Альберт долго учился вырисовывать эти иероглифы. Он рисовал их карандашом на бумажных клочках, писал мелом на доске, вычерчивал украдкой на салфетках. На китайский времени уже нет, как и на многое другое, но кое-что все таки успел выучить. Юйлинь означает яшмовый лес или яшмовая роща, родители хотели назвать ее сначала Лин – нефрит или Линг, сострадающая, но остановились на Юйлинь. Китайцы в древности делали из яшмы оберегающие амулеты в виде маленьких дракончиков и носили их на рукоятке меча. Существует легенда, будто один из удельных китайских правителей отдал за яшмовый прииск пятнадцать поселков со всем населением и окрестными садами-огородами. Как писали в старых рукописях Поднебесной, красный камешек остановит самое сильное кровотечение, а зеленый защитит от дурного глаза и сохранит память о верном друге.
     А еще Альберт нашел редкое стихотворение поэта Ли Бо, он же Ли Бай, времен династии Тан. Называлось оно «Сетования на яшмовых ступенях», или же «Тан ши цзянь шан цыдань».
    
     Яшмовое крыльцо рождает белую росу.
     Ночь длится, шелковый чулок.
     Вернуться, опустить водно-хрустальный занавес звеняще-прозрачный,
     вместе созерцать осеннюю луну.
    
     Юй цзе шэн бай лу
     ю цзю цинь ло ва
     Цц юе ся шуй цзин лянь
     Лин лун ванн цю юэ.
    
     – Ты чего, Берти? – китаянка как всегда подошла абсолютно не слышно. Берт не обернулся, так и остался стоять над столом – экраном, и девушке пришлось обойти огромную машину, чтобы заглянуть ему в лицо.
     – Бе-е-ерт?
     Миниатюрная, с блестящими черными волосами до плеч, в строгой юбке-карандаше и серо-жемчужной блузке. Интересно, они в Малом Совете действительно думали, что он закрутит с ней роман? Вот уж гнусы.
     – «Нет веселья на сердце так давно и так долго, и печаль за печалью вереницей проходят». Это Цюй Юань, третий век до нашей эры.
     – Ты снова хандришь, Берти. – Девушка укоризненно коснулась мизинцем его локтя, будто мотылек тронул крылышком. – И пьешь слишком много черного кофе, отсюда и мигрени идут. Может, перейдешь на сок?
     – Тогда только морковный подогретый.
     – Договорились. Через пятнадцать минут принесут в хрустальном кувшинчике. – Китаянка склонилась в учтивом поклоне. Пару раз он даже подумывал пригласить ее на свидание, но вовремя одумался. Впрочем, именно благодаря Юйлинь все стены его уютного особнячка под желтой крышей увешаны репродукциями Ван Мэна, Хуан Гунвана и непревзойденного Ни Цзаня. Да, у него хороший дом – в ореховом лесу в километре от Центра, вокруг тенистые кольцевидные аллеи, а две веселые и добрые филиппинки с утра и до вечера хлопочут по хозяйству, вытирают пыль с китайских гравюр. Особенно хороша последняя его покупка, монохромная в красных тонах «Дама с драконом и фениксом». Ритм, текучесть, изящество и много горного прохладного воздуха, где парит гордый и упрямый феникс, а ниже свившейся клубком дракон вынашивает скрытый до поры до времени коварный замысел. Что касается дамы, то китайцы за четыре тысячи лет так и не научились рисовать женщин, другое дело ветки цветущих вишен и слив, или например маленькие взъерошенные птички в снегу.
     Есть четыре благородных растения – орхидея, бамбук, хризантема и слива мэйхуа. Орхидея это нежность и утонченность, бамбук – сила и высокие моральные качества, хризантема – целомудренность и скромность, а цветущая дикая слива мэйхуа ассоциируется с чистотой помыслов и стойкостью к невзгодам судьбы. Но ты, Берти, скорее всего лотос – так она сказала ему однажды.
    
     – Я пошутил. С вами нужно быть осторожным, а то еще устроите бассейн с теплым морковным соком и будете меня туда окунать, чтобы мыслительный процесс улучшить.
     Под «вами» он имел в виду Юйлинь и подославших ее товарищей.
     – Заседание уже началось. Сегодня будет скучно, посвящаем двух новеньких. Ты пообедал?
     – Ага. Мег принесла салат с мидиями. Кто сказал, что мне полезно кушать мидии?
     – Берти, твою диету составлял лучший диетолог, действительно лучший, и она помогает. Если хочешь, я тоже буду брать мидии на обед, чтобы тебе не было так одиноко с ними расправляться.
     Берт намеренно громко вздохнул, неуклюже развернулся на каблуках и двинул следом за девушкой, бормоча под нос «Сетования на яшмовых ступенях», специально чтобы позлить китаянку.
     Они находились на втором этаже левого крыла Центра, а Большой Совет собирался на минус двенадцатом, почти в километре ниже уровня земли. Если верить Google Maps, здесь огромная частная скотоферма с пахотными землями, и увидеть Центр на спутниковых снимках невозможно, изображение размыто и искажено. Впрочем, у его дома под желтой крышей также нет официального адреса, так что писем он никогда не получал.
     Ну кто придумал оборудовать лифты зеркалами от пола и до потолка? Большое удовольствие пялиться на крупноголового тонкошеего уродца, вернее сразу на четырех уродцев, ага, а вот еще один, блестит лысиной с потолка. Хотя нет, можно любоваться Юйлинь и строить ей сердитые гримасы.
     – Берти, соберись пожалуйста, у нас заседание. Посвящаем двух новеньких. Обычный ритуал, но все же.
     А кожа белая, будто рисовая бумага, запястья тонкие, изящные, и черные азиатские глаза. Это чудо наделено одновременно редчайшим интеллектом (докторская степень по аэродинамике), стальным характером и милой, будто майское утро, улыбкой. Зеркало открыло нелицеприятную правду – сам он ростом с Юйлинь, с огромной головой будто наспех прикрученной к коротковатому квадратному телу, а еще для полноты картины добавьте еврейский нос и толстые африканские губы. Впрочем, если он попросит, то завтра принесут хоть миллион долларов в кожаном чемоданчике, хоть теплый морковный сок в хрустальном кувшине. Жених хоть куда, как говорится. Дверь-зеркало открылась, и Берт, в очередной раз увернувшись от своего отражения, быстро засеменил следом за быстроногой девушкой.
     Первая стальная пуленепробиваемая дверь – отпечатки пальцев, вторая дверь – проверка сетчатки, нужно глянуть в специальное устройство напоминающие микроскоп, возле третьей двое одинаковых типов в камуфляже и с автоматами, а возле четвертой маленький робот-убийца напоминающий последнюю японскую кофемолку. Наконец коридор с датчиками тепла и движения.
     – А кофемолки раньше не было.
     В ответ молчание, китаянка только поправила прядь и стряхнула невидимую пылинку с юбки. Она всегда выглядит идеально – одежда, макияж, волосы, и так же идеально говорит, двигается, улыбается, так что иногда Берт даже подозревал, что приставили к нему на самом деле не симпатичную девушку-помощницу, а хитроумного робота последней модели.
     Зал темный, без окон, с огромным овальным столом, где в вечных сумерках подземелья сидят человек пятьдесят рыцарей Короля Артура, все мужчины, все лысые и немолодые. Здесь не работают телефоны, а специальные радиоволны ищут подслушивающие устройства. На стенах огромные экраны, на экранах – чернь космоса.
     Берт и Юйлинь заняли два последних свободных места. Как всегда перед каждым бокал с водой и табличка с именем. Юйлинь Чжоу и Берт, просто Берт, без фамилии. Он сам попросил называть его исключительно Бертом, никогда Альбертом, настолько это имя казалось ему чужим, слишком немецким, слишком напыщенным, вообще, удивительно неподходящим даже ему старому. Секретарь, чернокожий сморщенный старичок, держал речь.
     – Берти, мы хотим представить тебя двум новым членам Совета. Пожалуйста, познакомься – директор Еврокосмоса Доран Гисс, и бизнесмен из Соединенных Штатов Карл Бецер. Бецер занимается переработкой так необходимой нам платины.
     Двое мужчин кивнули, у Гисса дрогнула височная мышца. Смотрите, смотрите, разглядывайте, чего уж тут стесняться.
     – А это Юйлинь, постоянная помощница Альберта, и именно через мисс Чжоу вы будете общаться с сердцем и мозгом нашего проекта.
     Внезапно все подскочили с мест и зааплодировали. Берт тоже приподнялся, шутливо поклонился и кивнул – садитесь, садитесь, пожалуйста. Не стоит, право же.
     – Именно Берт открыл систему двигателей Би-67, которая позволит челнокам К-8 добираться до Кеплера-5 за три с половиной года. Мы всем обязаны Берту. Берти не совсем здоров, есть изначальные проблемы на генетическом уровне, но он старается держаться молодцом. Большую часть времени он проводит здесь, в Центре, и здесь же у нас будут происходить еженедельные заседания. С Бертом прошу не спешить, говорить медленно и отчетливо.
     – Вы… – Бецер теперь рассматривал его откровенно, ничуть не стесняясь. – Сколько вам лет?
     – Мне тридцать шесть, но определенные особенности отличают меня от обычного человека и, по всей видимости, не позволят дожить до пятидесяти пяти. Я горжусь тем, что участвую в проекте «Первые и последние», горжусь тем, что сотрудничаю с лучшими умами мира ради спасения человечества. В том числе и вами, господин Гисс, господин Бецер. Я готов ответить на любые ваши вопросы.
     Новички Большого Совета всегда принимают эту идею тяжело. Клон Альберта Эйнштейна. Вихрастая огромная голова на сутулых плечах, мягкий хрипловатый голос, странно пристальные выпуклые глаза.
     – Если говорить одними фактами, я всего лишь часть грандиозного проекта. Огромная, разветвленная, многозадачная структура, а я одна из ее ключевых частей, и нахожусь где-то около корня. Как вы уже знаете, то была идея Моргенштайна, да-да, покойного нобелевского лауреата по стволовым клеткам и одного из первых членов Большого Совета. Клонировать Эйнштейна, чтобы ускорить проект. Незачем напоминать о высушенном кусочке мозга, что хранился под стеклом в Дюссельдорфском музее. Я Эйнштейн на девяносто четыре процента, а не на сто, если это имеет какое-либо значение. Мое детство и юношество было не совсем обычным, поэтому я даже в чем-то превосхожу… старого господина Эйнштейна.
     В зале царила полная тишина. Двое приглашенных в Совет дружелюбно улыбались одинаковыми улыбками, только у Гисса судорожно дергался кадык.
     – С девяти лет я каждый день по восемь часов изучал математику и физику. Плюс физические нагрузки, плюс правильное питание. Мое здоровье не очень хорошо, я довольно-таки дефектное существо. Уже в шесть лет я осознал, что есть Миссия, есть Цель, и только из-за нее я призван из небытия. Я понял, что единственный и уникальный в своем роде, ведь за клонирование предусмотрено уголовную ответственность по всем законодательствам мира. Но для меня сделали исключение. Единственное в истории.
     Берт улыбнулся, мягко и чуть виновато.
     – Мне было пять, когда господин Моргенштайн посадил меня на колени и рассказал тайну. Солнце взорвется – пух! – помню, старик ударил кулаком об ладонь, и все вокруг испечется, мой маленький Берти, словно забытый пирог в духовке. Земля превратится в черный, покрытый обугленный трещинами шар. Но, Берти, несколько сотен добрых и умных людей объединились, сели за овальный стол, и у них появилась мечта. Потому что есть планета, удивительная таинственная планета, и она не так уж далеко отсюда, просто мы не знаем, как до нее долететь. Как преодолеть это расстояние. И у нас совсем нет времени, чтобы решить эту проблему. Моргенштайн рассказал мне, пятилетнему вихрастому головастику о Кеплере-5, планете-океане с земной атмосферой, рассказал о звезде, мягкой и доброй, а не коварной, как наша погибель по имени Солнце. Проблема была только в расстоянии.
     Берти поправил табличку со своим именем, аккуратно передвинул бокал.
     – Я должен был найти решение, и я его нашел, когда мне исполнилось семнадцать. Я работал не один, и не стоит преувеличивать мои заслуги. Ко времени моего тридцатилетия правду стало сложнее скрывать, графики четко показывали, что температура в атмосфере Земли поднялась на пару градусов. И именно Моргенштайн придумал идею с глобальным потеплением… Это была ложь во спасение. Будто бы деятельность человека приводит к так называемому парниковому эффекту – работают фабрики и заводы, идет эмиссия вредных газов и так далее до изменения климата… Чушь, конечно. Но вернемся к делу. Эта прелестная девушка, чье имя переводится как яшмовая роща, ответит на все ваши вопросы, и я всегда рад помочь, если это касается общего дела.
     – Но... вы сами чувствуете себя Эйнштейном? – спросил Бецер. Довольно нагло, надо сказать, но наверное простительно для миллиардера. Берт знал, что Бецер поднялся из нищеты.
     – Не знаю. Я обожаю Гейне (правда читаю в переводе, у меня нет времени учить немецкий), и при этом ненавижу Германию. Интересуюсь своей, верней его родословной, составил генеалогическое древо на десять поколений назад. Еще я знаю, что он не любил сладкое, а я помешан на шоколаде. Такие, знаете горькие трюфеля с ореховой стружкой, Юйлинь их тоже обожает. Я читал его письма, и могу сказать, что чувствую некое родство, чувствую, что мог бы написать те же самые слова другу или любимой женщине. И это не удивительно, ведь на девяносто четыре процента мы одно и то же.
     – Вы… всегда жили тут? – это уже расхрабрившийся Гисс.
     – До девяти лет меня воспитывал Моргенштайн, со дня его смерти я нахожусь тут. Но объездил весь мир. Нужно же было понять, за что сражаемся. – Берт мягко улыбнулся, одними краешками губ. – Я полюбил природу и животных, особенно кошек. Полюбил горы, ледники, и почему-то особенно Гаити, Восточную Европу и Рейкьявик.
     – Мы гордимся возможностью… Работать с вами, Аль… Эйн… Прошу прощения, Берт. – новые члены Совета дружно привстали.
     – Да, просто Берт. Именно так я решил называться.
     – Господа Гисс и Бецер, – поднял руку секретарь, – Альберт является частью программы «Первые и последние», соответственно имеет ту же степень секретности. Подчеркиваю – вы не можете в частных разговорах затрагивать темы клонирования, упоминать фамилию Эйнштейн, и даже отдаленно связанные предметы, например теорию относительности. Так же как под страхом смерти вы не можете упоминать систему Кеплера. Знаю, широта запретов кажется идиотской, но таковы правила, и мы все их решили соблюдать.
    
     И на экране засияла перламутровая жемчужина в легкой дымке. Берт не в первый раз наблюдал реакцию на эту картинку. Полное понимание, что мир гибнет, приходит к новичкам в Совете далеко не сразу, весь жизненный опыт говорит против этого. Как? Почему? Мы же вечные, бесконечные, мы были и будем всегда... Расскажите про это скелету трицератопса, ага. Земля-2, наполовину скрытая тенью, наполовину в мягком освещении звезды Кеплера кружилась в мягком печальном ритме. В который раз они просматривали короткий фильм. Перигелий, афелий, большая полуось, эксцентриситет. Земля-2, она же Кеплер-5 замерла недвижно серебристо-серой каплей и молчала, упорно храня свои тайны.
    
    
     Смешно, что его боятся… Возможно, им приходит на ум извилистый розовато-серый кусочек мозга под стеклом Дюссельдорфского музея или что еще. Затемненные ореховые аллеи концентрическими кругами огибали особняк. В детстве он был абсолютной копией маленького Эйнштейна, но сейчас уловить сходство стало сложней. И вряд ли бы сфотографировался с высунутым языком, ну уж нет. Скрипка – тоже нет, скорее гитара. Да, он тепличное растение и ничего не знает о реальной жизни. Вот подсунули прекрасную китаянку, чтобы повысить эффективность работы, а он в ответ только начал коллекционировать гравюры эпохи Тан. Черные кроны ореха тонут в вечерней тьме, холодные ветер приятно освежает вспотевшее лицо.
    
     А ты, ты видишь ли, скажи,
     Порой хоть тень мою,
     Когда полями вдоль межи
     Спускаешься к ручью?
    
     Это Гете. «Вечерняя песнь охотника». Да, он многого не знает, многого не понимает, и часто читает не то чтобы насмешку, но явное непонимание в глазах окружающих. Это жалость, странная жалость к странному существу в погибающем мире. Моргенштайн предупреждал, что будет трудно, что он не все сможет понять. Но главное – задача, главное – Земля-2 и такой нелегкий, почти невозможный путь в десятки тысяч световых лет.
    
     Неделю спустя.
     Две филлипинки, веселые и хозяйственные, сейчас в четыре руки режут салат. Пора возвращаться, вечер несет только холод и печаль.
     Запищал телефон. Секретарь почти кричал.
     – Берт, это вчера, сразу после заседания Совета, появилось в твиттере, с аккаунта Смит456. Видишь? Я послал тебе полную копию.
     – Подожди, открываю. Хм… Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь. Я готов открыть вам знание, что вероломно скрыли от вас… Я умножающий печаль… Господи… Кошмар. Это произошло! – закричал Берт, и с темных веток с уханьем сорвалась птица. – То, чего мы больше всего боялись!
     – Читай дальше, Берт. Там дальше по поводу глобального потепления, видишь?
     – Изменение концентрации парниковых газов – ложь. Изменение в орбитальном движении Земли вокруг Солнца… Солнце колеблется со всей большей амплитудой… Бецер, черт побери. Или Гисс? Бецер или Гисс?
     Телефон не отвечал.
     – Проклятие! Сразу два новеньких и такое. Так Бецер или Гисс?!
     Они оба помолчали некоторое время. Где-то внутри зародилась страшная догадка.
     – Ты знал, Берти? Не обижайся, но все понимают, что между вами была симпатия. Вы проводили много времени вместе. Китаянка самый близкий тебе человек на сегодняшний день, не отрицай.
     – Подожди… Но… Это же вы нашли ее! Вы подсунули мне…
     – Мы ошиблись. Весь отдел психоэкспертизы уже отправлен в отставку. По всей видимости, она приняла решение не так давно, может всего неделю назад. За ней ведь постоянно наблюдали, Берт, так же как за любым из нас. Мы не знаем, что послужило спусковым курком. Там дальше в письме… Читай. …Мы погибнем, но последнее столетие проживем гордо, продолжайте влюбляться и рожать детей, выращивайте цветы…
     – О, боги. Как это возможно?! – кричал Берт.
     – Пришлось действовать очень быстро. Мы отключили на пару часов все социальные сети, вроде бы появился некий глобальный вирус, об этом сейчас по телевиденью рассказывают. В течении дня все было решено. Она… Все прошло быстро, Берти, поверь. Она... Уже в Китае. Берти, такое случается. Она не первая и последняя. То и дело кто-то из Большого Совета решает, что он спаситель, наместник Бога на земле, и может раскрыть человечеству последнюю страшную истину. Берт, прости. Но ты должен понять. Кто, если не ты.
     – Я понимаю. – Его голос звучал ровно.
     – Нет ничего хуже хаоса. Загнанный зверь опасен, а китайская сучка могла превратить все человечество в одного огромного раненого зверя. Ты понимаешь это, Берт?!
    
     Секретарь отключился, и Берт остался один, окруженный тишиной и тьмой ореховых аллей.
     Все это время Юйлинь вынашивала дерзкий план, а он даже не догадывался… Стена, стена из льда и камня отделяет его от мира. Чужая душа потемки. Стыдно и странно, что думает сейчас не столько о девушке, сколько о своей ужасающей глухоте, о том, что не сумел прочесть ее замысел, а то, может быть, и отговорил бы, спас, убедил. Но между ними все это время была невидимая стена. Берт вытащил из кармана телефон, не отдавая самому себе отчет, зачем набирает единицу – то есть Секретаря.
     – Я вот что хотел сказать. Что это за название такое – Земля-2? Или Кеплер-5? Я долго думал. Тут одно из двух. Терра, это Земля на латыни, или… Что-нибудь другое. Вообще, по правде говоря, я больше склоняюсь к одному названию.
     – Не понимаю, о чем ты, Берт.
     – Яшмовая роща. Юйлинь. Красивое, нежное имя. Неужели хуже, чем Земля-2 или Терра?
     – Что-что?
     – Да, не я открыл планету, это сделал телескоп Кеплера, но я создал первый двигатель. Земля она одна единственная, и скоро погибнет. Это другой мир, там будет другая жизнь. Так почему не Юйлинь?
     – Берт... Я понимаю, ты только что потерял близкого друга. Мы в Совете не знали, как тебе сообщить. Даже думали обмануть, сказать что китаянка вышла замуж и просто исчезла. Как мы могли так ошибиться… Она блестяще прошла все, понимаешь, проверки, тесты. Мы следили за ней неотступно, ежеминутно и ежесекундно и ничего не поняли до того момента, пока сука не опубликовала твит под именем Смит456 – то… что ты только что прочитал. Берт, ты расстроен… Просто вернись домой, зажги огонь в камине, выпей стакан вина и ложись в кровать.
     – Как давно она замыслила это безумство?
     – Сейчас мы пытаемся это выяснить. Ты тоскуешь, Берти, это страшная боль, я тоже терял близких. Потерпи, эта ночь будет самая сложная, с утра станет легче.
     – Обо мне никогда не узнают. Клонирование запрещено, и будет запрещено всегда, даже на Земле-2, если люди там когда-то будут. Сейчас вероятность этого одиннадцать целых восемь сотых. Дайте мне возможность назвать Землю-2 как я пожелаю. Иначе я выхожу из проекта, и делу конец. Я даю вам на размышление час.
     И Берт отключил телефон. Он прошел почти до конца аллеи, когда загорелось новое сообщение.
     ¬¬– Юйлинь? То есть это Земля, а там у тебя будет Юйлинь?! Берт, ты обезумел?! Я понимаю, дать это имя одному из челноков, можно даже первому, у тебя есть право выбрать любое имя, но целую планету… Безумие. Я поставлю это на голосование в Малом Совете, но пока ничего не обещаю.
     Он закрыл глаза и покачался из стороны в сторону. Потом медленно двинулся к золотистому свечению окон, где дожидались две верных филиппинки с разогретым ужином. Тьма, холодные безжалостные черные звезды, всеобщее безумие. Одиночество.
     Расстреляли в темном подвале? Отравили? Скинули с крыши, сымитировав самоубийство? Фамильное кладбище в Китае. Старая, богатая семья Чжоу с традициями. Венчик из золоченого серебра и шелковые одежды, вышитые золотом цветы и бабочки. Китайцы украшают мертвые тела бриллиантами, золотыми серьгами, браслетами, шпильками. А еще иногда в рот кладут жемчужину или серебряную монету – подношение почтенному Нефритовому императору, что встречает своих верных слуг на той стороне.
     Загорелось новое сообщение.
     – Они в Малом Совете ужасно напуганы. Клянутся, что ты можешь дать новое имя Кеплер-5, только продолжай работать. Берт, они реально боятся, что после того что случилось, ты выйдешь из проекта.
     – Я… Господи.
     – Берт, именно ты дашь имя новому миру, новой Земле. Думай хорошо, не спеши. Хм, смешно, я вот подумал, что у меня самого нет идеи, как назвать планету, и, если бы мне предложили, да, если бы мне дали такую честь... Может быть… Или… Не знаю. Юйлинь… Яшмовая роща… Может и вправду хорошо. Слово красивое, только вот как объяснить… Или никак не объяснять. Кто знает, почему Земля называется именно Землей? – писал Секретарь.
     Обманывают. Пытаются успокоить, вернуть в обычный ритм, вернуть к работе. Я ведь не доживу до того часа, и не смогу проверить. Моргенштайн предупреждал, что будет тяжело. Умножающий познания умножает скорбь… – так начинался твит Смита456.
     Где-то там, в ста сорока световых годах, серебрилась Юйлинь, ждала гостей со своими щедрыми дарами и благодатью спасения.