– Плохо дело, – сказал мистер Стокер из компании Гриффина по страхованию жизни, подводя итог рассмотрению сомнительного случая. – Боюсь, нам придется раскошелиться.
     – Безусловно, – подтвердил Торндайк. – Смерть оформлена надлежащим образом, умершая похоронена, и у вас нет ни малейшей зацепки для того, чтобы поддержать заявление о дальнейшем расследовании.
     – Верно, – согласился Стокер. – Но я не удовлетворен. Я сомневаюсь, что врач установил подлинную причину ее смерти. По-моему, лучше бы ее кремировали.
     – Не сомневаюсь, что так же считают и многие отравители, – сухо отозвался Торндайк.
     Стокер рассмеялся, но вновь вернулся к своей теме.
     – Понятно, что вы с этим не согласны, – сказал он. – Но с нашей точки зрения, лишние меры предосторожности не помешают. В случае кремации мало одного только заключения врача о смерти. Факт смерти подтверждает независимый эксперт, и ошибка здесь почти исключается.
     Торндайк покачал головой.
     – Вы заблуждаетесь, Стокер. Невозможно заранее предвидеть все необычные случаи. На практике ваши особые меры предосторожности превращаются в чистую формальность. Когда смерть происходит по естественным причинам, независимый эксперт ее удостоверит. Если обстоятельства выглядят необычными, вам вообще не дадут заключения. Но зато, если подозрение возникает уже после кремации, то его невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.
     – Но я-то говорю о том, – возразил Стокер, – что должное расследование до кремации помогает установить факт преступления.
     – Теоретически, да, – согласился Торндайк. – Но только вскрытие сразу после смерти может дать полную картину. А если обезопасить себя и уничтожить тело, то установить причину смерти уже невозможно.
     Стокер улыбнулся и взял шляпу.
     – Знаете, – заметил он, – как для сапожника главное хорошая кожа для обуви, так, наверно, для токсиколога главное эксгумация.
     Произведя этот прощальный выстрел, он вышел.
     Однако расстались мы ненадолго. На той же неделе он заглянул, чтобы проконсультироваться по новому делу.
     – У нас довольно странный случай, – сообщил он. – Не сказать, чтобы мы так уж сильно были им озабочены, однако хотелось бы услышать ваше мнение. Ситуация такова. Полтора года назад мужчина по фамилии Ингл застраховался у нас на полторы тысячи фунтов, получив затем полис первого класса. Недавно он умер, очевидно, от сердечной недостаточности. Сердце у него оказалось ожиревшее и расширенное. Единственной наследницей по завещанию и душеприказчицей является его жена Сибил. Так вот, она обратилась за получением страховки.
     – Однако, когда мы уже готовились к выплате, поступил протест от некой Маргарет Ингл, которая заявляет, что именно она является женой покойного и требует выплаты страховки ей как ближайшей родственнице. Она утверждает, что упомянутая Сибил имеет фамилию Хаггард и что она заключила с покойным второй брак, зная, что у него уже есть живая жена.
     – Интересная ситуация, – заметил Торндайк. – Но вы же сами сказали, что не особенно беспокоитесь по этому поводу. Это дело суда по наследственным делам.
     – Да, конечно, – согласился Стокер. – Но это еще не все. Маргарет Ингл обвиняет другую женщину не только в двоебрачии. Она обвиняет ее и в том, что та избавилась от покойного.
     – На каком основании?
     – Ну, основания она приводит довольно шаткие. Она утверждает, что муж Сибил, Джеймс Хаггард, умер при подозрительных обстоятельствах. Кажется, были подозрения, что его отравили. Маргарет заявляет, что ее муж был крепким, здоровым мужчиной и не мог умереть по заявленным причинам.
     – В этом что-то есть, – сказал Торндайк. – Он ведь действительно получил страховку первого класса всего за полтора года до смерти. Что касается первого мужа Сибил, Хаггарда, надо знать конкретные детали. Кстати, было ли коронерское расследование относительно предполагаемых причин смерти Ингла? И были ли какие-то основания подозревать, что его отравили? Если обстоятельства смерти и в самом деле подозрительные, желательно обратиться в министерство внутренних дел за ордером на эксгумацию тела Ингла, чтобы наверняка установить причины смерти.
     Стокер смущенно улыбнулся.
     – К сожалению, – пояснил он, – это невозможно. Ингл кремирован.
     – Ах, вот как! – отозвался Торндайк. – Действительно жаль. Это определенно усиливает подозрения, но лишает нас возможности их проверить.
     – Должен сказать, – добавил Стокер, – что Ингла кремировали в соответствии с его завещанием.
     – Дело не в этом, – ответил Торндайк. – Напротив, это скорее подчеркивает подозрительный характер дела. Знание о том, что покойный будет кремирован, могло подтолкнуть преступника воспользоваться ядом. Полагаю, там имелось два заключения о смерти?
     – Да. Подтверждающее заключение выдал доктор Холбери с Уимпоул-стрит, а медицинское – лечащий врач доктор Барбер с Хоуленд-стрит. Покойный жил на площади Сток-Орчард в районе Холлоуэй-роуд.
     – Далековато от Хоуленд-стрит, – отметил Торндайк. – Вы не знаете, делал Холбери вскрытие? Не думаю, что делал.
     – Нет, не делал, – ответил Стокер.
     – Тогда его заключение ничего не стоит, – сделал вывод Торндайк. – Глядя на труп, нельзя определить, что человек умер от сердечной недостаточности. Скорее всего, Холбери просто доверился мнению другого врача. Если я правильно понимаю, вы хотите, чтобы я занялся этим делом, верно?
     – Если не возражаете. По сути, был или не был человек отравлен, не наша забота. Хотя мы, видимо, сделаем запрос о собственности убийцы. Но мы хотим, чтобы вы расследовали это дело. Правда, черта с два я знаю, как вы сумеете это сделать.
     – Так же, как и я, – отозвался Торндайк. – Тем не менее, нам надо связаться с врачами, подписавшими свидетельства, и тогда, возможно, дело прояснится.
     – И еще, – вмешался я, – есть ведь и другое тело – того Хаггарда, которое можно эксгумировать… Если, конечно, его тоже не кремировали.
     – Да, – согласился Торндайк. – По уголовному законодательству, подозрения об отравлении в этом случае вполне достаточно. Но это вряд ли поможет агентству Гриффина, которое занимается исключительно смертью Ингла. Стокер, вы можете вкратце изложить на бумаге все факты, относящиеся к этому делу?
     – Я принес с собой справку, – последовал ответ. – Вот краткий обзор, включающий имена, адреса, даты и другие подробности. Возьмите…
     Стокер вручил Торндайку лист бумаги с соответствующими данными.
     После ухода Стокера Торндайк быстро просмотрел обзор и бросил взгляд на часы.
     – Если мы отправимся на Уимпоул-стрит немедленно, – сказал он, – то наверняка застанем Холбери. Очевидно, это надо сделать в первую очередь. Он подписал подтверждающее заключение, и его рассказ поможет нам оценить, существует ли какая-то возможность нечестной игры. Пошли?
     Когда я поднялся, он сунул справку в карман, и мы двинулись в путь. В начале Миддл-Темпл-лейн мы поймали такси, которое быстро доставило нас к доктору Холбери. Через несколько минут нас провели в его кабинет, где он как раз отправлял груду писем в мусорную корзину.
     – Здравствуйте, – энергично произнес он, протягивая руку. – Я, как видите, разбираюсь с платежами. Только что вернулся из отпуска. Что я могу для вас сделать?
     – Нас интересует человек по имени Ингл, – сообщил Торндайк.
     – Ингл… Ингл…– повторил Холбери. – Погодите, дайте сообразить…
     – Площадь Сток-Орчард, Холлоуэй, – объяснил Торндайк.
     – Ах, да. Помню, помню. Хорошо, и что с ним?
     – Он умер, – ответил Торндайк.
     – В самом деле? – воскликнул Холбери. – Это говорит о том, каким осторожным надо быть в своих суждениях. У меня были смутные подозрения, что он симулирует. Предполагалось, что у него расширенное сердце, но я не выявил никакого существенного расширения. Просто при волнении у него бывали сердечные перебои. Вот и все. Я подозревал, что он принимает нитроглицерин. Это напомнило мне о Южной Африке, где я встречал людей, жующих бездымный порох, в котором тоже есть нитроглицерин. Значит, он все-таки умер. Что ж, это странно. Вы знаете истинную причину смерти?
     – Сердечная недостаточность в результате расширения сердца – так сказано в заключении. Тело было кремировано. Кстати, подтверждающее заключение подписано вами.
     – Мной? – воскликнул врач. – Чепуха! Это ошибка. Я подписал заключение для кассы взаимопомощи. Ингл принес его мне и попросил подписать... Но я даже не знал, что он умер. Между прочим, я уехал в отпуск через пару дней после его прихода и вернулся только вчера. Почему вы считаете, что я подписал заключение о его смерти?
     Торндайк достал подготовленную Стокером справку и вручил ее Холбери. Тот, удивленно нахмурясь, прочел там свои имя и адрес.
     – Ничего не понимаю, – заметил он. – Надо с этим разобраться.
     – Да, конечно, – поддержал его Торндайк. – В первую очередь из-за подозрения, что покойный был отравлен.
     – Вот-вот! – воскликнул Холбери. – Тогда это нитроглицерин, можете быть уверены. Но я зря подозревал его. Травил его кто-то другой. Возможно, та пройдоха, его жена. Кого-то конкретно подозревают?
     – Да. Обвиняется и вправду его жена.
     – Гм… Вероятно, это обоснованное обвинение. Но она обвела нас вокруг пальца. Ловкая чертовка! В урне с пеплом теперь никаких улик не найдешь. Но все же кто-то подделал мою подпись. Думаю, той стерве потребовалось мое заключение как раз для того, чтобы получить образец моей подписи. Я смотрю, второе заключение подписано человеком по имени Микинг. Кто это? Обычно ко мне обращался Барбер.
     – Мне придется поискать, кто это, – ответил Торндайк. – Возможно, доктору Барберу это известно. Я сейчас же отправляюсь к нему.
     – Да, – согласился доктор Холбери, пожимая нам руки, – вам надо повстречаться с Барбером. В любом случае, он знает историю болезни.
     С Уимпоул-стрит мы направились на Хоуленд-стрит. Нам повезло: мы прибыли туда, как раз когда доктор Барбер остановил свою машину у входа. Торндайк представил себя и меня, а потом назвал цель нашего визита. Правда, вначале он умолчал, что мы уже побывали у доктора Холбери.
     – Ингл… – повторил доктор Барбер. – Да, конечно, я его помню. Вы говорите, что он умер? Честно говоря, меня это удивляет. Я не считаю, что его состояние было таким серьезным.
     – У него было расширение сердца? – уточнил Торндайк.
     – Ничего существенного. Я не нашел никаких органических изменений, никакого клапанного порока. Это скорее выглядело как сердце курильщика. Но странно, что Микинг ничего мне не рассказал. Он ведь замещал меня. Я передал ему дела, когда уезжал в отпуск. Вы говорите, он подписал заключение о смерти?
     – Да. И заключение для кремации тоже.
     – Очень странно, – сказал доктор Барбер. – Давайте зайдем и посмотрим в книге записей.
     Мы последовали за ним в кабинет для приема, и пока он перелистывал книгу записей, я окинул взглядом полку над письменным столом, откуда он ее достал. Там я заметил обычный набор медицинских карт и книги различных бланков, включая и бланки заключений о смерти.
     – Да, – сказал доктор Барбер. – Вот оно. «Ингл, мистер, пл. Сток-Орчард». Последний визит 4-го сентября, и Микинг, кажется, выдал ему какое-то заключение. Проверим, воспользовался ли он печатным бланком.
     Он снял с полки две книги и стал перебирать корешки.
     – Есть! – наконец сообщил он. – «Ингл, Джонатан, 4 сентября. Выздоровел и готов выполнять свои обязанности». Что-то не похоже на смерть, правда? Впрочем, мы должны в этом удостовериться.
     Он достал книгу заключений о смерти и стал просматривать недавние страницы.
     – Нет, – сказал он, продолжая листать страницы, – ничего подобного… Стоп! А это что такое? Два корешка отсутствуют. Примерно в те же дни: между вторым и тринадцатым сентября. Невероятно! Микинг очень аккуратный и надежный человек.
     Он снова взял книгу записей и проверил записи за две недели. Потом, недоуменно нахмурясь, поднял глаза.
     – Ничего не могу понять, – заметил он. – Здесь нет никаких записей о смерти пациента за этот период.
     – А где сейчас доктор Микинг? – спросил я.
     – Где-то на юге Атлантики, – ответил Барбер. – Он отправился туда три недели назад, чтобы занять должность на королевском почтовом судне. Так что он никак не мог подписать заключение.
     Больше доктор Барбер ничего не мог нам сообщить, и через пару минут мы с ним распрощались.
     – Это явное мошенничество, – заметил я, когда мы свернули на Тоттенхем-Корт-роуд.
     – Да, – согласился Торндайк. – Все здесь не так, как полагается. И что меня особенно поражает, так это интеллект мошенницы. Она проявила немалые знания и дальновидность, верно оценила ситуацию.
     – Но пошла и на серьезный риск, – отметил я.
     – Да. Но такой риск был неизбежен. Все, что можно было предвидеть, она предусмотрела. Все формальности соблюдены… На первый взгляд, конечно. И заметьте, Джервис, схема действительно сработала. Кремацию провели. Только непредвиденный случай в лице реальной миссис Ингл с ее смутными и внешне безосновательными подозрениями предотвратил полный успех. Если бы она не появилась на сцене, ни у кого бы никаких вопросов не возникло.
     – Это верно, – согласился я. – Обнаружение подделки – чистая случайность. Но что все же, по-вашему, произошло на самом деле?
     Торндайк покачал головой.
     – Трудно сказать. Механизм аферы вполне очевиден, а вот цель и мотив непонятны. Болезнь, конечно, была обманом, симптомы вызвал прием нитроглицерина или какого-то другого вредного для сердца препарата. К врачам обращались частично для видимости, а частично для того, чтобы заполучить образцы их подписей. Тот факт, что оба врача как раз в это время отсутствовали дома, а один находился в море в тот момент, когда кто-нибудь, например владелец похоронного бюро, мог бы задать им какие-то вопросы, показывает, что все это было предусмотрено заранее. Заключение о смерти наверняка украла женщина, когда Барбер оставил ее одну в своей приемной, а заключение для кремации она могла затребовать у работников крематория. Все это ясно, как божий день. Загадка в другом: для чего все это? Ведь Барбер или Микинг, скорее всего, и так выдали бы заключение о смерти, хотя смерть и оказалась неожиданной. Да и Холбери вряд ли отказался бы подтвердить это. Они решили бы, что их диагноз был ошибочным.
     – Вы считаете, что это мог быть суицид?.. Или случайная передозировка нитроглицерина?
     – Вряд ли. Суицид мог быть совершен намеренно для того, чтобы та женщина получила страховку. Хотя, конечно, возможны и какие-то другие, более глубокие мотивы. А для кремации требуется много формальностей и всяческой возни… Все это против суицида. А тщательная подготовка исключает случайную передозировку. Да и потом, какие могут быть мотивы для симуляции болезни, кроме подготовки к скоропостижной смерти?
     – Это верно, – сказал я. – Но если это был не суицид, то не кажется ли вам примечательным, что жертва позаботилась о своей кремации?
     – А так ли на самом деле? – ответил Торндайк. – Мы предполагаем, что в этом деле замешан ловкий мошенник. Вполне возможно, что и завещание подделано.
     – Так и есть! – воскликнул я. – Я об этом не подумал.
     – Видите ли, – продолжал Торндайк, – кремация, скорее всего, была обязательной составляющей плана. Без нее такая операция оказалась бы слишком рискованной. Женщина являлась единственной душеприказчицей и вполне могла бы игнорировать пункт о кремации. Но если кремация все же потребовалась, то почему? Похоже, что тело выглядело подозрительно. Врачи могли бы заметить при осмотре или обнаружить во время эксгумации что-то странное.
     – Вы имеете в виду какие-то повреждения или внешние признаки отравления?
     – Я имею в виду что-то бросающееся в глаза при осмотре даже после похорон.
     – А гробовщик? Он мог заметить что-нибудь необычное при подготовке тела к похоронам?
     – Отличная мысль, Джервис! Надо встретиться с гробовщиком. У нас есть его адрес: Кентиш-таун-роуд… Далековато от дома покойного, кстати говоря. Давайте-ка лучше сядем в автобус и отправимся туда прямо сейчас.
     Тут как раз на дороге появился желтый автобус. Мы посигналили ему и устроились там, продолжая беседу, пока нас везли в северную часть города.
     Мистер Баррелл, гробовщик, меланхоличный, безукоризненно вежливый человек, видимо, не слишком процветал, потому что помимо похоронных дел занимался столярным ремеслом и изготовлением мебели. Он выразил полную готовность предоставить всю нужную информацию, но, похоже, знал не слишком много.
     – Фактически я толком и не видел покойного джентльмена, – сообщил он в ответ на осторожные расспросы Торндайка. – Когда я его измерял, тело было покрыто простыней. К тому же миссис Ингл находилась здесь же в комнате, так что я старался сделать все как можно быстрее.
     – Значит, вы не укладывали тело в гроб?
     – Нет. Я оставил гроб в доме, и миссис Ингл сказала, что они с братом покойного джентльмена сами уложат туда тело.
     – Разве вы не видели тело, когда закрепляли крышку гроба?
     – Я ее не закреплял. Когда я приехал туда, она уже была закреплена. Миссис Ингл сказала, что им пришлось закрыть гроб, и могу согласиться, что это было необходимо. Погода стояла довольно теплая, и я почувствовал сильный запах формалина.
     – Что ж, – сказал я, когда мы отправились в обратный путь, – не слишком-то мы продвинулись.
     – Я бы так не сказал, – возразил Торндайк. – Мы получили еще одно свидетельство того, с какой удивительной ловкостью выполнялся намеченный план. Кроме того, подтверждаются наши подозрения, что вид у тела был необычный. Нельзя не восхититься сочетанием смелости и предусмотрительности в этом деле. Исполнители не побоялись риска и в то же время проявили осмотрительность и рассудительность при выполнении задуманного. И вновь подчеркиваю: полученный результат оправдывал риск. Секрет смерти этого человека следовало сохранить навсегда.
     Все, действительно, выглядело так, что тайну, которая нас беспокоила, уже невозможно раскрыть. Разумеется, женщину можно преследовать хотя бы за подделку заключений о смерти, если даже забыть о двоебрачии. Но это ни нас, ни Стокера не волновало. Джонатан Ингл умер, и никто не мог сказать, как он умер.
     Вернувшись к себе, мы обнаружили только что пришедшую телеграмму, извещавшую, что Стокер зайдет к нам сегодня вечером. Можно было предположить, что у него появилась какая-то новая информация, и мы с большим нетерпением ожидали его визита. Он появился ровно в шесть часов и сразу взял быка за рога.
     – В деле Ингла произошли изменения, – сообщил он. – Прежде всего, эта женщина, Хаггард, скрылась. Я пришел к ней домой, чтобы кое-что разузнать, и застал там полицию. Они пришли арестовать ее по обвинению в двоебрачии, но она пронюхала об их намерении и улетучилась. Они сделали обыск, но не думаю, чтобы нашли что-то интересное, кроме нескольких ружейных патронов. Полицейские не обратили особого внимания на эти патроны, потому что она едва ли застрелила мужа из ружья.
     – А какие это были патроны? – спросил Торндайк.
     Стокер сунул руку в карман.
     – Инспектор дал мне один, чтобы я показал вам, – пояснил он и положил на стол армейский патрон образца примерно двадцатилетней давности.
     Торндайк взял его, потом достал из шкафчика плоскогубцы, вытащил пулю из гильзы и сунул внутрь анатомический пинцет. Когда он его вынул, то между кончиками были зажаты одна или две нитки, похожие на кетгут.
     – Нитроглицериновый порох! – оценил я. – Значит, Холбери, скорее всего, прав, именно так она пополняла свои запасы.
     Стокер взглянул на меня вопросительно, и я вкратце познакомил его с результатами нашего расследования.
     – Понятно! – воскликнул он. – Заговор становится все яснее. Эти фокусы с заключениями о смерти, наверно, связаны с другим фокусом, о котором я сейчас расскажу. Как вы знаете, Ингл работал секретарем и финансовым директором компании, которая занималась скупкой и продажей участков под строительство усадеб. Так вот, после того, как мы с вами расстались, я отправился в офис компании и накоротке побеседовал с председателем. От него я узнал, что Ингл держал под контролем практически все финансовые дела компании, получал и выплачивал деньги и вел бухгалтерские книги. Однако в последнее время некоторые директора заподозрили, что с финансами происходит что-то неладное. И наконец было принято решение провести в компании всеобъемлющую проверку силами аудиторской фирмы. Об этом решении сообщили Инглу, и через пару дней от его жены пришло письмо, где она сообщила, что у ее мужа сильнейший сердечный приступ, и просила отложить аудит до того момента, когда он выздоровеет и сможет выйти на работу.
     – И проверку отложили? – спросил я.
     – Нет, – ответил Стокер. – Аудиторов попросили начать работу немедленно, что они и сделали. И в результате обнаружили в книгах целый ряд несоответствий, причем неучтенной оказалась сумма примерно в три тысячи фунтов. Не совсем понятно, как выполнялись эти махинации, но есть подозрение, что некоторые возвращенные чеки оказались фальшивыми и передаточные записи на них поддельными.
     – Компания связывалась с Инглом по этому вопросу? – спросил Торндайк.
     – Нет. Они получили еще одно письмо от миссис Ингл – то есть, конечно, Хаггард, – там сообщалось, что состояние ее мужа очень серьезное. Поэтому они решили подождать его выздоровления. Потом, естественно, пришло сообщение о его смерти, и дело было отложено до утверждения завещания. Полагаю, они собирались подать иск о возмещении капитала, но тут душеприказчица скрылась, так что дело осложнилось.
     – Вы говорили, – сказал Торндайк, – что фальшивые заключения о смерти, возможно, связаны с махинациями в компании. В чем, по вашему мнению, эта связь?
     – Я считаю… Нет, вернее, предполагаю, – ответил Стокер, – что это был суицид. Этот человек, Ингл, понял, что его махинации обнаружены или могут быть обнаружены и что ему грозит длительный срок заключения, вот и покончил с собой. И я думаю, что если от обвинения в убийстве придется отказаться, то есть основания принудить миссис Хаггард признать факт самоубийства.
     Торндайк покачал головой.
     – От обвинения в убийстве нельзя отказываться, – проговорил он. – Даже если это было самоубийство, Хаггард наверняка выступила соучастником. А по закону соучастие в самоубийстве приравнивается к соучастию в убийстве. Но на деле никакого официального обвинения в убийстве не выдвигалось, и в настоящее время нет никаких оснований для такого обвинения. Допустим, подлинность праха будет установлена, но трудность в том, что причина смерти неизвестна. Ингл считался больным. Три врача обследовали его по поводу болезни сердца. Нет никаких свидетельств того, что он умер не по причине этого заболевания.
     – Болезнь вызвана отравлением нитроглицерином, – заметил я. – Так мы считаем. Однако никто не решится клятвенно подтвердить это. Да и мы сами не можем в этом поклясться.
     – Так значит что? – спросил Стокер. – Выходит, нет никаких возможностей точно определить, чем вызвана смерть: естественными причинами, суицидом или убийством?
     – Существует только одна возможность, – ответил Торндайк. – Есть слабая надежда на то, что причину смерти удастся определить при исследовании пепла.
     – Звучит не слишком оптимистично, – сказал я. – Вряд ли можно найти в пепле следы отравления нитроглицерином.
     – Не стоит зацикливаться на том, что он умер от отравления нитроглицерином, – возразил Торндайк. – Может быть, это совсем не так. Возможно, его отравили ядом, который легче обнаружить. Возможно, смерть был вызвана чем-то другим.
     – Но, – воспротивился я, – сколько существует ядов, которые можно обнаружить в пепле? Никакой органический яд не оставит следа, это же касается металлических ядов: ртути, сурьмы и мышьяка.
     – Это верно, – согласился Торндайк. – Но есть и другие металлические яды, которые обнаруживаются в пепле: к примеру, свинец, олово, золото и серебро. Но вряд ли есть смысл сейчас обсуждать все эти версии. Все равно единственная возможность получить новые факты – это исследовать пепел. Конечно, вероятность того, что мы что-то там обнаружим, призрачна, однако, это, повторяю, единственная возможность, и мы не должны отказываться от такой попытки.
     У Стокера, как и у меня, не нашлось возражений, но я видел, что у нас обоих в головах вертелась одна и та же мысль. Нередко и раньше казалось, что Торндайк зашел в тупик. Но на этот раз изобретательная миссис Хаггард поставила перед ним проблему, которая, похоже, ему не по плечу. Когда человек, расследующий преступление, допускает необходимость исследования урны с пеплом в отчаянной надежде определить, отчего умер покойник, становится понятно, что он дошел до крайности. Ведь надежда эта и в самом деле призрачная.
     Тем не менее Торндайк, видимо, смотрел на дело с оптимизмом и опасался только того, что министр внутренних дел откажется выдать ордер на такое исследование. Эти опасения развеяло пришедшее через пару дней письмо, где содержалось необходимое разрешение и сообщалось, что присутствовать при исследовании уполномочен доктор Хемминг, известный нам как опытный патологоанатом, и что решать вопрос о проведении химического анализа нужно с ним.
     В назначенный день доктор Хемминг появился у нас в доме, и мы вместе отправились на Ливерпуль-стрит. Пока мы туда ехали, мне стало очевидно, что он относится к этому делу так же, как и я. Во всяком случае, свободно обсуждая профессиональные вопросы, он обходил молчанием предстоящее исследование. Первым заговорил о деле сам Торндайк, когда поезд уже подходил к Корфилду, где располагался крематорий.
     – Хемминг, – сказал он, – предполагаю, что вы сделали все необходимые приготовления?
     – Да, – последовал ответ. – Суперинтендант встретит нас и проводит в подземелье. Там в нашем присутствии он достанет урну из ниши в колумбарии и доставит ее в кабинет, где и будет проводиться исследование. Я считаю, что такие формальности следует соблюсти, хотя если урна опечатана и на ней написано имя покойного, особого значения это не имеет.
     – Да, конечно, – согласился Торндайк. – Думаю, вы правы. Если не принять необходимых мер предосторожности, то будет легко опротестовать идентичность пепла. Тем более что сам по себе пепел вообще невозможно идентифицировать.
     – Так же решил и я, – сказал Хемминг. А когда поезд стал притормаживать, добавил: – Вот и наша платформа. А тот джентльмен на платформе, как я предполагаю, суперинтендант.
     Предположение оказалось верным. Но не один работник кладбища носил такое звание. Когда мы представились друг другу, то увидели, как с конца поезда приближается… наш старый знакомый суперинтендант Миллер из Управления уголовных расследований.
     – Мне бы не хотелось вмешиваться в это дело, – произнес он, когда присоединился к нашей группе и Торндайк представил его другим, – но из министерства нам сообщили о предстоящем исследовании, и я решил приехать сюда. А вдруг обнаружится хоть что-то новое. Разумеется, я не прошу, чтобы мне позволили участвовать в самом исследовании.
     – Вы вполне можете присутствовать в качестве еще одного свидетеля при извлечении урны, – сказал Торндайк.
     Так что Миллер присоединился к нашей группе, которая направилась со станции на кладбище.
     Хранилище для урн размещалось в длинном, приземистом сооружении в виде аркады в дальнем конце поросшего ухоженными деревьями участка. На пути туда мы миновали крематорий, небольшое, похожее на церковь строение с дырчатой дымовой трубой, частично прикрытой невысоким шпилем. В хранилище нас провели к колумбарию, стены которого покрывало множество ниш. В каждой из них содержалась терракотовая урна.
     Местный суперинтендант двинулся почти в самый конец галереи, Там мы остановились. Открыв прихваченную с собой книгу регистрации, суперинтендант прочел вслух номер и имя «Джонатан Ингл», а затем провел нас к нише, где виднелись те же номер и имя и покоился квадратный ящичек, на котором были написаны имя и дата смерти. Когда мы проверили эти детали, ящичек был аккуратно извлечен из ниши двумя помощниками, которые отнесли его в хорошо освещенную комнату в дальнем конце здания. Там у окна стоял большой стол, покрытый белой бумагой. Положив ящичек на стол, помощники удалились, а суперинтендент сломал печать и открыл крышку.
     Какое-то время все мы молча стояли и смотрели на содержимое ящичка. Я поймал себя на том, что сравниваю его с тем, что оказалось бы под крышкой обычного гроба. Никакого разложения, все в целости и сохранности. Множество хрупких белоснежных, похожих на кораллы фрагментов напоминали кружево и выглядели не отталкивающе, а скорее привлекательно. Я с любопытством анатома пробежался взглядом по этим великолепным останкам того, что совсем недавно было человеком, машинально пытаясь узнать и назвать отдельные фрагменты. Меня удивило, что определить, частью какой кости был тот или иной конкретный фрагмент, оказалось довольно трудно. А ведь я считал, что знаю человеческий скелет превосходно.
     Наконец Хемминг взглянул на Торндайка и спросил:
     – Вы видите что-нибудь необычное в этом пепле? Я нет.
     – Знаете что, – ответил Торндайк, – давайте лучше выложим содержимое урны на столе, чтобы увидеть все, что там находится.
     Это было проделано очень аккуратно. Затем Торндайк стал раскладывать груду на бумаге, прикасаясь к фрагментам с большой осторожностью, так как они казались чрезвычайно ломкими и хрупкими. Вскоре все содержимое предстало перед нашими глазами.
     – Итак, – произнес Хемминг, внимательно осмотрев пепел, – что скажете? Я не замечаю никаких следов посторонних включений. А вы?
     – Я тоже, – согласился Торндайк. – Я не вижу и еще кое-чего. К примеру, медицинский эксперт отметил, что у покойника был полный комплект здоровых зубов. Где они? Я не вижу ни единого фрагмента зубов. Между тем, зубы гораздо устойчивее к воздействию огня, чем кости. Особенно их покрытые эмалью верхушки.
     Хемминг еще раз тщательно просмотрел массу фрагментов и недоуменно нахмурился.
     – Действительно, я тоже не замечаю никакого следа зубов, – согласился он. – И, как вы верно заметили, это довольно странно. Вы считаете этот факт особенно важным?
     Вместо ответа Торндайк осторожно поднял плоский фрагмент кости и молча положил его перед нами. Я взглянул на него, но промолчал. Удивительное подозрение стало закрадываться мне в голову.
     – Кусочек ребра, – отметил Хемминг. – Очень странно, что он сломан поперек так ровно. Похоже, что он был распилен.
     Торндайк поднял другой фрагмент, побольше, на который я уже и сам обратил внимание.
     – Вот еще один пример, – сказал он, передавая его коллеге.
     – Да, – согласился Хемминг, – это действительно очень необычно. Выглядит так, будто его перепилили поперек.
     – Так оно и есть, – сказал Торндайк. – Какая это кость, по-вашему?
     – Я как раз задавал этот вопрос себе, – ответил Хемминг, глядя на кость с недовольной улыбкой. – Смешно, когда опытный анатом не может опознать такой крупный фрагмент, но я действительно не могу уверенно дать ему имя. По форме он напоминает большую берцовую кость, но, разумеется, слишком мал для этого. Может, это верхнее окончание локтевой кости?
     – Я бы ответил отрицательно, – возразил Торндайк.
     Он взял еще один крупный фрагмент, передал Хеммингу и попросил назвать его. Наш приятель явно встревожился.
     – Невероятно! – заметил он. – Видите ли, я не могу сказать, от какой кости этот кусок. Ясно, что это часть длинной кости, но пусть меня повесят, если я скажу какой. Для плюсны он слишком велик, а для главной кости нижней конечности слишком мал. Скорее всего, он от миниатюрной бедренной кости.
     – Именно так, – подтвердил Торндайк, – совершенно точно.
     Пока шел разговор, он успел выложить в ряд с тем куском, который напоминал по форме большую берцовую кость, еще четыре более крупных фрагмента. Сложенные вместе, эти пять кусков приобрели вполне определенные очертания.
     – А теперь взгляните сюда, – сказал Торндайк. – Вот пять фрагментов. Это части костей конечностей. Причем кости, частями которых они являются, явно совпадают точь-в-точь. Хотя три из них определенно от левой конечности, а два от правой. Между тем, Хемминг, у человека, как вы сами понимаете, всего четыре конечности, и только у двух из них кости одинаковые. И потом, на двух фрагментах есть явные следы распила.
     Хемминг в глубоком раздумье, нахмурясь, разглядывал кости.
     – Это настоящая загадка, – произнес он, наконец. – Когда они лежат рядом, то очень напоминают большую берцовую кость. По форме, но не по размеру.
     – Размер у них, – заметил Торндайк, – примерно как у большой берцовой кости овцы.
     – Овцы? – воскликнул Хемминг, изумленно взглянув сначала на кости, а потом на своего коллегу.
     – Да. Верхняя половина разрезанной пополам кости.
     Хемминга точно громом ударило.
     – Невероятно! – снова воскликнул он. – Вы предполагаете…
     – Я предполагаю, – продолжил Торндайк, – что во всей этой груде нет ни одной человеческой кости. Зато имеются явные следы как минимум пяти бараньих ног.
     На какое-то время в галерее воцарилась глубокая тишина, нарушенная только удивленным бормотанием кладбищенского чиновника и тихим смешком суперинтенданта Миллера, который слушал весь этот разговор с величайшим интересом.
     Наконец Хемминг прервал молчание.
     – Значит, в гробу вообще не было никакого трупа?
     – Именно так, – ответил Торндайк. – Для получения пепла в гроб положили разделанные мясником куски бараньей туши нужного веса. Не сомневаюсь, что если тщательно просмотреть весь пепел, то можно даже определить, что это за куски. Но не думаю, что это необходимо. Наличие пяти бараньих ног и отсутствие каких-либо узнаваемых фрагментов человеческого скелета в сочетании с поддельным заключением о смерти позволяет сделать вполне однозначный вывод. Все остальное, как я считаю, мы можем оставить суперинтенданту Миллеру.
    
     * * *
    
     – По-моему, Торндайк, – сказал я, когда поезд отправился со станции, – вы прибыли сюда, заранее ожидая найти именно то, что нашли, верно?
     – Да, – ответил он. – С учетом всех известных нам фактов, это казалось мне единственно возможным вариантом.
     – Когда это впервые пришло вам в голову?
     – Мне показалось это возможным вскоре после того, как мы обнаружили, что свидетельство о кремации было подделано. Но окончательно убедили меня в этом показания гробовщика.
     – Так ведь он же утверждал, что измерял тело.
     – Верно. Но ничто не свидетельствовало о том, что это труп. Совершенно ясно одно: там было что-то такое, чего нельзя было не заметить. И как только Стокер рассказал нам о хищении, мы получили доказательную базу, которая подводила к единственно возможному заключению. Оцените сами эти доказательства.
     – Мы имеем смерть, которой предшествовала явная симуляция болезни и за которой последовала кремация с фальшивым заключением. Так что же произошло в действительности? Вот вам четыре возможных варианта: обычная смерть, суицид, убийство и фиктивная смерть. Какой вариант соответствует всем известным фактам?
     – Обычная смерть исключается из-за поддельного заключения. Предположение о суициде тоже расходится с фактами. Оно противоречит тщательным, сложным приготовлениям. Зачем нужно липовое заключение? Если бы Ингл просто умер, Микинг без труда засвидетельствовал бы его смерть. А для чего потребовалась кремация? Не вижу, зачем надо было так сильно рисковать. Предположение об убийстве вообще не имеет смысла брать во внимание. Заключения явно подделывал сам Ингл, который, как нам известно, наловчился мошенничать. Думать, что жертва сама будет устраивать свою кремацию – чистый абсурд.
     – Итак, остается только гипотеза о фиктивной смерти. Эта гипотеза отвечает всем известным фактам. Во-первых, что касается мотива. Ингл совершил тяжкое уголовное преступление. Ему надо было скрыться. А как это сделать лучше всего? С помощью смерти и кремации. И следствие, и полиция в этом случае наверняка закроют дело и забудут о нем. Кроме того, было еще двоебрачие, а это само по себе уголовное преступление. Но смерть все спишет. И не просто спишет. После «смерти» он может законным образом жениться на Хаггард под другим именем и навсегда забыть о брошенной жене. А еще он собирался получить полторы тысячи фунтов от страховой компании. А теперь смотрите, как эта теория объясняет другие факты. Для фиктивной смерти требуется фиктивная болезнь. Так как трупа нет, необходимы поддельные заключения. Все это делает кремацию крайне желательной. Ведь если возникнет подозрение, то эксгумация сразу выявит мошенничество. Зато кремация скроет следы мошенничества навсегда. Это же объясняет, почему труп не показали гробовщику и почему гробовщик почувствовал запах формалина.
     – Как все это было устроено? – спросил я.
     – Подумайте сами, Джервис, – ответил Торндайк. – Чтобы пепел не отличался от настоящего, надо было заложить в гроб мясо и кости. Для этого вполне подходили куски бараньей туши из мясной лавки. Они должны были весить от ста пятидесяти до двухсот фунтов. Но не мог же Ингл договориться с мясником, чтобы ему прислали целого барана накануне похорон. Пришлось покупать мясо постепенно и где-то его хранить. А для хранения мяса в теплую погоду требуется консервация. Лучше всего для этой цели подходит формалин, который после сжигания не оставляет следов. Сами видите, что версия фиктивной смерти учитывает все известные обстоятельства, тогда как в остальных вариантах остаются необъяснимые несоответствия и противоречия. Если рассуждать логически, то это единственно возможная версия, и, как вы сами видели, эксперимент это подтвердил.
     Когда Торндайк закончил, доктор Хемминг вынул изо рта трубку и негромко рассмеялся.
     – Когда я отправлялся сюда, – сказал он, – то уже знал все факты, которые вы сообщили министерству внутренних дел. Но я был абсолютно уверен, что все подозрения просто бред сивой кобылы. А теперь, когда вы изложили свое видение ситуации, все выглядит совершенно очевидным.
     – У Торндайка так всегда, – заметил я. – Все его выводы совершенно очевидны… Когда вы слышите объяснение.
     Через неделю после нашей экспедиции в крематорий Ингл уже оказался в руках полиции. Очевидный успех рискованной затеи с кремацией внушил ему такое чувство уверенности в собственной безопасности, что он даже не позаботился замести следы и стал легкой добычей нашего приятеля суперинтенданта Миллера. Признательность полиции и страховой компании Гриффина не знала границ.