромашек и васильков по пояс в траве замерла маленькая Катя. Большие светлые глаза её были полны удивления и восторга. Она никак не могла осознать, сколько же места здесь было, не огороженного забором. Катя, как птичка, которую выпустили из клетки, стояла в растерянности, не зная, что же делать с такой неожиданной свободой. Но вот она сделала шаг, потом ещё, и ещё и вдруг побежала, закружилась, запуталась в высокой траве, упала, но поднялась и снова побежала, раскинув руки. И вот она оторвалась от земли, её ножки едва коснулись маковок цветов, она взлетала выше, выше. Я, пьянея, смотрел, как кружилась она в волнах свежего утреннего воздуха, как сияли её глаза и золотились на солнце светлые кудряшки. Мгновение – и она превратилась в тёмную точку на безоблачном небе. Я закрыл глаза, я знал, что она сейчас видит.
     Наташа зажала руками рот и с ужасом смотрела в небо.
     – Она же разобьётся, разобьётся, – лихорадочно шептала она.
     Арина Степановна обняла девушку за плечи.
     – Не бойся, дочка, кому крылья даны, тому летать положено. Не бойся.
     Я открыл багажник и осторожно выставил у ворот Наташины чемоданы.
     Арина Степановна оглянулась. По её суровому, испещрённому морщинами лицу медленно текли слёзы. Но я видел, что она счастлива. И ещё я понял, что теперь она меня простила.