Нет ничего хуже, чем продрать утром глаза не оттого, что пора, а оттого, что стреляют. А постреливают у нас частенько. И никогда не знаешь, папашка в драбадан нажрался и теперь палит по белкам, прискакал ли с соседнего ранчо Безголовый Джим Тернер, которого хлебом не корми, дай пошуметь, или дочка его, тощая Линда, отваживает очередного ухажёра.
     Но я вам так скажу: папашка под мухой и Безголовый олух с ранчо Литтл-дог - это полбеды. Даже худосочная Линда, у которой нрав, что у необъезженной кобылы, ещё не беда. А беда, если накатила из Кактусовой пустоши банда Костлявого Бада Покера. Если грабанули парни ночным временем лавку или салун, и теперь возвращаются восвояси, а шериф Джо, у которого команда почище банды Костлявого будет, их преследует. А беда это потому, что на Кактусовую пустошь путь всего один, и проходит он ровнёхонько через Чёртов перевал. А там, на склонах, братья мои старшие, ковбои недоделанные, выпасают стадо. И, как пальбу услышат, обязательно ввяжутся, все трое. И, глядишь, новые холмики на семейном кладбище появятся, аккурат между тем, под которым лежит мама, и теми двумя, под которыми - Гарри и Пит. Шестеро нас было всего, погодков. А осталось лишь четверо, если меня считать, хотя меня считать не каждый станет. Чего, говорят, придурка за человека считать, разве что только за половину. Придурок - он придурок и есть.
     В это утро пальба началась, едва петухи пропели. Я скатился с кровати и, путаясь в ночной сорочке, на четвереньках попылил к окну. Это папашка мой разудалый выдернул бы из-под подушки два кольта да и засадил бы на звук, а после разбирался бы, чего стреляли. Или Грег, старший из оставшихся братьев, он вообще вылитый папашка, разве что с девками меньше путается. Да и остальные двое труса праздновать бы не стали. А я вот честно скажу - боюсь, что меня пристрелят. Ну, да мне простительно, что с придурка взять: мало того, что на башку слабак, так ещё и слабак по жизни.
     В общем, не успел я до окна добраться, как дверь входная отворилась. Да не просто отворилась, а от такого пинка, что позавидовал бы наш саврасый, которому как кого лягнуть, так равных в округе нету.
     Я уже и с жизнью прощаться начал, однако обошлось.
     - Том, ты дома, сынок? - от двери орут. Голосом, от которого кони шарахаются. Такой голос только у одного человека на всю округу - у горлопанистого шерифа Джо. Я иногда думаю, что его в шерифы за голос и произвели, больше-то всё равно не за что.
     - Дома, - говорю, - мистер, где мне быть-то. А что шумели, никак случилось чего?
     Тут вслед за шерифом вся его команда вваливается - семь рыл в полной боевой сбруе и при пушках, а дышат так, будто каждого миль пятнадцать галопом гоняли да ещё кнутом подбадривали, чтобы шибче копыта переставлял.
     - Случилось, сынок, - шериф Джо отвечает. - Случилось. Беги, отпирай конюшню, Том, мы лошадей возьмём, наши запалились уже, мы их здесь оставим.
     - Не могу, - говорю, - господин шериф. Папашка меня застрелит, как вернётся, если коней отдам.
     Тут шериф подходит ко мне, руку на плечо кладёт и говорит:
     - Времени у нас нет, сынок. Отпирай конюшню. Не станет отец на тебя серчать, он уже больше ни на кого серчать не станет. Убили твоего отца, Том, застрелили три часа тому назад, когда салун грабили. Сам Костлявый Бад и пристрелил, говорят. И не только его, много народу побили, там, в салуне, крупная игра шла, большой куш Костлявый взял. Не догоним - уйдут ублюдки в Кактусовую пустошь, там их уже не достать.
    
    
    
     На похороны вся округа съехалась. Стоял я под проливным дождём рядом с Линдой из Литтл-дог и под монотонное бормотание пастора Смита всё гадал, почему она не плачет. Так ни одной слезинки и не обронила, пока в могилы одного за другим опускали отцов наших, а за ними и братьев.
     Там, на склоне холма, за которым Чёртов перевал начинается, и сложили они головы. Три моих брата и оба Линдиных вместе с ними. Стада рядом паслись, наше по восточную сторону от Кривой тропы, что к Чёртову перевалу ведёт, а их - по западную. Так оба стада за перевал и угнали. Шериф Джо говорит, что простить себе не может, на считанные минуты опоздали всего, на склоне могли бы всех снять, а как к перевалу рванули, встретили их оттуда огнём, едва сами уцелели. А ещё он говорит, что после такого дела уйдёт из наших краёв Костлявый Бад. Стада продаст перекупщикам по дешёвке и уйдёт. Вместе с теми деньгами, что в салуне взяли, банде теперь надолго хватит.
     - Но ты не отчаивайся, Том, сынок, - шериф ещё сказал. - И ты, дочка. С голоду вам, сиротам, умереть не дадим. За ранчо ваши неплохие деньги выручить можно, даже без скотины. Земля нынче в цене, найдём покупателей, сейчас людей с деньгами много. Поедете в Хьюстон или даже в Даллас, там к какому-никакому делу пристроитесь. Жить-то надо, ребятки, всем надо, даже полным сиротам.
     Сиротам... Только после его слов я осознал, что теперь сирота. И Линда Тернер тоже. Отца её, Безголового Джима Тернера, вместе с моим в салуне угрохали. А мать умерла, когда её рожала, так же, как моя, когда рожала меня.
    
    
    
     - Что делать-то теперь будешь, Том? - Линда спросила, когда всё закончилось и соседи разъехались по своим ранчо. - Ты уже думал над тем, как будешь его искать?
     - Кого искать? - не понял я. - Зачем?
     - Тебе следовало родиться женщиной, Том, - сказала Линда. - А мне - мужчиной. Господь Бог ошибся, когда поступил с нами наоборот. Так ты что же, не станешь его искать?
     - Да кого искать-то?
     - Бада Покера. Так и позволишь ему уйти в Мексику прогуливать жизни твоей родни?
     - Ты, наверное, считаешь, что я теперь должен отправиться вслед за остальными? "Искать Бада Покера", - передразнил я Линду. - Мне? Даже, допустим, найду я его. Что дальше? Он меня пристрелит как муху, походя. А не он, так его парни. И какой в этом смысл?
     - Тебя не зря прозвали придурком, Том. Смысл ищешь... Я была неправа, когда сказала, что тебе не следовало рождаться мужчиной в семье ковбоя. Тебе вообще не следовало рождаться. Такие, как ты, не имеют права жить. Ты сам-то не чувствуешь, какая произошла несправедливость, Том? Семь человек убиты, отчаянные, храбрые парни. Они не стали бы искать смысл на твоём месте. Они и жить бы не стали, не отомстив. А ты вот живёшь, Том. И будешь ещё, наверное, долго жить. Кому ты нужен, таких, как ты, даже смерть не берёт, на тебя и пулю тратить не станут.
     Это она верно сказала. Никому не нужен. С детства. Придурок, что с меня взять. Я к семнадцати годам на лошади-то ездить не научился. Так, на кляче разве что старой, могу. И стрелять не умею, меня от пороховой гари тошнит, и голова кружиться начинает. Плаваю как топор, бегаю как поросая свинья, летом меня знобит, зимой - в жар кидает. А главное - люди говорят, что глаз у меня дурной. И язык подстать глазу - мелет неведомо что. Я поначалу не верил, а потом и сам призадумался. А затем и уверился. В том, что вижу то, что случиться должно. Не глазами, сам не пойму чем, но вот вижу, и всё.
     Мне ещё и тринадцати не сравнялось, когда выменял себе Рыжий Боб Хансен скакового жеребца. Полгода его торговал у лошадника, всю кровь у того выпил, наконец, уломал. Красавец жеребец был, Боб на нём к нам и прискакал с папашкой-покойником приобретение обмывать. А я посмотрел на коня вскользь, да и говорю:
     - Не жилец жеребец-то. И недели не пройдёт, как богу душу отдаст.
     Рыжий Хансен аж поперхнулся, когда услышал. А как уехал, отец меня выпорол и велел язык поганый на привязи держать, чтобы, дескать, не позорить семью перед приличными людьми.
     Недели не прошло, как споткнулся под Бобом жеребец на горной тропе да и сиганул в пропасть, хорошо, Хансен в последнюю секунду соскочить успел.
     Затем на свадьбе у Питерсонов сказал я старому Геку Питерсону, что нехорошую невесту себе его младшенький подобрал.
     - На передок, мне сдаётся, слаба, - сказал я Геку и едва в штаны не навалил, когда тот схватился за кольт.
     Элли Питерсон сбежала с заезжим цыганом через полгода после свадьбы.
     Затем много чего ещё было. И Длинный Джек Мур за одну ночь проиграл своё ранчо в покер после того, как я сказал, что ему лучше за карты в ту ночь не садиться. И половина стада у Носатого Абрахама Коэна зимой издохла, а я ему ещё летом говорил, что надо бы продать коровёнок скупщикам, пока приличную цену давали. И Дебора, дочка Рябого Мика Джонсона обе ноги сломала, когда отцу помогала крышу править, а я ведь говорил: не лезь на крышу, Дебора, ногами по земле ходить надо. И много чего ещё. В конце концов, от меня люди шарахаться начали да так и прозвали придурком. Отец покойный даже пороть меня перестал, хотя братьев до совершеннолетия каждого плетью учил нещадно. А на меня рукой махнул - неисправим ты, Том, сказал, прогнал бы я тебя из дома прочь. Не могу - через тебя мать твоя смерть приняла, когда рожала, в её память лишь и кормлю тебя, дармоеда...
     - Дерьмо ты, Том, - сказала Линда мне на прощание. - Засохшее на солнце коровье дерьмо.
    
    
     Трое суток прошло, а слова Линдины никак у меня из башки не шли. И, вроде, привык, что люди от меня шарахаются и придурком кличут, да и дерьмом, бывало, а вот от девчонки-ровесницы услышал, и проняло меня до самого нутра.
     На четвёртые сутки от осознания собственной никчемности я перестал спать, на пятые - есть. На седьмые сутки я был близок к тому, чтобы наложить на себя руки. На восьмые от этой идеи отказался.
     Я вытащил из ветхого сундука папашкин старый кольт. На антресолях отыскал припрятанный туда одним из покойных братьев смит-и-вессон. Распечатал коробки с патронами, рассовал их по карманам и двинулся на конюшню седлать Звезду. Это была единственная кобыла, на которой я с грехом пополам ездил - дряхлая, ледащая, готовая в любую минуту откинуть копыта от старости. Через полчаса я покинул отцовский дом. Отъехал с полмили и оглянулся.
     Когда-нибудь этот дом превратят в музей, подумал я. Прибьют мемориальную табличку "Здесь жил придурок, самый глазливый, черноротый и никчемный ковбой штата Техас, ныне, присно и вовеки веков, аминь".
     Придурок, не умеющий стрелять, скакать, плавать, играть в азартные игры, пить виски и волочиться за юбками. Жить, и то не умеющий. Зато с дурным глазом и болтливым грязным языком. Придурок, решивший стать кровавым мстителем под конец жизни. Каковой конец, безусловно, вскорости и наступит.
    
    
     Бедолага Звезда околела, не добравшись всего пару сотен футов до вершины Чёртова перевала. Наверное, это обстоятельство временно продлило мне жизнь, потому что иначе я наверняка сорвался бы вместе с лошадью с Кривой тропы и упокоился бы на дне пропасти либо по левую, либо по правую от неё сторону. Впрочем, не вполне понимаю, как я не сорвался с неё и пеший.
     Преодоление перевала заняло у меня большую часть дня. Когда тропа, наконец, расширилась и, втянувшись в узкое ущелье между холмами Западной гряды, пошла вниз, я внезапно подумал, каково пришлось бедным коровам, которых бандиты Бада Покера гнали по Кривой тропе в спешке да ещё преследуемые по пятам людьми шерифа Джо. Подумал и явственно ощутил себя пускай и не крупным, и даже не рогатым, но уж точно скотом.
     Ночевать я улёгся под открытым небом и вскорости уже стучал зубами от холода. Проворочавшись с боку на бок ещё с полчасика, я поднялся и, проклиная собственную несуразность, отправился куда глаза глядят. Точнее, куда не глядят, потому что в неверном ночном лунном свете разглядеть что-либо не представлялось возможным.
     Когда начало светать, я впервые пожалел о том, что опрометчиво не запасся пищей в дорогу. К полудню я уже клял себя за это. К вечеру уразумел, что подохну с голоду. В довершение всего я понятия не имел, куда иду и даже откуда - найти дорогу назад я уже был не в состоянии.
     На следующее утро я сделал последний глоток из фляги и запустил ею в ближайший кактус. К этому моменту я едва волочил ноги. Дурацкие, заткнутые за пояс пистолеты весили, наверное, под тонну каждый. Усевшись на землю, я отстегнул кобуру с кольтом и отправил её вслед за флягой. Затем взялся за смит-и-вессон. Неожиданно я подумал, что сдохнуть, ни разу в жизни не выстрелив, по крайней мере неразумно. Кое-как я зарядил пистолет и принялся наводить на кактус, на котором, зацепившись за колючки, болталась фляга. Руки ходили от холода ходуном, и в результате, плюнув на меткость, я открыл огонь. Кактус мне поразить так и не удалось. Зато удалось другое - я внезапно услышал ответный выстрел.
    
    
    
     Оба молодчика выглядели в точности так, как я представлял себе бандитов - с заросшими щетиной скуластыми, кирпичными от загара довольно гнусными рожами.
     - Кто таков? - сдерживая коня и наводя на меня ствол, спросил тот, что помоложе.
     - А какая вам разница, мистер? - вопросом на вопрос ответил я.
     - Я скажу тебе, кто он такой, - проговорил тот, что постарше. - Это покойник.
     - Подожди, Панчо, покойником мы его сделать успеем.
     Молодой спрыгнул с коня, подошёл и, стволом задрав мне вверх подбородок, участливо спросил:
     - Скажешь, кто ты и зачем здесь или предпочитаешь проглотить пулю?
     - Скажу, - отказался я от нежеланного угощения. - Меня зовут Том, мистер. И я здесь потому, что имею дело к Костлявому Баду Покеру.
     Молодчики хором расхохотались.
     - Дело к Костлявому Баду! - давясь от смеха, проговорил Панчо. - Нет, клянусь, я давненько так не веселился. С Костлявым Бадом лучше дел не иметь, парень, - отреготав, сказал он. - Те, кто имели до него дело, давно на небесах.
     - Ладно, Панчо, посмеялись и будет, - сказал молодой. - Так какое у тебя к нему дело?
     - Хочу сыграть с ним в покер, - выпалил я.
     - В покер!? С Бадом!? - не поверил молодой. - Ты рехнулся, парень. И на что ты желаешь с ним сыграть?
     - Это не ваше дело, мистер, - ответил я. - Мне играть, а не вам, значит, мне и предлагать ставку.
     - Нет, Панчо, а парень определённо мне нравится, - сказал молодой. - Встречаются же в этой жизни такие придурки. Слышишь, как тебя, Том, ты знаешь, что ты - придурок? Настоящий.
     - Знаю, - не стал отрицать я. - У меня и прозвище такое. Вы тоже можете называть меня придурком, мистер, меня все так зовут.
    
    
    
     Костлявый Бад костлявым вовсе не был, а, напротив, оказался дородным детиной с вислыми подковообразными усами, достающими до объёмистого двойного подбородка. Я сообразил, что прозвищем Бада наградили в честь самой смерти. Костлявая, несомненно, была ему если не сестрой, то невестой.
     - На что же ты желаешь сыграть, щенок? - отдуваясь и щурясь на солнце, спросил Костлявый Бад. - И почему со мной? Ты, видать, не слыхал, что равных мне в эту игру в округе нет?
     - Сыграть с вами для меня дело чести, - ответил я. - У меня есть, что поставить. Вот бумаги, мистер, свидетельство о владении ранчо, всё выправлено, как надо, и заверено законниками. За ранчо кто угодно выложит пять тысяч, мистер, а то и шесть, если продавать с умом.
     - Ну, допустим, - кинув беглый взгляд на бумаги, сказал Бад. - Эй, Панчо, на, отнеси Эду, пускай проверит. Грамотей у нас один на всех, - объяснил Костлявый мне. - Если бумаги в порядке, будем играть. Так на какую же мою ставку ты рассчитываешь, сопляк?
     - Меня устроят наличные, - скромно потупив глаза, сказал я.
     Толпившиеся за спиной главаря бандиты дружно зареготали.
     - Тихо, вы! - вскинул руку Костлявый Бад, и смех оборвался. - Ты в своём уме, парень, откуда у нас деньги? Будь у меня пять тонн наличности, я бы здесь не сидел.
     - Мне казалось, деньги у вас водятся, мистер, - сказал я. - Что ж, на нет и суда нет. Тогда меня устроит другая ставка. Если вы проиграете, то будете стреляться со мной, один на один. И если я убью вас, ваши парни дадут мне коня и позволят уйти.
     У Костлявого Бада отвалилась челюсть. Я глазом не успел моргнуть, как в его руке оказался кольт, и я обменялся взглядами со зрачком его ствола.
     Наступила пауза, и, пока она длилась, я вдруг понял, что мне совершенно не страшно. Не успел я этому удивиться, как Бад Покер шумно выдохнул и отвёл пистолет в сторону.
     - Ну, ты и гадёныш, - сказал Бад. В его голосе мне почудилось даже некоторое подобие уважения. - Эй, кто-нибудь, расстелите попону, тащите сюда колоду и фишки. Играем в техасский холдем, щенок, ставки неограничены, у кого кончатся фишки, тот проиграл. Тебя устраивает?
     - Устраивает, - ответил я. - Пусть только кто-нибудь объяснит мне правила, мистер.
     - Ты что же, и правил не знаешь? - изумился главарь.
     - Не знаю, мистер. Я иногда смотрел, как отец играет на кухне с братьями. Комбинации помню, но какая из них какой старше и кому когда ставить - нет.
     - Настоящий придурок, - объявил Бад Покер. - Эй, Эд, иди сюда. Нечего там проверять, у придурка бумаги наверняка в порядке, по его роже видно, что такой не надует. А пускай и не в порядке, это уже неважно. Возьми салфетку, Эд, распиши недоумку старшинство покерных комбинаций. Будешь стоять рядом, подсказывать сопляку, чья очередь ставить.
    
    
    
     Половину своих фишек я проиграл за пять минут.
     - Ты не играешь в покер, парень, - сказал Бад, сгребая очередной банк к себе. - Ты издеваешься над игрой. Тебе никогда не говорили, что нельзя играть слабые руки? Не переживай, это знание тебе не понадобится. Через пять минут ты будешь пустой как карман салунного оборванца.
     - Две сотни, - вместо ответа сказал я, бегло ознакомившись с пришедшими картами. Дама и тройка червей вместе смотрелись довольно приятно.
     - Две и пять сверху, - Бад бросил семь фишек поверх моих двух.
     - Отвечаю, - я уравнял ставку.
     Костлявый открыл флоп. Туз треф, десятка пик и четвёрка червей.
     - Чек, - сказал я.
     - Что, не подходит флоп? - усмехнулся в усы главарь. - Три сотни, щенок, немного, так, чтобы ты не сбежал.
     Я помедлил и вдруг помимо собственной воли выпалил:
     - Я выиграю этот пот, мистер. Отвечаю три.
     - Ну-ну, выигрывай, - Костлявый Бад открыл карту тёрна. Пятёрка бубён.
     - Чек, - сказал я.
     - Понятно, что чек, - Бад отсчитал и бросил в банк десять фишек. - Десять сотен, парень, как тебе это?
     - Мне это нравится, мистер. Ва-банк. Я сгрёб оставшиеся фишки и двинул их на середину.
     - Отвечаю, - Бад быстро уравнял ставку и перевернул свои карты. - Что, спёкся, щенок? Две пары. - Туз и десятка червей спарились с двумя старшими картами стола. - Что у тебя?
     Я открыл свою руку. Присутствующие заржали.
     - У тебя пустой лист, приятель. Ты можешь выиграть, если на ривере откроется двойка. Их в колоде четыре против сорока остальных карт. Эй, Эд, посчитай придурку его шансы.
     - Десять из ста, - мгновенно ответил Эд.
     - Откроется двойка, мистер, - сказал я. - Что ж вы медлите, вскрывайте ривер.
     Под молчание присутствующих червовая двойка легла на превращённую в карточный стол лошадиную попону.
     - Идиот, - выдохнул Бад Покер. - Ты что, знал, что поймаешь на ривере стрит? Знал, что откроется двойка, поганец?
     - Чувствовал.
     - Придурочный идиот.
     Теперь фишек у нас вновь стало поровну. Я стасовал колоду и дал Баду подснять.
     - Пять сотен, - сказал он, ознакомившись с пришедшими картами.
     Я бросил взгляд на свои. Только что выручившая меня двойка червей теперь пришла мне в руку. С ней соседствовала вторая двойка, бубновая.
     - Отвечаю пять, - сказал я и открыл флоп.
     Король бубён, дама пик и двойка треф.
     - Ещё пять, - Бад бросил фишки в банк.
     - Пять и десять.
     - Что, пришла карта, приятель? - Бад изучающе уставился на меня. - Или, как обычно, пустой лист? Отвечаю.
     Я открыл тёрн. Туз треф.
     - Чек.
     - Ва-банк, - я двинул на середину оставшиеся фишки.
     - На этот раз тебе никакая больница не поможет, - Бад уравнял ставку и перевернул свои карты - два красных туза. - Три туза, сопляк. Что у тебя на этот раз - король с двойкой?
     - Три двойки, мистер, - я предъявил свою руку.
     - Готов, - ухмыльнулся Костлявый Бад. - Благодарю за игру, приятель.
     - Вы проиграете, мистер, - сказал я и открыл ривер. - Двойка пик упала на стол. - Каре двоек, - объявил я. - Бьёт ваш тузовый фул, мистер.
     - Невероятно. Шансы около двух из ста, - ошеломлённо проговорил Эд.
     - Бад, гадёныш подтасовал, - подал голос Панчо.
     Наступила пауза. Костлявый Бад переваривал идею умника Панчо.
     - Пожалуй, нет, - закусив ус, медленно проговорил, наконец, Костлявый. - Я следил за его руками. Да сопляк, похоже, даже не знает, что такое подтасовать. Он, похоже, вообще ничего не знает. Что ж, тебе выпал неважный расклад, приятель. Лучше бы ты проиграл мне ранчо и остался жив. Для тебя лучше. А теперь мне придётся тебя пристрелить.
     - Я убью вас, мистер, - сказал я.
     - Что-о???!!!
     - Я убью вас, - повторил я.
     Челюсть у Бада вновь отвалилась. От моей наглости он потерял дар речи и теперь сидел, уставившись на меня словно корова, которую привели на бойню.
     - Постой, Бад, - шагнул вперёд Эд. - Слушай, парень, как там тебя, Том. Ты не Джада Уильямса ли сынок?
     - Да, его, - признался я.
     Эд наклонился к главарю и зашептал ему на ухо.
     - Вот как, - задумчиво проговорил Костлявый Бад. - Вот, значит, как. Ты, получается, тот самый парень с дурным глазом, который наводит на людей порчу. И теперь пришёл, чтобы сглазить меня, не так ли? У тебя этот финт не пройдёт, приятель. Но клянусь чем угодно, ты мне нравишься. Второго такого наглеца я ещё не встречал. Я не стану с тобой стреляться. Коли люди говорят правду, ты прикончишь меня даже если не знаешь, с какой стороны у пистолета дуло. Итак, стреляться с тобой я не стану. Но проигрыши надо платить. Никто не может сказать, что Костлявый Бад когда-нибудь, проиграв, не рассчитался. Карты на стол, приятель, что тебе от меня нужно?
     - Зачем вы убили моего отца и братьев, мистер?
     Челюсть отвалилась в третий раз.
     - Они убиты? Старый Джад Уильямс убит?
     - Вы что же, мистер, хотите сказать, что не знаете этого?
     - Ты плохо шутишь со мной, парень. Твой отец и я были приятелями. Я никогда бы не поднял руку на Джада Уильямса. Больше сказать, однажды он сильно выручил меня, а недавно и я отплатил ему тем же: нашёл парня, который купил всё его стадо, оптом, и выложил хорошие денежки. Я их передал твоему брату и ни гроша не взял себе за работу.
     - Мои братья убиты, мистер. Все трое.
     - Ты что же, хочешь сказать, что за деньгами приходил не твой брат? Кто же тогда?
     - Я, кажется, знаю кто, - сказал я. - Вернее, от кого.
    
    
     Шерифа Джо застрелили во время ночного налёта, когда тот выходил из салуна, которым владел, откупив его у сына убитого в предыдущей стычке хозяина. Я лично всадил на скаку пулю шерифу между бровей. До этого полгода я провёл в банде Костлявого Бада, учился стрелять, плавать и объезжать лошадей.
     После налёта Бад Покер вернулся в Кактусовую пустошь, а я - к себе домой. Ещё через полгода я женился на Линде, сейчас у нас уже трое парней и девочка. Мы продали её ранчо и теперь горбатимся на моём.
     Костлявый Бад частенько наведывается в гости потрепаться на кухне с Линдой, распить со мной четверть галлона кукурузного виски и перекинуться в покер. Бад постоянно выигрывает, впрочем, мы играем по мелочи.
     Недавно он сказал, что решил покончить с ремеслом бандита и осесть на старости лет в Далласе, Хьюстоне или Лос-Анжелосе.
     - Я поднакопил кое-какие денежки, сынок, - сказал Бад, опорожнив стопку кукурузного. - Эд сейчас присматривает мне дельце в большом городе, что-нибудь насчёт торговли скотом. Пойдёшь ко мне партнёром, Том? Вдвоём мы сможем обтяпать неплохой бизнес. А после моей смерти дело останется тебе и детям. Соглашайся, сынок, нечего тебе здесь ишачить. Таким людям, как мы с тобой, не пристало надрывать жилы на пастбищах и полях.
     Я сказал, что подумаю, но, наверное, откажусь, да и Линда не хочет.
     Здесь наш дом, в нём прожили пять поколений моих предков, а теперь растут мои дети.
     Меня больше не называют придурком, хотя многие по-прежнему сторонятся, опасаясь дурного глаза.
     А ещё мне предложили занять должность шерифа. Намекнули, что знают обо мне кое-что. И это "кое-что", мол, для шерифа вполне подходит.
     Я сказал, что подумаю, но, наверное, откажусь, да и Линда не хочет.