Сергей Владимирович Громов обессилено опустил голову на руки – нет это уже слишком, он решительно ничего не понимал!
     А начиналось всё довольно неплохо: приобретённый им химический завод разваливался на части, и на Громова смотрели, как на чудака. Мыслимое ли дело такие деньги вкладывать в очевидно бесперспективное дело. Но Громов нутром чуял, что этот вклад не в пустую. И оказался прав. Буквально через пару месяцев один из сотрудников выдвинул идею. И снова на Громова смотрели, как на чудака – к чему эти эксперименты, если люди всё равно покупают раскрученные бренды. Но Громов, как и раньше, никого слушать не стал. Экспериментальную серию бытовой химии размели в считанные секунды. Эффективно и экономично – лозунг нового бренда. Завод стал расцветать новейшим оборудованием и молодыми, энергичными сотрудниками. На базе маленьких комбинатов стали образовываться филиалы. Громов сам не понял, как превратился в монополиста. Близкое и дальнее зарубежье сражалось в тяжести кошельков в надежде выкупить идею. Громов стал известной личностью, в одночасье приобретя массу друзей, прихлебателей и завистников. Жизнь стала насыщенной, а финансовое положение очень благоприятным.
     Всё было просто исключительно, пока не появился ОН. Он возник ясным солнечным утром, робко постучал и просунул курчавую, как у барана, голову в дверной проём кабинета. Громов сразу почуял неладное, едва увидел эти близорукие глаза за толстыми стёклами и тонкие нервные пальцы. С тоской смотрел он на долговязую фигуру в тёплом свитере с растянутым воротом и брюках неопределённого цвета. По всему было видно, что это гений на грани безумия и грань с каждой минутой уменьшается. Громов не был знатоком человеческих душ, но этого раскусил мгновенно, такие вот сами жить не умеют и другим не дают.
     Молодой человек без приглашения уселся в кресло и в интеллигентной до омерзения манере стал рассказывать об ассоциации экологов, которую он имел честь возглавлять. Такое себе милое, добровольное общество тех, кому не безразличны птички, травка и цветочки. Дрожащим от гордости голосом он долго расписывал незаурядную деятельность этого самого общества, (Громов начал уже дремать), и видимо упустил, в какой момент курчавый перешел к сути вопросу. Два года бдительные экологи следят за деятельностью химзавода и внезапно выясняют, что новые технологии, такие незаменимые в хозяйстве, столь же ужасно влияют на окружающую среду. Громов покивал головой и обещал подумать.
     Гений-эколог явился через неделю, долго нудил, пряча глаза. Громов сослался на большую загруженность и велел секретарше больше его не пускать. Эколог стал звонить по вечерам домой. Громов перестал подходить к телефону. И однажды вечером жена Марина, смотревшая телевизор, позвала его:
     – Серёжа, здесь о тебе говорят...
     В голосе жены была тревога. Громов выбежал из кабинета: с экрана смотрело знакомое очкастое лицо.
     Общественность заволновалась. Она всегда волнуется, когда её об этом не просят. В новостях только об этом и говорили, завод атаковали тонконогие девочки с микрофонами в сопровождении парней с камерами, газеты запестрели статьями на тему. Друзья и недруги стали предлагать Громову избавиться от агрессивного активиста законными и не очень законными способами. Жена стала пить успокоительное и плакать по ночам. Громов выбросил огромные деньги на новое очистительное оборудование и провёл пресс конференцию с представителями СМИ.
     На полгода очкарик исчез с горизонта. Громов вздохнул с облегчением, но спустя пол года знакомая овчинная голова снова замелькала на территории завода, но теперь уже с конкретными требованиями: закрыть производство во имя спасения человечества. Громов был шокирован и даже стал подумывать о разнообразных способах избавления от дотошного эколога, но было слишком поздно: за спиной курчавого стояли сплочённые ряды соратников, представителей средств массовой информации и крикливых представителей общественности. Громов созвал собрание.
     За окном равнодушно сияли звёзды, а гениальный безумец метался вдоль стола, размахивая измятыми листами.
     – Всё, всё только на фактах. Здесь нет голословия, – кричал он фальцетом, – ведь самое страшное, что страдает самая важная часть человечества! Да, – он нервно поправил очки, – я считаю, что самая важная часть человечества – женщина! Это факты! Вот! – он сунул Громову под нос какую-то очередную замусоленную бумажку. И двинулся вдоль стола, раздавая листы, как карты, – это статистика. Выпадают волосы, крошатся зубы, цвет лица становится землисто-серым, а самое страшное – увеличивается количество гинекологических заболеваний. И ждать долго не придётся, через каких-нибудь семьдесят-восемьдесят лет если не мы, то наши дети увидят дело рук своих отцов...
     Он ещё чего-то бубнил срывающимся от переполняющих эмоций голосом, но его уже никто не слышал, Громов и сам чувствовал, что засыпает.
     – Господа, – с трудом подавляя зевоту произнёс он. – Я понимаю серьёзность вопроса и вы, Олег... э...
     – Александрович...
     – Да, Олег Александрович, сами видите, я готов к переговорам. Но уже первый час ночи, люди устали... Я думаю, пора закругляться...
     Вопрос оставался открытым – договорились встретиться на следующей неделе. Все радостно согласились, только очкарик как-то сразу сник, махнул рукой и ушёл, не прощаясь...
     Птички звенели на все голоса, солнце заливало комнату мягким, как-то по особенному уютным светом. Клён трогал зелёными лапками подоконник. Громов с удовольствием потянулся на хрустящих простынях и перевернулся на другой бок. Было около восьми. Воскресенье. Прохладный майский ветерок скользнул по обнажённому торсу. Громов поёжился и укутался в невесомое тёплое одеяло, погружаясь в мягкое, умиротворяющее тепло раннего утра выходного дня. Было так замечательно, что в это утро ни жены, ни сына не было дома, они уехали погостить к тёще. Громов любил свою семью, но после сумасшедшего ритма последних месяцев ему очень, очень хотелось побыть одному в тишине и покое.
     Мягкая дрёма снова укутала разомлевшего Громова и тут зазвонил телефон. Громов вздрогнул и перекатился на другой край кровати. Звонок повторился. «На фиг!» – мысленно выругался и накрыл голову подушкой. Телефон заливался не хуже птиц. Громов дотянулся и выдернул шнур. В комнате стало тихо, но от утреннего умиротворения не осталось и следа. Громов сел, он ещё сам не понял чего ждёт – стука в дверь, выстрела в окно, и в ту же минуту противно запищал мобильник.
     – Это я, Сергей Владимирович...– раздался слабый голос очкарика. – Простите мою наглость, но дело не терпит отлагательств...
     – Человечество уже погибло? – зло съязвил Громов. – Вы очумели, как вас там, Олег... э... короче. Мы расстались в час ночи. У меня единственный выходной за несколько месяцев... Вы достали уже... я судиться с вами буду! Это моя личная жизнь, моё личное время!
     На том конце грустно вздохнули.
     – Вы правы, Сергей Владимирович, простите... – скорбно произнёс очкарик. – Но я, понимаете, я всю ночь не спал... Я понял, что убедить вас я смогу, пожалуй, единственным способом. Я очень не хотел этого делать, но вы не оставляете мне выбора.
     – Очень интересно, – буркнул Громов. – Мне уже вызывать полицию?
     Очкарик издал странный звук, видимо засмеялся.
     – Нет, всё совершенно законно... мы можем встретиться...
     – Хорошо, – выдохнул Громов. – Жду вас в понедельник...
     – Нет, – не дал ему договорить очкарик. – Я бы хотел сегодня, поговорим на свежем воздухе. Я много времени у вас не отниму... да и погода такая чудесная, прогуляетесь...
     Громов понял, что он обречён.
     – Когда? – упавшим голосом произнёс он.
     – Минут через пятнадцать в сквере, возле вашего дома, – протараторил эколог.
     Громов зарычал и швырнул телефон на кровать.
     В гардеробной Громов усмехнулся мстительно. Натянул спортивные штаны, пляжные тапки и пёструю гавайскую рубаху. Оглядел себя в зеркало – вид был в высшей степени расхлябанный. Громов довольно усмехнулся и вышел.
     В сквере между деревьями уже маячила унылая фигура эколога. Не смотря на жару на нём был всё тот же тёплый свитер с растянутым воротом.
     – Ну? – Громов нарочно не заметил протянутой руки.
     Олег как-то сник и плюхнулся на скамейку.
     – Я не хотел об этом с вами говорить, Сергей Владимирович, зная какой вы скептик, но вижу, что теперь нет выбора... – он нервно перебирал тонкими пальцами. – Дело в том, что я, в некотором роде, изобретатель. И некоторые мои изобретения даже запущены в серийное производство.
     – Поздравляю, – съязвил Громов.
     – Спасибо, – не замечая сарказма, совершенно искренне отозвался Олег. – Но дело не в этом. Вот уже пятнадцать лет я работаю над одним проектом, и наконец мне это удалось. – Он посмотрел на Громова поверх очков по-детски лучезарным взглядом. – Я изобрёл машину времени...
     – До свиданья, – Громов поднялся со скамейки.
     – Постойте, – Олег хватал его за руки, Громов раздражённо отмахивался. – Ну послушайте одну минуту. Возможности моей машины невелики, пока. Всего восемьдесят лет в будущее и прошлое.
     – Не густо, – усмехнулся Громов.
     – Естественно, я первым делом отправился в будущее, – не замечая насмешки, вёл дальше Олег. – И то, что я там увидел, повергло меня в ужас. Человечество гибнет, ваши технологии расползутся по всему миру и лишат женщин не только внешней привлекательности, но и способности выносить и родить на свет ребёнка. Ваше имя будут проклинать все, от мала до велика.
     – А вам, наверное, поставят памятник, как спасителю человечества, – усмехнулся Громов. – Вы, Олег, зря время тратите, лучше бы усовершенствовали своё изобретение и слетали лет на двести вперёд и посмотрели. Может, там ваш потомок изобрёл что-нибудь и всех спас.
     Олег покачал головой, и при этом лицо его было очень серьёзным.
     – Не думаю. Скорее всего через двести лет уже некого будет спасать.
     Громов посмотрел на пасмурное лицо гения и невольно поёжился.
     – Да ну вас, – с раздражением произнёс он. – Тоже мне, вселенское зло нашёл! Будто без моего комбината на планете всё так экологично и стерильно. Сами небось на машине разъезжаете и не печётесь о глобальном потеплении. Да и вообще. – Громов отмахнулся. Он говорил быстро и с каждым словом всё сильнее раздражался. – И потом, с чего вы взяли, что я поверю во все это ваши бредни?
     Олег пожал плечами.
     – Так я знал, что вы мне не поверите, – кротко произнёс он. – Поэтому подготовил машину к переброске. Вы можете прямо сейчас отправиться в будущее и всё увидеть собственными глазами. Я здесь недалеко живу, два квартала пройти...
     Громов с тоской уставился на очкастое лицо собеседника.
     – Вы ведь не отвяжитесь, – упавшим голосом произнёс Громов.
     Курчавый замотал головой.
     – Маньяк, – буркнул Громов и встал со скамейки.
     Квартира Олега оказалась очень уютной, светлой и чистой, хоть и крайне скромной по обстановке. Зато изобиловала разнообразными интересными штучками, в основном электронными игрушками.
     – Так это ваших рук дело? – Громов искренне восторгался. – Мой сын без ума от этих гоночек! А вездеход! А роботы! Вы действительно гений!
     Олег зарделся, как первокурсница, поминутно протирая очки.
     – Да ладно вам, Сергей Владимирович, – бормотал он, – Просто с детства любил всех этих собачек заводных, машинки там всякие, увлечение просто...
     – Ничего себе увлечение! – Громов сам поражался собственной восторженности.
     – Это пустяки, пустяки... – бормотал Олег. – Вот сейчас я достану... вот...
     На свет была извлечена небольшая картонная коробка, а из неё обычные напольные весы, электронные, как у Марины, жены Громова, с серебристыми цветочками на корпусе.
     – Вот, собственно, она... – Олег влюблённым взглядом смотрел на весы.
     Громов поднял брови.
     – Смешно, – спокойно заключил он. – А я-то подумал, что у вас совершенно отсутствует чувство юмора. А оно есть, только очень специфическое...
     Очкарик поднял на Громова непонимающий взгляд, от напряжения он даже рот приоткрыл.
     – А, вот вы о чём! – воскликнул он. – Да-да, конечно... Ведь есть ещё пульт. Пульт это основное... – С этими словами он извлёк из той же коробки массивный пульт от телевизора.
     – А, значит пульт всё-таки есть! – в тон очкарику насмешливо произнёс Громов. – А я уже забеспокоился, как же мы без пульта. Но раз пульт есть, тогда всё прекрасно... а я разволновался, прямо!
     Олег, понятное дело, насмешки не понял или просто пропустил мимо ушей. Он склонился над своим пультом, понажимал кнопочки, и на весах засветилось окошечко.
     – Ну вот, собственно, и всё, – Олег взглянул поверх очков на Громова. – Можете отправляться. Становитесь сюда, – он указал на весы.
     – Обувь снимать? – Громов не мог сдержать поток острот. Для себя он давно решил, что имеет дело с отчаявшимся придурком и теперь с нетерпением ждал, чем же закончится это представление.
     – Вы мне не верите, – с грустной улыбкой спросил Олег. – Может это и к лучшему, не будете бояться... Но то, что я вам скажу, постарайтесь запомнить. Я отправляю вас в две тысячи девяносто второй год. Вы окажитесь в складском помещении бара. На этом месте не будет жилого дома. Будет гостиница с баром внизу. Осторожно выбирайтесь оттуда, погуляйте по городу, пообщайтесь с людьми. Вот и всё. Обратно вы вернётесь автоматически, через два часа – так запрограммировано. Процесс перемещения безболезненный. Вы ничего не почувствуете.
     – Я верю вам, доктор, – хихикнул Громов и с усмешечкой стал на весы.
     Очкарик склонился над пультом, Громов с тоской наблюдал за ним, ожидая реплики о поломке устройства или нелётной погоде, как вдруг у него слегка закружилась голова. Громов всего на мгновение прикрыл веки. Но в следующую минуту, когда он открыл глаза, очкарика рядом не было и его квартиры тоже. Вокруг стояли картонные ящики, какие-то мешки, упаковки жестяных банок в напитками. Склад!
     Когда первый приступ паники прошёл, Громов стал лихорадочно выбираться наружу. Это был какой-то трюк, дурацкий трюк, дурацкого очкарика, для достижения его дурацких экологических целей. Но едва Громов выбрался на улицу, как тут же страх и возмущение сменились совершенно иными эмоциями. Это действительно был мир будущего и не такой, каким его изображают фантасты, но всё же многого, очень многого из того, что здесь происходило, Громов никогда не видел и не понимал.
     – Ах ты, гений очкастый! – с восторгом прошептал Громов. – Это ж надо, сумел! Сумел перехитрить время.
     Кстати о времени. Громов помнил, что Олег чего-то там бубнил про два часа. Значит, нужно осмотреться, пока чудило не забрал его обратно.
     Громов направился в бар. Он присел у стойки и попросил стакан воды. Денег будущего у него не было, поэтому ни на что другое рассчитывать не приходилось. Громов медленно тянул через соломинку ледяную воду и рассматривал посетителей. Их было немного, но все они: и мужчины, и женщины были совершенно нормального вида. Ни монстров, ни уродов. И сам бармен, молодой парнишка с голливудской улыбкой, – причёска у него была несколько странна, – а в остальном совершенно нормальный человек.
     « Что-то очкарик напутал...» – подумал Громов.
     – Время перевалило за двенадцать, может чего-нибудь покрепче уже, – сверкая белозубой улыбкой поинтересовался бармен.
     Громов усмехнулся.
     – Пока не стоит. Ты скажи-ка мне, дружочек, а какой сегодня день?
     – Двадцать третье мая, вторник, – ничуть не удивившись, произнёс парень.
     – А год какой?
     – Две тысячи девяносто второй, – и глазом не моргнув, ответил парень и тут же прибавил лукаво. – Это действительно, покрепче пока что не стоит...
     Громов засмеялся с его шутки, оглянулся и замер, поражённый. Рядом с ним у барной стойки возникло фантастическое создание.
     – Кто это? – почему-то шёпотом спросил Громов.
     – Кто? А, это? – бармен расплылся в улыбке. – Это Алиса.
     – Алиса... – повторил Громов.
     – Да, Алиса. Здесь её все знают. И в лицо, и не только, – понизив голос, добавил бармен. – С ней все находят общий язык.
     Громов кивнул. Проститутка значит, ну и пусть – это не важно. Громов нащупал в кармане мобильник. Он сфотографирует для этого экологического безумца Алису, и пусть тот докажет, что она монстр.
     Она была божественна. Громов был убеждён, что более прекрасной женщины не видел никогда. Нежная, безупречная кожа с румянцем цвета чайной розы, пухлые губки, как тот же пресловутый розовый бутончик, без капли помады, огромные изумрудные глаза под тенью густых ресниц, изящные брови, высокий лоб и лебединая шея. Роскошную грудь едва прикрывала полупрозрачная кофточка. Осиная талия и умопомрачительные ноги. Завершала это великолепие грива роскошных кудрей пшеничного цвета. И главное – всё было совершенно естественным, без капли косметики.
     – Что-нибудь выпьешь? – Громов придвинулся поближе.
     – Днём не пью, – сверкнула жемчужинами безупречных зубов Алиса.
     Времени было мало, и Громов начал атаковать.
     – Детка, у меня мало времени. Я из далека. Мне нужно сделать несколько твоих фотографий. Я из журнала. Ты такая красотка, думаю, у тебя большое будущее.
     – Сфотографироваться? – изумрудные глазки блеснули заинтриговано. – Без проблем. Только как? Голой?
     Громов кивнул. Богиня пожала плечами.
     – Пойдём.
     Её номер был на втором этаже. Довольно роскошные апартаменты для проститутки. Алиса разделась мгновенно. При ярком дневном свете она казалась ангелом.
     – Куда мне садиться, или ложиться... – она озадаченно смотрела на Громова, а у того слегка дыхание перехватило от такого чудного вида.
     – Вот здесь, у окна, – Громов достал мобильник. – Хотя, постой... – он внезапно заметил тонкую полоску чёрной подводки для глаз у основания ресниц. – Послушай милая, ты не могла бы убрать косметику, мне нужна только твоя естественная красота.
     – Естественная? – Алиса подняла брови. – Ну, ты даёшь! Сразу видно – из провинции. Ну хорошо, сейчас.
     На туалетный столик рядом с линзами изумрудного цвета опустились тонкие пластины накладных ногтей, жемчужные зубы и тончайшая плёнка безупречной кожи лица и шеи, к ногам упала грива пшеничных волос.
     – Фух, как же хорошо, – Алиса разминала пальцами землисто-серую кожу абсолютно голого черепа. – Так всё это достаёт...
     Она улыбнулась, обнажая чёрные редкие зубы.
     – Здесь, вот, молния, не поможешь? – её руки скользнули вдоль костюма имитирующего божественные формы. – Эй, ты чего?!
     Громов хватал ртом воздух, пошатнулся и грохнулся в обморок.
     Ровно через два часа, минуту в минуту Сергей Владимирович Громов открыл глаза. Очкарик сидел рядом и выжидающе смотрел на него. Громов отвернулся. Он не хотел, чтобы Олег видел, как он плачет...